Слепая Л.

Знаешь, не страшно упасть в темноту, Страшно узнать, что теперь темнота внутри, Бестолково шарить руками по стылому дну И себе повторять, словно мантру: «Смотри, смотри...» Очень страшно больше не видеть глаз Цвета хмурого неба. Очень страшно теперь любить. Безответно. Бессмысленно. Слепо. Еще одна Малфой

      В спальне Гарри Поттера пахло едва уловимо терпко. Большая ваза с ирисами на широком подоконнике наполняла всю комнату тонким ароматом.       — Это самые мужественные цветы из всех, — рассказывал ему как-то Уайт, — в Японии считается, что именно эти цветы дозволено дарить мужчине. В древности их считали самурайскими цветами. Это цветок воина.       — Я не воин. Больше нет, — отвечал ему тогда Гарри.       — Хм... Ты ошибаешься. Был и остаёшься. Просто сменилось поле битвы, слепыш, — задумчиво хмыкнул Уайт.       Гарри не считал себя воином. Никогда. Скорее уж жертвенным ягненком в юности, малолетним увальнем, попавшим в адскую переделку. Потом, уже возмужав и приняв свою судьбу, он понял, что и добро бывает с кулаками. И служба в Аврорате стала для него чем-то само собой разумеющимся, но всё равно, какой уж там воин. Всё это было так надуманно и раздуто прессой. Конечно, он хорошо делал свою работу. Никого и ничего особо не боялся, легко переносил тяготы полевых условий и напряжение засад, но для него это было привычно, другой жизни он почти и не знал. Разве что редкие проблески в ранней юности, когда было много нового — учёба, друзья и невероятная лёгкость во всем, окрыленность от открывшегося ему таинства любовного недуга. Он помнил, как замирало его сердце, как томился он душными летними ночами во время каникул, метался на простынях в ожидании встречи. Как сладко ныло где-то в подвздошной части его юного голодного тела, стоило лишь на секунду представить...       Любовь. Самое волшебное, запретное, тайное слово из всех.       — Люблю, — первый раз робким шепотом произнёс он, глядя в зеркало в общей ванной в Хогвартсе, и понял, какой острой болью пронзило его это короткое простое слово.       С тех пор прошло много лет, много событий, много изменилось в нем самом, но только не это.       — Люблю, — повторял он и теперь, лёжа в своей пахнущей ирисами спальне, и та же неизменная боль рассекала его на части.       Хотя в остальном можно было сказать, что он чувствовал себя отлично. С каждым днём магические силы возвращались и крепли в нём, это его бесконечно радовало. В последнее время он мог уже без последствий сам разжечь огонь и проделать прочие простейшие манипуляции. А ещё ему казалось, что он будто навёрстывает то, что упустил в детстве. С Уайтом они занимались всем тем, что в детские годы для него было недоступно. Щенки, лошади, дельфины, ботанические сады, галереи, парки аттракционов, бассейны, спортивные матчи, круговерть дней. И каждый из них приносил в жизнь Гарри новые эмоции и радость. И знания. Да, с Уайтом было интересно, порой казалось, что он знает всё обо всём. Рядом с ним Гарри частенько чувствовал себя непроходимым тупицей, но всё было ему на пользу, и сомнений в этом не было. Иногда, когда к Гарри возвращались его приступы уныния, а порой и агрессии, так часто случавшиеся в прошлом, а теперь посещающие его всё реже и реже, Уайт просто усаживал его в кресло у огня и говорил:       — Давай-ка я тебе лучше что-нибудь расскажу, — и начинал рассказывать, например, о фотосинтезе или о химическом составе воды, мог долго описывать какой-нибудь рецепт зелья или блюда экзотической кухни, рассказывать о национальных ритуалах древних народностей или описывать костюмы и нравы других эпох. В половине случаев Гарри не понимал добрую часть из того, что Уайт говорил, но его размеренный тихий голос успокаивал Поттера, как шум воды по крыше. Его спокойная речь, заумные фразочки, манера тянуть окончания слов — всё это звучало как поэзия чужого интеллектуального превосходства. Но это не обижало, не унижало, а дарило только спокойствие, ну и новые знания о самых разных вещах, которыми Гарри никогда не интересовался раньше. А ещё Уайт готовил ему, убирал весь его запущенный дом, приносил цветы и новые книги, читал ему их вечерами. Он его брил и пел смешные гнусавые французские песни, язвил и огрызался; он подстриг Гарри и заставил даже однажды сделать маску для лица; он водил его по гончарным мастерским и на симфонические концерты, ни о чем не спрашивал, ничего не рассказывал о себе, просто был рядом всё время, уходя иногда засветло и всего на несколько часов. Уайт стал неотъемлемой частью его жизни, он её расцветил всем спектром радуги. Время пронеслось незаметно, и вот уже близились первые заморозки и очередной поход к врачу. В этот раз Гарри шёл туда непринужденно, захватив с собой и Уайта.       — Ну что ж, — добросердечно улыбался его лечащий врач после очередного осмотра, — я рад, что наконец-то появился прогресс в вашем состоянии, мистер Поттер. Ваш помощник явно знает своё дело и взялся за вас всерьёз, — хохотнул он громко и порывисто, как умеют обычно добродушные толстяки.       — Спасибо, сэр, — отозвался Уайт, сидящий тут же за ширмой.       — Ваши магические силы возвращаются, общее состояние превосходно. Вы даже будто прибавили немного в весе, — улыбнулся врач, что-то записывая в большую кожаную тетрадь, лежащую на его рабочем столе. — Я думаю, что с уверенностью можно сказать, что вы, мистер Поттер, идёте на поправку. А вы, мистер Уайт, очень прошу вас, продолжайте в том же духе, чтобы вы ни делали, это явно идёт на пользу нашему общему пациенту.       — Да, сэр, я делаю всё, что могу, — отозвался Уайт.       — А что со зрением, док? — подал голос из-за ширмы Поттер.       — Тут всё сложнее, мистер Поттер. Увы, в этом отношении пока у нас нет сведений. Причина вашей слепоты до сих пор не установлена и, как следствие, метода её излечения тоже пока нет, — медик напряженно посмотрел на Уайта и замер в ожидании, всё ещё помня об острой обычно реакции Гарри на свои слова и заручаясь зрительной поддержкой его помощника. Уайт мягко улыбнулся и, встав с своего места, прошёл за ширму под одобрительный кивок врача. Там он аккуратно взял Гарри за руку и стал помогать тому застёгивать рубашку.       — Мы найдём выход, — вкрадчивым шёпотом сказал он поникшему Гарри, — пойдём.       Попрощавшись с врачом, они вышли из клиники, посильнее укутываясь в тёплые шарфы.       — Куда ты хочешь сходить сегодня? — бодро спросил Уайт, стоя на крыльце медцентра. — Отпразднуем начало твоего, теперь уже официального, выздоровления? — он щёлкнул Гарри по носу, но тот лишь горько усмехнулся.       — Да уж... Выздоровления.       — Перестань, зануда, ещё полтора месяца назад ты был почти сквибом, а теперь можешь уже даже сам управляться с домом и с самим собой. Перестань киснуть и давай хорошенько пообедаем. Есть идеи?       — Знаешь... Может, это глупо, но... — Гарри замялся. — Давай сходим в Хогсмид, поедим там где-нибудь.       Драко замер. Хорошо, что Гарри не видел его замешательство и оторопь. Малфой со времён давних печальных событий не был ни в Хогвартсе, ни в Хогсмиде, подсознательно избегая мест, ранящих его и вызывающих кучу разных воспоминаний. Но, видимо, для Гарри это были места, напротив, хороших времен и событий. Драко помнил, как часто натыкался на него то в «Сладком королевстве», то в других увеселительных лавочках или в таверне, где тот с друзьями потягивал сливочное пиво и глупо хихикал, видимо, быстро хмелея.       — Ладно, — нарочито безразлично отозвался он, — Хогсмид так Хогсмид, — и, взяв Гарри под руку, аппарировал.       Маленькая деревушка их общего детства встретила юношей почти пустынными улочками: был будний день, студенты заняты в школе, лавочники лениво перебирали товары на лотках, и по улице праздно шатались только газетчики и припозднившиеся служащие, торопившиеся на обед. Но всё было почти как прежде — те же вывески, те же скрипучие ставни, те же брусчатые дорожки, только они с Поттером были уже не мальчишки и не враги. Два слишком рано повзрослевших парня с различной тоскою в сердцах, но с одинаково трагичным прошлым, неотрывно связанным с этим местом.       — Ну что, купить тебе конфетки-тянучки? — усмехаясь, спросил Уайт возле двери «Сладкого королевства».       — А купи! — бодро отозвался Гарри и потянул дверь со звонким серебристым колокольчиком.       Пёстрые прилавки, одуряющий запах патоки и ванили, яркие упаковки и звук машины, делающей тянучки и пастилу. Всё это было такое родное и тёплое, что Драко невольно заулыбался и принялся набирать пакетики лакричных леденцов, мармеладок, мятных пастилок и тянучек для Поттера — кстати, с именем самого Поттера и с его физиономией на фантике.       — Поттер, ты ходячий мерч, — смеялся Уайт, язвительно сравнивая изображение на конфете с оригиналом.       — Зависть — очень плохое чувство, — усмехался Гарри, на ощупь двигаясь от прилавка к прилавку и запуская руку в горсть ярких ирисок.       — Не ешь сейчас сладкое, перебьёшь аппетит! — строго сказал ему Малфой и выдернул у того из-под носа огромный леденец в виде божьей коровки.       — Да, папочка, — пропищал Гарри и обиженно опустил краешки губ. Тут же, смеясь, схватил новый и назло откусил половину блестящего сладкого жука.       — Тебе пять или шесть? — ехидно спросил Драко.       — Мне двадцать четыре, а ты — зануда, — отвечал Поттер, с хрустом догрызая леденец.       Драко расплатился за кучу пакетиков, набитых сладкими орешками, конфетками и шоколадками, и за съеденный Поттером леденец из денег, что систематически выдавал ему не скупясь Гарри на их общие карманные расходы. И, к слову сказать, Драко ни разу не воспользовался ни монеткой на свои личные нужды и подробно давал отчёт о всех покупках, не желая быть уличённым в мелкой растрате чужих денег. В последнее время, учитывая, что все текущие расходы оплачивал Поттер, ему вполне хватало скромной зарплаты соцработника. Как и обещала Грейнджер, сумма была чуть выше его предыдущего жалования в счётной палате. А после того, как Гермиона, придя с очередной проверкой, увидела, что дела Гарри идут на лад, и что он более чем доволен обществом своего помощника, она повысила ему выплаты вдвое. И их вполне хватало на аренду его жилья, новую одежду, систематическую закупку оборотного зелья и корма коту. Не бог весть что, но явно много-много лучше, чем до его встречи с Героем в том проулке у медцентра. Да и его отношение к ситуации поменялось. Ему нравилось чувствовать себя нужным, заботиться о ком-то, проводить с кем-то время. Ведь, в сущности, последние годы он был очень одинок, и Гарри для него, как ни странно, стал спасительным кругом. Уайт помогал Гарри — Гарри помогал Уайту. Чем не дружба?! Конечно, Драко не оставил мысли в итоге, если всё и дальше будет идти хорошо, получить свою оплату, но мысль эта давно ушла на второй, если не на третий план. С тех самых пор, как он стал так часто в своих снах заправлять за ухо Гарри не дающую ему покоя черную непослушную прядочку, с тех пор, как стал любоваться его тонкими пальцами и узкими запястьями, он не думал больше о наживе, он хотел только одного — быть рядом, просто быть рядом как можно дольше.       — Идём все-таки поедим, — потянул Драко Поттера в сторону таверны.       — Нам тогда в другую сторону, — потянул его к противоположным домам Гарри.       — Нет, туда, — настаивал Драко.       — Там «Кабанья голова», — встал посреди улицы Поттер.       — Бинго! Именно поэтому нам в ту сторону, — Драко показал в нужном направлении, тут же одёрнув себя, вспомнив, что Гарри не увидит его жест.       — Я всегда хожу в «Три метлы», — упрямился Поттер, — а вот ты, я так понимаю, слизеринец, раз собрался без вопросов в «Кабанью голову», — усмехнулся он.       — Детский сад, — фыркнул Драко, мысленно пнув себя в очередной раз.       — Ладно, — рассмеялся Гарри, — как хочешь. Мне, в общем, без разницы, просто я так и знал, что ты слизень. Из тебя прямо прут надменность и язвительность, и ты такой же выскочка и задира, — засмеялся он и посильнее натянул капюшон на голову. — Веди уже, змей.       Драко закатил глаза, но взял его привычно за предплечье и повёл к таверне, где так часто проводил время в дни студенчества. Тонкая струйка дымка наполняла таверну запахом копчёного мяса. Скрипучая дверца, обычный полумрак, деревянные столы и бочки и неизменный хозяин за стойкой. Ничего не изменилось — те же пучки разнотравья, висящие под потолком, старые бронзовые подсвечники, залитые воском до самой подножки, большие пузатые бутылки с разными крепкими и не очень напитками, настоянными на всевозможных фруктах и цветах. Драко словно шагнул в третий курс, когда он, смущаясь и немного побаиваясь, попробовал здесь тайком свой первый глоток пряной сливовой настойки, обжигающей гортань и разум. Вспомнил, как потом долго икал и отплёвывался, пытаясь потушить пожар в груди и во рту. Забавно. Он припомнил, как, сидя здесь, частенько на чем свет стоит поносил «гадкого выскочку Поттера», того самого, которого сейчас мягко поддерживал за руку, чтобы он не споткнулся о высокий порожек при входе.       — Кульбит судьбы, — улыбнулся Малфой, вспомнив смешное слово, которое как-то сказал Гарри. — Да, вот такой вот пердюмонокль!       Они уселись в дальний укромный уголок, подальше от входа и любопытных глаз, но, конечно, не стоило надеяться, что кто-то может не узнать Гарри Поттера. Кроме них в таверне было всего два посетителя, и шанс остаться незамеченными всё же был.       Они заказали жаркое, овощи, пару кружек пива и стали потягивать его в ожидании еды.       — Значит, всё-таки слизеринец, — улыбнулся Гарри, стирая рукавом пенные усики.       — Допустим, — туманно отвечал Драко, желая поскорее сойти со скользкой темы, — я не выбирал факультет, — хмыкнул он.       — А я выбирал, — усмехнулся Гарри.       — Так не бывает! — нахмурился Малфой.       — Ещё как бывает. Шляпа хотела меня тоже к «зелёным» определить... — рассказывал Гарри.       — Врёшь! — поперхнулся от удивления Драко.       — Зачем бы мне это понадобилось? — смеялся над его растерянностью Гарри. — Нет, не вру. Я её очень попросил, и она великодушно согласилась.       — О, ну конечно! — язвил Малфой. — Великому Гарри Поттеру всё по плечу, — едко говорил он. — О! Я даже песню знаю... — и он начал тихонько напевать известную во всех кабаках песенку — народное творчество, незатейливо срифмованное неизвестными умельцами: Гарри Поттер — наш герой, он прогнал злодея прочь. Он сумел нас всех спасти, он сумел нам всем помочь. Гарри Поттер — наш герой, тру-ля-ля, тру-ля-ля, Гарри Поттер — наш герой, любят все тебя.       Допев, он звякнул своей пивной кружкой о кружку Гарри.       — Перестань, — смеялся Поттер, — тебе медведь на ухо наступил и потоптался! Терпеть не могу всё это! — отмахивался Гарри       — О, наш скромный спаситель! — не унимался Драко.       — Ну, а ты? — резко сменил тему Поттер и склонил голову набок. — Ты на чьей стороне воевал?       Малфой вмиг похолодел, такого он не ожидал. Он рефлекторно дернул руку, которую тут же перехватил Поттер и, задрав Драко рукав, ловко пробежался пальцами по обнажённому предплечью. Малфой отдёрнул руку резко, чуть не опрокинув на себя кружку с остатками пива.       — Ничего там нет! — зло зашипел он.       И это, конечно, было правдой — на теле Джона Уайта метки не было.       — Нет, — спокойно подтвердил Поттер. И после недолгой паузы бросил, подняв голову: — Но ведь должно быть! — твердо сказал он.       Малфой в ответ промолчал.       — Не переживай, — вдруг стал успокаивать его Гарри. — Если ты ходишь под обороткой из-за метки, то напрасно. У меня нет предрассудков на этот счёт. Я слишком хорошо знаю, что это ничего не значит. Один из самых смелых и добрых людей, которых я знал, тоже носил на себе этот знак. Я трижды был обязан жизнью людям с меткой и, напротив, был много раз предан людьми без неё. Так что я совершенно точно не волнуюсь на этот счёт, — он спокойно продолжил пить своё пиво, закидывая в рот хрустящие орешки.       — Гарри... я... — нерешительно начал Драко.       — Не надо, Уайт. Можешь не рассказывать. Мне всё равно, кем ты был тогда — я знаю тебя таким, какой ты сейчас. И похоже, ты — славный парень, хоть и вредина. И ужасно, ну просто отвратительно поёшь, — он рассеянно и небрежно похлопал по лежащей на столе ладони Уайта, закрывая тему и приступая к как раз принесённому им обеду.       — М-м-м, пахнет великолепно! — урчал он, накидываясь на угощение.       А Драко так сдавило горло, что он ещё долго сидел не в состоянии проглотить ни кусочка. Раньше его бы, наверное, это рассмешило. Понимающий Гарри, всепрощающий Гарри, Гарри, не держащий зла и принимающий чужое прошлое, дающий ему, этому прошлому, оправдание и помилование. Сейчас же это было самое важное, от чего-то главное для Драко: первостепенное прощение, полученное именно от Гарри Поттера. Удушье не пролитых за очень-очень длинный срок слёз, тех самых, не выступивших ни в тюрьме, ни на судах, ни на кладбище — слёз, облегчающих душу, слёз прощённого человека. Они и сейчас не пролились, но наконец-то Драко почувствовал, как железные тиски его горького прошлого отпускают и сердце, и душу, и скованную угрызениями совести плоть. В этой тёмной, пахнущей прогорклым маслом и салом таверне он словно прошёл обряд очищения, получил отпущение грехов и долгожданную радость освобождения. Будто вот только теперь он покинул свой Азкабан, вот только сейчас засов его личного каземата отворился. Несколько предложений, сделавшие Драко Малфоя счастливым, вот так вдруг неожиданно и просто слетевших с губ, перепачканных белой пенкой.       Сытно отобедав, вволю наболтавшись о смешных Хогвартских обычаях и обитателях, покидавшись друг в друга орешками и совсем чуть-чуть захмелев от лёгкого пива, они в расслабленном весёлом настроении решили прогуляться по окрестностям и, дойдя до окраины деревушки, пошли по кромке леса. Ветвистый сосновый лес сейчас, в ноябре, был особенно строгий и прозрачный, будто выведенный тушью на мокром, туго натянутом нежном небе. Они шли в уютной обоим тишине, вдыхая уже немного морозный воздух, выдыхая облачка пара. Драко держал Гарри за руку, чтобы тот не оступился на не слишком-то широкой тропе, и попутно согревал её, слегка сжимая холодные пальцы в своих, иногда почти невесомо поглаживая своим большим пальцем указательный палец Гарри. На какое-то мгновение Драко выпустил ладонь Поттера из своей, чтобы поправить съехавший неудобно шарф. Он отвлёкся буквально на секунду и не заметил, как Гарри, сделав пару шагов вперёд, неуверенно и неловко качнулся в сторону, споткнувшись о кочку, и упал в небольшое углубление возле дорожки.       Резкий запах влажной прелой земли ударил в нос Гарри, земля, ветки, яма... Паника, как по закону Паскаля, стала равномерно заполнять его, словно надувной шарик. И тут же страх, неконтролируемый страх холодным потом выступил на висках. Он вновь, как и тогда, в той жуткой яме, стал кричать истошно, как раненый зверь. Его дёрнула вверх чья-то рука, ставя на ноги, прижимая к себе за плечи .       — Не кричи, не кричи, Гарри. Гарри, это я — Уайт. Гарри, всё хорошо, очнись, очнись, слепыш, очнись, — он тряс вздрагивающие плечи Поттера. — Дыши, дыши носом, а выдыхай ртом. Дыши, Гарри, ты должен дышать! Вдох — выдох. Вдох — выдох.       Поттера всего трясло, он пробовал дышать, как говорил Уайт, но дыхание получалось рваным. Приступ паники не отступал, мешая думать и вдыхать.       — Послушай, послушай, Гарри, есть способ... Я читал, учёные в Бельгии проводили эксперимент. Этот метод, он... Главное — не сопротивляйся, ладно? Я помогу тебе, помогу успокоиться. Гарри... Я... Замри!       И Поттер замер. Подрагивая мелкой нервной дрожью, он вдруг почувствовал, как его губ коснулись мягкие тёплые губы Уайта. От неожиданности Гарри дёрнулся, но тут же был прижат сильнее. Он чувствовал, как чужая ладонь ласково перебирает ему волосы на затылке, как сильно стучит сердце в груди целующего его человека, какие бархатные сладкие губы, так настойчиво просящие впустить, ответить, отдаться. Он оторвался на секунду, пытаясь отдышаться.       — Это... Это — метод? — спросил Гарри, розовея скулами.       — Не отвлекайся, а то серотонин понизится. Необходимо продолжать в течение десяти минут для лучшего эффекта, — был строгий ответ, и его губ вновь коснулись.       Драко обнимал его так нежно и бережно, растворяясь в этом сладком поцелуе, о котором — и он наконец мог признаться себе в этом — так мечтал. Его сердце заходилось радостной аритмичной дробью. И когда он почувствовал, как кончик языка Гарри прошёлся по его языку, горячая алая лава растеклась у него в животе, поднялась, омыв сердце и душу, и стала выплёскиваться через рот жаром, страстью, сладостью, мучительным ожиданием, восторгом, переполнявшим его. Он целовал Гарри то жадно и голодно, то играясь и дразня. Он гладил его скулы и шею, запускал пальцы в густые черные локоны. Его мягкие губы ласкали и ласкали податливый, отзывчивый рот Поттера и тихонько, сладенько постанывали, вдыхая воздух выдоха Гарри, и наоборот. Это и было то, что называли дышать друг другом.       Драко сжал плечи Гарри так сильно, что, наверное, даже через слои одежды останутся синяки, но это полностью отвечало его инстинкту сейчас. Он хотел вжаться в него, впечататься, оставить след. И потому обнимал, обнимал так крепко, как мог, до хруста костей, до боли в пальцах. Задыхаясь от счастья, от вкуса Гарри, от его запаха, от нежности его кожи и от того, как сладострастно тот отвечал, как, запрокинув голову, отдался этому поцелую, как красиво трепал ветер его волосы, и как нежно, ранимо трепетали его ресницы на прикрытых глазах. И Драко метался в своей голове, в полузабытье, в восторге и лихорадочных обрывках мыслей:        «Идиот, я влюбленный идиот... Счастье моё... Только бы эти десять минут длились вечно...»       Губы обоих были уже пунцово-красные, как те самые лакричные леденцы, что лежали в кармане Драко, и такие же терпко-сладкие. Они горели и покалывали, но поцелуй всё не кончался, становясь то нежным тихим бризом, то всё сметающим тайфуном, то жарким опаляющим суховеем. Их языки, их губы, их дыхание, их блуждающие руки говорили друг другу сейчас гораздо больше, чем они могли бы сказать вслух, больше, чем они могли признать для себя, больше, чем могли бы понять и осмыслить. Их сердца, их мысли, их души — всё еще было неуверенно, непонятно, тревожно, страдательно, сладко, маняще, но тело... Тело всегда реагирует правильно и первым, будь то страх, боль, влечение, обида или любовь. Тело знает самым первым то, что сердце будет знать ещё не скоро, если вообще поймет.        «Мой, мой, весь для меня!» — знало тело Драко в этот момент.        «Жарко, жарко, хорошо, как же хорошо...» — знало тело Гарри в ответ.       И этих знаний пока вполне хватало обоим от начала мира и до конца времён.