***
— Господин Мин. — Входите! Из двери показывается согнутая фигурка молоденькой прислуги. Девушка семенит к небольшому столику, оставляет на нем поднос и быстро убегает, как мышка, обратно к себе в норку. Это поведение знатно напрягло и смутило омегу, обычно в этой части дворца все такие болтливые, всегда найдут, о чем посплетничать, лясы поточить, а тут вон как. Юноша лишь дернул плечами и непринужденно фыркнул, обращая внимание на паби (рис), суль (рисовая водка) и немного закусок из пресного теста на принесенной подставке. Также в правом углу располагалась зажженная свеча, символизирующая память, и тут в голове у нелюбимого сына всплыли все самые нелицеприятные разговоры с матушкой, все ее колкости, наказания, покушения — от чего парень скривился, как от вида опарышей, и задул огонь. — Ты такой непослушный, непримерный сын, не чтишь скорби по умершей? — Раздается хриплый, грубый голос сбоку от входа в комнату. Воздух резко изменил свою температуру, снижаясь до отметки в -10 градусов по Цельсию и грозясь обжечь леденящей сталью. Парень сглатывает, но ком в горле только продолжает увеличиваться, застревая посередине гортани, глаза расширяются в немом ужасе, а руки начинают нервно теребить бинты, скрывающие последствия «отцовского урока». За растением, что плющом обвивал деревянные перекрытия, притаился дикий зверь. Его глаза, кровью налитые, с прищуром сканируют сидящего, опешившего омежку. Волосы зачесаны назад, на острых скулах бегают желваки. Незваный гость одет в военную броню с позолотой, вот только та уже давно истерлась под натиском тяжелых и кровопролитных боёв, а также под давлением безумия ее обладателя. Природный запах альфы не окутывал и не пленил, он пригвождал к земле похлеще физического притяжения, опутывая конечности без права на побег. Двухметровый суровый воин с насмешкой подходит к юноше, что мельче его раза в два: — На коленях ты мне нравишься даже больше… — Что ты себе позволяешь! — С рыком, оправившись от минутного помутнения, принялся возмущаться юноша. Вот только альфа на это внимание не обратил, лишь присел на корточки, поймав и заключив в свою ладонь чужое лицо, с силой надавливая на челюсть. — Ммм… — Мечтательно протянул он. — Грозовой мальчик, мне нравится, думаю, мы с тобой отлично поладим. — Я тебе руки отрежу за такое нахальство! Ты коснулся члена Императорской семьи! — Юнги бьет с размаху альфу, одергивая его плешивую конечность. — Это первый и последний раз, когда я позволяю такую наглость с твоей стороны. Ким Намджун, — жестом мужчина показывает на себя, — кажется, с сегодняшнего дня я твой законный муж и могу делать с тобой все, что только душа пожелает, а ты обязан будешь подчиняться мне и правилам моей провинции. — Воин поднялся, выпрямился и с безумным огоньком в глазах окинул взглядом недоумевающего паренька, у которого внутри мир крошкой бетонной осыпается. — Я пришел повидать своего муженька, и буду честен, я удовлетворен. Впрочем, это докажу уже в столице, собирайся, мы выдвигаемся в ночь. Я даже буду ждать, как верный рыцарь свою принцессу, пока ты будешь одеваться и собирать свои безделушки — считай, это свадебным подарком, ведь мое время — драгоценно. И еще кое-что, мне нравится видеть синяки на тебе, хм. — На этих словах альфа покинул опочивальню Наследника, вернее, бывшего Наследника престола, с омерзительнейшей ухмылочкой. Юнги сидел, проводя ладонью по отметинам от рук Намджуна, и чувствовал, как сердце бешеный ритм где-то в голове отбивает, будь здесь лекарь — то подумал, что у пацана приступ паники, хотя, погодите… это же он и есть. «Так… а ну, соберись! Надо найти учителя, надо… надо что-то сделать». Мин поднимается на дрожащих ногах, ковыляет до выхода, буквально падая на бумажную перегородку, но прямо у самого порога его перехватывают совершенно незнакомые ему охранники, что приговаривают: «У нас приказ — не выпускать Вас из комнаты», а на просьбу позвать Ян Чжиуна пригвождают ответом: «А также никого не впускать». Вот и все, теперь точно все, даже сбежать, как крысе с потопленного корабля, — не получится. Юнги сворачивается клубочком на полу, прижимая ноги к груди, зарывается руками в белокурые волосы, с силой оттягивая пряди, остервенело желая их выдрать, и протяжно воет, дико, затравленно, как волчонок, что отбился от стаи, даже нет… не так, как будто на глазах у этого волчонка забили всех волков из семьи, а его тушку выкинули на промозглый снег, предварительно вспоров живот… вот он и лежит теперь, смотрит, как кровь окропляет белоснежную, замёрзшую воду, тяжело дышит — через раз, и хвост от страха и беспомощности поджимает.***
Солнце, скрытое за тучами, медленно перемещается по небосводу, клонясь в сон и приближая роковой час для одного, забытого всеми Богами, юноши. Ким размеренным шагом ступает к новоприобретенному сокровищу, вспоминая диалог с Императором. — Импеа! Примите мои соболезнования, Императрица Мин была прекрасной правительницей. — Альфа выдал глубокий поклон почтения, на что Хеджон лишь махнул рукой. — Вы просили меня срочно приехать, что же произошло? — Ульсан. Вы же знаете, что там намечается переворот и что, скорее всего, с этим переворотом придет более могущественный Правитель — произойдет перестановка сил, и тогда они двинутся на наши земли. — Мы обсуждали нашу стратегию: мы помогаем вам, а вы — нам. — Есть еще одно предложение. Одним договором сыт не будешь. Вот я и подумал заключить с вами союз более кардинальным способом. — Заинтриговали, Ваше Высочество. — Брак. Ким выпучил глаза. — Неофициальный, но формальный. Недавно выяснилось, что мой сын — омега. Не думаю, что он доставит тебе проблемы, Джун, мальчик покладистый, раньше я хотел использовать его для другого дела, но раз так получилось… — Импеа, вы же знаете, что я не примерный семьянин. — Как видишь, и я не лучший отец. С Юнги можешь делать, что захочешь, главное — не убивай его, а если и надумаешь, то только после детей. Этот союз дойдет до Ульсана, и они уже навряд ли рискнут идти войной на две полу-объединившиеся державы военной мощи. — Сколько ему лет, Господин? — 17, я думаю, ты сможешь с ним поразвлечься даже какое-то время, но, как понимаешь, об его омежьей сущности знать не должны. Народ будет думать, что Принц отправился в Пхеньян для получения опыта в управлении, но стал слишком сильно привязываться к Правителю, дальше мы подпишем договор о союзе, а после прогремит новость о том, что Наследный принц — бета и может иметь детей. Дальше — выбор за тобой. — То есть немедленный брак нужен для вашего собственного успокоения, а дальнейшее развитие событий для обороны от Чонов? — Именно, не обессудь, но такова жизнь. — Что ж, поскольку сейчас недельный траур… — То вы просто подпишите бумаги по-тихому и покинете город. Намджун задумался, затем его лицо обрело багряный отлив и укоризненную маску. — Я согласен. Уже третий раз омежка покрывает ругательствами посыльных Кима, так что на этот раз приходится идти самолично к озлобленному котенку. Мин оказывается сидящим на шкафу, думая, что там его не достанут, обороняется подушкой и найденной деревянной палкой. — То-то я думаю, почему он не выходит, а он просто застрял наверху, ну давай, добрый дядя снимет тебя оттуда. — Альфа протягивает руки к съёжившемуся и вмиг ощетинившемуся мальцу. По правде говоря, терпение его было уже на пределе, но подобная игра с юношей даже забавляла, пусть покажет коготки, пока их ему с мясом не выдрали. — Ни за что! Позовите учителя! Я отсюда не слезу. Если надо будет — ни есть, ни пить не попрошу, язык себе откушу, но тебе не дамся. — Если бы силенок хватило, давно это сделал. Малыш, не трать мою доброту, ее у меня слишком мало. Порычал и ладно, поубавь спесь и слезай, не то силой стащу. — Только попробуй тронуть меня… Но альфа не стал дослушивать — достал свой меч и рукоятью что есть мочи шибанул по основному каркасу деревянной конструкции так, что она покачнулась, а после и вовсе начала крениться вбок. Напуганный Юнги полетел вниз, но его перехватил Ким, сжимая в железных тисках ошрамленных рук и в самое ухо прошипел со всей злобой: — Давай кое-что поясню, я не терплю непослушание, неуважение к себе, особенно со стороны таких слабаков, как ты, со стороны грязи, что не достойна копыт моего коня, еще раз ты посмеешь ослушаться моего приказа, а любое мое слово — приказ, то я вырву твои глаза, один привяжу к селедке, а другой — к чайке, чтобы ты мог одновременно видеть и небо, и море, и тогда ты сойдешь от этого с ума. После этих слов альфа вскинул омегу за шкирку и со всей силы приложил затылком об остатки шкафа, позволяя темноте окутывать безвольное тело. Парня закинули в повозку с постеленной на днище шкурой, как куклу, и целая делегация предвестников смерти отправилась в длинную дорогу до Пхеньяна — столицы костей, жестокости и сочащейся боли.***
Ульсан. Главный дворец. У постели молодого Правителя собрались лучшие воины, преданные друзья, советники и врачи. У юного Господина хроническая обструктивная болезнь легких, что передается по королевской крови от сына к сыну уже несколько веков подряд. Из-за этого прогрессирующего заболевания пациенты умирают в слишком раннем возрасте, но Чон Хосоку не повезло сильнее всех, ему всего лишь 21, а он уже на последней стадии. Как мудрый Правитель он совершил не мало благ во имя своего народа — поднял уровень социальный, экономический, духовный и культурный в государстве. У него было много поклонников, и еще большее количество людей было благодарно до слез за всю его деятельность. Но еще и как гуманный правитель, честный человек, Чон решил прекратить династическую поруку, видя и понимая, что, если бы у него был сын, он бы точно так же, будучи еще молодым, задыхался от нехватки воздуха, увядал на глазах матери, растрачивал жизнь с каждой минутой перед глазами друзей. Поэтому Правитель был одинок, а тесные связи (братские и неразрывные) были лишь с одним человеком, с человеком, что на коленях сидит перед огромной кроватью светлой комнаты, держит за руку Уходящего на тот свет и плачет. — Гукки, — раздается хриплый голос, но подняв голову, черноволосый парень видит широкую улыбку, что растянулась на бесцветных губах. — Не надо, Гукки, не плачь, не скорбей по мне. Я ухожу к семье, к отцу, к матери, я ухожу туда, где меня ждут, ведь, кажется, свою миссию на земле я уже выполнил. — Хосок… — Но кому-то все же придется продолжать мои дела, верно? — Опять та же искренняя улыбка и застывшая в глазах вода. — Уважаемый, зачитайте мой приказ. — Это было обращение к главному советнику Короля. — Именем его императорского Величества Чон Хосока, по состоянию здоровья издается приказ передать после смерти Правителя престол верному другу, преданному товарищу, брату не по крови — Чон Чонгуку, несмотря на его не королевское происхождение, наградить всеми почестями Императора, служить ему верой и правдой, быть готовым положить свою жизнь ради него, как и он готов был положить свою! У Гука расширяются зрачки от неверия. — Хосок, как ты можешь? — Он твой, Гукки! Брат, стань лучше меня… — На этой ноте потухший взгляд скрывается за веками, из глотки слышатся только булькающие звуки, свидетельствующие об отказе органов… Воцаряется минутная пауза, дань почившему. — Приветствуем нового короля Ульсана, Чон Чонгука! Слава Королю! Слава Королю! Слава Королю! — Все, как один, поданные бросились на колени, ударяя челом о плитку. Альфа поднимается с ложе, без сомнения, Великого Правителя Чон Хосока, вытирая рукавом слезу, и сам себе обещает: «Обязательно стану, брат…». За слово, что помнил когда-то И после навеки забыл, За все, что в сгораньях заката Искал ты и не находил, И за безысходность мечтанья, И холод, растущий в груди, И медленное умиранье Без всяких надежд впереди, За белое имя спасенья, За темное имя любви Прощаются все прегрешенья И все преступленья твои.