Павлины и кролики

Следят. За ним определенно следят. Он чувствует эти тревожащие сердце и разум взгляды. Они повсюду. Среди людей. В лесу. Меж горных скал. В его собственной пещере. Вэй Усянь затравленно оглядывается, чувствуя на спине прожигающий взгляд. Но там никого нет. Впрочем, как всегда. Главный страх перед опасностью в ее неизвестности. Ты не можешь знать, где. Ты не можешь знать, когда. Ты не можешь знать, кто. Но неизвестный всегда где-то рядом. Он видит его тень краем глаза. Оборачивается – и она уже сокрыта меж камней, меж деревьев, меж людей. Судорожно сжимает в руке Чэнцинь, готовый в любой момент отразить атаку. Сердце мечется до боли в груди. Мыслей нет, лишь один инстинкт. Но ничего не происходит. Немного успокаивается, собирается с духом и осторожно двигается к неприятелю. «Вы всегда будете смотреть мне в спину» не было пустыми словами. Он силен. Он силен. Он силен! Он сможет постоять за себя. Со стороны лагеря раздается крик. Боль в груди столь резка, словно его проткнули в самое сердце. Разум захватывает леденящий ужас. Находящееся в безостановочном напряжении тело требует бежать. Бежать как можно дальше. Это за ним! Пришли по его душу! Орден Ланьлин Цзинь? Орден Гусу Лань? Кто-то извне? Кто? Кто же это? Кто? Кто ты? Что ты хочешь? Кто вы все? Вам нужен я? Вам нужны они? Кто? Кто? К т о? Он берет себя в руки и бежит на зов. Потому что не имеет права бросить. Потому что обещал их защищать. От кого угодно. От чего угодно. Продолжая чувствовать липкие взгляды спиной. – А-Юань упал с камня, – вздыхает Вэнь Цин, прижимая рыдающего ребенка к себе. Она смотрит на бледного, взъерошенного и до ужаса напуганного Старейшину Илин. – Как давно ты спал? Спал? Как давно он спал? Спал ли он в течение недели? Сон? Сон не спасение. Сон не помогает. Сон отражает весь ужас, переполняющий Вэй Усяня. Даже во сне нет никакого укрытия от множества глаз. Они следят за ним даже во сне. Это магия? Это истина? Где находится истина? Он сходит с ума? Нервно чешет запястья и грудь. Кожа давно разодрана в кровь, но спрятана за одеждами, и это утешает. Касается пальцами лица, но одергивает. Чешется. Как же чешется. Сглатывает и вновь ведет пальцами по щекам. Царапины? Порезы? Он скреб ногтями? Он не помнит. Когда? Вчера? Ночью? Не помнит. Просто не помнит. Что было вчера? А что было сегодня? Что-то было? Хоть что-то помимо безграничного непрекращающегося страха и поиска источника взглядов? Ему отказывает память или он сам? И правда. Клонит в сон. Вэй Усянь бездумно смотрит на своды пещеры, чувствуя, как сон медленно обволакивает шаткое сознание. Вэнь Нин сегодня стоит на страже. Орден Ланьлин Цзинь больно зачастил наведываться в последнее время. И он просто не мог допустить ни одной бреши в защите этих людей. И если даже сейчас он закроет глаза, чем это может обернуться? Когда даже сейчас он продолжает чувствовать чертовы взгляды из темноты. Он прикрывает глаза и вслушивается в тишину. Или пытается уловить лишние шорохи? В любом случае, все бесполезно. Отчасти он понимает. Понимает, что никого нет. В этой пещере сейчас он один. А за ее пределами – мирно спящие люди клана Вэнь и тихо бодрствующий Призрачный Генерал. Что никто за ним не следит. И ордены не стали бы посылать людей. Они всегда действовали открыто. Что место его обитания защищено, и чужой не попадет внутрь так просто. Но мог ли он быть уверен? Он может ошибаться. Все люди ошибаются. Невозможно знать точно. Всегда есть «но». Всегда есть этого чертово «а вдруг». Совсем рядом внезапно раздается стук. И разум Вэй Усяня на мгновение теряет с ним связь, темнеет, отдает болью в груди, вынуждая мгновенно отпрыгнуть и выставить вперед руку с уже накапливаемой темной силой. И натыкается взглядом на маленький камушек. Скатился со стены, видимо. Вэй Усянь медленно, одеревенело тянет руки, зарывается пальцами в волосах, смотрит забито и загнанно на гребаный камень. Или просто в пустоту. И, срываясь, в отчаянии клонит грудь к коленям, сгибаясь под гнетом боли и ужаса, тянет волосы, рвет и беззвучно кричит. Как избавиться от этого бесконечного кошмара? Точно ли реальность может быть такой? Больно. Как же больно. Так страшно и омерзительно. Омерзительно осознание, что человек, в силе превзошедший каждого в этой гребаной Поднебесной, в ужасе мечется в неизвестности, а сердце его рискует остановиться в любой момент. Отчаяние переходит в оглушающую ярость. Рычит тихо, но с силой, едва не срывая голос от напряжения. Сдирает с себя собственные одежды и впивается ногтями в кожу. И дерет. Дерет. Дерет. Желает снять ненавистный зуд? Разорвать грудную клетку и лицо в мясо? Он не знает. Ему просто страшно. Он просто хочет все это смыть. Стереть. Сорвать. Содрать. Задыхаясь, судорожно всхлипывает и понимает. Руки не чешутся. Но в них что-то шевелится. Замирает, не решаясь посмотреть. Но медленно опускает руки перед собой. Несколько тонких линий, принятых за порезы в психозе, смотрят на него с прищуром. Пристальным, осуждающим взглядом. * * * Сколько дней он не видел солнечного света? Или, может, недель? Вэнь Цин приносила ему еду и воду. Но даже ей он показываться не смел. Напуганный. Уставший. Безучастный. Покрытый отражением собственного больного разума. И снова он не может уснуть. А потому решается выбраться из затхлых, пропитанных липким страхом стен. Они поменялись с Вэнь Нином. Теперь его Призрачный Генерал хранил людской покой до наступления темноты. Ныне ночь была для Вэй Усяня. Когда никто его не сможет увидеть. Тело плотно запахнуто одеждами, а руки спрятаны в широких рукавах. Но лицо ему не сокрыть никак. Тихий шорох привлек его внимание. Насторожил. Но Вэй Усянь не сдвинулся с места. Реален ли звук? Из миллиона иных окажется ли этот единственным настоящим предостережением? Но шорох повторяется. Сменяется звуком шагов. И когда Вэй Усянь в медленно обволакивающей его панике отступает назад и хватается за флейту, его взору предстает «сияние средь снегов». – Цзинь... Цзысюань? – шепотом. – Вэй Ин! – облегченно. Не успевает еще не отошедший от испытанного стресса Вэй Усянь прийти в себя, как адепт оказывается рядом и хватает его за запястья. Крепко. Руки его будто дрожат. А Вэй Усянь вспоминает, ужасается и резко поворачивает голову, пытаясь скрыть пораженную щеку. Только не он. Ну почему в таком состоянии его должен был найти именно он?! – Что ты здесь делаешь? – пытается вырвать руки и хоть как-то отстраниться, но его тянут обратно. Слишком грубый и беспардонный. – Сбежал под предлогом ночной охоты, – Цзинь Цзысюань смотрит гневно и встревоженно, но в этих глазах есть своя теплота. От которой Вэй Усянь успел отвыкнуть. – Ходили слухи, что ты давно не показывался на людях. – Откуда они взялись? – резко вспылил Вэй Усянь и вновь дернулся, но снова безуспешно. И когда только этот придурок стал по силе превосходить его? Или это он так ослаб? – Откуда слухи? Сюда подослали шпиона или что?! И ты не сказал мне?! Цзинь Цзысюань в искреннем непонимании уставился на него. – Никто никого не посылал. Иначе я бы узнал об этом. И сразу сообщил бы тебе. Вэй Усянь отрицательно качает головой и мечется в чужих руках. Отпусти. Отпусти и отвернись. Не смотри! Позволь спрятаться! От этого теплого взгляда и слов, смысл которых до него не доходил. Страх перед тем, что его увидят вот таким, оглушал сознание, путал мысли, лишал слуха. Пока его рывком не волокут в собственную пещеру. Придавливают к ледяной стене и поджигают совсем рядом с лицом талисман, на короткое время озаряя слабым светом. Глаза щурятся, недовольно моргают. Вэй Усянь чувствует, как их собратья под тканями одежд бешено водят зрачками, разделяя тревогу. – Так и подумал, что что-то не так. Что в его взгляде? Отвращение? Испуг? Страх? Вэй Усянь не понимает. Он вскидывает руки, прячет лицо в ладонях, пытаясь отстраниться. Но рукава скатываются к локтю, открывая два десятка красных встревоженных глаз. – Не смотри! – уже в отчаянии просит он, пытаясь подтянуть рукава и вновь спрятать лицо в ладонях. Кожа на кисти медленно расходится. Рождение еще одного паразита. Он боится. Снова неизвестность. Что значит это молчание? Напуган? Разочарован? Хочет унести ноги с этой проклятой горы прямо сейчас? Лучше бы он в самом деле ушел. Прямо сейчас. А еще лучше – сказал прямо. Или не говорил. Неизвестность наводит ужас. А реальность его подтверждает. Вэй Усянь еле держится. Хочется исчезнуть на месте. Хочется толкнуть как можно сильнее и сбежать. Он на грани. И понимает это отчетливей, когда его запястий вновь касаются пальцы, обхватывая на сей раз осторожно, но требовательно убирая от лица. – Ты поэтому не показывался людям? – фыркает Цзинь Цзысюань, беззлобно, без тени отвращения. Отпускает запястья и накрывает щеки ладонями, вынуждая повернуть лицо к себе. – Это болезнь? Проклятье? – Понятия не имею. Прикрывает глаза – два, свои родные – и упирается руками в грудь. Боится смотреть на него. И не хочет понимать, что сейчас смотрят на него самого. И теряется в собственных мыслях и чувствах, когда пораженного участка кожи невесомо касаются губы. – Они болят? – Немного, – и Вэй Усянь находит в себе силы поднять взгляд на Цзинь Цзысюаня. Тот хмурится, сильно, но ни один изгиб его лица не говорит о том, что он испытывает хоть одно негативное чувство. Лишь беспокойство. – Я только чувствую прикосновения к ним. Они двигаются и моргают по своему желанию. Больше похоже на какие-то опухоли. Кожа рядом саднит. Цзинь Цзысюань кивает и вновь притягивает лицо к себе. Осторожно целует щеку меж глазами. Еще раз. И вновь. Немного отстраняется и большим пальцем слегка оттягивает кожу. Расположенный рядом глаз щурится и, похоже, будто бы слезится. И к нему приникают губами, оставляя поцелуй на веке, а после языком собирая все-таки скользнувшую на щеку влагу прежде чем она достигнет глаза ниже. Вэй Усянь замирает. Боится даже дышать. А поцелуи тем временем идут дальше. Касаются глаза поменьше. Накрывают веко и, не встретив никакой реакции, замирают. – Что с некоторыми? Они закрыты. В ответ лишь морщится и как бы нехотя поясняет: – Расчесал. Лопнули. Они довольно хрупкие. И едва не ойкает, когда прикрытого века касается язык. Кончиком обводит линию и вновь целует. Не испытывает отвращения? Творит это потому, что хочет? Или вынуждает себя? Но Вэй Усянь отбрасывает эти вопросы вместе со всеми своими тревогами. Потому что хочет. Потому что желает позволить. Это абсурдное и тревожащее, но искреннее тепло. Руку его мягко отстраняют от чужой груди. Поднимают, задирая рукав повыше, и целуют выпирающие вены. Самый угол глаза. Губами ведут ниже. Обводят веко. Сжимают руку крепче, натягивая кожу, не позволяя закрыться. И с предельной осторожностью касаются влажного и нервно пульсирующего бугорка. Слезы собираются мгновенно и капля срывается с уголка глаза, катится ниже, падая на соседний глаз и вынуждая часто-часто заморгать. Цзинь Цзысюань смотрит внимательно и, приобняв за талию, словно боясь, что заклинатель предпримет попытку сбежать, припадает губами, накрывая глаз целиком. Рука мелко вздрагивает под настойчивым касанием горячего языка. Становится влажно. Слишком влажно и слишком мягко. И Вэй Усянь, завороженный, смотрит, как красные губы неспешно отстраняются. С их уголка стекает струйка крови. Язык ведет вверх, размазывая частицы лопнувшего паразита. Глаза встревоженно бегают, кровь застилает и растекается, скатывается к локтю и капает на холодный пол. Вместе с кровью его покидают остатки сил, и он устало заваливается на Цзинь Цзысюаня, судорожно хватаясь свободной рукой за его одежды. Абсурдно. Ненормально. Хочется продлить. – И куда подевалась вся твоя брезгливость? – сдавленно усмехается он. – Отступила перед столь завораживающим зрелищем, – отвечает Цзинь Цзысюань, но, встретив лишь скептичное хмыканье, вздыхает: – Это красиво. Я не напуган, Вэй Ин, я правда восхищен. Пусть нам и придется от них избавиться, – и со смешком добавляет: – Мне не нравится то, как они смотрят на тебя. Вэй Усянь вздрагивает и медленно стекает на пол, утягивая его за собой. Смотрят. То, как они смотрят на него. Эти взгляды сопровождали его в коротких бредовых кошмарах. Сопровождали в реальности. Везде и всюду. Облепляли. Марали разум. Устало взбирается на колени и прижимается, моментально оказываясь в крепких бережных объятиях. Впервые за долгое время он чувствовал себя в безопасности. Глаза встревоженно завозились. – Сможешь остаться? – Не более, чем на три дня, – Цзинь Цзысюань трется носом о висок и вновь оставляет на покрытой недовольными красными глазами щеке такой же кроваво-красный поцелуй. – После я вернусь в резиденцию и начну искать информацию. Темный заклинатель обессиленно прикрыл глаза и лишь прижался крепче. Вот бы излечить разум за эти три дня.