Слепая Л.

мне всегда удавалось встретить тебя в толпе, отличить от тысячи остальных безошибочно выявлять в проходящих людях твои черты я люблю тебя с детства, и не важно кем ты окажешься в этот раз мальчиком или девочкой интересно, мы бежим наперегонки или я идиот всю жизнь гоняюсь за ветром, мчусь со всех ног за призраком? но я видел тебя я видел тебя я видел ты скрывался в кроне дерева между веток я заметил тебя в отражении озера в парке ты сидел за трибунами на футболе прятался в складках моей футболки на последнем ряду в кинотеатре, в соседнем вагоне поезда оставлял мне послания в виде сухих цветов на чужих подоконниках свои отпечатки пальцев на запотевших стеклах автомобилей не было для меня человека любимее, сна прекрасней ты был всегда рядом: на миллиметр дальше вытянутой ладони, в доме напротив, на перекрестке, за полями тетради мы ехали в разные стороны на эскалаторе, я попытался позвать тебя даже не зная имени вечность бежать за тобой не глядя, не оборачиваясь видеть тебя краем глаза за чьими-то спинами тень до которой мне никогда не дотронуться но если ты есть, пожалуйста останови меня Дзеси Икита

      — Je viens déjà ici pour travailler, putain ces Weasley. La merde est du gingembre. Si seulement la canaille réparait la porte,* — отплевывался Малфой, в очередной раз открывая скрипучую деревянную дверцу в заборчике.       Был первый день зимы, но утреннее солнце, сильно пригревшее не по сезону тёплыми лучами, создало полноценную оттепель. В город будто на краткий миг заглянула ранняя весна. Звенящая талым снегом, она переливалась на светло-голубых небесах. Драко в трансфигурированном из купленного платья пальто даже раскрыл шерстяной высокий ворот. Он постучал в дверь, по привычке сжимая палочку в кармане. Послышался топот ног по лестнице, и спустя пару мгновений дверь отворилась.       — Опять ты! — сузила глаза открывшая дверь Джинни Уизли и небрежно запахнула потуже халат. — Я так и знала, что ты вернёшься, хорёк. Что, не вышло у тебя ни черта? — усмехнулась она.       — Не вышло, — спокойно ответил Драко, — но я не оставляю надежды, в том числе и на то, что ты поможешь мне, — он посмотрел на неё в упор.       Они играли в эти странные гляделки не меньше пары минут, каждый для себя решая, как быть дальше.       — С чего мне помогать тебе? Тебе, Пожирателю и засранцу? — ядовито прервала молчание Джинни.       — Потому что тебе тоже небезразлична судьба Гарри, потому что он спас и твою жизнь тоже. За тобой должок, Джиневра. К тому же, у вас ведь были отношения, ты любила его когда-то, — он вынул руки из карманов, немного расслабляясь, уверенный в том, что в этот раз палочка ему не понадобится.       — Любила... — задумчиво отозвалась Джинни. — Его сложно не любить, да, Малфой? — ехидно улыбнулась она и надменно приподняла бровь.       — Тогда помоги мне, — взял быка за рога Драко. — Ты сказала в прошлый раз, что уверена, что Гарри не любит тебя... Моя задумка с твоей обороткой провалилась. Возможно, ты права, и Гарри не о тебе печалится, — он не смог сдержать довольной ухмылочки, всё же его грела мысль, что Уизлетта осталась не у дел и не она его бич и помеха. — Скажи мне, Джиневра. Ведь женщина всегда чувствует, когда любят не её. Если вы были когда-то близки, то ты должна была знать, что-то понять, почувствовать. Скажи мне! Скажи сейчас, и больше я не побеспокою тебя и всю вашу семейку. Эта «Д» на груди... И на тех фото... Ведь там были ещё люди. Кто? Скажи мне, кто?       Джинни отвернула лицо, её губы дрогнули, она посильнее закуталась в теплый халат, немного поёжившись.       — Я была влюблена в Гарри с детства. Я бы всё отдала тогда, чтобы быть с ним, и в какой-то миг мне показалось... Эта «Д» уже была, когда мы стали встречаться, и я, как наивная дурочка, всегда мечтала, что эта «Д» — это я. Гарри лишь улыбался каждый раз, когда я спрашивала его, — её голос стал горьким, воспоминания были явно ей неприятны. — Он никогда не позволял себя трогать, никогда не проявлял инициативу для сближения. Пара поцелуев... Вот и всё, чем я могу похвастаться, — голос стал совсем металлическим. — Я вздыхала и надеялась, что это так проявляется его рыцарство, он всегда был словно старомоден и очень робок, — она усмехнулась. — Подожди здесь, — она вдруг зашла в дом и закрыла дверь.       Драко остался на крыльце, немного смущённый девичьей откровенностью и не знавший, чего от неё ожидать. Он вновь услышал приближающиеся шаги за дверью. Джинни вернулась уже одетая в брюки и свитер, в руках она держала толстую синюю папку.       — Мы расстались с Гарри, когда я нашла у него вот это, — она протянула папку Драко, — здесь все ответы. Всё, что тебе нужно, а может, и не нужно, знать, — она сморщилась как от сильной головной боли. — Делай с этим что хочешь, больше я ничем не смогу вам помочь. Вам обоим.       Драко бережно прижал объёмную папку к груди и нервно сглотнул. Слова благодарности готовы были слететь с его губ, но Джинни отвернулась и стала закрывать дверь. Уже почти скрывшись в доме, она обернулась.       — Это был ты, Малфой, — сказала она сухо, — это с самого начала был ты. Прощай, — она беззвучно затворила за собой дверь, оставив Драко на крыльце, сжимающего в объятиях долгожданный шанс узнать правду.       Ему не терпелось открыть папку, не терпелось узнать, что в ней. Малфой аппарировал сразу к себе в мансарду, скинул пальто, лихорадочно зашторил окно, словно боялся, что кто-то может подглядеть или помешать. Дрожащими от нетерпения пальцами он развязал тесемки, соединяющие края папки и раскрыл её. И едва устоял на ногах...       Драко стал судорожно перебирать листок за листком, их было много. Отложил, взял следующий, а за ним ещё один и ещё, и ещё... Страницы мелькали у него перед глазами, и каждая запечатлела одно и тоже лицо, нарисованное угольным карандашом.       Вот Драко вытирал аккуратно и бережно полировочной тряпочкой древко своей метлы на школьном квиддичном поле. Вот он делал затейливый пасс палочкой на тренировочной площадке. На тех листах он завязывал шнурки, пил сок, поливал растения в горшках в теплице школы, наполнял чаем чашку, вытирал полотенцем голову в общей раздевалке, спал под деревом, вытянувшись на газоне. Он в оконном проёме, сидящий с книгой в руке, он смеющийся за столом в Большом зале, и даже он спящий в своей слизеринской постели в общей спальне.       «Это был ты, Малфой. Это всегда был ты!»       «Д» на груди.       И он вспомнил слова самого Гарри тогда, много месяцев назад, когда они читали вместе «Джейн Эйр». Когда Гарри так поразил его своими выводами о прочитанном:        «Любить кого-то обреченно и страстно, кого-то совсем не подходящего, точно зная, что никогда вы не будете вместе. Полюбить абсолютно неуместно и невозможно, каждый день терпеть насмешки и боль, а ночами сгорать в этой пустой и ненужной страсти к человеку настолько не подходящему, что даже смешно становится...»        «Это наказание, — первое, что смог вразумительно подумать Драко после того, как калейдоскоп воспоминаний остановил своё вращение в его голове. — Когда судьба хочет нас наказать за наши грехи, она делает нас слепыми и глухими. Как же можно было быть таким идиотом? С самого начала, с самого первого дня...»       Зелёные глаза маленького растрёпанного мальчика, его широкая улыбка, хоть и робкая, но всегда такая лучезарная. Он всегда был где-то рядом, всегда неподалеку. Драко так часто ловил на себе его взгляд, и тут же тот опускал глаза и хмурил брови. Все эти нелепые драки, в которых Гарри ни разу не победил, хотя, конечно же, был сильнее как физически, так и по силе магии. Как же потешался над ним Драко, как высмеивал его, как дёргал, как отчаянно колотил, выплёскивая всё своё презрение и нелепые детские обиды.       Глупец! Ну кто бы мог подумать тогда... Сколько времени потеряно впустую, сколько всего упущено. Если бы он хотя бы на шестом курсе, когда они уже не были детьми, когда уже их тела и сердца пели сладкими истомными голосами юности, когда все они искали первой нежности, если бы тогда он узнал, узнал то, что знает сейчас… Всё могло бы быть по-другому. Может, тогда бы не было всей этой боли и скорби, не было бы этой черноты в его жизни. Может, он бы ещё тогда смог полюбить Гарри, пойти за ним. И тогда его не коснулись бы эти беды и лишения, возможно, и родители были бы живы...       Но он — жалкое ничтожество, надменный дурак, не видящий красоты перед своим носом, а только всё портящий, растоптавший светлое, искрящееся чувство, вываляв его в своём грязном смехе и издевках. А Гарри... Гарри всё равно любил. Даже тогда, даже такого. Ждал, надеялся, спас, дважды спас, хранил себя для него — для аристократичного придурка, кичащегося своей кровью и родословной. Малыш. Даже в этом, даже в этом он был лучше, чище его, его, перетрахавшего половину магической Британии.       И ведь Гарри всё знал, наверняка знал, все знали! Слава его шла впереди самого Драко, он кичился своими победами на альковном фронте. Идиот! Как же он жалел сейчас, что не дождался тоже. Что не был так же чист для Гарри. Он чернота, он мелкий злобный придурок. Хорёк — одно слово. Ведь всё это время они могли любить друг друга, засыпать и просыпаться вместе, ласкать друг друга, вместе выступить против Лорда, вместе победить, дарить друг другу радость и счастье.       Теперь он знал, какой Гарри на самом деле. Как он хорош и добр, каким милым и заботливым он бывает, как нежно может обнимать, как страстно отдаваться. Какой он смелый и сильный, как велика его мощь и духовная сила. Мерлин! Да как же можно было проглядеть всё это!? Как можно было не почувствовать. Все эти касания, эти взгляды, это вечное смущение и ненавязчивая опека, и защита. И тогда, и все последние годы.       — Я тупой, — сам себе неверяще кивал Драко, в третий раз перебирая Гаррины рисунки.       Сколько в них было любви и восхищения им, дураком Драко Малфоем. Но…       Драко вдруг выронил листы из рук. Но ведь это значит, что теперь всё будет хорошо. Он вскочил с кровати, оставляя на ней раскиданные свидетельства многолетнего обожания Гарри Поттера. Теперь ведь всё хорошо. Гарри любит его! Он любит Гарри! Драко даже рассмеялся, громко и счастливо. Он пойдёт к нему сам, без оборотки, и всё-всё расскажет. Всё с самого начала. И поцелует, и снимет заклятье, и они будут вместе, как оба и мечтали — навсегда! Гарри плюс Драко — вот так просто. Вместе навсегда. Драко забегал по комнате. Желание бежать, лететь прямо сейчас на Гриммо, двенадцать распирало его. Всё внутри бурлило радостью и клокотало. Он хотел немедленно броситься в объятия Гарри, целовать его, сжать его, расколдовать, увидеть его, удивить. Хотел, чтобы Гарри тоже увидел его, всё узнал и простил, и целовал, целовал его, наконец-то его самого. Хотел отдаться ему, чтобы Гарри был в нём, был с ним, был одним целым, его частью. Чтобы чувствовал, знал, что Драко его, его весь целиком, насовсем, каждой косточкой и мурашкой — весь его!       — Надо успокоиться, успокоиться. Надо всё продумать, надо привести себя в человеческий вид, — бормотал Драко, мечась из угла в угол. — Как же я устал, устал без тебя, мой слепыш, мой дорогой, мой хороший. Ты же совсем мой и даже не знаешь об этом.       Драко подошёл к окну и положил руку на стекло, будто передавая туда, в их дорогой теплый старый дом, всю радость скорой встречи, всю надежду, всю свою любовь.       — Завтра, завтра, мой славный, мой тигр, завтра я приду. Потерпи ещё одну ночь, мой любимый. Последнюю, последнюю ночь без своего глупого хорька, — улыбнулся он, поглаживая тонкое стекло, как если бы поглаживал небритую щеку Поттера.       Завтра. Завтра Дракон прилетит и поцелует своего принца, и это будет конец их бедам, их несчастьям. Впереди только любовь, только мир, только долгая счастливая жизнь вместе.        «Гарри плюс Драко, — начертил он пальцем на стекле, — навсегда».