Павлины и кролики

Цзинь Цзысюань стал пропадать из резиденции все чаще. Но его отца это мало беспокоило. Сын уже вырос – где ошиваться было его правом. Свободный от помолвки, он мог выбрать любой путь самосовершенствования и также решать, куда склонит его жизненный путь. Сейчас, когда Вэй Усянь, избравший темный путь, стал главной проблемой каждого ордена Поднебесной, существовал в одном с ними мире, Цзинь Гуаншань мог с чистой совестью позволить себе дать своему наследнику волю: сбегает он на свидания или же спускает деньги на дев из публичных домов – ему, на самом деле, было просто наплевать. Говоря о Вэй Усяне – этот выродок, укрывшийся под крылом ордена Юньмэн Цзян, по последним сведениям зачастил ошиваться вблизи территории Ланьлин. И главе ордена это не нравилось. Это было не просто так – он прекрасно это осознавал, и то, что это отродье, очевидно, вынюхивало что-то, тревожило его куда сильнее, чем похождения блудного сына. Супруга продолжала пилить его – иначе это никак не назвать. Требовала запретить Цзысюаню покидать резиденцию в столь напряженное время. Требовала усилить защиту. Требовала не лезть на рожон и не ввязываться в войну с орденом Юньмэн Цзян. Требовала, требовала, требовала... И все, что ему оставалось, это вечерами покидать Башню Кои и уединяться в саду. Цзинь Гуаншаня не интересовала красота цветов – он был равнодушен. Но здесь, куда редко кто захаживал и тем более никогда не бродил до самого сердца сада в страхе заблудиться, он, наконец, мог вздохнуть полной грудью и позволить себе предаться размышлениям о нынешнем положении дел. – Подожди! Мужчина резко остановился посреди сада и обернулся. Никого. Не похоже, что кого-то звали. Голос был больше похож на громкий шепот. Гуаншань бесшумно сложил веер и осторожно шагнул глубже в кустарники, туда, откуда, как ему показалось, он раздался. Сумерки постепенно сгущались, и когда мужчина обошел очередную стену высоких кустов, ему предстала картина. На маленькой полянке, скрытой от глаз за кольцом пузыреплодника, стояла невысокая яблоня. А под ней сидели двое в черно-золотом ворохе одежд и... целовались. Цзинь Гуаншань от неожиданности осторожно отступил назад. Застать своего сына в объятиях того, кто являлся позором для всего Китая – удивительная находка. Вэй Усянь мягко сжимал чужое плечо, притягивая к себе. Они целовались медленно, неторопливо, почти целомудренно, одними губами касаясь друг друга, и морщинки на лбу Цзысюаня постепенно разгладились, а ладонь, упирающаяся в грудь темного заклинателя, немного неуверенно скользнула вверх и легла на шею. В неожиданно оглушающей тишине был отчетливо слышен ворох одежд, когда они, сидящие под деревом вплотную, осторожно ерзали на траве, прижимаясь друг к другу ближе. Поцелуй становился более пылким, и когда ладонь Вэй Усяня осторожно с плеча опустилась на поясницу, раздался шумный вдох. По коже Гуаншаня пробежал мороз. – Мы всего-то неделю не виделись, – с тихой усмешкой проворковал темный заклинатель, самыми кончиками пальцев нежно массируя спину, – а ты так быстро завелся. – Заткнись, – тяжело выдохнул Цзысюань, зажмурив глаза и резко отвернув голову, когда к нему вновь потянулись за поцелуем. Губы мазнули по его щеке. – «Всего-то неделю»? Нет, целую чертову неделю. – Я не мог прийти раньше, – примирительно прошептал Вэй Усянь, даже не пытаясь скрыть насмешливые нотки. – Цзян Чэну сейчас нужна помощь. – Заткнись, – повторил Цзысюань на сей раз небрежно и внезапно приподнялся, усаживаясь на чужих коленях и прижимая мужчину к стволу яблони, сразу вовлекая в новый поцелуй. Жадный, упоенный, не похожий на предыдущий – так сплетаются лишь сгорающие от страсти люди. Вэй Усянь обнял его, ладони с трепетной медлительностью скользнули с талии на бедра, и под его прикосновениями Цзысюань бездумно прогнулся в спине, прижимаясь к чужому телу. Цзинь Гуаншань не выдержал и закрыл глаза — тогда стало только хуже. Тихий шорох одежд под жмущимися друг к другу телами, влажные звуки поцелуя, смешанные с хриплым и рваным дыханием, и дразнящий шепот, заглушаемый несдержанными стонами, доносились до него отчетливее. Он желал понять лишь одно: с какими намерениями Вэй Усянь совратил его сына — из холодного расчета, или же он в самом деле был столь слеп все эти годы, что не заметил, какую подоплеку имели их отношения. Но сейчас все, чего он желал – немедленно покинуть этот порочный уголок и как можно скорее отмыться от увиденного. Плюнув на все свои подозрения, он вновь поднял веки, намеренный сию секунду развернуться и уйти. Но смог лишь пораженно застыть. Вэй Усянь смотрел на него. Сидящий спиной к отцу Цзысюань слабо постанывал под осыпающими его шею пылкими касаниями губ, отчаянно пальцами цепляясь за черные одежды на широкой груди. И не мог видеть, как нежность и теплота серых глаз сменились алым холодом. Это длилось пару секунд. И зрительный контакт пропал мгновенно, стоило заклинателю вскинуть руку с заряженной темной энергией. Гуаншань скрылся из виду. – В чем дело? – выдохнул Цзысюань, отстраняясь и пытаясь заглянуть в лицо. Вэй Усянь моргнул и мягко улыбнулся. – Ничего. Просто показалось, что крыса пробежала. – Крыса? – недоверчиво переспросил тот и вновь нахмурился. – Они не водятся в этом саду. Тут вообще никого, кроме пары декоративных птиц, нет. Я уже не говорю о живо... Вэй Ин! Его молча опрокинули на траву, и забравшиеся под золотые одеяния холодные ладони мгновенно вытеснили из головы все пустые подозрения. – Не беспокойся, она нас больше не потревожит.