Слепая Л.

В темноте. В тишине. На ощупь. Пробираюсь среди людей, Как корабль, что на мель отброшен И не видит сигнальных огней. Я иду в пустоте безбрежной, Только образ смутный храня. Мой придуманный, безнадежный... Он порой так похож на тебя. Ещё одна Малфой

      Драко было тошно. Душевная тошнота терзала не хуже тошноты физической, и Драко буквально выворачивало тоской. Эта комната, аккуратная благодаря его стараниям, но безликая и лишённая света, точно олицетворяла собой его собственную жизнь. Жизнь, навсегда отмеченную тенью предательства, ошибок, а теперь ещё и безответным чувством.       Это где-то там цвела любовь и искрилась радость. Где-то там зеленела свежая весенняя трава прекрасных невидящих глаз, и звенел серебристый колокольчик звонкого, по-мальчишески озорного смеха. Где-то там осталось его нежданное счастье.       А здесь... Здесь Драко, с утра расшторив окна, слушал какие-то истошные вопли обнищавшего, падшего народца на улице. И сам себя ощущал ровно таким же.       Он подсчитал свои сбережения и прикинул, что с разумным подходом и мелкими тратами, включавшими в себя только обед в день и корм коту плюс аренда за месяц вперёд, ему хватит ещё на пару недель праздного существования. Он должен собрать себя по кусочкам, вновь слепить в того опостылевшего дрянного человечишку, каким был до той роковой встречи с Поттером.       Надо было искать работу, надо было начать всё заново, но главное — надо было учиться жить теперь без Гарри. И это казалось невозможным, просто невозможным! Он изо дня в день сидел в своей квартире и бредил, и грезил, и изнывал его руками, его плечами, его шеей, его скулами...       Непривычно солнечный полдень рвался в его тихую обитель сквозь стекла окон. Кот мирно урчал на узкой постели, довольный и сытый. Драко стоял посередине комнаты с блокнотом в руке и вычеркивал очередные мелкие цифры своей жалкой бухгалтерии, всё ближе и ближе подводящей итог к нулю. Он услышал, как скрипнули ступени на лестнице в подъезде, и обратил свой взгляд на вечно не запертую дверь: нечего у него брать, кому он нужен. Да и наверх ленились подниматься даже уборщики и вездесущие торговцы.       Ручка опустилась, его лёгкая, почти фанерная дверь отворилась... И сердце затрепетало где-то у самого горла, замерло, пропуская удар, и тут же ухнуло, словно с большой высоты, куда-то вниз, в похолодевший живот, сжимаясь комком и вновь разбухая, взрываясь, наполняя его тело негой любви.       — Гарри, — одними губами прошептал он и выронил из рук блокнот.       Они кинулись навстречу друг другу одновременно, словно притянутые магнитом, вжались друг в друга, облегчённо выдыхая, смыкая руки за спинами.       — Ты пришёл...       — Прости меня... — начали говорить они одновременно и так же оба замолчали.       — Ты выше, — не отрываясь от груди Уайта, тихо шепнул Гарри.       И Драко мгновенно напрягся, осознавая, что он не под действием оборотного зелья, что это он сам, Драко Малфой, обнимает сейчас Гарри и прижимает его к своей голой груди.       — Я не буду допытываться, кто ты, — почувствовав его напряжение, произнёс Гарри, — только не уходи, не прячься, — он ласково провёл по голой спине.       Драко, чуть отстранившись, посмотрел на него с замирающим обнажённым сердцем и зажмурился, не в силах смотреть в это лицо. Гарри был такой красивый, что Драко не мог смотреть на него больше нескольких секунд, как на солнце. Чёрные кольца волос на смуглой шее, родинка за ушком. И глаза... зелёные-зелёные, как изумруд, первозданный, настоящий.       Гарри робко, невесомо поцеловал его под ключицей, потом впадинку между, потом в шею. Он нежно, чуть щекотно проводил по бокам Уайта тёплыми ладонями.       — И ты худее, — улыбнулся он, не переставая поглаживать стройное, незнакомое тело, вновь чуть напрягшееся, опасливо ёжась. — Я не знаю, почему ты скрываешься, и не хочу сейчас знать. Единственное, чего я хочу сейчас — остаться с тобой. Можно, Уайт? Можно мне остаться? — и он медленно, неловко стал расстёгивать на себе рубашку.       Драко как завороженный смотрел на то, как Гарри открывает пуговицу за пуговицей, как стягивает рубаху, скидывая её на пол, как щёлкает пряжкой ремня и вжикает молнией джинсов, отбрасывая их в сторону ногой. Как смущённо замирает. Абсолютно обнажённый, прекрасный, сильный, великолепный, такой открытый, бесконечно желанный...       — Гарри... — нежно улыбнулся Драко и быстрым отчаянным движением прижался к нему, до боли стискивая сильными пальцами плечи. — Что же ты делаешь со мной... — прошептал он, обнимая властно и горячо, отбрасывая все мысли и сомнения.       Он стал целовать его долго, страстно, так, что губы горели. Задыхаясь, сплетаясь языками. Драко осторожно провёл пальцами по векам Гарри, задевая длинные жёсткие ресницы, по скулам, по тонкой линии носа, будто это он был слепым и пытался прочесть прикосновениями то, что не под силу увидеть глазами. Он растворился в дыхании Гарри, в нежности его рта и, чувствуя ответный жар прикосновений, тихонько застонал в поцелуй, прижимаясь теснее худыми бёдрами.       Гарри лихорадочно гладил его тело руками. По плечу, по груди, скользнул ниже, туда, где начинается тонкая ткань лёгких пижамных брюк. Обрисовал гладкий поджарый живот, ямку пупка, прошёлся мягким прикосновением по густой поросли, идущей к паху. Он слепо шарил по его телу дрожащими руками, уткнувшись лицом во впадинку между шеей и плечом. Его прикосновения обжигали Драко, пьянили, вызывая невероятное напряжение. И Драко знал — отказать, а главное, отказаться — невозможно! Он подумает обо всём позже, а теперь будет целовать, целовать, запутывать пальцы в густые тёмные волосы, уложит потерявшегося в ласках Гарри на первую попавшуюся поверхность, и не будет резких движений, не будет боли. Только щемящая нежность в каждом движении, когда каждое прикосновение — любовь.       Гарри чувствовал его ладони везде, его язык, его губы, его дыхание — весь словно окутанный им, его телом, его словами.       — Красивый, прекрасный, радость моя... свет мой... Гарри... Гарри...       Драко склонил голову так низко, что невозможно было не застонать от острого предвкушения. Волосы — «Короткие», — мелькнула мысль — задевали напряжённый живот, губы скользили по бедру, язык танцевал по коже. Гарри подался навстречу, шире раздвигая ноги, приподнимаясь. И как электрическим разрядом ощутил горячее касание, огненный вихрь желания и стыда, когда язык Драко нежно, ласково прошёлся в самом запретном месте. Драко лизал его и стонал от дикого возбуждения, от бурлящей крови в висках, шире раздвигая согнутые колени Гарри, открывая себе больше доступа, входя в него языком как можно глубже, разглаживая, разнеживая, одновременно дотрагиваясь до твёрдого подрагивающего члена, лаская его медленно, неспешно. И Гарри выгибался, кричал, комкая раскиданную под собой смятую одежду, и кончал, пульсируя под бесстыдными пальцами, тут же чувствуя, как один из них, смоченный в его же семени, аккуратно входит в него, заполняя, растягивая. Драко добавил второй палец и взял снова в рот — до конца, сладко, вновь возбуждая. Посасывал его, растягивал, оглаживал рукой, дотрагивался до нежной стенки внутри, задевая горячую выпуклость. И Гарри вздрагивал, стонал, всхлипывал и сам уже пытался насадиться на ловкие пальцы, дарящие неслыханное наслаждение. Драко прошёлся по нужному местечку ещё и ещё, как в тумане наблюдая за мечущимся под ним любовником, за тем, как дрожит его тело, уже вновь готовое вот-вот кончить.       — Стой, стой... нет... подожди... — шептал Драко. — Я не могу, не могу больше... Гарри... Гарри... — как в бреду скулил он, — Гарри, позволь, позволь мне... Можно, Гарри, можно? — Драко всего трясло, он не в силах был терпеть. — Хочу, хочу тебя. Пожалуйста, Гарри... Хочу...       И тот прогнулся, обвил его торс ногами, раскрываясь, и принял всего до конца на одном плавном движении.       — Да-а-а… — простонал Драко, уже ничего не видя, не понимая.       Он входил в Гарри раз за разом, не сдерживаясь, навалившись всем телом... толчок, толчок, ещё, ещё, целовал стонущие губы, еще, ещё, ещё.       — Боже, как же хорошо... хорошо... не могу больше... ещё, ещё, тебя!       И яркая алая вспышка. Драко на долю секунды даже потерял сознание. Он ничего не видел, не слышал, только дикое счастье, его узость, мякоть его рта, его нежность, рай... Вот он, его рай. Гарри! Гарри! И слышалось будто издалека, как кричит, стонет, стонет под ним его возлюбленный, как царапает его спину, кусает его больно, остро в плечо и заливает его горячим семенем, трётся об него, вздрагивая, шепча что-то неразборчивое, ласковое, целует, целует его в шею и всё шепчет и шепчет. И Драко еле-еле различал сквозь шум крови в ушах слова:       — Ещё... ещё... — шептали губы Гарри. — Хочу ещё, малыш, ещё, хочу ещё...       Драко даже не выходил — и снова начал двигаться. Сел, опираясь на пятки и притягивая к себе, усаживая сверху горячего, жаркого, ненасытного Гарри. Покрывая его поцелуями, Драко откинулся на руки и смотрел зачарованно, неверяще, как дикий, безумный, прекрасный тигр, весь в шрамах, со стекающим по торсу потом, задвигался на нём сам. Резко, глубоко, заламывая руки, стонал, срывая голос. Прекрасный, любимый... И Драко понял, что говорит это вслух, громко, почти крича:       — Любимый! Любимый мой! Любимый...       В комнате было темно и жарко. Они лежали переплетясь руками и ногами, как тонкие водоросли, на узкой постели, вжавшись друг в друга, став будто одним целым. Гарри нежно потирался носом о шею Уайта, о его острый подбородок. Всё тело ныло сладкой негой удовольствия. Оба были покрыты укусами, засосами, росчерками царапин, синяками и влажными подсыхающими дорожками. Истерзанные, искусанные, измученные, обласканные от кончиков пальцев до последней прядочки волос. Почти не в силах шевелиться, Драко ласково проводил пальцами по спине Гарри, а тот нежно поглаживал его по груди.       — Что теперь будет? — хриплым, сорванным голосом тихо спросил, глядя в потолок, Драко.       — Тш-ш-ш... — ласково вновь потёрся о его шею Гарри. — Молчи, тигр, — поцеловал он его в подбородок. — Будешь меня лечить, будешь меня любить, будешь ласкать... Ведь будешь? — уверенно спросил Гарри.       — Буду, — твёрдо, словно давал клятву, ответил Драко и сильнее прижал к себе горячее любимое тело. — Буду, Гарри, — он мирно закрыл глаза, проваливаясь в глубокий спокойный сон, как человек, наконец-то получивший главное в жизни и больше ни о чем не тревожащийся.       А Гарри лежал в его сильных объятиях оглушённый новыми чувствами, новыми знаниями о своём теле, новой радостью и теплом. Он почти физически ощущал странную бурлящую магию вокруг себя. Что-то тайное и древнее пробудилось в распахнутой душе Гарри, дразня близостью понимания и, спустя мгновение, затихло снова, смиренно свернувшись внутри. Сердце мягко сжимали нежность, тихая радость, и лишь слабые вздохи, легкие как ветерок, вырывались из приоткрытых, чуть припухших, зацелованных губ.       У Гарри закрыты глаза, они ничего не видят, но на внутренней стороне век сияли абрис плеч и линии острых скул, серебряная россыпь волос, словно вечная память на обезумевшем сердце Поттера...