***
За все прошедшие годы Ян Чжиун стал для мальчика, теперь уже для взрослого мужчины, не кровным отцом. Рядом с ним он мог улыбаться, перед ним он мог склонить голову, его только слушал и внимал его словам, следовал советам и искренне любил. К сожалению, он был одним и единственным другом в жизни будущего Императора. Так что сейчас блондин, чьи волосы стали намного длиннее, шел по тропинке, вымощенной камнями, никого не стесняясь и не прячась за напускной маской, проводил кончиком сухой веточки по белоснежному, как сама кожа Принца, снегу и перекидывался парой заумных фраз из учений со своим наставником, как неожиданно из-за поворота вышла, расшитая блеском и жемчугами, Императрица. — Ваше Святейшество. — Сказал громко Чжиун, предупреждая ученика, и сделал глубокий поклон. — Матушка. — Юнги так же поклонился, но глаза на Госпожу Мин все же поднял. — Ты, наконец-то, научился меня правильно приветствовать. — Вы хорошо обучили Вашего сына… — Ну что ж. — Брюнетка одобрительно кивнула. — Скоро твой день рождения, день, когда нашему государству Боги даровали наследника. Семнадцать зим, время, когда ты, в конце концов, станешь альфой. Странно, что признаки не проявились раньше, но ты же понимаешь, что омеги — отбросы, в нашей семье они не приветствуются, хотя такой дурак, как ты, и этого понять не может. — Да, Госпожа. — Скрипя зубами, ответил Юн. — Впрочем, устраивается праздник. Я попрошу придворных слуг обучить тебя манерам, ведь в глубоком детстве ты уже нас опозорил своим отрешенным поведением, не хочу, чтобы это повторилось, мне тогда едва удалось сдержать гнев Императора. «О да, как будто Вы пытались. Шрам от сечки на левой лопатке так не думает, и рубец на щеке готов поспорить». — Ехидно думает про себя юноша. Звеня своими длинными серьгами и золотыми расписными спицами в волосах, Королева с неизменным лицом покидает ощетинившегося сына, который вдогонку кидает: — Здоровья и процветания Великой Императрице и долгих лет жизни! Когда шелеста длинных платьев не стало слышно, Мин повернулся ко вставшему с колен мастеру и спросил: — Что же мне делать? — Только ждать. Верить и ждать, а самое главное, помнить, Боги не дают нам испытаний, не способных мы пережить. А сейчас нам пора заняться каллиграфией. — Старик чуть качнулся и заботливо похлопал юношу по плечу.***
Утро. Только что-то не так… пение зимних птиц не успокаивает и не дает надежду на хороший день грядущий, как раньше, наоборот, они раздражают до крошащихся ногтевых пластин. Юнги глаза щурит от головной боли, а комната вся ходуном ходит. Съел что-то не то или.? Новая попытка отравления? Да, на молодого Принца было совершено уже около трех покушений. Одно было подстроено министром финансов — трое вооруженных людей напали на молодого человека ночью, но тому повезло, что в это время он находился с учителем на крыше, наблюдая за звездами. А вот своре подушек, что подменяли тело оного — не поздоровилось. Остальные два покушения были подстроены самой Императрицей, что умело подкидывала отравленные сливы в чай и финики с крошкой из цинка. Благо Принц был не таким глупым, каковым все его считали, и, несмотря на хрупкое телосложение и слабое здоровье, уроки травоведения и медицины не прошли даром. Как же сейчас Принц не углядел, что же съел, что ему так хреново? Но нельзя подавать виду, поэтому парень поднимается с постели, медленно одевается, ведь все мышцы ломит, служанок прочь прогоняет, вдруг кто-то из них ему что-то подсыпал или шпионажем занимается… Мотая белокурой головой, он отгоняет эти мысли прочь, сегодня все должно быть идеально: нельзя сорваться, проколоться, оскорбить Императора, иначе мало ему не покажется… и пусть Боги смилуются над и так исстрадавшимся дитём, пусть ему пошлют легкую судьбинушку в теле альфы.***
Время близилось к вечеру. На дворцовой площади начали зажигать фонари, по углам сидели приглашенные музыканты и наигрывали на каягыме, тэгыме, хэгыме и пхири, танцоры готовили одежду и другой инвентарь для китайского выступления с гигаку, слуги сновали из одного угла в другой, метясь от стола Императора до кухни. Гости съезжались с разных частей Кореи, приходили на поклон и презентовали дары сыну Повелителя, но лишь одного человека искренне ждал Принц, он ждал Чон Чонгука. Он хотел самолично посмотреть в эти глаза, пообщаться с ним, пожать руку, заточенную в боях, и услышать сталь в чужом голосе. Это был больной интерес, одержимый, он хотел видеть его из уважения и восхищения — Мин всегда был жаден до знаний, опыта, всего нового и благородного, ведь этих вещей так мало в его жизни, окружении, людях… И тем не менее, полководца нигде не было видно, странно и обидно. От этого самочувствие ухудшается еще сильнее, он словно карточный домик, что держался на недоказанных формулах физики, рассыпается, слой за слоем, ярус за ярусом. В носу першит, перед глазами вспышки света сменяются черными пятнами, как на солнце, излишняя потливость беспокоит, но юноша продолжает улыбаться и кое-как удерживает напряженное струной-пружиной тело за столиком. «Если я умру прямо на приеме, насколько счастливы Вы будете, Матушка?» — Причитал, борясь с головной болью, Юн. Черт… звуки все сливаются, звон бубенцов на щиколотке танцовщицы слишком громкий… рука соскальзывает с деревянного покрытия, туловище теряет последнюю опору и, казалось бы, беды не миновать — Принц стукнется со всего размаху о стол, но весьма пронзительный рык Императора заставляет прервать многочасовое представление, в том числе и отрезвляет блондина. — Всем выйти вон! Праздник окончен! — Бросая яростный взгляд, наполненный обожжёнными угольками, Правитель Кёнджу встает с трона, переворачивая все тарелки с блюдами и, шипя своей охране, несется в сторону ближайшего корпуса. Мигом Юнги подхватывают под руки и волочат в ту же сторону, куда умчался разъяренный Повелитель. Госпожа Мин сидела, прикрываясь широким рукавом вонсама с пэджа, и приговаривала: «Какой позор, какой позор для Кореи…»***
Не слушающееся тело юноши втащили в тронный зал, оставив Хеджона, его сына и советника одних в обширном и холодном помещении. — Ты полное ничтожество! И сегодня ты доказал это еще раз. — От стен отлетает звук раздавшейся пощечины. На пол градинками медленно начала стекать кровь, ведь перстень Правителя небрежно прошелся по нежной коже щеки, легко вспарывая ее и не оставляя возможности увернуться… совсем как в детстве. — Отец, я не понимаю… — Проносится заикающийся ропот. — Заткнись! Не смей так ко мне обращаться. Я дал тебе кров, еду и одежду, даже образованием обеспечил! Посмотри, как живут другие дети, да если бы не я — ты сдох в помойной яме, а тело твое разорвали голодные псы у сторожевой башни! — Вот именно, посмотри, посмотри, как умирает твой народ! — Вырвалась истошная и горькая правда из уст. Император стоял в шоке, со злобой раздувая ноздри и расширяя глаза. Мин понял, что сболтнул лишнего, сорвался. — Г-господин, простите… — Принц бьет челом об пол, окропляя его своей кровью. — Никогда еще мне никто не перечил… а уж вшивые, слабые, ничтожные и убогие омеги тем более! Хеджон начал кричать что-то страже, что стояла по ту сторону за дверьми, комната наполнилась людьми, но юноша ничего и никого не замечал, он все так же полустоял-полулежал на коленях, склонив голову перед своим мучителем детских лет и, кажется, не дышал. «Что он сказал?.. О-омега?» — Дикий, чрезмерный, страшный и ненормальный смех пронзил всех присутствующих — Юнги поднимает затуманенный взгляд на Правителя, улыбается кровавой улыбкой, а из глаз катятся слезы. — «Это конец, все кончено». И только сильный удар под дых выводит мальчишку из стопорного сумасшествия. Безвольное тело, подверженное омежьей природной силе, хрипя падает на пол… во рту солоноватый привкус железа, легкие захлопнулись, как книжка с тяжеленной обложкой. Передохнуть никто не дает, а отпор оказать паренек и вовсе не может. Он лишь тихо скулит и сворачивается клубочком на полу, барахтаясь в собственной крови и укрываясь полотном из императорской боли. «За что? За что его избивают? За что отец издал такой низменный приказ? За то, что его сын омега?» Со всех сторон сыплются удары и пинки, лишая гордости, смысла жизни, веры на счастье… Внутренности узлом завязываются, перемешиваются. Их огнем обдает, синее пламя внутри все сжирает, оставляя пепелище, выжженную площадку из костей и горстки золы. Внутренний зверек борется с темным монстром, сражается, но зубки обламывает о железную чешую. От безвольной куклы отходят только тогда, когда Принц дышит еле-еле, через раз, когда лужица цвета алого заката расплывается за контуры туловища, когда из глаз дух утекает, подобно горной беснующей реке. И вот тогда, обступленный со всех сторон паренек видит спину Императора, чье одеяние сливается по цвету с кровью собственного сына, золотой трон и мерзкую улыбку главного советника… на этом все. На этом тьма закутывает в мрачный кокон сознание, запоминая последнюю брошенную фразу: «Ненавижу грозу… он воняет озоном и петрикором…»***
Все мечи во всей вселенной Переделать бы на метлы, Чтобы вымести отсюда И южан и северян. А из метел плуги сделать И всю землю распахать.