Слепая Л.

кто-то из нас прыгнет с моста кто-то заварит из вереска чай ты или я я или ты ко всем чертям разобьёт телефон? тихо выключит на кухне свет я или ты? молчишь? спишь? тишь лишь я закрываю все двери на ключ, ты ведь меня никуда не отпустишь ты открываешь окно, земля под ногами так близко, так близко так близко? я закрываю любви нашей книгу, молча смотрю кто же из нас будет первым кто прекратит нашу общую боль? ты или я я или ты может быть, мы мы это всё сделаем вместе? Андрей Ядвинский

      Массивный глубокий ящик бесшумно выехал из тяжелого комода. Сердце Драко стучало так гулко, что ему казалось, этот бешеный стук слышен даже снаружи. Он видел сквозь тонкую ткань своей рубашки, как колотится, будто пытается покинуть его тело, исходящая паникой и болью главная мышца. Ящик был совершенно полый, пустой. В середине, на старом газетном листе, стояла резная шкатулка с вензелем в виде буквы «Д» на крышке. Опять эта «Д»!       Драко дрожащей рукой приоткрыл её. Шкатулка плавно поддалась его ловким пальцам и, издав щелчок, открылась. От резкого звука запретного действа в полной густой тишине Малфой вздрогнул, съёжившись как испуганный зверёк.       Сверху в шкатулке лежала фотография — Гарри, весёлый, улыбающийся, за длинным столом в Хогвартсе в Большом зале, и рядом с ним, обнимая за плечи, будто чем-то удивленная Джинни Уизли. Рядом с ней виднелось пол-лица её брата, а со стороны Поттера — пол-лица Грейнджер. На заднем плане был виден такой родной для Драко слизеринский стол и даже пара знакомых лиц и макушек вдалеке, включая его собственную физиономию времён шестого курса с язвительной усмешкой на губах и кубком сока в руке.       Ниже была ещё одна фотография, примерно такая же, только Джинни на ней целовала Гарри в щёку. Рона было видно целиком, и за слизеринским столом пара голов развернулась, видимо, в сторону фотокамеры. Его собственное лицо было чуть размытым на заднем плане, но явно всё так же презрительно ухмыляющимся. Драко вдруг вспомнил, как часами тренировался и совершенствовал эту свою улыбочку перед зеркалом. Ему казалось тогда, что так он становится похожим на отца — так же высокороден, высокомерен, так же силён и красив... Да, его отец таким и был, а Драко — нет. Следовало признать себе, что из него не вышел истинный Малфой... Он ещё успел разглядеть что-то светлое, мелькнувшее на дне шкатулки, завёрнутое в зелёную шёлковую ткань, но не разобрал, что именно, не смог разглядеть…       Его руку жёстко сжали, сильным, железным хватом вцепившись в предплечье.       Драко не успел даже отдёрнуть руку, не успел испугаться, сердце заколотилось в его груди как бешеное, кровь прилила к щекам.        «Нет, нет, нет…» — молоточком билось лишь одно слово в его голове.       — Какого черта, Уайт?!! — рявкнул за его спиной Поттер.       Комод сам захлопнулся, скрывая от него содержимое, замок самостоятельно повернулся, со щелчком закрываясь. Только теперь Драко понял, как возросла магическая сила Гарри. Выброс был такой силы, что он еле устоял на ногах, против воли и совсем некстати сейчас восхитившись способностями Поттера и его прогрессом. Вне всякого сомнения, Гарри вновь был очень силён и даже без палочки являл собой мощного опасного мага, а в данный момент ещё и невероятно рассерженного. Его лицо пылало яркими красными пятнами, желваки нервно бегали, а сжатые в нить губы выглядели страшной дорожкой в личную бездну для Джона Уайта. Рука на предплечье Драко стала напоминать тиски, и кожа словно горела от воздействия силы физической и силы взбешенного мага.       — Что ты видел? — кричал Поттер ему в лицо с такой яростью, что несколько капель слюны попало на лицо Уайта. — Что?! Зачем ты полез туда?!!       — Я... — неловко промямлил Уайт, — Гарри... я только... я ничего не сделал. Там только фото. Я видел только фото... — Малфой дрожал всем телом и мялся, не зная, как оправдаться самому, пойманному с поличным, и как успокоить Гарри. — Гарри, клянусь, я ничего там не трогал. Я видел только фото, обычная фотография, и всё. Не злись, пожалуйста, не злись, хороший мой... — он попытался выдернуть руку, но нечего было даже и надеяться, его только сильнее сжали. Рука была сдавлена так, что ещё чуть-чуть, и Гарри сломал бы её.       — Ты грязный проныра! — сузил глаза Поттер и стал шипеть. Так, наверное, и звучал его парселтанг, когда он злился — страшно, опасно, до холодных мурашек. — Пошёл вон, — спокойствие его шипящего тона было ещё страшнее его крика, — вон из моего дома, из моей жизни. Вон отсюда! — шипел он, выкручивая бессильную, пульсирующую как от ожога руку. — Проваливай! Проваливай! — вновь закричал Поттер и потащил упирающегося Драко за руку к выходу как нашкодившего ребенка, почти что волоком. Он вытолкнул его из спальни и чуть ли не кубарем спустил с лестницы.       Гнев... в Гарри клокотал такой гнев, что Драко казалось, он видит его физическое воплощение. Рваные клочки истеричного, застарелого страдания, рвущегося наружу неумолимым потоком.       — Не вздумай ещё хоть раз попасться мне на глаза и вынюхивать здесь! — он сделал рукой пасс, и Драко вмиг отбросило к входной двери. — Убирайся, убирайся, гадёныш! Вон из моей жизни. Вон, — лицо Гарри было искажено такой злобой и презрением, что впервые показалось Драко некрасивым.       Но даже так, даже теперь, в этот, наверное, худший в его жизни момент, подвергнутый неимоверному унижению, выброшенный за шкирку, словно лишаястый пес, Драко видел за всем этим только боль. Это она кричала и рвалась из Гарри, это она била и рвала на куски всё вокруг. Старая, страшная, нестерпимая боль — это всё, что увидел в ослепленных, мечущих гневные искры глазах Драко. И эта боль, казалось, не шла ни в какое сравнение с его собственной.       Оказавшись на заснеженной улице без верхней одежды, без средств, фактически без дома, он всё равно мог думать только об одном:       — Как же тебе плохо, мой ангел, как же больно!