Слепая Л.

капля чернил миллиарды нот смятый лист неправильный ритм хочу вновь слышать твои мысли запомнить каждую до самой сладкой твоей точки и повторить и повторить и повторить ткань нежная тонкая лишняя звёздами руки в кольцо твои сжатые внизу моего позвоночника щиколотки ты и я босиком это так близко это так близко это так близко мы сбиваемся с танца на поцелуи Андрей Ядвинский

      Следующие несколько дней шли своим чередом, ничто не нарушало их привычного уклада и размеренного течения. Гарри с утра принимал обновлённое лекарство, они вместе с Драко завтракали и отправлялись куда-нибудь, как это называл для них Уайт, «веселить Поттера». И он всегда преуспевал в этом, фантазия Уайта на увеселительные дела была безгранична. К обеду они возвращались и занимались обычными повседневными заботами. Уайт заставлял Гарри всё больше и больше выполнять разные его поручения по дому с помощью палочки. В один из дней, хохоча и бегая с брызгалкой за спотыкающимся Поттером по всему дому, он вдруг увидел, как тот исчез прямо с лестницы и появился тут же уже у камина в гостиной.       — Ах ты! Ты, хитрюга! Ты ж смотри! — засмеялся он. — Раз у тебя уже хватает сил аппарировать, значит, посуду вымыть ты точно в состоянии! Молодец! Какой же ты молодец! — трепал он его по голове.       — Нет, Уайт, это всё твоё зелье... и… ты, — Гарри покраснел до кончиков ушей, теперь это с ним часто случалось.       С того самого дня, когда они были близки, прошло чуть больше недели, и ни один не заговаривал напрямую о случившемся. Но весь их быт, всё их совместное пребывание, любое взаимодействие были окрашены робко-сладким напряжением, электрическим ожиданием чего-то. Поттер стал его постоянно касаться, вскользь, невзначай, слегка задев плечом или скользнув чуть трепетнее обычного по запястью, и тут же заходился розовой волной смущения, так мило заливавшей краской его красивое лицо. Всё будто оставалось прежним и в то же время абсолютно изменилось, приобретая привкус томительного, сводящего с ума затаенного желания. Сладковатая вязкость во рту от недосказанности, словно послевкусие от недоспелой хурмы: и горько, и сладко, и сухо, и хочется пить, и хочется ещё. Драко отчасти понимал, что происходит с Поттером. Его тело, не знавшее ласки и плотских наслаждений, теперь открыло для себя ящик Пандоры, выпуская весь сок молодости, зрелой сильной потребности в физической ласке, в прикосновениях. Гарри мучила жажда, но утолять её он не осмеливался. Им руководил инстинкт, древний и глубокий, как скрижали земли.       А вот с самим собой разобраться было сложнее... Драко не краснел и не смущался, но каждое неосторожное касание Гарри сбивало на долю секунды дыхание и веселой щекоткой проходило по всему телу, выливаясь улыбкой на лице. Сам Драко намеренно никак не реагировал пока на робкие призывы Поттера, он хотел вначале понять себя, понять, что им движет. Порой он часами мог просто наблюдать за Гарри, как тот тренируется с палочкой или задумчиво листает книгу. Его улыбка, его руки, фаланги его пальцев, его узловатая косточка на запястье, его манера быстро украдкой прикоснуться к бедру так, что будто физически простреливало, как от удара об угол локтем. И от такой неуклюжей юношеской пробы заигрывания Драко весь вдруг становился воздушным, лёгким, как пузырьки в игристом вине или приторной шипучке. Он не мог понять, почему вдруг его так сильно стало волновать такое невинное касание, почему он вдруг решил не воспользоваться идущей ему в руки удачей. Ведь стать любовником Поттера — это совсем не то же самое, что быть его помощником. Совсем иные перспективы и размах возможностей. Так думал из тени подсознания привычный, изворотливый как гадюка, старый Драко Малфой.       «Нет, только не так. Только не с ним!» — так думал новый, неизвестно откуда взявшийся Драко Малфой, который хотел быть нужным, заботливым и важным в жизни Гарри Поттера. Его лучшим сырникоделом, чтецом, провожатым и много-много кем ещё, а для чего это ему было надо... вот это как раз и следовало понять.       — Как насчёт обещанного свидания? — видимо, набравшись смелости и собравшись с духом, выпалил как-то днём Гарри, улыбаясь, готовый тут же перевести всё в шутку.       — Оу... прости, слепыш, я не джентльмен. Совсем забыл... — лукаво улыбнулся Драко, с удовольствием наблюдая смену цветов на лице Гарри от розового к красному и вдруг совершенно бледному. — Но я исправлюсь, — он подошёл ближе и специально снизил тон до бархатисто-шелестящего. — Я схожу домой, а ты будь готов к шести.       Драко протянул руку и нежно-нежно, вырывая у Гарри легкий вздох, провёл по щеке. Он не мог точно сказать, почему ему так нравится поддразнивать Поттера.       «Наверное, детская привычка»      , — усмехнулся он сам себе. Но сейчас Драко очень хотелось его волновать, так же, как он сам волновал Драко.       — Свожу тебя в одно классное место с танцами латино, — он чуть приобнял его за талию. — Зажму в зубах розу и буду вертеть по-всякому, — посмеивался он. — Ужин, танцы, прогулка по парку и... — он чуть склонился к лицу Гарри, — и, как полагается, провожу тебя до дома, — он отстранился от замершего Гарри и пошёл к выходу, озорно крикнув у двери: — Наряжайся, слепыш!       Гарри неспешно ходил по дому и освежал цветы и наугад ровнял подушки. Он два раза почистил одежду, выбранную на вечер, и перенюхал все баночки в ванной на полке, выделенной Уайту. Устав бессмысленно слоняться, вернулся в свою спальню, открыл комод и, не доставая наружу свою заветную шкатулку, только коснулся крышки, привычно очерчивая резной вензель.       — Ты ведь не будешь осуждать меня, правда? — тихо спросил он, обращаясь к шкатулке, а мысленно — к своему единственному свету. — Знаешь, я не вижу, но чувствую, чувствую, как он на меня смотрит. От этого взгляда бросает в жар. Я знаю, что это слабость, что это моё тело такое слабое... Мне хочется хоть на день забыться. Прости меня. Я хочу хоть раз побыть просто парнем на свидании. Хочу узнать, как это, когда ты кому-то нравишься, хочу представить... представить, как бы это могло быть с тобой... — знакомая холодная пустота стала мёрзлой вьюгой кружить в его груди.       Так всегда случалось, когда он начинал мечтать о несбыточном, когда давал волю фантазии, представлял, как будто в романтическом фильме, их встречу, их улыбки, своё тайное долгожданное признание и ответ: «Да, Гарри, да!», и безумие сладкого поцелуя, и кучу всевозможных приключений, и свадьбу, и детей, переплетение рук и душ. Навсегда вместе... Всё это, конечно, было бесконечно далеко от реальности... Он сглотнул знакомый комок в горле.       — Нет, сегодня я хочу веселиться! — громко уговаривал он сам себя.       А в ответ слышал язвительный надменный смех... Он высмеивал его наивные фантазии, его надежды, его боль, его жизнь, смеялся над всем, что было дорого и важно, смеялся над попытками забыть, смеялся, смеялся, всегда смеялся...       Гарри зло стукнул по крышке шкатулки и с грохотом захлопнул комод.       — Ненавижу тебя! Ненавижу! — отчаянно шептал он, уходя в душ, желая смыть с себя этот проклятый преследующий его смех, заглушить хотя бы шумом воды.       Его помощник был чрезвычайно пунктуален, и Гарри не удивился, когда ровно в шесть ноль-ноль в дверь постучали. Предвидя, что Уайт не заставит себя ждать, он сам тоже был абсолютно готов и раскрыл входную дверь уже даже в накинутом поверх свитера пальто. Не зная, куда они точно пойдут, Поттер выбрал неброские темно-синие брюки и на тон светлее свитер из тонкой шерсти с высоким воротом. Открыв дверь, он тут же почувствовал на лице прикосновение чего-то лёгкого, нежного и прохладного с тонкими нотками весны — Драко провел по лицу Гарри тугим белым бутоном.       — Обещанная роза? — улыбнулся Гарри.       — Готов? — беря его за руку, уточнил Уайт и, прижав к себе сильнее, чем следовало, аппарировал на окраину маггловского Лондона, в бурлящий весельем латинский квартал, где никто не знал ни Гарри Поттера, ни Драко Малфоя, ни Джона Уайта... Только беззаботный аргентинский ритм начавшегося вечера пятницы с ароматом перчика чили, сальсы и тимьяна.       У входа в клуб стояли небольшие группы людей, вышедшие, видимо, подышать свежим воздухом. Они были весёлые, яркие, словно лоснящиеся. Даже из-за закрытых дверей слышались зажигательный ритм, звонкий смех и выкрики на испанском.       — Тут так пахнет! — улыбнулся взбудораженный какофонией звуков и ароматов Гарри.       — Да, здесь отлично кормят, но мы тут не только за этим, — Драко ласково держал его под локоть и, чуть склонившись к самому уху, спросил: — Потанцуешь со мной, Гар-р-ри? — раскатал он медленно «р» как маленькую икринку по нёбу.       — Не уверен, что получится, — улыбнулся Поттер.       — Ты же не глухой, — погладил его локоть Драко. — Доверься мне, тебе понравится, я уверен, — и он потянул его ко входу, на звуки румбы и пленительной бачаты.       Раскрывшиеся двери обрушили на них взрывы смеха, хор скрипок, звон бокалов, хруст лепёшек — это был алый, пряный пульс жизни. Он звучал жизнью, он пах жизнью, он кричал жизнью. Гарри был оглушён, он словно попал совсем в другой мир, который пел оду радости! Мгновенно стало жарко, голодно, ноги сами стали выстукивать ритм, а рука сама по себе ближе притянула к себе Уайта. Тот лишь усмехнулся и, обняв его за плечи, шепнул:       — Я же говорил, что тебе понравится, — и стал уводить их вглубь зала, где стояли небольшие столики.       Приглушённый, чуть отдающий алым свет делал разрумянившееся лицо Гарри таким милым.       — Фахитас и две текилы, — громко попросил Уайт у официанта, бойкого мальчишки с чёрными как уголь глазами.       — Я не люблю спиртное, — нахмурился Гарри.       — Это не спиртное, — засмеялся Уайт, — это — танцевальное!       Большой розовый абажур с такой трогательной бахромой по краю легко покачивался над их головами, и Драко не переставал улыбаться, чувствуя тёплое, неприличное, запредельное счастье. Всё было прекрасно: Гарри, острый соус, горячий ритм и даже этот странный абажур. Всё прекрасно.       — Зажми дольку лимона во рту, — попросил Драко и положил в рот Гарри кусочек лимонной дольки так, что часть её торчала наружу. — Я люблю текилу, — рассказывал он, — она очень сексуальная, — и он лизнул соль со своей руки, опрокинул содержимое изящной рюмки в рот и, склонившись к Гарри, губами вынул у него из рта дольку лимона, тут же целуя его, возвращая ему вкус кисленькой мякоти, соли и терпкой горячей текилы.       Он с наслаждением ласкал жаркие после острого перца губы Гарри, так нежно, так долго, что закружилась голова, как если бы он выпил уже восемь таких рюмок. Он оторвался от чуть припухших губ.       — Теперь ты, — протягивая в руку Гарри текилу, лизнул кончиком языка его руку, вызывая у того табун мурашек, посолил чуть влажное место, — давай.       Гарри слизал соль, опрокинул рюмку и потянулся к Уайту, вновь получая вкус лимона и сводящий скулы поцелуй.       — Вкусно, — отстранившись, выдохнул Гарри, — хочу ещё.       — Текилу или... — Уайт поцеловал его в уголок губ.       — Или, — ответил Гарри и легонько потерся носом о щёку Уайта.       — Потанцуем? — отстранившись, спросил Драко.       — С тобой? — ошарашенно уточнил Гарри.       — Ну, здесь, конечно, есть пара наемных танцоров. За деньги можно и с ними, но я думал, ты доверишься мне, — он ласково погладил его по ладони.       — Мне лучше с девушкой, — замялся Гарри.       — Хм-м... Да? Ты опять за своё? — Драко склонился к самому уху Гарри, обдавая его горячим дыханием, и зашептал: — Помнишь, как ещё недавно ты стонал и толкался в мой рот, кричал «Ещё, ещё!» и кончал долго и сильно, и бился в моих руках в экстазе, — он лизнул кончиком языка мочку уха. — И после этого ты хочешь прижимать в танце к себе постороннюю девицу? — он прикусил кожу за ушком. — Не-е-ет. Этого не будет.       Гарри отпрянул, его щеки пылали, он шумно сглотнул.       — Ещё одно слово, и танцевать мне будет очень проблематично в любом случае.       Драко усмехнулся, положил под столом свою руку поверх ширинки Гарри и сильно сжал уже начавшую твердеть плоть. Гарри шлёпнул его по руке и отбросил её.       — Я просто учился с девушкой, и мне привычнее с партнёршей, — объяснил он.       — Ты учился танцам? — удивился Драко.       — Да-а... — немного смутился Поттер. — Я хотел пригласить кое-кого на выпускной.       — И как? — зачем-то спросил Драко.       — А никак. Выпускного в моей жизни не случилось. Да и вряд ли я бы решился, даже если бы...       — Бесстрашный Гарри Поттер боялся пригласить девчонку на бал? — перебил его Драко.       — Типа того, — нахмурился Поттер.       — Забудь, — отмахнулся Драко, видя, что Гарри начинает погружаться в себя или в свои воспоминания. С ним часто такое бывало, и он сразу становился словно восковая кукла, безжизненная и белая.       — Представь, что это выпускной! Здесь всем по барабану, кто ты, какой ты, с кем ты! Главное — музыка, танец. Пойдём. Пойдём же. Я очень хочу потанцевать с тобой.       И Гарри сдался. Как сдавался каждый раз, когда этот славный нахал просил его о чем-то так мягко и ласково. И они танцевали и танцевали полвечера почти без остановки, лишь иногда подбегая к барной стойке выпить воды или текилы. Хохоча и слизывая сок лимона со смеющихся губ, возвращались на площадку, отдавшись музыке, общему веселью и возбуждению. Кричали вместе со всеми, прижимаясь друг к другу невероятно интимно близко, иногда потираясь о тела друг друга совсем на грани развратного. Гарри шалел от этой свободы, от того, как близко и горячо чужое тело, как легко кружится голова, как много людей вокруг, и никто не осуждает, не выспрашивает, не указывает. Свобода. Абсолютная, радостная, острая, как халапеньо. А Драко не мог налюбоваться на Гарри. Он был для него весь из меда, золота и молока. Драко ощущал его всем телом, и это было чудесное, яркое, новое чувство, больше всего похожее на боль от ожога. Это было настоящее. Это было главное сейчас, в этот самый момент.       Уже глубокой ночью они вывалились из клуба — хмельные, разгорячённые, понабравшиеся испанских словечек. Хихикали и перебивали друг друга.       — Пройдёмся немного? — успокоившись, спросил Драко и взял Гарри за руку.       Не под локоть или предплечье, как он делал это обычно, поддерживая и направляя, а за руку, сплетая пальцы, ласково сжимая их.       Ночная тихая аллея со скамейками и посыпанной гравием дорожкой. Ветвистые деревья, сплетаясь куполом, скрывали от них небо и луну. Они неспешно шли, вдыхая холодный воздух, трезвея и уже ощущая приятную ломоту в теле от бурного вечера и танцев. Тусклый фонарь в середине аллеи отбрасывал небольшую полоску тёплого света на заиндевелые газоны. Драко остановился под этим уличным светилом, разворачивая к себе Гарри, коснулся ладонью его лица.       — Ты такой красивый, — тихо сказал он и поцеловал прикрытые глаза, обнимая, притягивая к себе, крепко, сильно, утыкаясь лицом в мягкие волосы. — Мне было сегодня очень хорошо с тобой, Гарри, — шепнул, целуя пряди у виска.       И Гарри купался в этой ласке и нежности, обнимал его в ответ, потирался носом о скулы Уайта, вдыхая запах его кожи, его теплоту.       — Аппарируем, — предупредил Драко, и спустя мгновение они стояли в том же тесном объятии на крыльце Гриммо, двенадцать.       Драко открыл дверь, пропуская вперёд Гарри, но сам остался на пороге. Не выпуская ладонь Гарри из своей, он поднес её к губам и поцеловал в тыльную часть.       — Спокойной ночи, слепыш, — сказал он и улыбнулся, заметив, как на секунду дрогнули разочарованием губы Гарри.       — До завтра, — ласково ответил Поттер, не отнимая руки.       — До завтра, — повторил за ним Драко, отступая на шаг назад, но всё ещё удерживая ладонь Гарри.       — До завтра, — улыбаясь, ещё раз повторил Гарри.       — До завтра, — шепнул Драко, нехотя отпуская ладонь из своей руки.       — До завтра, — тихо-тихо сказал Гарри.       — До завтра, — одними губами ответил Драко.       — Иди, — чуть прикрывая дверь, говорил Гарри.       — Иду. Сейчас, — не желая уходить, ответил Драко.       — Иди. Иди, — шепнул Гарри и закрыл дверь.       Привалившись к ней с внутренней стороны, он не мог перестать улыбаться, прижимая к груди обласканную руку. Он услышал хлопок аппарации только спустя пару минут и, уверившись, что Уайт всё же ушёл, тоже отправился к себе наверх.       Впервые за очень долгое время Гарри не открывал ни комод, ни шкатулку перед сном.