***
Тихо. Какие-то слова тут, честно говоря, и не нужны. Повисла тишина, которая была нужна всей троице. Родители Гю сейчас в палате Чхве, где его поместили вместе с Ёнджуном, который, как сказали врачи, легко отделался. Кай сегодня сам на себя не похож — не пытается шутить, нет попыток разрядить обстановку, да и говорить, в принципе, у него не было никакого желания. Тэхен был нагружен сильнее всех, потому что прекрасно осознавал свою вину. В его голове кружили эти «если бы ты не..., то...» и все они заканчивались одним — виноват. Виноват так сильно, что вряд ли такое можно загладить хоть как-то. С другой стороны, Тэхен бы и не пытался исправить что-то, потому что понял — ему и Бомгю в самом деле нельзя быть вдвоем. Однако эта вина сжала в нем все внутренности в одну большую кашицу. Не стоило так проучивать Гю, не стоило в принципе что-то делать ему назло, твою мать! Зачем он это сделал? Сейчас бы Гю спокойно развлекался в компании Субина и Кая, не был бы с обгоревшими ладонями, сожженной местами одеждой и ожогов на коленях бы не было. Из-за Тэхена погиб почти весь полицейский состав, который был в стенах участка. Это не он начал пожар, естественно, но осознание, что злая шутка превратилась в трагедию для Сеула — сжимало горло до удушья. Кан пытался выглядеть отстраненным, пытался взять на себя роль утешителя всей компании, однако выходит это отвратительно. Хюнин вовсе от них отгородился невидимой стеной, как будто чувствовал, что верить Тэхену теперь не должен. На самом же деле, свалилось всё сразу. Камал по его внешнему виду понял, что друг снова в бойцовском клубе был, что равно нарушению его обещания. Это был первый и главный пункт. Тэхен стал причиной, по которой вчерашний вечер превратился в драку и ссору. Это был второй пункт. Второе было свежей раной, поэтому злило куда больше, чем избитое личико Кана. Из-за этого Кай вспомнил всю свою боль и обиду, которую испытал вчера, поэтому банально не мог сейчас улыбаться и делать вид, что всё прекрасно — всё хуево. Ощущение, что он как-то резко поумнел, осознавая, что его желание видеть во всем положительно — загубило его самого. Поэтому он дружил с Бомгю на самом деле. Он с самого начала почувствовал, что они похожи от и до своим внутренним миром, а главное — психическим состоянием. Они всегда друг другу помогали. А сегодня Кай его чуть не потерял… Метис тут же поднял взгляд на Субина, который всё это время с беспокойством во взгляде смотрел на друга. Кивок, который заменил — «всё в норме» — отчего Чхве кивнул в ответ, чуть расслабившись. Что ж, пора в самом деле успокоиться. Всё не так плохо, учитывая, что дорогой ему человек жив, а, со слов врачей, скоро придет в норму. — Ребят… Субин сглатывает весьма громко, потирая вспотевшие от волнения ладони о колени. Он ощущал меньше, по сравнению с остальными друзьями, только потому что не утратил веры в счастливые сказки. Учитывая, что у Субина не была поломана психика совершенно ничем, учитывая, что он самый психически устойчивый — он тот, кто сможет вытащить друзей из ямы отчаяния. Честно говоря, ему бы сейчас и Тэхен, и Кай сказали спасибо, потому что сами бы вряд ли вылезли из текущего состояния. Кай устало вздыхает, заметно расслабившись после приятного ему голоса Субина, чуть ли не упав тому на плечо. Чхве ловит его руку, крепко сжимает, делая точно так же с рукой Тэхена, который буквально вынужденно расслабился вслед за друзьями, напоследок напряженно сглотнув. Однако, вина Тэхена точно не отпустит, а желание рассказать всё друзьям губительно сказывается — до нервного тика в левом глазу сказывается. Рассказать… Надо рассказать… Но что если за признанием последует презрение с их стороны? Будут ненависть и обвинения, которые он мысленно уже высказал себе. Он останется один? Они не смогут простить, да? Особенно Кай — единственный лучик света в тьме его жизни. Субин наверняка тут же руку его отпустит и будет смотреть с прямым осуждением, но из вежливости не посмеет как-то оскорбить. Кай же ударит... Да, точно ударит, найдет в себе силы на это, разозлившись от поступка друга, с которым оборвет всё. Они уйдут, расскажут всё Бомгю, чтобы медвежонок убедился в том, что Тэхен мудак, которого только на три буквы посылать, забыв о нормах морали. Ох, он начнет пить и курить больше обычного, перестанет помогать семье, будет постоянно пропадать в бойцовском клубе, а в конечном итоге помрет в подворотне от травм и пагубных привычек. Да, именно это заткнуло Кана, потому что он не хочет такого. Потому что… Потому что любит их всех. — Слушайте, всё ведь хорошо. Врачи сказали, что он полежит у них пару дней, а это определенно хорошо, ведь он вернется в норму, разве нет? — начал, наконец, Субин, посмотрев каждому в лицо. Оба ему кивнули. — Отлично, мы с вами это понимаем, уже хорошо. Расслабленно выдохнул Субин, покрепче их руки сжимая. Никогда у них еще такого не было, никогда еще они не переживали, что их друг может умереть и осознание этого как-то слишком сильно ударило по лицам и в районе сердец. Как будто они только сейчас столкнулись с понятием смерти. Смерти, которая настигла ни в чем не виноватых людей прямо в полицейском участке. Чхве резко выдыхает, чем пугает Кая, который уже привык к тишине с его стороны. — На счет обвинения… Вы же понимаете, что он не мог этого сделать? Он всегда в учебе торчит, либо ухаживает за куклами, в конце то концов, он с нами всегда! — с каждым сказанным словом Субин становился увереннее и лишь самую малость голос повысил, как будто его не слышат. — Просто… Просто кто-то его подставил и всё. Это недоразумение. — Ты правда так думаешь? — равнодушно произносит Кан, расслабляя хватку на субиновой руке. Чхве удивленно нахмурился, даже Кай голову поднял, выглядывая из-за Субина, чтобы рассмотреть лицо друга. — Может… Может, вы ошибаетесь на счет его принадлежности к святым? Он не понимает, почему говорит это, но неприязнь к Бомгю ведь не ушла, а Субин подлил масла в огонь. В огонь, в котором и без того горит ненависть с противоречивой виной за клевету. Заткните его, пожалуйста, заткните. — О чем ты… — Ты понимаешь, к чему я клоню! — он резко убрал свою руку от Субина и вскочил на месте, расхаживая туда-сюда пред глазами друзей. — Бомгю такой хороший… Бомгю не мог… Он же такой хороший… Что за хуйня?! Кан тяжело дышит, запустив в лохматые волосы длинные пальцы, покрасневшие в районе костяшек. Крепко сжал, словно пытался самому себе сказать стоп, но успешно проигнорировал этот знак. Субин с беспокойством хотел встать вслед за Каном, чтобы приобнять в утешающем жесте, но Кай не дал, сжимая руку посильнее. «Дай ему выговориться», — одним своим взглядом просил Кай, а Чхве не смел противиться, покрепче стиснув челюсть. Тэхен однозначно закипал, того гляди еще немного, и пар из носа попрет, а глаза кровью нальются. Он устал, как же он устал. От правильных друзей устал, от бесячего Бомгю устал, от семьи и их бизнеса. Он… От самого себя устал, в конце концов, признавая простую истину, где он — злодей. Злодей, который видел раньше это в Бомгю, а познав правду — взбесился, не в силах принять её. — Он… Он же придурок, который поехал головой на своих куклах. Всегда о них говорит, как о ком-то живом, он их любит — и любовь эта явно неадекватная. Он замкнутый в себе идиот, который кажется всем милашкой-добряшкой, а на деле чудовище, которое только и делает, что добивается твоего психологического разложения! Громче выговаривает Кан, пнув скамейку, на которой недавно сидел. Субин вздрогнул, снова намереваясь встать, но Камал всё так же не пускает. Кай видит и знает куда больше Субина, он осознает, что так нужно в первую очередь для самого Тэхена. Он… Он наивно думает, что Тэхен проходит стадию непринятия своей тяги к дружбе Бомгю. Глупенький Кай. — Вы его чуть ли не прировняли к божеству, как послушные дурачки кланяетесь и делаете всё, только чтобы этому недоразумению хорошо было! — прикрикнул Кан, выглядев при этом как подавленный человек на грани. Ужаснее то, что так и есть. — Почему, блять, вы его любите? За что вы его любите? Если бы не он, то мы бы сейчас тут не сидели! Вы бы не тряслись от волнения за человека, которому на вас плевать! Тэхен слетел с катушек, хотел ударить снова по скамейке, но попал по Субину, чуть не упав при этом. Это стало последней каплей Чхве, а в этот раз его уже не держат, осознав собственную ошибку, очередную ошибку в силу своей наивности. Субин вскочил на ноги резко, схватив друга за грудки, чуть ли не подняв над полом. Субин никогда не любил, когда люди позволяли себе оскорбления, а сейчас его друг напрямую оскорблял Бомгю, такого же друга, как и Кан, который сегодня пережил ужас, что даже врагу не сможешь пожелать. Чхве, в целях вразумить, легонько по щекам бьет ладонью, но лишь больше злит того, кто на все сто убежден собственным выдумкам. — О, может посильнее бить начнешь? За любимого Бомгюшеньку ты убить готов, что ли? Точно так же, как он убил того пацана, да? — шипит ему в лицо Тэхен, а Субин ушам своим не верит. Не верит, потому что Тэхен никогда себе такое не позволял раньше. Да, мог позволить своему черному юмору, как яду, прыскать в Бомгю, но… Господи, Тэхен сейчас говорил то, что думал, то, во что верил, а пугает это куда сильнее, чем мысли о всех возможностях черного юмора. Тэхен засмеялся, смех его такой не похожий на себя, с нотками безумства, которое не сразу рассмотреть во всей истерике. Чхве бегло обернулся на Кая, в уголках глаз которого скопилась влага. Да, его поразило, в плохом смысле, то, что сказал Тэхен. Некоторые слова ранят сильнее ножа, да? — Что ты, твою мать, несешь, Тэхен? — в неком отчаянье шепчет Субин, качая головой. Вот оно, то осуждение, которое себе представлял Тэхен. — Я понимаю, ты потрясен тем, что случилось с нашим другом, но это не повод так себя вести! — Не с нашим. С вашим, — смеется хрипло Кан, равнодушно всунув руки в карманы. Плевать ему, плевать, он уже начал, а рычаг тормоза сломался. — Мне плевать на него, плевать. Я его ненавижу, настолько сильно ненавижу, что даже жаль, что он не сдох, потому что я бы станцевал на его... Удар. Кан так легко упал от удара Субина, тут же накрыв ударенную скулу ладонью. Боль не вразумила, скорее разум притупила, вызвав у Кана сумасшедший смех. Кай вскочил с места, накрывая рот обеими ладонями, уже в открытую начав плакать. Как же так? Только что у них всё было хорошо… Почему он так себя ведет? Это ранит, так больно бьет в самые уязвимые места. Метис, в конечном итоге, просто отвернулся, не в силах смотреть на это, закрыл себе уши, не в силах слышать это. Субин же снова ударяет, но уже в другую щеку, сам весь трясется. Всё-таки даже на нем сказалось всё это. — Сильнее, пупсик! — провокационно лепечет Кан, проводя по губам языком. — Какого хуя с тобой происходит?! За что ты Бомгю ненавидишь?! Ты сам себя не слышишь, Тэхен! Остановись! Кричит Чхве, снова сжимая грудки корейца. Тот лишь голову назад откидывает, пока его щеки беспощадно горят от нанесенных ударов. Сплевывает кровь, которая потекла с языка, который он прикусил при втором ударе, поднимает взгляд на Субина и широко-широко улыбается, начиная говорить заветное, что так хотел им рассказать, хоть и не таким образом. — Потому что у него есть всё, а у меня — ничего. Потому что вы считаете его хорошим, а меня злодеем. Потому что это я донес на него ментам. Произнес последнее со сладостным шепотом, игриво проведя языком по губам, медленно и соблазнительно. Субин отпустил его. Он не станет переспрашивать, потому что то, что он услышал, не хочется услышать вновь. Чхве, как отрешенный, начал отходить от лежащего на полу Тэхена, мотая головой. И… Боже… Кай услышал. Всё в миг прекратилось, и Кан удивленно заморгал. Сейчас боль в скулах отдалась особенно сильно, словно его только сейчас ударили. Он поднялся на ноги, тяжело задышал, смотря в лица друзей, которые на него больше не смотрели. Субин, разве что, напоследок оглядел его, с чем-то страшным Тэхену во взгляде, но тут же обнял Кая со спины, всем своим видом показав — «пошел ты, Кан Тэхен». Кан раскрыл губы, вдохнул воздуха в грудь, хотел извиниться, но что-то заткнуло его, и он, верно поняв реакцию друзей, зашагал прочь к выходу. А в другом конце коридора стоял Ёнджун, на губах которого застыла ухмылка правым уголком губ. Как только Кан ушел, кукла выдохнула и придала своему лицу обеспокоенность, слишком натуральную для того, кто не умеет чувствовать. — Р-ребят, вы чего? — он подбежал к парочке с паникой во взгляде, смотря то на них, то на место, где недавно стоял Тэхен. — Что случилось? Всё же… Всё же хорошо будет? — С ним — нет. Резко выпалил Субин, не жалея о сказанном, а Кай просто не нашел в себе сил ответить согласием. Ёнджун с сочувствием потупил взгляд и с волнением начал загибать свои пальцы. Да, это он сделал, да, это он повлиял на Тэхена — из-за чего он вел себя сейчас именно так. Да, твою мать, он доволен результатом. «Спасибо, Тэхен, скоро убить тебя будет проще простого», — думает Ёнджун, положив ладони обоим на плечи в попытке утешить. Успокоить друзей, которые познали предательство близкого им человека.***
Бомгю стало легче, по сравнению с тем, в каком состоянии его доставили в больницу Сеула. Юноша наглотался дымом довольно сильно, умудрился где-то удариться головой, а еще в некоторых местах заработал себе ожоги, но это было меньшим, что он мог получить, учитывая то, как выглядели трупы, которые выносили из уже потушенного здания. Трагедию этого дня уже успели рассказать в новостях, обозначив для осознания сколько же людей находилось в здании. Двести пятьдесят. Их было две с половиной сотни, а тех, кто выжил, можно было пересчитать по пальцам. И лучше бы Бомгю не входил в этот список, потому что как только он очнулся, то помнил всё от и до. Начало пожара, крики людей, собственную боль, Ёнджуна, приказ ему, а потом каждого убитого, который издавал последний вздох. «Что же я наделал?» — многократно в голове всплывает, больно ударяя куда-то в сердце. Ему в груди куда больнее, чем на местах ожогов, его душа горит куда сильнее, чем тот проклятый пожар. Он обещал себе, что не станет тем, кто прикажет убить, он обещал себе стать первым, кто не пойдет путем крови, не будет пользоваться Ёнджуном, как орудием убийства, но сделал… Что он, блять, сделал! — Ёнджун, убей их. Их всех. Каждого, кто выжил в этом полицейском участке. Убей так, чтобы никто и никогда не понял, что их убили. Больно, как же больно в груди, хочется заткнуть собственные воспоминания, потому что те крики, вся та боль, которую ощущали люди, губила выжившего Гю. Как он поспел выжить? Он должен был умереть там, вместе с остальными, вместе с родителями, чтобы отпустить то, что пришло с проклятой куклой. Гю, с болью в руках, тянется пальцами, обмотанными бинтами, к лицу, накрывая его, чтобы начать навзрыд плакать. Как же часто он стал это делать, да? Как же, твою мать, часто в его жизни начался случаться ужас, который ломает его с громким и болезненным хрустом. — За что… — шепотом сквозь слезы шепчет Чхве, не пытаясь перекатиться на бок, потому что больно. — За что?! Закричал он, но крик его приглушен из-за ладоней, однако, родителям хватило еще первого всхлипа сына, чтобы бережно накрыть его ладони. Мирэ сидела с его правой стороны, поэтому держала правую ладошку, а Хангёль — левую, так как был с левой стороны. Гю дрогнул, позволил родительским теплым рукам убрать от заплаканного лица изувеченные руки. Позволил, чтобы начать плакать сильнее при виде их. Мирэ сдалась первой, заплакав вслед за сыном, обнимая своего бедного ребенка, который слишком рано повзрослел. — Милый, мы тут, всё хорошо, всё будет хорошо… — шепчет женщина ему на ухо, как всегда и делала, зная, что его это успокаивает. — Медвежонок… Плачет она, выцеловывая лицо сына, который, наконец, осознал — они живы. Его обманули, его чувствами нагло поиграли, в конце концов, его использовали. Из-за него погибли все те люди, из-за него… Поэтому он всё еще плачет, смешивая боль со счастьем за родителей. Они не были там, когда начался пожар, их это не коснулось, боже… — Мы так же верим тебе и знаем, что ты не мог убить того юношу, — подал голос глава семьи, накрывая ладонью его кудрявую голову, второй обнимая жену за плечо. — Всё будет хорошо. Голос его дрогнул, дрогнул на грани слез, что от внимания плачущего Гю не ушло, вызывая слезы всё сильнее. Он плакал громко, но крик его затихал в материнском плече под ее ласковый шепот. Родительская любовь и поддержка — самое дорогое и ценное, что можно получить, будучи разбитым морально. Бомгю невнятно благодарил их, извинялся и что-то еще, чего даже он не понимал. И все крики горящих людей тише стали, еще тише, оставляя место только голосам родителей и своим собственным мыслям, полным счастья за то, что те выжили. — Ну, же, детка, ты успокоился? — с улыбкой спрашивает мисс Чхве, и Гю, уже уверенно, кивает, с помощью родителей садясь в постели. — Да, мам, теперь я в норме, — расслабленно улыбается Гю, имея в этом долю искренности, которая прячет всё то, что испытал из-за куклы. — Просто… Я за вас переживал, я… — Ну-ну, милый, мы знаем, это уже позади, — мужчина сжимает плечо сына в жесте поддержки, и Гю, всё еще с улыбкой, кивает, решив, что поднимать эту тему в самом деле не стоит. — Мы рады, что ты приходишь в норму, мы так переживали, когда Ёнджун кинулся в горящее здание, чтобы спасти. Что? Бомгю каким-то чудом сдержал истерику при знакомом имени. Боже, он и забыл уже, что Ёнджун его, на самом-то деле, всё-таки спас. Забыл его руки, которые несли его тело, когда начал терять сознание. Гю прокашлялся, чтобы прогнать в голосе нервозность. — Ёнджун? Я… Не помню, честно говоря… — он боялся толком говорить о кукле, учитывая, что для родителей это должен быть совершенно незнакомый человек. — Это не удивительно. Врачи сказали, у тебя легкое сотрясение, но не страшное — переживать не за что, — кивнул отец, потрепав сына по плечу. Мирэ уже было раскрыла рот, чтобы рассказать ему, как всё было, но ее прервала открывающаяся дверь в палату. На пороге появились Кай и Субин, вызвав у Чхве такое облегчение и счастье, которое выразилось в широчайшей улыбке. Но это почти померкло, когда следом вошел Ёнджун. Так же местами перебинтован, с рваной одеждой и, казалось бы, натуральной улыбкой. Гю стало страшно. — О, мальчики, — тепло отзывается женщина, улыбаясь им, пока друзья, которым родители уступили место, обняли Чхве по обе стороны. — Ёнджун-а, а я как раз рассказывала медвежонку о том, как ты спас его! — В самом деле? — Гю поднял на куклу глаза. Ёнджун смущенно улыбается женщине, вытянув пухлые губы в трубочку. — Аджумма, могла бы и не рассказывать ему! Лучше бы сказала, что это он меня спас после моей провальной попытки спасти его! С легким смешком тянет Ёнджун, всё еще выпячивая губы, пока говорил. Такой настоящий, такой живой и искренний. Таким он выглядел для всех остальных, а вот Гю… Он всё знал, в самом деле знал. Одно его радовало — Ёнджун уладил вопрос с родителями на счет того, кто он такой и откуда взялся, пользуясь легендой Бомгю. — Ой, брось еще! — отмахивается женщина в шутливой форме, повернувшись к сыну, которого друзья обнимали молча, всё еще потрясенные словами Тэхена. — Твой брат вытащил тебя вовремя, на вас чуть не обрушился потолок… Вздохнула она, приложив к груди руки. Субин и Кай отлипли от друга, накрывая забинтованные руки. Чхве натягивает улыбку, почти натуральную, видимо, научившись у своей куклы, слегка поклонившись «брату», чтобы не нарушать легенду. — Спасибо тебе, ты у меня такой смелый… — Не слушай ее, — продолжает притворяться Ёнджун, наморщив нос. Ладонью «закрылся» от женщины и чуть тише добавил: — Она так рассказала, чтобы скрыть, как ты пищал от радости, когда вытащил меня, только тс-с-с. Все засмеялись и даже Бомгю пришлось, снова кивая слуге, избегая с тем взгляда. Он предпочел перевести тему, наконец, обращая всё свое внимание на друзей. — Вы-то как? — искренне беспокоится Гю, но успокаивается, видя, что те не пострадали совершенно никак, значит, как и родители, были на улице. — Ты уверен, что должен спрашивать такое у нас, а не мы у тебя? — смеется Субин довольно сдержанно, поглаживая бинты на руке друга. — Ты нас до чертиков напугал, медвежонок… — шепчет Кай, на щеках которого еще не высохли слезы. Гю виновато утыкается другу в плечо. — Как же мы рады, что с тобой всё хорошо… — Я тоже… А еще лучше, что вас всех это не тронуло… Все поддались чувствам, обнимаясь впятером. Мирэ махнула рукой Ёнджуну, чтобы он присоединился. Он сначала помедлил, сталкиваясь с напуганными глазами своего хозяина, а потом взобрался коленями на кровать, чтобы всех было удобнее обнимать.***
Ун Рой стал одним из тех счастливчиков, кто выжил. Вот так просто повезло, вызвался выводить людей из здания, а по итогу стал выжившим. И он, как и Гю, искренне желал умереть там, вместе с болью утраты. Чхве не виноват, это стало слишком очевидно, чтобы он снова трепал бедного мальчишку. И, сидя на водительском кресле своей машины, он начал сравнивать юношей. Бомгю так похож на Ыну… Разве что его сын начал выглядеть так, как хотел, выделяясь из толпы понравившимся многим чувством стиля. Бомгю же отражал его сына, который выглядел, как сам Гю где-то в девятом классе. Мужчина со слезами на глазах припал лбом к рулю, который сильно пальцами сжимает. Он никуда не ехал, не было сил ехать домой к той, которая сейчас места себе не находит. Переживает за мужа, за сына, пока Минджун снова и снова спрашивает у нее — «с ними всё хорошо?». Рой просто не сможет сказать те два слова, зная наперед — это убьет её, как убило его. — Господи, за что ты так с моей семьей? Одними только губами спрашивает он, несильно постукивая лбом по рулю. В окошко вежливо постучали, отвлекая его от душевных терзаний. Ун, не скрывая своего состояния, крутит ручку, которая спускает стекло, чтобы взволнованный сотрудник сказал, что хотел. — Сэр, это очень важно, вы нужны нам, чтобы на кое что посмотреть, — говорил сотрудник задыхаясь, явно спешил к машине начальства. А Ун послушно идет с ним, поставив перед этим машину на сигнализацию. Тут уже закончилась работа пожарных и группы спасателей. Все тела забрали, осталось только разбирательство по причине пожара. Уже глубокая ночь, к слову, а они всё работают, не смотря на стресс от пережитого. Подошли к когда-то работающим компьютерам, рядом сидел программист, который отвечал за камеры в здании. Он что-то активно печатал на собственном ноутбуке, хмуря брови. — Записи с видео камер уцелели? — догадался Ун, нагибаясь к экрану, в который уставился сотрудник. Юноша кивает, протяжно вздыхая. — И что же там? Удалось установить причину возгорания? — Нет, к сожалению, — вздохнул снова он, заканчивая что-то делать в ноутбуке, наконец, повернувшись к начальству лицом. — Однако я нашел кое-что интересное прямо до того, как камеры перестали записывать. Он не стал делать выжидающую паузу, лишь на пробел громко нажал, и на экране появилось изображение. Оно было не таким хорошим, как хотелось бы, но рассмотреть, что происходит, получалось отлично. Это был этаж, на котором мужчина допрашивал Чхве Бомгю, которого не успел вывести из комнаты, так как всё завалило из-за пожара. Он щурится, побольше к ноутбуку склоняясь, чтобы рассмотреть получше. Это был Бомгю, да, точно он. Весь трясется, кажется, кашляет от дыма, а сам вот-вот упадет. Он внезапно закричал, было понятно по выражению лица, и упал на четвереньки. В обзор попал еще один юноша, которого мужчина узнал сразу — защитник парня при задержании. Ёнджун шел прямо к Чхве, наступая на трупы, чем вызывал океан негодования в Рое. Поднял его, они обнялись, о чем-то переговорили, затем поцелуй. — И что же в этом интересного? Это момент, когда он пришел его спасать, видимо, — устало вздыхает Ун, а программист лишь вытягивает указательный палец, в жесте «просто подождите» Снова вздох, но вернул взгляд в экран. Началось больше помех, мешало немного рассмотреть, что же происходит. Однако… Случилось то, что вызвало в мужчине страх, страх перед неизвестным, пред тем, что трудно, а может и невозможно, объяснить. Чхве на записи просто стоял и смотрел на то, как тело его недо-парня меняется, превращаясь в монстра, который пугающе зашагал к закричавшему от вида существа мужчине. И когда он добрался до него, всё еще оставаясь в кругозоре камеры, запись прервалась. Ун выпрямился медленно, обдумывая всё то, что только что увидел. Нужна логика, нужна логика… — Во сколько сделана запись? — стальным голосом произносит Ун, отчего программист вздрагивает. — В 15:40 оборвалась запись, сэр. — Когда они вышли? — Это зафиксировать труднее, но вышли они как раз тогда, когда приехали пожарные, — кивает юноша, смотря в экран с белым шумом, где совсем недавно было видно чудовище. — Значит… — напрягся мужчина, тяжело дыша. — Их не было в районе десяти минут. — Возможно, — соглашается юноша, сдержанно вздохнув. — Что будем делать? — Кто еще видел эту запись? — еще напряженнее спросил Ун, всё еще смотря перед собой. — Вы, я и Лэй, — программист кивает на сотрудника, который его привел, превратившегося сейчас в белое полотно. Рой кивает. — Об этом никто не должен узнать, ты понял? — заглянул, наконец, в глаза юноши, пугая чуть слабее неведомой твари. Кивок. — Никто не должен увидеть это. Отвечать будешь своей головой, Хван. И зашагал прочь, сжимая кулаки. Расследование не окончено, оно лишь переплетается с тем, что пришлось увидеть с экрана ноутбука. Что ж, милый Гю, видимо, знакомство с тобой еще не подошло к концу.