***
— Солнце падает с левой стороны, значит, правая должна быть темнее, — объясняла Дениз, пальцем очерчивая контур рисунка. — Не забудь нарисовать тень, иначе твоя птица станет вампиром или призраком. Александр восторженно взглянул на мать. — Даже не вздумай объяснять отсутствие теней тем, что твои птицы и есть вампиры или призраки, — рассмеялась она, потрепав его по светлым волосам. — Тогда я буду рисовать персонажей По, — он пожал плечами и принялся дорисовывать тень. — Я бы начала с чего-то жизнерадостного, — нахмурилась Дениз и выглянула в окно. — Твой папа пришёл. Александр отложил кисть и подскочил к окну, забрался на подоконник и буквально прилип к стеклу. Дениз поспешила поддержать его сзади и приложилась губами к макушке. Когда-то она держала его на руках перед окном в маленькой, пропитанной плесенью квартире в Париже. — Он выглядит уставшим, — грустно заметил Александр, лбом упершись в стекло. — Кажется, он нас видит! Он замахал рукой, а Бернхард, заметив радостного сына, улыбнулся, помахал в ответ и поспешил зайти в дом. Александр ловко спрыгнул с подоконника и помчался вниз. — Ты будешь ещё рисовать? — спросила Дениз. — Нет! Папа обещал, что мы начнём самолёт собирать! Я потом уберу! — воскликнул он уже на лестнице и скрылся. Дениз не сдержала улыбки, видя, как Александр расцвёл — он был полон энергии и по-настоящему счастлив. Она отодвинула мольберт от окна и провела по маленькой капле коричневой краски – Александр бросил кисть, только заслышав об отце. Дениз была рада, что он снова рисует, но к пианино пока не подходил. Она догадывалась, что он ждёт, когда Бернхард сядет за него первым. Внизу хлопнула дверь, раздалось оживлённое приветствие. — Кажется, мы вдвоём теперь на втором плане, — сказал появившийся в дверях Манфред. Дениз тихо рассмеялась. — Не удивительно. У Бернхарда талант притягивать к себе всё внимание, — ответила она и вытерла кисти тряпкой, перепачканной краской. — Ревнуешь? Со мной он раньше ходил в магазин, а теперь говорит, что не хочет возвращаться позже отца. В два часа дня, а сейчас семь. Она усмехнулась и покачала головой, смотря на наигранно недовольное лицо Манфреда. Он подошёл ближе. — Завтра у вас будет возможность провести время вдвоём. Мой маленький отпуск закончился, дела в общине горят. Люди всё ещё не знают, как им уехать и уезжать ли вообще, — она вздохнула. — Дениз, — начал Манфред, и она напряглась всем нутром, услышав знакомый тон, ставший семейной чертой. — Ты сказала Михаэлю о том, что Бернхард вернулся? — Ещё нет, мы не виделись. Завтра и скажу, — она с непониманием уставилась на него. — Почему вы… спрашиваете об этом? Он смутился, но всё равно продолжил, оглянувшись на лестницу. — Я не знаю, какими были ваши отношения с Бернхардом во Франции, но я не слепой. Вы практически не разговариваете, не касаетесь друг друга и, прости, но я знаю, что вы спите в разных комнатах. — И вы думаете, что причина в Михаэле? — её брови поднялись. — Он мой друг, между нами ничего никогда не было. Я ждала вашего сына!.. — тон Дениз перерос в возмутительный. Манфред понял, что совершил ошибку. Его лицо выразило сожаление, он сделал шаг назад. Дениз, покрасневшая, расстроенная и не ожидавшая такого вопроса, смотрела на него. За все эти года, что они втроём прожили под одной крышей, Манфред ни разу не заговорил ни о чём таком, что могло бы смутить, расстроить или разочаровать её. Она почувствовала горечь. — Как вы могли подумать? — уже тише и растерянно спросила она. — Михаэль помог мне найти работу. Без него я бы до сих пор мыла полы. А то, что мы с Бернхардом спим в разных комнатах… Вы правы. Вы не знаете, что произошло во Франции, и поверьте, лучше вам не знать. Простите. Она обогнула его, вылетела из комнаты и столкнулась в коридоре с Бернхардом. Голос Александра раздавался с первого этажа, когда он наливал чай – грохот всегда стоял сильный. Дениз собиралась пробежать в свою спальню, но Нойманн взял её за запястье, но не яростно, как когда-то. Она видела в его глазах сопереживание и волнение. Она видела в его глазах нежность. — Что случилось? — Ничего, — она покачала головой. Манфред вышел в коридор с нескрываемой тревогой на лице. Бернхард посмотрел сначала на отца, затем на Дениз и спросил: — Что произошло? Пап? — Я позволил себе быть грубым. Дениз, прости меня. Я никогда не думал о тебе плохо. Дениз повернулась, освобождаясь от тёплой руки Бернхарда. Она не заметила, как он сжал губы в тонкую полоску. — Всё в порядке, Манфред. Возможно, я тоже была чересчур эмоциональной, — она всхлипнула и кивнула ему. — Всё хорошо, я пойду. Она закрылась в комнате, и Манфред положил руку на плечо сына. Бернхард безучастно смотрел сквозь отца, но потом всё же поднял взгляд. — Что ты ей сказал? — Есть один человек, — он прочистил горло. — Он её друг. Думаю, она сама тебе расскажет. Просто я подумал, что вы с ней не ладите из-за него. Бернхард отпрянул, его лицо приняло совершенно другое выражение. Печаль ушла, появилось удивление и злость. Манфред знал, что творилось в душе у сына, когда его лицо искажалось пробуждающейся яростью. — Друг? Он вспомнил Маттео и его окровавленное лицо. — Они вместе работают в общине. — В общине? — Дениз не сказала тебе? Она помогает французам, живущим в Германии. Уехать или наоборот приехать, порой находит им временное жильё. Пару раз семьи жили у нас. Бернхард усмехнулся. Александр позвал его из кухни. — Видимо, я ничего не знаю о своей жене. И ты подумал, что?.. Что она уйдёт? — он с трудом сглотнул. — Нет! Совсем нет. Я подумал, что у вас не ладится из-за него. Он ничего не ответил, только отрешённо закивал и медленно спустился вниз. Александр уже кружился у лестницы, намереваясь расспросить отца о рабочем дне. Бернхард потрепал его по голове и прошёл в ванную. Ужин проходил в тишине. Александр лениво ковырялся в тарелке и пил воду, наклонив стакан так, что капли падали ему на футболку. Манфред постоянно поправлял внука, но спустя минуту всё начиналось сначала. Бернхард украдкой смотрел на поникшую Дениз. Она практически доела, когда раздался телефонный звонок. Манфред собирался встать, но Дениз опередила его и с радостью вышла из кухни. Бернхард облокотился о стол и выглянул из-за проёма, пытаясь увидеть её лицо. Вот она улыбнулась, посмотрела на часы, закивала и снова улыбнулась. Но потом её улыбка вдруг сникла, Дениз скосила глаза в сторону кухни, и Нойманн тут же перевёл взгляд. Он устало потёр лоб и заметил, как вода всё больше и больше проливалась на воротник Александра. — Александр, так нельзя есть. Сядь нормально, возьми вилку правильно, — Бернхард дотянулся до стакана и со стуком поставил его. Александр покраснел от стыда и проглотил, практически не жуя, кусочек мяса. Бернхард вздохнул. — Нужно жевать еду, иначе тебе станет плохо. Раздался тихий всхлип. — Что? Почему ты плачешь? Что такого я сказал? — удивился Бернхард и посмотрел на отца. — Александр, скажи, почему ты плачешь. Он заплакал громче, пытаясь утереть слёзы. Дениз появилась на кухне и подбежала к сыну, пытаясь понять, что происходит. Бернхард только развёл руками. Он считал, что ничего такого не сказал и не сделал, но видеть слёзы сына, причиной которых он стал, было ужасно. Он почувствовал себя монстром. Нойманн поднялся. Заскрипел стул, зашумели тарелки и приборы. Вскоре захлопнулась дверь гостиной. Дениз вытерла слёзы Александра платком и осторожно спросила: — Что произошло? — Я его разочаровал, — всхлипывая, ответил он. Манфред погладил Александра по голове и прижал к себе. — Ты не можешь разочаровать отца. Что бы ни произошло, этого не случится. Ты никогда не разочаруешь ни мать, ни отца. Запомни это, Александр, — сказал он и подал стакан воды. Александр отпил и повернулся к Дениз. — Можно я пойду в свою комнату? Она кивнула, а он побежал наверх. Дениз плюхнулась на стул и отставила тарелки. — Что Бернхард сказал? — Чтобы Александр не опрокидывал на себя стакан, нужно было об этом сказать. Меня он не особо слушал, а когда сказал отец, расплакался. Думаю, он хочет заслужить его любовь и будет принимать всё так, пока они не научатся находиться рядом. Кто звонил? — Михаэль. Сказал, что хочет забрать костюм, — она потёрла виски. — До завтра не терпит? — У него завтра важная встреча с какой-то прекрасной девушкой сразу же после общины, он и так не обязан там быть, так что забрать и отдать костюм из ателье меньшее, что я могу для него сделать. — Ты не сказала ему? — Скажу, когда приедет. Она собиралась уйти, но Манфред остановил её. — Дениз… — Забудьте. Всё хорошо. Бернхард курил в гостиной, когда свет фар заставил его подняться и подойти к окну. Он приоткрыл занавеску и увидел молодого мужчину в белой рубашке, отглаженных серых брюках и очках. Дениз подошла к нему, держа аккуратный свёрток, и потрясла его над головой, запрокинув голову от смеха. Нойманна как током ударило. Она искренне смеялась. Он понял, что это был тот самый друг. Дениз положила свёрток на сиденье машины без верха, а парень перемахнул через капот, заставив её снова рассмеяться. В дверь постучали, и показалось невинное лицо Александра. Бернхард потушил сигарету, открыл окно, выпуская дым, и подошёл к сыну. Он взял его на руки, они сели в кресло. Сидя на коленях у отца, Александр качал ногами и перебирал ткань чистой футболки. — Я больше так не буду, — сказал он тихо. — Ничего страшного не произошло. Просто есть подобным образом некультурно. Понимаешь? — Понимаю, — он кивнул. — Я обидел тебя? — Нет. — Я тебя люблю, — прошептал Бернхард и улыбнулся, увидев радостное лицо сына. Обнимая его, он наслаждался тем, что ему по-настоящему улыбается человек, которого он безмерно любит. Держа маленькую руку сына в своей большой, грубой ладони, он ощущал, что свободен. До сорок пятого он думал, что свобода – это смерть, но свобода теперь – это любовь близких. Можно было дышать полной грудью хотя бы несколько минут в день. Из приоткрытого окна раздался смех, и Александр отстранился. — Это Михаэль? — его светлые, практически белые брови взлетели вверх. — Я давно его не видел! Я сейчас! — вскричал он, скрывшись на улице. Бернхард в два шага подлетел к окну и отдёрнул занавеску. Он положил руки в карманы и стиснул кулаки, когда Александра подхватил Михаэль и усадил на водительское сиденье. Дениз, казалось, не прекращала смеяться. Нойманн сжимал челюсти. В этот момент он задумался: имел ли он право подойти к Дениз, схватить её за руку и увести, забрав сына? Кем он был ей? Он предложил ей выйти замуж, чтобы у неё была возможность выжить. Она жива, их сын тоже. Основную функцию этот брак выполнил. Будто почувствовав тяжёлый взгляд, Дениз обернулась. Улыбка слетела с её губ, и Нойманну показалось, что его сердце рухнуло. Михаэль проследил за её взглядом и снял очки, не веря тому, что видит. Бернхард не слышал, что она говорила ему, но даже из дома он мог видеть, как печаль Михаэля заполняет всё вокруг. Он прикусил губу, ещё раз посмотрел на Нойманна, потом на Дениз и Александра, бодро крутившего руль. Михаэль попятился, закивал и улыбнулся. Дениз позвала сына, и тот, попрощавшись, побежал обратно в дом. — Пап, у Михаэля так руль легко поворачивается! Я пробовал крутить руль нашей машины, он так сложно идёт! — вскричал Александр, вернувшись в гостиную. — Может, нашу починим? Дедушка говорит, что она заведётся. — Да, конечно, — ответил Бернхард, не поворачиваясь, потому что не мог оторвать взгляда от Дениз, смотрящей вслед уезжающему Михаэлю. — Спасибо! — Александр захлопал в ладоши и побежал в комнату. Входная дверь закрылась, и Бернхард не устоял. Он прошёл мимо Дениз, сказав: «Конечно, ты же не могла выбрать себе подругу». Буаселье состроила улыбку, когда Манфред вышел из кухни и взглядом выразил сожаление. Она подавила в себе злость, поблагодарила за ужин и помощь, пожелала спокойной ночи и вбежала вверх по лестнице.***
На следующий день после работы Дениз возвращалась домой так, будто несла три мешка муки. Она шла и смотрела на носки запылившихся туфель, опустив подбородок. Её посеревшее от усталости лицо говорило об одном – этот день был, наверное, самым тяжёлым днём за всю историю нахождения в общине. Ей приходилось терпеть отстранённость Михаэля и отвечать на сотню вопросов бесконечной очереди. Когда двери общины закрылись, а Михаэль, разодетый в новый костюм, уехал, не попрощавшись, Дениз чуть не расплакалась. Михаэль был единственным другом, она не хотела его терять. В голове промелькнула мысль – Бернхард опять забрал у неё всех. Она с удивлением взглянула на отремонтированную калитку и открытые ворота гаража. Даже издалека Дениз слышала озорной смех Александра и шум инструментов. Сняв каблуки, от которых ноги порядком устали, она поспешила туда. — Mère! — с восторгом воскликнул Алекс и бросился в её объятия. Наклонившись, Дениз поцеловала его в щёку. Он взял её за руку и повёл к машине. Повсюду лежали инструменты, открытым стоял пыльный капот, над которым склонился Бернхард. Он был одет в старые, потрёпанные брюки и белую футболку без рубашки, волосы были взъерошены. — Привет, — сказала она. Её задело, что Нойманн не обратил внимания сразу, как только она вошла. Поэтому Дениз смотрела на него, задрав подбородок. Бернхард был потным, весь в машинном масле и грязи, а она в новом, заказанным у портнихи костюме с зелёной юбкой и белой блузкой, подчёркивающем талию. Он осмотрел её, вытирая руки. Она же покраснела, когда поняла, что не отрывает взгляда от его сильных плеч. — Решил починить? — Она заводится! — радостно заявил Александр, встав рядом с отцом. — Но ещё придётся повозиться, — добавил Бернхард, облокотившись о капот и сложив руки на груди. — Да, ещё придётся повозиться, но папа справится. Представляешь, здесь сиденья, как новые! — он схватил её за руку и потянул к распахнутой двери. Дениз заглянула туда украдкой и перевела взгляд на Бернхарда, даже не повернувшегося в её сторону. Негодование переросло в возмущение. Она с улыбкой кивала Александру, пока он с энтузиазмом рассказывал, как они весь день чинили машину. Тут появился запыхавшийся, но довольный Манфред. — Дениз, ты наконец-то пришла! Поможешь мне с ужином? А вы идите оба мыться, за стол я вас такими не пущу! — Конечно. Да, не забудьте принять душ, — сказала она, проходя мимо Бернхарда и не посмотрев на него. Нойманн только усмехнулся. За стол он сел в отглаженной рубашке и чистых брюках, следом зашёл Александр, до безумия похожий на отца. Дениз сдержалась, чтобы не закатить глаза. Она разложила куриные котлеты и гарнир, поправила тарелку с салатом и уселась на стул. Александр теперь был рядом с отцом, и Дениз опять сдержалась. Она придвинула ему стакан с водой, и Александр, аккуратно отпив, поставил его обратно. — Меня не было всего двенадцать часов, — усмехнулась она и поцеловала сына в щёку. Взявшись за руки, они помолились. Манфред закончил молитву, поблагодарив господа за предоставленную пищу, сказал «Аминь» и первым принялся есть. — Ты всегда так задерживаешься? — спросил Бернхард прежде, чем положил кусок мяса в рот. Дениз опять сдержалась. Она взялась за ложку и принялась раскладывать салат. — Сегодня было много людей, и автобус долго шёл. Французы не отдыхают, когда в них нуждаются, — она пожала плечами, так и не повернувшись к нему. — Мама всем помогает, — поддержал Александр, и Дениз улыбнулась ему. — Автобус долго шёл? Я думал, тебя подвозит Михаэль. Буаселье наконец повернулась к Нойманну, сжав вилку в ладони. Сдерживаться становилось труднее. Манфред прикрыл на мгновение глаза, но промолчал. Ничего не подозревающий Александр аккуратно ел. — У него сегодня свидание. Ко всему прочему ему не в эту сторону. Но раз ты чинишь машину, то теперь сможешь встречать меня? Она обрадовалась, когда он замешкался, несмотря на то, что быстро взял себя в руки и продолжил спокойно есть. — Безусловно. Думаю, что к понедельнику она будет совсем как новая. — Отлично, спасибо, а то я так устала от этих автобусов, — она театрально вздохнула. Они помолчали несколько минут, и Манфред с облегчением подумал, что дальше они продолжат в том же духе, но Бернхард заговорил: — Я хотел сообщить об этом ещё вчера, но всё не было возможности, — он метнул взгляд на Дениз, — меня ставят инженером. Там зарплата больше и это уж точно лучше, чем выпиливать детали в цеху. Дениз раскрыла рот, уставившись на довольного Бернхарда, пока Манфред и Александр поздравляли его. — Прекрасная новость, — всё же сказала она. — Работаешь всего?.. Две недели? И какой карьерный рост! — Один из инженеров получил несколько лет назад травму головы, а сейчас он теряет зрение. У меня у единственного образование инженера, тем более главному понравилось, как я работаю. С понедельника вступаю в должность, — облизав губы, ответил Бернхард. — Я забыла, что сижу за одним столом с мистером совершенство, — добавила Дениз, заставив Нойманна усмехнуться. — Не понимаю, почему вы не рассказываете о Франции, когда здесь и так всё очевидно, — вступил Манфред, пожав плечами. Бернхард и Дениз одновременно уставились на Манфреда. — Она даже не начала, — спокойно произнёс Бернхард. — А он даже не кричал, — она махнула рукой. — Папа кричал на тебя? — изумлённо спросил Александр. Теперь они уставились на сына. — Только тогда, когда твоя мама была в другой комнате и не слышала меня. Она порой закрывала дверь, знаешь, и не выходила оттуда. — Почему ты не выходила оттуда? — большие детские глаза выжидающе смотрели на Дениз. — Причин всегда хватало, — её взгляд потускнел. Бернхард притих, вспоминая, как она сначала билась головой о пол, когда узнала о смерти друзей, а потом не поднималась с кровати и не произносила ни звука, кроме надрывного плача. Он посмотрел на отца. Манфред осуждающе покачал головой. Остаток ужина прошёл в тишине. Дениз отказалась от десерта, но из-за стола не вышла и слушала Александра, когда тот описывал ей все детали машины, которые его заинтересовали. Как и прошлым вечером, зазвонил телефон. Дениз подняла трубку, и Нойманн опять пытался рассмотреть её лицо. Она взглянула на него, а он не смог оторваться от пронзительных карих глаз. В её взгляде он прочитал сразу всё и ничего: грусть, злость, отчаяние, нежность, и ему хотелось бы верить, что любовь тоже. Так они смотрели друг на друга, пока Дениз не пришлось взять ручку и открыть записную книжку. — Это из общины, — вернувшись, сказала она. — Нужно помочь женщине с ребёнком. Её дочь больна, ей необходимы лекарства. А ещё у неё нет денег и знакомых, она знала только мой номер. Она сняла квартиру в получасе отсюда, — Дениз пролистала книжку. — Все, кто живёт поблизости, или уехали, или не отвечают. — Машина на ходу. Быстро не ездит, но довезти до места и обратно точно сможет. Она посмотрела на Бернхарда так, словно видела впервые. Когда-то она уже сидела на заднем сиденье его машины, а в багажнике лежала Ингрид, лишившаяся матери и дома. Теперь Дениз задумалась: он помогал, потому что хотел заслужить доверие и расположение, или потому, что в нём было что-то человеческое? — Спасибо, — ответила она. Уже стемнело. В глубине леса запели птицы, ветер поднимал скрипучие ветки, на улице было прохладно и хорошо. Спокойно. Дениз, подхватив сумку с нужными лекарствами, торопливо шла вслед за Бернхардом. За ними босиком бежал Александр, чтобы ещё раз взглянуть на машину. — Помоги дедушке всё убрать и ложись в кровать, — наказала ему Дениз и поцеловала. — Сейчас, только посмотрю, — закусив губу, сказал он. Александр помог открыть ворота, довольно улыбнулся, когда отец потрепал его по голове, и отбежал назад, разглядывая чёрный Pontiac, стремительно исчезающий в темноте. Дениз приоткрыла окно, в машине ещё пахло маслом, Нойманн только наскоро протёр сиденье. Их встретила девушка лет двадцати пяти. Она рассыпалась в благодарностях, когда принимала лекарства. Из открытой двери был слышен детский плач. Бернхард стоял на лестнице и видел, как Дениз отказалась от денег и пожелала скорейшего выздоровления. Когда они шли обратно к машине, он сказал ей: «Ты совсем не изменилась». — Я не смогла помочь им там. Может быть, здесь удастся, — пожала плечами она и полезла в карман пиджака. — Разве во Франции ты никому не помогла? — он искренне удивился. — Вредно столько курить. Бернхард попытался забрать у неё сигарету, но Дениз увернулась и затянулась. Её глаза были красными, однако она не плакала. — Дай мне тогда. Он вытащил одну для себя и закурил. В округе не было фонарей, поэтому огоньки от зажженных сигарет было видно издалека. Окно в квартире той девушки было распахнуто, детский плач по-прежнему не умолкал. Район был бедным. В бомбардировку его разрушили, но заново отстраивать не собирались, через пару лет старые, полуразвалившиеся дома планировали снести. Рядом раскинулось большое заросшее сорняками поле, когда-то служившее для посева пшена. Неподалёку тихо шумела дорога, проехало всего несколько машин. — Я рада, что тебя повысили, — сказала Дениз, воспользовавшись тем, что они скрыты вечером. — Спасибо. Я хочу, чтобы у вас всё было. Всё, что я бы мог дать. Если тебе что-то нужно, то ты можешь всегда сказать мне. Она болезненно усмехнулась. — Мы как-то случайно встретились в ресторане, где я проработала пару дней… — Я помню. Но это не то же самое. Тогда было иначе. Я не могу забрать тех слов, но могу исправить их сейчас. Попытаться. Он говорил искренне, и Дениз уловила это в каждом слове, в каждом звуке, пропитанном болью и сожалением. Она выбросила сигарету, придавив её носом туфли, и поддалась к нему навстречу. Нойманн замер. Но, быстро придя в себя, он отбросил зажженную сигарету и крепко обнял Дениз в ответ. Носом уткнувшись в её макушку, Бернхард втягивал родной запах. Ему не верилось, что это происходит с ним снова. В эти пару дней он думал, что больше никогда её не обнимет. Она первая обняла его. Его душа ликовала. — Я тебя люблю, — прошептал он и тут же понял, какую ошибку совершил. Дениз отстранилась. В темноте он практически не видел её лица, но был точно уверен, что она в ужасе. Она обошла его и села в машину. Бернхард был готов вскричать, но лишь молча сел за руль и поехал обратно. Следующие две недели она ни разу его не коснулась.***
Бернхард потёр глаза от усталости. Он сворачивал чертежи, которые изучал на протяжении всего рабочего дня: всего пять из двадцати были без ошибок. Ему пришлось открывать учебники, ходить без конца к старшему инженеру, потому что разобраться было трудно. За годы войны он совершенно забыл, для чего нужны формальности. Рабочий день на заводе заканчивался ровно в шесть вечера. Большая толпа стекалась к выходу, переговариваясь друг с другом. Нойманн ни с кем не сошёлся. Годы тюрьмы и принудительных работ сделали его молчаливым, хотя он подозревал, что это началось раньше, со смерти Исаака. Он умер у него на руках. Пуля попала в шею, и Исаак недолго захлёбывался кровью, пока Бернхард, невзирая на звание, тащил его с поля боя. Когда он подписывал похоронный лист, под ногтями была кровь Исаака. Впускать в свою жизнь ещё кого-то Нойманну не хотелось. Он чувствовал себя уставшим, не готовым знакомиться и тем более рассказывать о себе. Что бы он рассказал? Большую часть своей жизни он прослужил. Оставил годы в армии, а потом и на войне. Всё, чего он добивался – исчезло, всё, что было важно – потеряло смысл. Он оказался за бортом этой жизни, не понимающий, как жить дальше. Чинить машину, сидеть за семейным ужином, собирать модель самолёта с сыном, видеть, как он растёт, улыбается и не чает в тебе души. Но за этим скрывалось то, что Нойманн с трудом радовался этому. Вся его жизнь крутилась вокруг Дениз и для неё, а она не принимала его. Но он был готов терпеть. Ради неё. Замкнутый круг, который на самом деле был захлопнувшейся ловушкой. Ворота уже были открыты, когда Бернхард подъехал к дому. Александр выбежал к отцу и нетерпеливо крутился у гаража, ожидая, когда тот выйдет. Нойманн поднял его на руки, хотя спина болезненно затянула. Он обожал поднимать его, потому что в эти мгновения у него был шанс перенестись в Париж, когда Александр был совсем маленьким. — Мама уже дома. Это его расстроило. Он собирался приехать за ней, как они и договаривались. — Михаэль привёз её? — Автобус, — пожал плечами Александр, и Бернхард не смог сдержать улыбки, смотря на невинное лицо сына. Нойманн отпустил его и прошёл на кухню, откуда был слышен шум. Дениз нарезала морковь в тёмно-зелёном платье и фартуке, её волосы были собраны в растрёпанный хвост. Манфреда не было видно, хотя обычно он обожал проводить время на кухне. — Привет, — сказал он, облокотившись о дверной косяк. — Привет, — она мельком посмотрела на него и потянулась за солью. — Твой отец ушёл к другу за специями для супа. Мне кажется, это был предлог послушать сплетни и новости, — уголки её губ приподнялись. Бернхард улыбнулся в ответ. Он думал, что всё будет как обычно: ужин, полный тишины и напряжения, сборка модели самолёта и чтение Александру на ночь. Но в этот раз Дениз выглядела расслабленной – круг лишь слегка треснул. — Тебе помочь? Она подняла глаза, замедлившись. — Я готовил для тебя, — тихо сказал он и прошёл к мойке, чтобы ополоснуть руки. Она промолчала, и Бернхард понял, что снова допустил ошибку. Он постоянно ошибался, и это его выматывало. Дениз подвинулась и показала на курицу, которую нужно было разрезать. Только Нойманн отрезал пару мелких кусочков, как ворвался Александр. Он живо запрыгнул на стул, опершись на него коленками, и облокотился о стол, чтобы проверить, какое блюдо будет сегодня. Его лицо приняло разочарованный вид, и Дениз покачала головой. — Брюква кончилась. Вообще не понимаю, почему она тебе так нравится. Бернхард удивлённо взглянул сначала на сына, потом на Дениз. Он помнил, как Дениз ела варёную брюкву и морковь, когда была беременна. Тоска затянула в душе – ему нравилось видеть, как она носит их ребёнка. — Так ты любишь брюкву? — рассмеялся Бернхард и отложил нож. — Доедем до фермеров, купим. Александр просиял и побежал на улицу. — Мы скоро, — сказал Нойманн и воспользовался моментом, чтобы коснуться её. Его рука легла на её талию, ощутила влекущее тепло и исчезла, прежде чем Дениз вспыхнула, как школьница. Бернхард подхватил сына на руки и пронёс над землёй, будто самолёт. Александр, до безумия довольный, сидел рядом с отцом, встречая вечерний ветер из приоткрытого окна. Он смотрел на только-только созревающие пшеницу, подсолнухи и картофель. В конце лета или в начале осени их уберут. Манфред приводил внука на поля, когда начинался сбор урожая. Как и всякий мальчишка, Александр с восторгом наблюдал за кипевшей работой, лошадьми и быками или зерноуборочными машинами старого типа – новые приобрести или произвести не позволяла разваливавшаяся экономика. Они остановились у деревянных лавочек с разложенными на прилавках овощами и фруктами. Александр схватил три брюквы и понёс их отцу. Бернхард с трудом сдерживал смех и вытащил из кошелька деньги. Они уже шли к машине, когда раздался грубый, резкий и насмешливый голос: — Господин штурмбаннфюрер! Нойманн замер. Его как будто обдало кипятком, в грудной клетке заныло, словно ту стянули жгутом. Александр непонимающе уставился на отца, крепко держа брюкву. Бернхард обернулся и увидел двух мужчин, стоявших неподалёку. Один из них курил, другой, крикнувший, зажал меж зубов самокрутку и самодовольно взирал на Нойманна. — Иди в машину, — тихо сказал он Александру, но тот стоял на месте. — Иди в машину, Александр. Бернхард направился к тем двоим только тогда, когда дверь автомобиля захлопнулась. Он вглядывался в их лица, но узнал лишь одно. Напыщенное, красное, загоревшее и потное от многочасовой работы в поле. У Нойманна была неплохая память и сострадание, которое порой вылезало, стоило не досчитаться бойцов. Этот был самый живучий, но Бернхард заметил обожженную кожу на шее и потемневших руках. — Ваш сынишка? — Мой, — ответил он холодно, останавливаясь неподалёку. — По-моему, моё звание утратило силу. — Да я вас хорошо помню, мы столько в Париже вместе были и в Африке потом. Пока вас не разжаловали, конечно. — Но я не припомню вашего имени, рядовой, — тон Бернхарда понизился, положив руки в карманы, он двинулся к нему. Бывший солдат усмехнулся и вытащил изо рта незажженную самокрутку. — Пауль, — ответил он, и его друг рассмеялся. — Отлично, Пауль. Рад был повидаться, но меня жена ждёт дома. Нойманн собирался уйти, но Пауль заговорил опять: — Та француженка? Говорят, вы забрали в Германию лакомый кусочек. Это из-за неё вас разжаловали или из-за того, что вы родину предали? Он знал, что ему нужно было сдерживаться, не отвечать на явную провокацию. Но злость, копившаяся годами, рвалась наружу. Бернхард сжал кулаки, но первым бить был не намерен. Лицо солдата расплывалось в ухмылке, это заставляло стискивать ладони сильнее. — Что ты хочешь от меня услышать? Думаешь, раз ты больше не солдат, а я не твой командир, то ты себя выше поставить можешь? Ты чего, в себя поверил? — Нойманн усмехнулся, и ухмылка с лица Пауля стёрлась. — Ещё раз ты приблизишься ко мне или к моей семье… — И что будет? Вы теперь никто, так, растереть и плюнуть. Пауль подошёл к Бернхарду практически вплотную, и он этого не стерпел. Рукой он оттолкнул бывшего подчинённого, а тот будто этого и ждал. Пауль нанёс удар по лицу Нойманна. Он пошатнулся, коснулся пальцами земли, но быстро выпрямился. Из машины выбежал Александр с громким криком «Папа!» Бернхард ударил в ответ. Пауль повалился на землю, подняв клубы пыли. Его друг не заставил себя ждать. Нойманн пропустил крепкий удар под дых. Александр не решался подойти ближе, он только кричал и плакал. Сбежались продавцы, но все они были женщины, поэтому могли лишь визжать «Прекратите!» Бернхарда повалили на землю уже двое, завязалась драка. Нойманн успел ударить одного, собирался и второго, но Пауль оказался быстрее. Бернхард почувствовал привкус крови на губах и поспешил сбросить Пауля, который уже замахнулся для следующего удара. Он ударил его несколько раз по лицу, и Пауль практически отключился. Тяжело дыша, Нойманн поднялся на ноги. У него болело всё тело, он с трудом видел перед собой первого, а тот уже двигался вперёд. Но тут подоспели остальные фермеры. Они разняли их, оттащив Бернхарда, и принялись приводить в сознание Пауля. Нойманн, найдя в собравшейся толпе сына, схватил его за руку и потащил к машине. Они сорвались с места и помчались к дому. Александр прорыдал всю дорогу, ему было страшно взглянуть на окровавленное лицо отца. Он трясся и жался к двери, мечтая поскорее увидеть мать. Бернхард остановился у закрытых ворот и взял сына за руку. — Прости меня. Я не хотел, чтобы всё так вышло. Прости меня. — Тебе больно? — спросил Александр, двигаясь к отцу. — Совсем немного. Понимаешь теперь, почему тогда мама злилась на тебя? Она испугалась. — Сейчас она тоже испугается? — Ещё как. Иди в дом. Александр распахнул калитку и устремился изо всех сил домой. Бернхард с трудом открыл ворота и заехал в гараж, постоянно смотря на наручные часы. Его живот скручивало не только от боли, но и от ожидания – Дениз шла слишком долго. Но вскоре он услышал, как входная дверь ударила о стену, и вышел из машины. Дениз пришла босиком, с растрёпанными распущенными волосами, широко раскрытыми глазами. Нойманну показалась, что в её взгляде промелькнули боль и страх. — Какого чёрта? — вскричала она на французском и подлетела к нему. — Ты подрался при нашем сыне! Что такого произошло?! — Он ударил меня первым! — взревел в ответ Нойманн, когда она подошла практически вплотную. — Мне нужно было ждать, когда они закончат меня бить? Вот именно, что там был наш сын! Я защищал и его, и тебя! — От кого ты меня защищал? Мне плевать на них! Они и так постоянно говорят, одним больше, одним меньше! — воскликнула Дениз. — Кто это был? Он сжал зубы, но ответил: — Мой солдат. Он узнал меня и решил поиздеваться. Я не стал этого терпеть. — Там был Александр. Ты должен был подумать о нём, а не о своей задетой гордости, — прошипела она, подходя к нему. — Но куда нам!.. Бернхард не успел осознать, как слова слетели с языка: — Да, у меня есть чувство собственного достоинства. Как я понимаю, у французов его нет, потому только они могут прыгать с одного немца на другого? Она ударила его по щеке, и он замолчал. Теперь казалось, что всё в округе стихло. Дениз задрожала и впервые за месяц расплакалась. Слёзы быстро скатывались по подбородку и шее, пропадая в вырезе платья. Она схватила Нойманна за рубашку, сжав ткань в кулаке так, что пуговицы отлетели. — Ты не изменился! — закричала она отчаянно и зарыдала громче. — Ты не изменился! — её голос сорвался, и она оттолкнула его. — Мама! — раздался всхлип позади. Дениз поспешила к сыну. Она схватила его за руку, намереваясь увести в дом, но Александр запротестовал, упёрся ногами в землю и полными слёз глазами смотрел на отца. Однако, ему была ближе мать, он не смог долго сопротивляться, когда она повысила тон: — Пошли домой! Быстро! Бернхарду оставалось лишь смотреть им вслед, а когда дверь хлопнула, он сполз на пол, простонав от боли. Он положил голову на коленки и пальцами впился в волосы. Даже в самом прекрасном сне он не мог мечтать, что у них всё будет хорошо.