***
По пути в аэропорт, в самом аэропорту, в самолете, Коля постоянно смотрел в окно. Спать не хотелось, хотя его и подняли очень рано. Не было того грустного чувства, которое Коля обычно испытывал, уезжая из дома. Было ожидание, что разливалось по всему телу тягучей карамелью и задевала все нервы, натягивала. Было страшно. Страшно волнительно. В голове то и дело всплывал Бэррон. Коля ужасно соскучился, колени трясутся от того, насколько сильно Коле хочется обратно. Никогда, он больше никогда не будет так срываться на нем, дни без Бэррона оказались просто адом, ночи без Бэррона неспокойные, сны без Бэррона не снятся, жизнь без Бэррона не жизнь, а существование. Коля совершенно игнорировал красивые виды из окна самолета, ему просто хотелось, чтобы тот летел быстрее, чтобы время шло быстрее, чтобы часы до пересадки шли быстрее. Коля хочет к Бэррону. Он хочет, чтобы Бэррон был первым, кого Коля увидит, когда приедет обратно. Коля хочет обнять его так сильно, чтобы руки свело, чтобы Бэррон почувствовал то, как сильно Коля по нему скучал и как он сожалеет о том, что оставил его одного. Три дня вдали друг от друга показались бесконечностью. Поездка пролетела мимо Коли, но как только он выходит из аэропорта, вдыхая холодный американский воздух, он понимает—все. Он в штатах. Он приехал. Он наконец-то тут. Коля по-ребячьи радуется, рассматривая сверкающие здания вокруг и какие-то вывески, швыряет свою сумку в личное такси и залезает в него сам. Сердце бьется как ненормальное. Осталось совсем чуть-чуть, совсем немного. Коля не может сидеть на месте. Радость заполняет все естество и бьет из всех щелей. Коля бы расплакался от счастья, но это слишком. Приятная музыка ласкает уши, а Коля слышит полюбившуюся ему американскую речь и не может скрыть счастливой улыбки. Он дома? Он дома. Машина трогается с места после того, как Коля называет адрес, написанный на раскрытой бумажке. Коля прижимает ту к груди, когда видит отцовский почерк и ровно выведенные буквы. «Удачной дороги.» Коля откидывает голову назад и глупо улыбается. Время перестало существовать, оно не важно, когда Коля здесь. Сейчас у парня в голове лишь подарок отца и скорая встреча с Бэрроном. И первое, и второе неизбежное и это радует только сильнее. Коля счастлив. Небо—охуенное. Коля с детским восторгом наблюдает за тем, как темно-синее ночное небо разрезают густые светло-серые облака с яркой оранжево-красной полоской горизонта. У Коли спирает дыхание от этой картины. Он бы сфоткал, но телефон валяется где-то на переднем сиденье и заряжается, а отрываться от окна не хочется. Поэтому Коля старается увидеть как можно больше, запечатлеть эту картину у себя в голове и еще долго-долго вспоминать ее. От разглядывания неба и периодических восхищенных вздохов Колю отрывает резкая остановка и короткое: «приехали». Лукашенко сначала не понимает о чем речь, а после берет телефон и выходит из машины. На улице не холодно, скорее зябко, Коля ежится, вздрагивая всем телом, когда ветер забирается ему под кофту, охлаждая пыл белоруса. Перед Колей предстает невысокое здание, из которого выходит человек. Подойдя ближе, Коля в нем признает какого-то парня, которого никогда в жизни раньше не видел и вряд ли еще увидит когда-нибудь. Хоккеист уже хочет поздороваться, но его ошарашивают, коротко усмехаясь. —Привет, —совершенно чистая русская речь сбивает с толку, поэтому Коля ничего не отвечает, —пойдем, —парень машет рукой и Коля, словно заколдованный, следует за ним внутрь здания. Внутри оказывается небольшой темный коридор, который ведет в довольно просторную комнату с непривычно ярким освещением. Коля жмурится, давая глазам привыкнуть, а после встает как вкопанный, когда ведет глазами по стенам, рассматривая их содержимое. Внизу живота крутит от подступающего волнения, а ноги так и хотят подойти поближе и рассмотреть вывешенное оружие со всех сторон. Коля останавливает свой взгляд на винтовках, сглатывает слюну и делает шаг. Кровь словно закипела. Коля подходит ближе, рассматривая крупнокалиберную Barrett M82 со всех сторон, стараясь запомнить каждый ее миллиметр. Руки так и тянутся, но Лукашенко одергивает себя и лишь смотрит сияющими глазами, слыша гулкое сердцебиение где-то у себя в голове. Ему пытаются объяснить где что лежит, стоит и находится, но Коля проходит мимо АК-55, цепляясь за него взглядом, после чего оборачивается на парня, что рассказывал ему совершенно очевидные вещи и смотрит так грозно, что поток слов вмиг прекращается. —Я знаю, —довольно грубо отвечает белорус, заставляя парня заткнуться и дать ему самому рассматривать винтовки. Коля не вчера на свет родился. И с оружием он на самое близкое «ты». Лукашенко гулко сглатывает, когда на глаза попадается Diemaco C7. Коля подносит ладонь к автомату, невесомо проводя вдоль него. Пальцы дрожат от переизбытка адреналина в крови, но это так чертовски невероятно. Белорус оборачивается на стоящего в дверях парня, что молчит и, кажется, больше не собирается говорить, пока его не спросят. Молчаливый вопрос в глазах хоккеиста был понят, но в ответ лишь коротко мотают головой. —Вам туда, —и кивает в сторону другого зала с, кажется, пистолетами. Коля разочарованно вздыхает. Он, конечно, предполагал, что любимую игрушку ему вряд ли разрешат, но все же крохотная надежда сидела и теплилась в груди. Уж очень Коля по-особенному относится к винтовкам. Ну, видимо ничего не поделаешь. К тому же в голове всплывают слова отца о самозащите. Винтовка, конечно, тоже подходит, да и выглядит куда эффектнее и эффективнее, но. Но прятать ее будет раз в сто сложнее, чем обычный пистолет. С горечью вздохнув и в последний раз осмотрев витрины с винтовками, Коля кивает парню, и они идут в соседний зал. Тот оказывается чуть меньше по ширине и длиннее, чем зал с винтовками. Коле на глаза попадается небезызвестный ему USP и хоккеист думает, что, может быть не все так плохо, как казалось. Глаза разбегаются из-за большого количества оружия и Коле начинает казаться, что у него кружится голова. Время снова начинает течь в обычном темпе, а сердцебиение нормализуется. Пистолеты Колю волнуют не так сильно, как винтовки. Вздохнув и смирившись с тем, из чего ему придется выбирать, хоккеист начинает всматриваться в вывешенные модели. Брови с интересом дергаются вверх, Коля замечает SIG Sauer P226 и вот уже готов был остановиться на нем, ибо белорус не видел смысла долго выбирать, но краем глаза его к себе заманивает Баретта 92FS и Лукашенко понимает—вот оно. Коля поворачивается и уведомляет парня о том, что он свой выбор сделал. Следует короткий кивок, а в следующий момент Коля уже ощущает у себя в руках немногочисленный вес уже собственного оружия. Лукашенко сглатывает ком в горле. Это он сейчас с ним на территорию университета поедет? У белоруса интересуются, будет ли он брать дополнительные патроны, Коля спрашивает заполнен ли магазин сейчас и, получив утвердительный ответ, отказывается. Он не думает, что вообще будет пользоваться отцовским подарком, так что ему хватит и тех патронов, что имеются внутри, не больше. Они выходят из здания так же вдвоем, напоследок Коля все же бросает томный взгляд на винтовки, но ему приходится смириться со своей судьбой. Такси все еще стоит на улице, Колю выпроваживают и, не прощаясь, наглухо захлопывают массивную железную дверь. На улице Коля остается совершенно один, если не считать птиц, что только-только начали просыпаться. Лукашенко садится обратно в машину и тут же пихает пистолет в сумку, засовывая тот как можно глубже. Нужно будет подумать над местом хранения, чтобы не попадался на глаза и не было возможности у кого-либо еще его найти. А то Коля уже представляет себе малость охуевшее лицо Уокера, когда тот найдет Колину игрушку. Белорус нервно усмехается и просит водителя трогаться. Ладно, об этом он подумает позже, сейчас у него есть дело куда поважнее, чем думать над сокрытием подарка.***
Коля то и дело поглядывал на свою сумку, пока машина мчалась по заполняющимся со временем улицам Пенсильвании, все время сворачивая и перестраиваясь. Когда где-то вдалеке проглядываются фасады библиотечного здания, а после меж деревьев Коля узнает черты главного учебного здания, воздух покидает легкие, а волнение оккупирует все сознание, не давая мыслить рационально. Лукашенко осознает, что он будет на территории уже совсем скоро, поэтому берет мобильник и пишет единственному человеку, которому может сейчас написать Kolya: скинь расписание занятий. Никита проклинает человека, который каким-то хером решил, что он может писать ему когда вздумается, а потом берет телефон и чуть не падает с кровати. Стивенсон на соседней койке во сне посылает его, кажется, нахуй, а Никита тут же нажимает на иконку телефона и набирает эту суку белорусскую, подрываясь с места. Коля усмехается, вызов сбрасывает и еще раз пересылает свое сообщение. Nikita:ты гандон ты в курсе вообще? Nikita: возьми трубку я хочу наорать на тебя Kolya: теперь точно не возьму Nikita: урод ты бы хоть меня предупредил Nikita: если что, то у тебя были траблы с документами Nikita: это так, если до тебя будут докапываться Коля коротко улыбается в телефон. Никита отличный друг. Nikita: предупреждай в следующий раз Nikita: мы пиздец волновались Kolya: прости Следующим сообщением следует скрин расписания. Nikita: сегодня кстати тренировка))))) Nikita: и если ты не придешь тебе пиздец)))))) Kolya: ок Nikita: ты где там? Машина останавливается практически у ворот, а Коля с плохо скрываемой тревогой оглядывается по сторонам, выходя из такси. Kolya: не близко. Nikita: ладно, просто вернись до тренировки Nikita: я дальше спать, а то на балконе пиздец холодно. Мэтт с утра орать будет, что замерз Kolya: Мэтт и без этого будет орать Nikita: тоже верно На этом их короткий диалог заканчивается, а Никита выходит из сети. Коля отпускает водителя и еще некоторое время мнется у ворот, не решаясь зайти. Идти в кампус не очень хочется, а Бэррон, скорее всего, еще спит, все-таки еще очень и очень рано. Лукашенко вздыхает, делает шаг и оказывается на территории. Сумка не тяжелая вообще, но ее внутренность не дает белорусу покоя. Коля сменил симку еще по приезду в аэропорт, поэтому сейчас до него дошли сообщения, которые парень не видел до этого. Или которые он, непонятно как, увидеть не смог. Мессенджер буквально забит вопросами и угрозами от Марка. Уокер пишет, что Коля самый что ни на есть настоящий мудак и что по приезду, первым делом от Марка он получит не «добро пожаловать» а клюшкой в лоб. Коля смеется, но это скорее нервное, потому что ему кажется, что эти слова написаны были не просто так. Марк бы не стал так наезжать на него за то, что он просто уехал. Тут, скорее всего, что-то другое. И Коля понимает, что именно, когда следующим идет диалог с Бэрроном. От парня всего одно сообщение, но прочитав его, у Коли все естество ломается. Кажется, все очень плохо.***
Бэррону кажется, что он окончательно поехал кукухой. Потому что он видит Колю. Самого настоящего, выходящего из машины и что-то печатающего в телефоне. У Бэррона сердце сжимается до микроскопических частиц и болит так сильно, что он начинает дрожать всем телом. Это не правда. Этого просто не может быть. Не может. Или может? Или Коля правда приехал? Он вернулся? Правда вернулся? Бэррон, не помня себя, залетает в комнату, надевая первую попавшуюся под руки толстовку, пихает холодные босые ноги в какие-то шлепки, повидавшие в этой жизни буквально все, и вылетает из комнаты со скоростью света, хлопая дверью с такой силой, что, кажется, перебудил половину этажа. Вахтерша внизу останавливает парня, но Бэррон даже не смотрит на нее, даже не слышит и не хочет внимать ее словам. Бэррон хочет к Коле. Сейчас. Прямо сейчас. Если он не дотронется, если не убедится, что это реальность, он сломается, он умрет, он перестанет чувствовать. Ему нужен Коля. Сейчас. Немедленно. Сию секунду. Бэррон с силой выдергивает свою руку из крепкого захвата женщины и пихает входную дверь. Холодный ветер обдувает щеки, но это не помогает. Не помогает, потому что ничто не способно охладить тот пожар, что разбушевался у Трампа внутри. Он не умеет бегать, но сейчас он бежит со всех ног. И если это окажется неправдой, если это лишь больное воображение Бэррона, то ему стоит прямо сейчас провалиться на месте и пропасть пропадом. Потому что без Коли ничего не имеет смысл. У Бэррона жжет горло и давит в груди. Он готов выплюнуть свои легкие прямо сейчас, он чувствует, как теряет сознание от недосыпа и слишком большого выработка адреналина в крови. Он готов прямо сейчас зарыдать во все горло, но он бросается Коле на шею и сбивает белоруса с ног, чувствуя ответное тепло и как его, наконец, обнимают крепкие руки хоккеиста, которых Бэррону так не хватало. Трамп со всей силой обнимает парня, боясь, что если он разожмет объятие, то Коля исчезнет навсегда, а Лукашенко прижимает к себе всего дрожащего парня и понимает, что обычного «соскучился» явно не хватает, чтобы описать всю ту гамму чувств, бушующих сейчас внутри. Бэррон холодный. Очень холодный. Даже слишком. Он с такой несвойственной ему силой обнимает Колю, что последнему становится трудно дышать. Но он не смеет сказать ему об этом. Потому что сам готов сжать Бэррона с такой же силой. —Мы на улице, —хрипит Лукашенко, все же поняв, что если они так и продолжат сидеть тут, то их могут увидеть, а это не есть хорошо. —Это правда ты, —хоккеиста передергивает всего от того, насколько тихо и отчаянно это было сказано. Бэррон находится на гране и только Коля может сейчас взять и вытянуть его из этого состояния. И именно это он и делает, потому что это Бэррон. Просто потому что это его Бэррон. —Конечно я, —мягко произносит белорус, зарывая пятерню во взлохмаченные светлые волосы. Как он и думал, ничто не сравнится с Бэрроном. Бэррон особенный. Самый мягкий и самый приятный. Самый-самый, —я скучал, котенок, —Бэррон в шоке отрывается от парня и не менее шокированными глазами смотрит на Колю в ответ. —Что? —Бэррон вот-вот заплачет. Все, что творилось внутри, все загоны и переживания, их всех будто одной фразой взяли и скинули в яму, освободив, все-таки, то самое крохотное чувство, уже не надеявшееся на спасение. —Я соскучился, —нежно произносит Лукашенко, а после совсем легко улыбается, стирая покатившиеся по щекам горячие дорожки, —ну Бэррон, —Коля несильно стукается лбом о лоб Бэррона, поднимаясь на ноги вместе с ним. Дрожь во всем теле не проходит, Бэррон все так же держится за белоруса и не может поверить ни своим глазам, ни тем более ушам. —Я не понимаю, что происходит, —сквозь слезы, срывающимся голосом, шепчет он. Коля тянет парня за подол толстовки на себя и крепко обнимает, утыкаясь Бэррону в макушку. —Прости, что оставил тебя, —в ответ лишь приглушенный всхлип, разрывающий сердце белоруса напополам, —прости меня, —Коля прикрывает глаза и как можно сильнее сжимает Бэррона в своих руках. Сомнений насчет того стоит ли оставаться у парня больше нет. Коля должен нести ответственность за то, что довел своего любимого до такого состояния. Белорус как можно мягче спрашивает у Бэррона, могут ли они сейчас пойти к нему, на что парень усердно кивает головой, но просит постоять так еще немного. Бэррон очень, очень-очень холодный и Коля приложит все усилия, чтобы согреть его. Он целует Бэррона в висок, одними губами произнося: «конечно», после чего тяжело вздыхает, чувствуя, как с каждой секундой собственная кофта сыреет в районе плеча. Когда Трамп более-менее успокаивается и уже не так сильно сжимает Колину кофту, Лукашенко как можно осторожнее отстраняет парня от себя, вытирая красные от холода, мокрые щеки. Он конечно же замечает впалые глаза и глубокие синяки под ними, но решает не спрашивать об этом. Что бы не произошло—сейчас все хорошо, сейчас они вместе и больше Коля не позволит Бэррону доводить себя до такого состояния. Бэррон послушно ждет, пока Коля закончит, прикрыв глаза, а после разлепляет слипшиеся от слез ресницы и рвано вздыхает, когда понимает, что Коля действительно здесь, прямо сейчас, рядом с ним. Белорус улыбается ему, гладит по волосам и кивает в сторону кампуса. Лукашенко отходит всего на сантиметр и то для того, чтобы поднять свою сумку, которая слетела с его плеча в тот момент, когда Бэррон налетел на парня, а Трамп уже хватается за него, словно он собрался опять уходить. Коля треплет Бэррона по волосам, ежась от того, насколько мертвенно ледяные у парня руки. Бэррон крепко держится за Колино запястье и гулко сглатывает. Он понимает, конечно он понимает, что они не могут пойти держась за руки, но. Но Бэррон с такой мольбой в глазах смотрит на Колю. Отказать просто невозможно. Но Коля был бы не Колей, если бы не мог невозможного. —Иди первым, —просит Бэррон, а Коля даже не спорит. У Бэррона все еще не умещается в голове тот факт, что Коля приехал, он все еще не до конца верит в это. И поэтому, пока белорус совершенно расслабленным шагом идет ко входу в кампус первокурсников, Бэррон прожигает его спину взглядом, сдерживаясь, чтобы не накинуться на него вновь. Его Коля действительно снова с ним? Невероятно. И хотя сначала Коля шел первее, в здание первым заходил Бэррон, поскольку именно Трампу придется объяснять, что тут делает третьекурсник Лукашенко. Опять. Бэррон толкает дверь и тут же встречается взглядом с уставшей женщиной, которая угрюмо покосилась сначала на Колю, а после вернула ничего не означающий взгляд на Бэррона. —Что на этот раз? —тяжело вздохнув, спрашивает она, делая звук в телевизоре потише. И только после этого Коля вспоминает, что не придумал никакой отговорки для того, чтобы остаться у Бэррона. —У него нет ключей, —вздыхает Бэррон, —к тому же уже поздно, —пауза,—он может переночевать у меня? —Колю буквально шокирует то, с какой спокойной интонацией разговаривает Бэррон. А совсем недавно обливался слезами у Коли на плече. Лукашенко ощущает повисшее напряжение в воздухе и уже хочет было вставить что-нибудь свое, дабы не одному Бэррону отдуваться, как женщина пожимает плечами и совсем негрозно фыркает. —Смотри у меня, Бейкер, —Бэррон оборачивается на Колю и дергает уголком губ. —Пойдем. Они поднимаются по лестнице, но из-за того, что Бэррон не спал эту ночь, да и в принципе организм находился в стрессе, Трампу приходится держаться еще и за Колю. Благо вахтерше совершенно нет дела до парней и еще слишком рано для того, чтобы первокурсники начали вылезать из своих комнат. Скорее всего, сейчас не спят только три человека. Завсегдатая женщина, Коля и Бэррон. Лукашенко видит, что Бэррону становится как-то не очень хорошо: и без того бледное лицо становится чуть ли не в цвет потолочной побелки, а руки неестественно дрожат. Смотреть на все это не то, чтобы тяжело, просто-напросто больно. Коля вздыхает, закидывает съезжающую с плеча сумку обратно и дергает Бэррона, что стоял всего на ступеньку выше, на себя. Трамп от неожиданности вздрагивает и хватается за плечи хоккеиста. Это даже к лучшему, Коля в одно мгновение подхватывает парня под бедра, ощущая, как усилилась хватка на собственных плечах. Бэррон вцепляется в него руками и ногами, но вместо того, чтобы замолчать и дать себя спокойно отнести, он возмущенно шипит практически на самое ухо: —Что ты делаешь? —и тут же следом, —поставь меня, я тяжелый, —Коля в ответ усмехается. Да какой он тяжелый, у него баул хоккейный и то тяжелее. На не очень убедительное возмущение Коля ничего не отвечает, толкает легкую дверь ногой и проходит на этаж. Бэррон все еще практически обидчиво сопит куда-то белорусу в шею, вызывая лишь табун мурашек и легкую улыбку. Коле этого не хватало. Бэррона даже отпускать не приходится. Трамп толкает рукой дверь в комнату, и та с легкостью поддается. Коля с немым вопросом в глазах смотрит на все это действие, но его лишь крепче обнимают и становится все понятно. Ну и как вообще можно быть настолько милым? Бэррон вообще понимает, что делает с Колей такими вот действиями? Сумка с вещами падает куда-то на пол и остается забытой на ближайшие часы. Коле с огромным усилием стоит оторвать от себя Бэррона, но слава богу всего на секунду. Белорус садится на кровать и притягивает парня к себе. Бэррон все еще холодный и кажется до Коли начинает доходить почему именно. Приоткрытый балкон сразу привлекает к себе внимание, а холодный осенний ветер уже вовсю гуляет по комнате, ничего не стесняясь. Пока Бэррон укладывался Коле в руки и отогревался, хоккеист осматривал его комнату. Вроде ничего не изменилось, ну то есть вообще, словно Бэррон тут и не жил, если не считать несколько брошенных бумаг на столе, где так же лежат открытые тетради и несколько карандашей. Бэррон вздрагивает всем телом, жмется еще ближе и довольно мурчит, а Коля замечает следы от карандаша на тонких пальцах. Так Бэррон, получается, рисовал. Интересно что именно. Если подумать и учесть то, с каким рвением парень на него набросился и как Бэррон выглядит в принципе, догадаться не сложно, но Коля предпочитает даже в мыслях делать вид, что не понимает. А то и правда как-то неловко и совестливо становится. Комната промерзла абсолютно вся, но что-то Лукашенко подсказывает, что, если он предложит закрыть балкон, Бэррон его просто-напросто не отпустит. Он и сам не очень хочет его отпускать, но становится реально холодно. —Я закрою балкон, —словно прочитав мысли парня, Бэррон нехотя выпутывается из Колиных рук и шлепает закрывать балкон. На секунду он пропадает, а возвращается уже с альбомом в руках, который тут же летит куда-то на стол, а Бэррон обратно к Коле. Трамп ластится, словно кот, тычется Коле в щеку холодным носом и рвано дышит. Он до сих пор не может поверить в то, что Коля сейчас с ним. Не его больная фантазия, не сон, точно не сон, во сне не может быть так тепло, даже жарко от обычных прикосновений, а самый настоящий Коля. Лукашенко перебирает длинные пушистые волосы, проводит кончиком носа вдоль шеи, покрываясь мурашками от тихих вздохов Бэррона из-за таких незамысловатых действий. —Что с тобой случилось? —на грани слышимости спрашивает хоккеист, оставляя легкий поцелуй на бледной ключице. Бэррон не понимает вопроса, мычит в ответ и чуть ежится. Коля непривычно нежный сейчас. Бэррону нравится. Очень, очень сильно. Как и сам Коля, —что с тобой? —Бэррон чувствует теплые, чуть суховатые ладони, что переплетают пальцы Трампа с собственными, и глубоко выдыхает. —Все хорошо, —тихо отвечает парень, —теперь все хорошо, —контраст температур между их ладонями такой сильный и в то же время такой правильный, что Бэррону не хочется сейчас думать о чем-то плохом, —теперь все будет хорошо, —короткая усмешка белоруса выбивает Бэррона из колеи вовсе. Трамп смеется, оглядываясь назад на хоккеиста, —правда? —Конечно, —кивает Коля, —все будет хорошо, — несмотря на то, что Колю до сих пор беспокоит состояние Бэррона, он не будет наседать на него. Он явно сейчас не собирается ничего рассказывать о том, как ему тут было одному. Лукашенко, конечно, и без этого видит, что все было не радужно, но хотелось бы объяснений. Ладно, не сегодня, так завтра. Бэррон прав—сейчас все хорошо, а это самое главное. Они практически не разговаривают—это излишне. Коля все никак не может оторваться от волос Трампа, от его шеи. Бэррон, уже теплый, покрывается мурашками каждый раз, когда белорус как бы невзначай оставляет на нем поцелуи-бабочки. В руках у Коли тепло, даже жарко, и это точно не от толстовки, в которой Трамп сейчас, та просто физически не может нагреваться так сильно. Бэррона обнимают, как самую дорогую сердцу мягкую игрушку, отпускать которую не хочется даже во сне, а Трампу только в радость. Чувствовать себя нужным, любимым, знать, что по тебе скучали так же сильно—бесценно. Положение меняется, когда Бэррон чувствует, как его веки начинают тяжелеть. Спать не хочется, но Бэррон бы с удовольствием посопел минут двадцать Коле в плечо. Только вот он боится, что двадцати минут будет недостаточно. Бэррон вообще сомневается, что в ближайшее время ему будет достаточно Коли. Разве что Лукашенко будет находится с ним двадцать четыре часа в сутки. Тогда может быть. Но этого, увы и ах, не произойдет. Бэррон чуть приподнимается на локтях, принимая более удобную позу, после чего кладет голову хоккеисту на грудь и слышит, как у того бьется сердце. Быстро и громко. Очень громко. Бэррон смеется, обнимает парня и трется щекой об его кофту. Коля гладит Бэррона по волосам и чувствует, как с каждой секундой, проведенной вместе, вся усталость с полета сходит на нет. Бэррон и правда творит чудеса. —Мне до сих пор не верится, —Бэррон бубнит куда-то Коле в грудь из-за чего по всему телу проходятся приятные вибрации. Лукашенко перебирает пальцами высветленные пряди и спрашивает: —Ты о чем? —голоса приглушенные и, наверное, еще и за счет этого обстановка кажется такой…спокойной? Не хочется ни тона повышать, ни делать резких движений, хочется вслушиваться в тихий, мелодичный, немного усталый, голос и обниматься. Много-много обниматься. —Не могу поверить, что ты и правда тут, —Бэррон тихо ойкает, стоит Коле непроизвольно сжать пальцы в волосах и слегка оттянуть те. Лукашенко чуть приподнимается, из-за чего Бэррону приходится сесть. Трамп оборачивается на парня и уже хочет было спросить в чем дело, как его обхватывают за шею и притягивают к себе, увлекая в короткий, даже практически невинный, поцелуй. Бэррон, вздрогнувшими пальцами, хватается за кофту белоруса и сжимает ее, уже собираясь поддаться вперед, но Коля отстраняется, смотрит прямо в светлые, растерянные глаза напротив и не может сдержать улыбки. —А теперь? —с ноткой игривости спрашивает хоккеист. Рука все еще находится на шее Трампа из-за чего последнему кажется, что он весь горит. Особенно в тех местах, где Коля касается его. Бэррон неловко отводит взгляд, не в силах скрыть то, насколько сильно он счастлив. Парень льнет обратно в любимое объятие и мурчит в самое ухо. —Ну даже не знаю, —тянет Бэррон, тут же получая звонкий чмок в заалевшую щеку. Трамп называет Колю дураком и прячет лицо в ладонях, а Коля как можно крепче обнимает Бэррона, который каким-то образом помещается в его руки, свернувшегося в комочек, и все никак не может нарадоваться тому, что он наконец-таки снова может вот так вот дразнить своего котенка. Совершенно не вовремя Коля вспоминает слова Никиты о предстоящей тренировке. Вещей с собой нет, а Марк даже не в курсе того, что Коля приехал, а это значит, что друг вряд ли захватит его баул вместе со своим. Бэррон замечает, что Коля о чем-то задумался, поэтому слегка дергает его ладонь и спрашивает. Ответ, правда, ни его, ни Лукашенко, если быть честным, не устраивает. —Мне, наверное, придется уйти, —Бэррон ничего не отвечает, отворачивается и ждет, пока Коля ему все объяснит. Но Коля молчит. —Почему? —почему-то шепотом спрашивает Трамп, словно если он повысит голос, то белорус поймет в каком он сейчас находится состоянии. Как будто он и без этого не понимает, —ты ведь можешь остаться, —Коля тяжело вздыхает. Конечно может, боже, да все что угодно, лишь бы голос Бэррона не был таким убитым, но. Но тренировка. И его вещи. Чаши весов в голове сейчас находятся на равных позициях и это так утомляет. Честно, у Коли нет ни единого аргумента, чтобы сейчас оставлять Бэррона и идти в свою комнату, но. Но, опять-таки, тренировка. Ее Коля пропустить не может и не хочет. И уходить он не хочет. Блин. Почему нельзя разорваться на две части и оставить одну тут, а другой пойти в комнату. От совершенно абсурдных мыслей Колю отвлекает тихий, совсем слабый и такой грустный вздох, что у Коля сердце болезненно сжимается, —ладно, —Бэррон внезапно выпутывается из рук хоккеиста и встает с постели, поправляя взъерошенные волосы. Коля остается сидеть на своем месте, чувствуя себя каким-то предателем, —все равно у меня сегодня рано пары, —Трамп чем-то двигает на своем столе, перебирая какие-то тетради, отставляя их в сторону, кладя альбом в самый низ. Лукашенко встает, подходит к парню и обнимает его со спины, искренне прося прощение за все это, —ничего, я понимаю, —усмехается Бэррон, —мне достаточно знать, что ты тут и что все хорошо, —объятие становится еще крепче, потому что, кажется, Коля не заслуживает Бэррона. Он слишком со многим смиряется, не получая ничего взамен, —увидимся на учебе? —белорус угукает в ответ, ощущая прохладные ладони Бэррона на собственных. Ну вот, теперь Коле еще сильнее не хочется уходить. Парень трется лбом о плечо первокурсника, стискивая его в своих объятиях. Бэррон смеется, разворачивается к Коле и берет лицо белоруса в свои ладони. Коля от прикосновений уходит, но только потому, что еще секунда и никуда он вообще не уйдет. —Я пошел, —сообщает хоккеист, чувствуя острую необходимость сказать об этом вслух, убедить в этом самого себя. Бэррон в ответ лишь хлопает глазами и коротко кивает, ничего не отвечая. Дверь не закрыта, поэтому Бэррон не идет провожать его, так и остается стоять возле своего письменного стола. Коля успевает обернуться еще так раза три, но все же белорус вздыхает и выходит из комнаты, прикрывая дверь. Трамп снимает с себя кофту, которую накинул только для того, чтобы встретить своего парня, оставаясь в одной пижамной футболке, облокачивается на стол и приковывает взгляд к оставленной лежать на полу сумке хоккеиста, о которой он, видимо, забыл. На лице непроизвольно появляется улыбка, Бэррон пожимает плечами, пропуская собственные пряди сквозь пальцы и принимается ждать, поглядывая на дверь, которую закрывать не хочет, да и смысла особого нет.