Павлины и кролики

– Прекрати. Вэй Усянь перевел хмурый взгляд на сидящего рядом Цзян Чэна. Тот даже головы не повернул, лишь холодно посмотрел на друга и продолжил слушать глав других орденов, отвлекаясь лишь на заставленный яствами стол перед ним. «Мы в чужом ордене, веди себя подобающе», – повторял он снова и снова до самого прихода на устроенный орденом Ланьлин Цзинь пир. Желания находиться в этом месте не было совершенно. Вэй Усянь понимал, что он последний, кого желали бы видеть на общем собрании. И он мог бы уйти. Мог бы вообще не приходить. Остаться в Юньмэн. Цзян Чэн не нуждался в сопровождении. Но причина была. Одна маленькая, но очень веская причина. И как назло эта причина сейчас отсутствовала. Вэй Усянь в последний раз взглянул на пустующий стол рядом с Цзинь Гуаншанем и фыркнул, продолжая нехотя ковыряться палочками в тарелке. Цзинь Цзысюань не пришел. И его бы мало беспокоил этот факт, если бы утром они знатно не поругались. И он мог бы понять волнение этого чрезмерно встревоженного парня. Мог бы понять и то, отчего руки его дрожали, сжимая черные одеяния, а глаза сверкали таким беспокойством. Он мог бы понять это все. Как и просьбу уйти. Не гневить глав. Не пугать людей. Не настраивать против себя. Но они не виделись так долго. Так долго, что это отступало на задний план. Вэй Усянь мог бы справиться со всеми ними. Он не чувствовал никакой опасности. А отношение и перешептывания беспокоили его меньше всего. Тем не менее, ссора зашла далеко. Отчасти Вэй Усянь сожалел, что не смог принять беспокойство Цзысюаня. Отчасти ему было стыдно за то, что просьба уйти его задела. Но что-то не позволяло ему прямо сейчас отправиться на поиски и помириться. Возможно, гордость. Возможно, с непривычки. Возможно, от чувства вины. Ведь Цзинь Цзысюань уже сделал первый шаг. Он уже пытался достичь перемирия. Что явно далось ему с трудом. И все равно ведь не получил внятного ответа. Додумался же Вэй Усянь потребовать явиться к нему в женских одеяниях, если тот действительно желает прощения. Всего лишь шутка. На фоне событий немного злобная. Вэй Усянь сам не понимал, чего желал этим добиться. Но добился одного – Цзинь Цзысюань широко распахнул глаза, покраснел от злости и, бросив оскорбления, спешно удалился в неизвестном направлении. Оставив Вэй Усяня осознавать произошедшее и медленно катиться в пучину самопорицания. – Цзян Чэн, я пойду. Тут слишком душно, – с этими словами он, не дожидаясь ответа, спокойно встал и отправился на выход, игнорируя раздраженный шепот позади. Тревога его не отпускала. Чувство, будто он в раз испортил все, чего они оба так долго добивались. Они ссорились и раньше. Но впервые он чувствовал такую вину перед ним. И раздражение – на самого себя. На всю эту ситуацию. Ему действительно порой следовало думать прежде, чем действовать. Сгущались сумерки. Возвращаться в покои желания не было. Но и гулять по резиденции в его положении далеко не лучший вариант. Позади раздавался смех множества голосов, и тянуло удалиться от зала как можно дальше. Рядом промелькнула тень. И не успел Вэй Усянь среагировать, как его схватили за руку и поволокли в сторону уже такого знакомого сада. И тревога его отпустила. Он достаточно хорошо знал держащую его ладонь, чтобы мгновенно успокоиться. И пусть человек бежал по теневой стороне, а Луна спряталась в облаках, он, наконец, смог выдохнуть. Цзинь Цзысюань от него не отказался. Но ничего не комментировал. Лишь молча вел за собой, петляя средь лабиринта высоких кустов. Пока в итоге не остановился перед какой-то беседкой. И когда он повернулся, время словно на мгновение остановилось. Эти одежды не были его повседневным одеянием. Женское... женские одеяния цвета золота. Пояс обхватывал талию, и впервые Вэй Усянь поймал себя на мысли, что она куда тоньше, чем он думал. Цзысюань нервно теребил рукава, а после сложил их на груди, то ли стараясь придать себе более строгий вид, то ли закрываясь от пристального взгляда серых глаз. Волосы его были аккуратно уложены и даже собраны в красивый пучок, а лицо украшал легкий макияж. Но эти пунцовые щеки явно были настоящими. Щеки.. нет, если присмотреться, все лицо его горело, но он продолжал хмурить брови, упорно не желая смотреть на того, ради кого он все это устроил. И молчал. Молчали оба. Цзинь Цзысюань телосложением уже давно ни на грамм не был похож на девушку. Будь это все еще юнец, прибывший на обучение в Облачные Глубины, при старательном подходе его еще можно было принарядить как вполне симпатичную юную деву. Но сейчас перед Вэй Усянем стоял мужчина. Прошедший через войну. Окрепший достаточно, чтобы теперь женские одежды висели на нем не сказать что красиво и совершенно не к месту. А макияж уже не мог вернуть ему былую детскую смазливость. Но отчего-то, просто смотря на него такого, совершенно не величественного, неловкого и каждой клеточкой тела смущенного, Вэй Усянь чувствовал, что прекраснее этой картины не видел ничего. Потому что этот дурак пошел на подобную глупость. Ухватился даже за шутку и заставил себя. Сбросил с себя свои павлиньи перья на один вечер. Ради него. Все ради него и ради их примирения. И он был заворожен этой красотой. Цзинь Цзысюань первый издал тяжелый вздох. – Вэй Ин, я эту клоунаду устроил, надеясь услышать с твоей стороны хотя бы слова премире... эй! Его весьма бесцеремонно схватили за руку и поволокли к центральному выходу из сада. – Думаю, ближайшее время все будут отмечать. Так что никто не помешает, – с каким-то удивительным воодушевлением через плечо бросил Вэй Усянь, уже едва не переходя на бег. – Не помешает? Куда ты меня ведешь? – В твои покои. – В мои... Что?!