~°•°~
Юру трясло. Он, конечно, старался ничего такого не показывать. Кирпич, стена, кремень, и что там ещё. Вот только губы грыз едва ли не втрое усерднее Ибо, а ночью смотрел на крохотные ранки, проводил пальцами по своим запёкшимся, надавливал и думал, что вот так больно, потому что пальцы же твёрдые, а если губами по губам должно быть мягко. Наверное. Но и пальцами можно аккуратно, легко, невесомо почти. Пробовал на себе. Интересно. Но без боли не то. Потому что если губами по губам, то так, чтобы до срыва рубцов и тормозов, чтобы… пиздец какой-то, выдыхал сквозь зубы, отворачивался, но спустя некоторое время вздрагивал от скрежета за стеной и возвращался к Ибо, придвигался вплотную, сжатыми кулаками к расслабленным во сне и вдох за выдохом наконец засыпал. Ибо из танцевального зала вообще не вылезал — всё тренил и тренил, пока Юра в позорном одиночестве прыгал и вращался на льду. И вот, главное, было не думать. Точнее, думать только о том, что надо именно сейчас, иначе в шорохе лезвий чудились совсем другие шорохи, а в трещинах стен и коросте облупившейся краски… Юра решительно встряхивал волосами и отмахивался от всего этого бреда. Ну потому что бред же. Тут решётки на окнах. Эти ползают снаружи, но внутрь им не попасть, так? Ведь так? Но Карел. Он же тоже катал здесь. И тоже один. А потом «заражение, физическое уничтожение», «не спасти». Жил тоже здесь или приезжал из дома, и в лапы к этим… этим попал там, дома? Или по дороге из точки А в точку Б? И потом игреки решили селить всех из команды здесь, чтобы… ну безопасней типа, чтобы, по их возможной логике, меньше контактов с другими заражёнными. Так? Не так, ответил себе. Вообще не факт. Но если не так, если вдруг Карел заразился здесь, на катке, когда был один, то элы не стали бы и сейчас так рисковать, оставлять единственного фигуриста в их команде одного, так? И снова не факт. Потому что если элы — тупые, а они, ну тупые, да, с мозгами, раскисшими в жёлтом кисельном тумане, то они не сложат два и два, не додумаются своими прямыми до того, что и Юру надо беречь, иначе не видать им Кубка и сопутствующих ништяков. Ну или всё произошло не здесь, а если и здесь, то после того усилили защиту, и… мысли пошли на сотый круг, равно как и сам Юра. Не раз хотелось просто вытянуться на льду, вдохнуть и впитать холод, но, когда пару-тройку раз приложился бедром до кровавых звёзд перед глазами, понял — нет, не надо. Отставить упаднические настроения и ибошить, ибошить, ибошить! С утра в танцевальном зале, разминка вместе со всеми, потом отдельно, и если б можно было отгородиться, он бы отгородился — чтобы не чувствовать, как ползут по телу чужие любопытные взгляды. И чтобы самому не смотреть. Потому что интересно, потому что красиво. Не эти элы, хотя некоторые из них и двигались круто, а китаец. Вот тут было на что посмотреть. И пусть бы все пропали, а они бы занимались только вдвоём. Ну потому что это их миссия, им надо быть круче всех, чтобы добраться до тараканьего агапэ и агапнуть его без шансов на ренессанс. С другой стороны, и без балласта не обойтись — иначе не взлететь выше, не прорваться дальше. Такие правила игры. Никакого цинизма, говорил себе Юра, делая растяжку. Правда жизни, не я такой — система такая. На льду было лучше. Спокойнее. Без никого. Он врубал себе музыку, уже и не удивляясь, что из телефона вдруг выскакивали совсем незнакомые треки — качовые, и ладно. Отметил, что вкус у Системы есть, и тут же порадовался, что не озвучил это. Вот ещё. Обойдётся. Мысли же она читать не умеет, очень надеялся, отрабатывая каскады прыжков и пытаясь сообразить из того, что умел, какой-нибудь сюжет. Ни через день, ни через два ничего приличного, как, впрочем, и неприличного в голову не пришло. Всё, о чём мог думать — тараканы. И ночной скрежет по стене. И только мерное дыхание Ибо рядом успокаивало. Он не один тут. А на льду был один. И никакой обещанной постановки программы. Да, справедливости ради, у Ибо самого сейчас дикий загруз — выступление уже завтра, и завтра же станет ясно — проходят они дальше с этой командой или надо искать другую. Юра всё понимал, болел за своих, переживал, только что ногти не грыз, но не мог отделаться от дурацкого и неуместного чувства одиночества, чтоб его. Бесил сам себя. Чего он в самом деле? Никогда никто, кроме дедушки, не нужен был. Ну и Фельцмана — потому что тренер. Ну и Барановской, ладно. Потому что если бы не она, то он бы всосал, потому что техника и бильман — это супер, да, но мало, недостаточно без хореографии и того, что суровая прима находила в нём, раскапывала и открывала, о чём он и сам не догадывался, что может так чувствовать, понимать и показывать. И Ибо точно не Виктор — не рванёт к какому-нибудь жирному японцу в Ниппонию. Да потому что он вообще отсюда никуда рвануть не сможет, ответил себе мрачно. Тряхнул волосами. Да ну не, не стоит даже сравнивать. Вообще не стоит думать об этом. Надо просто работать. Делать что должно, и свершится, чему суждено, всплыла фраза из какого-то вк-шного паблика. Верняк, решил Юра и посадил тройной сальхов. На третий день Юру уже не трясло. Колошматило. Ибо вроде нет, но бледнее обычного он был. Сталкиваясь плечами, ногами и углами, быстро собрались, позавтракали в нервном оживлении, и Ибо говорил больше и громче, срывая такие же громкие смешки невпопад, а потом вдруг как выключился — смотрел перед собой и тарабанил пальцами по столу, ожидая пока остальные закончат с едой. Выдвигались в небольшом бусике, чихающем и кашляющем на каждом повороте, подпрыгивающем на каждой яме, и Юра задавался вопросом — то ли это Система была в таком восторге от пятнистых разъёбанных дорог, что копирнула их и в свой мир, то ли и это тоже последствия вируса. Хотел было спросить у элов, всегда ли у них так было, но вспомнил про скисшие мозги и не стал. Опять слушать о всенародной любви к всенародному благодетелю. Бе. Ибо прижимал его собой к окну, за которым пустынным постапокалипсисом с редкими прохожими проползал город этого мира — Аар. Ну если судить по тому, что значилось в новом-старом паспорте как Юры, так и Ибо. И в пропусках, выданных им игреками. Без пропусков, как оказалось, не то что в здание их команды не пройти, но и вообще по городу. Либо у тебя есть постоянный пропуск — как у Юры с Ибо и их игреков, либо временный, получаемый онлайн для посещения разрешённых мероприятий. В углу их пластиковых карточек с паспортными данными и хмурыми лицами чернела размашистая подпись коменданта Скр Морен. И как эти монстры умудряются ручку держать? Или у них ноги заканчиваются типа подвижными коготками, которые могут скручиваться эдак хитро, что писать могут, и нарисовать чего-нибудь горазды? Ну, если главный их млеет от танцевального искусства, то, может, и изобразительное им не чуждо. Юра представил, как стоит самый главный и самый большой, лавровый венок где-нибудь на жвале держится, или всё же над глазами закреплён, а ржавый хитиновый корпус обёрнут в древнеримскую тогу. И стоит, значит, этот Тараканище, отставив одну ногу в сандалете, другая скрытая в складках ниспадающей тоги, в третьей у него кисточка, в четвёртой ещё одна — потоньше, в пятой — хреновина полукруглая для смешивания красок, в шестой — ещё что-нибудь, не видно её, что там. Стоит Тараканище посреди белого зала в своей Белой Машеньке, смотрит критически на мазню свою, а там какая-нибудь Мадонна с младенцем, или Мона Лиза тараканья, улыбающаяся одними усами, или город, тонущий в жёлтой дымке, припорошенный горчичным крошевом. Смотрит Тараканище, шевелит усищами, лавровый венок съезжает, он поправляет его и снова смотрит, решает, что чего-то не хватает. Например, огня. И всё. И конец всему. Юра передёрнул плечами. Ну на хрен. Что за мысли перед соревнованиями? И так волнение выше крыши, скоро затопит всего. Сам бы выступал — не так переживал бы, как за Ибо. И за других, чо уж там. Чем больше их до финиша дойдёт, чем лучше будет. Вдруг и потом помогут? Хотя нет, это вряд ли. Скисшие же мозги. Ибо заржал над какой-то шуткой и взял его за руку, стиснул. Юра распахнул глаза, зашипел, попробовал вывернуться, но куда там — Ибо держал крепко. И не смотрел на него, продолжая переговариваться с элами, напоминая о связках — какая за какой идёт, кто кого страхует, кто за кем прыгает и от кого падает, и всё такое в этом же духе. Юра слушал его и успокаивался. И чёрт с ней с рукой в его руке — не критично. Если Ибо так надо, то можно и потерпеть. А потом двинуть ему. Всенепременно. И обматерить. Да. В концерт-холле было многолюдно. Нет. Не так. Там было пиздец многолюдно. Как сельди в бочке, вплюснутые в других сельдей. Что на улице торчала толпища, жирный хвост которой исчезал в проулке, что внутри гудели уже вывалившиеся из начала одной очереди и вдавленные в другую, что в раздевалках, кишмя кишевших элами из разных команд, гримёрами, костюмерами и прочим стаффом, и что потом в зале — от самой круглой сцены, оцепленной по всему периметру суровыми элами в чёрном, и до самого потолка, до галёрок, перемигивавшихся огоньками от светящихся палочек и ободков с мерцающими усами. Сами тараканы восседали в первых рядах и в ложах, выставив на подлокотники одни мохнатые ноги, другие сложив на объёмном пузе, третьи вытянув перед собой. Восседали и скрежетали чего-то между собой, подтренькивали, указывая усами на сцену, свиристели, потирая одни ноги о другие, и Юра от одного их вида в каменное изваяние превратился, но элы продолжали щебетать друг с другом, смеяться, как будто гигантские тараканы — это было чем-то ну абсолютно нормальным. Ну да, для них и было. А Юра медленно умирал за кулисами, ухватившись за стену и малодушно радуясь тому, что сегодня не его выход. Но с другой стороны, Ибо же. И вот перед этими. Жуть. — Что там, как там? — Ибо возник рядом так неожиданно, что Юра чуть не подпрыгнул и не умер по-настоящему. Хотел было зарядить ему в живот. Передумал. Выступать же ещё. Потом зарядит. Оглядел — опять глаза подкрасили. Волосы спрятали под чёрную шапку, только концы торчали. И костюм объёмный — штаны широкие, ветровка с ремнями и цепями, ботинки на тяжёлой толстой подошве. Ибо перехватил взгляд, расплылся в широкой улыбке, задрал голову, выпятив и без того выпячивающийся кадык, взмахнул плавно ресницами. Сука, подумал Юра. — Хорош? — спросил Ибо. Неибически, согласился Юра. — Порви их всех, — сказал. Ибо кивнул, сделался совсем серьёзным, придавил тяжестью в глазах. — Всех не получится. Самых главных… — Я понял, — перебил Юра, вспомнив про предупреждение Системы. Кто его знает, как устроены локаторы у этих переростков? Проверять на себе не хотелось. Достал телефон, зашёл в папку со значками связи. Мессенджер «т» опять был на месте. И чат их. Только сИстричка оффлайн. Показал Ибо. Тот вытащил свой телефон. Идентично. Набрал сообщение.Плисецкий: Чё за хуйня? Ван Ибо: Конкретизируй Плисецкий: у них же карантин. Плисецкий: Заражения, смерть, вот это всё Плисецкий: Передвижения по городу ограничены. В тех же школах дистанционка Плисецкий: а они по концертам шлёндают. Чё за хуйня? Ван Ибо: сам в шоке сИстричка: а ещё молебные дома Плисецкий: какие ещё молебные дома? сИстричка: в которых богу молятся сИстричка: поклоны бьют, икону целуют. Одну и ту же. Все Ван Ибо: но это же опасно… они же могут заразиться. Почему не запретят? сИстричка: потому что тем, кто решает, это не нужно. Плисецкий: погоди, я не понял. Какой бог, если этот мир создала ты? сИстричка: сИстричка — всего лишь создатель. Населяющие этот мир развивались так, как развивались. Населяющие этот мир вольны сами решать в кого им верить или не верить. сИстричка всего лишь привносила что-то в этот мир, но не вмешивалась в их мировоззрения. сИстричка не придумывала богов, населяющие сами. сИстричка наблюдала и охраняла. Плисецкий: сИстричка проебалась сИстричка: да Плисецкий: охуеть сИстричка: да сИстричка покинула чат
— Эй, ты куда? — возмутился Юра. — Оставь, — сказал Ибо. — Сосредоточимся на главном. Крутых команд было так много, что в какой-то момент Юра запаниковал — а вдруг это именно их сольют с дистанции, и придётся проситься к другим, но другие скривят морды и не примут, потому что и так укомплектованы? И что тогда? Как пробираться в обитель зла? Юра грыз ногти, вспоминал, что это негигиенично, бросал грызть и опять начинал. Психанул, помыл руки с мылом, освежил лицо холодной водой, по стеночке просочился в туалет и из туалета мимо других конкурсантов, стараясь при этом и, собственно, самой стены не касаться, что было почти за гранью возможного, но Юра как-то весь ужался, сплющился, извернулся и смог. После паники пришло шаткое спокойствие. Решил, что если не пройдут, то и разбираться будут по факту — зачем заранее переживать, нервы портить? Да и вообще — как они могут не пройти, если с ними Ибо, а уж как Ибо танцует, Юра видел. И мало того, что Ибо сам танцевал охуеть как, так ещё и других подтянул под себя, гонял их до изнеможения, пока не стало получаться то, чего он хотел, и от чего у Юры дыхание спирало, когда он после катка поднимался к ним в зал. И как только обмозговал это всё, так сразу и дышать как-то легче стало. Смог отойти от оценивания команд с позиции крутости/не крутости, пройдут/не пройдут, а просто получать кайф от их выступлений. И даже тараканы как-то отошли на второй план. Ну сидели и сидели, не бросались же жрать прям сейчас, да и не стали бы — они ж нападают только так, чтобы никто не видел, а здесь вон сколько глаз. Вот и всё, вот и нечего про них думать пока. Но не думать не получалось. Хотя бы потому, что именно тараканы судили соревнования, выставляли оценки и решали, кто пройдёт дальше, а кто нет. И что самое дикое, с точки зрения Юры, ни разу ещё не вынесли несправедливого вердикта. Техника, элементы, артистизм — по всем показателям Юра был с ними согласен. И это пробрало холодом до костей. Опасные твари. Не тупые. — Команда под номер сорок четыре готовится к выходу! — возвестили на сцене. Ого, подумал Юра, уже сорок четыре. Ни хрена себе, ошалело оглянулся на подтянувшихся к выходу своих, это же они. — Пиздец, конечно, номер нам выпал, — сказал ему Ибо и тряско повёл плечами. — А что такого? Сорок четыре и сорок четыре, — не понял Юра. Не тринадцать же. Да если бы и тринадцать — чего переживать, глупое суеверие. Ибо странно посмотрел на него. — Плохая цифра, — сказал. — Да почему? — Потому что «четыре». Две четвёрки. Двойная четвёрка. Пиздец. — И чё что двойная четвёрка? Какая-то китайская чёрная кошка? Ибо опять посмотрел странно. — Если бы, — сказал. — Чёрная кошка злых духов изгоняет, а четвёрка — это смерть, звучит так же, понимаешь? — А, — сказал Юра. — Ага. Да забей. Или знаешь что… это ж знак! Точно тебе говорю! Только не такой, как ты думаешь. Ты думаешь, что это для команды пиздец, а я думаю, что для этих, которые там. Ну, ты понял. Это наш сигнал им. Как взрывная волна. Биг-бада-бум. Да? — Да, — Ибо просиял, закинул руку на Юру, притянул к себе. — Спасибо, — сказал. — Да ладно, чё ты, — смутился Юра. — Давай, порви там всех. Тараканы восторженно свиристели и скрежетали, поднимая высшие оценки. А ещё точно пялились на Ибо, показывали на него лапами и что-то подтренькивали друг другу, согласно кивали усами и снова трещали, скрежетали, мечтательно почёсывая пузо. Валить отсюда скорее надо, подумал Юра. Метнулся к команде, как только та вернулась за кулисы, подскочил к Игрелу и заявил, что ему надо домой, голова разболелась от шума. — Хм, — сказал Игрел, — ну поехали. Мы и так, в принципе, думали. Смысла нет оставаться, если только ребята не хотят на других ещё глянуть. Что скажете? Элы неопределённо пожали плечами, посмотрели обеспокоенно на Юру. — Температуры нет? — тихо спросил Зитрел. — А? Нет, это вообще не то. Просто от шума всегда так, с детства. Убедил. Пошли переодеваться, упаковывать костюмы. Но всё как-то медленно. Ибо поглядывал на него, но спрашивать что-либо не торопился. Это ничего, Юра ему потом сам всё расскажет. Главное — выбраться отсюда поскорее. И элы пусть и тупые, но душевные, что ли. Могли ведь и послать, заявить, что хотят досмотреть, потусоваться, а взяли и согласились. Или это потому что сами устали? Да какая, в сущности, разница, решил Юра, притоптывая в нетерпении ногой и время от времени прикладывая ко лбу руку — когда вспоминал, что он вообще-то страдает. — Ну что? — спросил Игрек, оглядев всех, — собрались? Выдвигаемся? И тут к ним подбежала девушка с синей лентой бейджа, наговорила что-то в ухо Игрелу, развела руками и посмотрела на Ибо. Нет, подумал Юра. Не нравится мне это говно. Пошла нахуй. — Мэр хочет познакомиться с нами, — объявил Игрел, собрав их в кучу, чтобы другие команды не слышали. — Хочет, чтобы мы выступили для его друзей. Нам обещают заплатить. И вдвойне, если вот он, — кивок в сторону Ибо, — исполнит какой-нибудь сольный танец. Втройне, если ещё и посидим там, пообщаемся. Трогать не будут, ничего такого, все приличные люди. «Люди?!» — мысленно заорал Юра. Где вы там людей увидели? Чуть было не наорал вслух, но прикусил язык. Нельзя же. Посмотрел на Ибо. Тот облизнул губы, откинул чёлку со лба. — Я понял, — сказал. — Сделаем. Юра приложил руку ко лбу и повертелся так. Ну? Я же тут, ну вы чего? — А я? — спросил. — Хочешь — поехали с нами, хочешь — оставайся дома, — сказал Игрел. — Но это не сегодня, завтра вечером. Мэр спросил ещё про фигуриста — есть ли у нас. Тоже хотел бы познакомиться. Но решать тебе. И если ты останешься с нами, а я надеюсь, что да, то знай — это не последняя такая встреча. Мы выступаем на соревнованиях, чтобы пробиться к своей цели, на банкетах важных людей — чтобы подзаработать на топливо, чтобы было, на чём двигаться к цели. Ясно тебе? — Ясно, — сказал Юра. Чего ж не ясно, подумал. Обычное дело. Он в таком категорически не участвовал, но знал коллег по цеху, которые — да, а потом и лезвия новые крутецкие от крутецких фирм, и машины, и контракты, и лицо на всех поверхностях, и ещё много других бонусов. Юра всегда плевался от такого, клялся себе, что он бы никогда и ни за что, а вот же. Посмотрел на Ибо. Безучастный такой. Как будто его это не касалось. Или привык? Или… — А я забыл чего-то, политикой не интересуюсь, все дела. Мэра как зовут? Ну, чтобы, если что, вежливо к нему обращаться? — спросил Юра. «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, можно не надо?», — вопило в мозгу. — Ткр Грен. Господин Грен, — ответил Игрел.