Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Первым глаза открывает конечно же Лукашенко. Белорус потягивается, приобнимая Бэррона одной рукой. Все как обычно, думает парень, а после взгляд падает на покосившуюся кровать и выбитую дверь ванной комнаты. Ну, не совсем как обычно. Бэррон во сне хмурится и что-то быстро говорит себе под нос, прижимаясь поближе к Коле. Гадать не надо, Бэррон просто замерз, а Коля, наверное, как всегда горячий. Бейкер как кошка зимой, что постоянно греется у батареи. Мило. Хоккеист осторожно выпутывается из некрепкого захвата, кутая Бэррона в одеяло, чтобы тот не проснулся быстро, а то обычно так и происходит—просыпается Коля, а за ним Бэррон, потому что потерял свою грелку. Белорус потягивается и тут же ойкает, спина адски горит, но эта боль теряется на фоне того, что в следующий момент киты в животе дают о себе знать не самым приятным пением. Теперь понятно почему он вообще проснулся. Хоккеист оглядывается по сторонам, надеясь увидеть хоть что-нибудь в чем можно выйти, желательно что-то закрытое. В итоге были найдены какие-то шорты с тапками, а на плечи накинута собственная кофта на молнии, что уже всецело принадлежала Бейкеру. Ткань немного непривычно касается обнаженного тела, спина так вообще жалобно воет, когда ворсинки проезжаются по ранам, но Лукашенко игнорирует это, взъерошивает собственные волосы и, убрав те так, чтобы не выглядывали из-за капюшона и застегнув кофту чуть меньше, чем на половину, белорус решает выйти на охоту, добыть еды в месте, где он никогда не бывал. Коля проходит мимо двери в ванную комнату и останавливается. Берет за ручку, но та печально наклонена и, видимо, не очень настроена на разговор. Белорус закрывает-открывает дверь раза три без особых усилий и понимает, что совсем не помнит как именно это произошло. Или помнит, но пока не хочет вспоминать. Заглянув внутрь Лукашенко замечает все еще сырое одеяло, весь морщится и выходит, прикрывая лишившуюся замка дверь. Кажется, менять придется не только кровать. Выйдя в коридор, белорус оглядывается, неосознанно напрягаясь. Да, он встает рано, буквально раньше всех, не считая Марка, но вдруг среди перваков есть кто-то с таким же талантом. Коля очень надеется, что нет, не очень хочется встречаться с кем-либо, тем более с кем-то незнакомым, кто его знает. А Колю, к его сожалению, знают многие…очень многие. Белорус тяжело вздыхает, начиная двигаться вдоль по коридору. Если он правильно помнит, то проектировка зданий корпусов практически идентична и тут должна быть кухня. Может чуть дальше, чем их, но должна быть. Пока Коля идет, умудряется прислушиваться к тому, что происходит за чужими дверями. Вроде как везде тихо, все спят, время раннее, первый курс научного это вам не третий медицинского. Лукашенко усмехается своим же мыслям, чуть ускоряя шаг. Чем скорее он дойдет до кухни и найдет какой-нибудь завтрак, тем скорее вернется обратно к Бэррону. Сейчас, именно сейчас, не хочется оставлять его одного надолго. Возможно это из-за вчерашнего. Да не возможно, а так и есть. Коля тяжело вздыхает, заворачивает направо и тут же оказывается в кухонном помещении. На глаза попадается чайник, хоккеист думает, что это довольно неплохо. Пока он снимает электронный предмет, думает о том, что произошло вчера, точнее уже сегодня, ночью. Что-то, скорее всего, не очень нормальное, за что Коле будет совсем скоро стыдно, если не что похуже. Чайник заполняется практически на половину, даже немного больше, а до Коли доходит, что он не знает в чем конкретно делать чай. Белорус вздыхает, вспомнив, кажется, пять разных кружек у Бэррона на подоконнике. Придется возвращаться. Бейкер все еще спит, укутанный в одеяло, Коля прикрывает дверь, проходит внутрь и забирает из пяти всего две кружки. Он вряд ли будет чаевничать, но если учитывать то, что у первокурсника залежи кружек, вывод напрашивается сам—он их просто не моет. Лукашенко дергает уголком губ, когда Бэррон во сне меняет позу, ложась на живот. Парень хмурится, мямлит что-то на малопонятном языке, обнимает подушку и проваливается в сон. Коля ловит себя на мысли, что ему в груди давит чувство совести. Он не должен был делать с ним то, что сделал вчера. Коле страшно даже представить последствия всего этого. Чего стоят вчерашние глубокие синие глаза. Хоккеиста всего передергивает, он спешит скорее выйти из комнаты, пока такие мысли окончательно не поглотили его. Лукашенко возвращается на кухню, моет кружки, одну из которых ставит обратно на место, а во вторую кладет пакетик фруктового чая, причем самый последний, поскольку из остального был только противный зеленый, да прокисшая заварка черного, больше, кажется, напоминающая чифир, чем что-то адекватное. Чайник все еще нагревается, вода понемногу пузырится. Коля осматривает кухню, замечая небольшое закрытое окно. Он подходит, берется двумя руками за него и дергает вверх, впуская свежий утренний воздух, практически морозный. Тело покрывается мурашками, особенно те части, что неприкрыты теплой тканью. Коля вздрагивает, вдыхая полной грудью. На территории совсем тихо, раннее-раннее утро, даже птицы только начинают просыпаться. Лукашенко отходит от окна, облокачивается рукой на одну из кухонных тумб, снова вздыхает. Такая неторопливая атмосфера расслабляет, будто из проблем, имеющихся у Коли, сейчас есть только Бэррон и его пока что отсутствующий завтрак. Довольно неплохо, думает про себя хоккеист, а после в голове всплывают четкие картины вчерашнего вечера, заставляя горло сжаться, а утреннюю неспешность умчаться далеко за горизонт. Коля просто чудовище. —О, —чуть сонный женский голос заставляет напрячь плечи и затаить дыхание. Белорус, не отрывая взгляда от какой-то точки на стене, перебирает пальцами, несильно стуча ими по тумбе, пока сердце, кажется, решило остановиться и отдышаться от страха, —чайник уже поставлен, —звучит не как вопрос, поэтому Коля и не отвечает. Точнее, он бы итак не ответил, он же не дебил, но радует, что от него это и не требуется, —ты ведь…—девушка, кажется, проводит взглядом по спине, потому что хоккеисту становится внезапно неуютно, —Бэррон, да? —хоккеист практически давится воздухом, но все же коротко кивает, дабы не вызывать еще больших подозрений. Как вовремя пригодился тот факт, что они оба с Бэрроном почти под два метра, прям спасение, —позовешь, как вскипит, ладно? —пауза, —я из 16, это почти самая последняя по коридору, —Коля кивает, уже через секунду забывая о том, какой там номер у комнаты и что вообще его просили сделать. Белорус выдыхает только тогда, когда звуки удаляющихся шагов прекращаются, а по коридору проносится секундный звук захлопывания двери. Лукашенко, настукивая какую-то давно забытую мелодию, дожидается окончательного вскипания чайника, заливает кипяток в кружку и отставляет тот обратно на плиту. Из кружки валит пар, а вода постепенно окашивается в красновато-оранжевый цвет. В нос ударяет слишком уж химозный запах фруктов, Коля морщится и подходит к холодильнику, открывая тот. Одним чаем сыт не будешь, тем более это относится к Бэррону, который хоть в последнее время питается, как Коля понял, редко и мало, но поесть ему, все же, стоит. Особенно после вчерашнего. Хоккеист бросает быстрый взгляд на свою руку, а в голове картина, как он этой самой рукой обхватил аж оба запястья Бейкера. Что-то ухает вниз при осознании, что Бэррон очень сильно похудел. Коле нравились его щечки, он был таким милым с ними. Горестно вздохнув, Лукашенко анализирует все находящиеся продукты в холодильнике, подмечая для себя целую связку совершенно обычных йогуртов, без добавок. То, что нужно, вот только кампус не Колин и еда тоже не его. Парень уже хочет закрыть холодильник, как на глаза попадается подписанная бумажка, прикрепленная к одной из упаковок. Бумажка гласила «Макларен». Напрягши свой мозг и запустив механизм, Коля пытается вспомнить кто такой Макларен, потому что фамилия кажется ему смутно знакомой. В голове всплывает рыжая херня на башке, названная волосами, и лицо, не выражающее совершенно ничего дружелюбного по отношению к миру—про самого Лукашенко вообще отдельный разговор—и больше Коля вспомнить не пытается. Точно, фамилия дружбана Бэррона. Рука, уже хотевшая закрыть аппаратуру, останавливается, хоккеист слегка нагибается, тянется за йогуртами и достает все шесть, снимая записку, комкая ту и выкидывая. Эта сучья херня обломится, а его котенку нужно кушать. Коля хмыкает, достает из ящика ложку, берет кружку с чаем и выходит с кухни, оказываясь в комнате уже через несколько секунд. Белорус ставит чашку на подоконник, потому что стол даже трогать страшно, рядом йогурты, ложку поверх тех, и поворачивается, когда со стороны, где находится их недокровать, слышится сначала какое-то мычание, а после шелест одеяла, из-под которого вылезает сонная морда Бэррона, с еще слипшимися глазами, но уже жаждущими открыться и зыркнуть на хоккеиста с возмущением, что тот опять посмел оставить его пушистое величество одного. Коля присаживается рядом, практически в ноги, ждет, пока Бэррон более-менее проснется, протрет глаза и назевается вдоволь, после чего проводит ладонью по волосам, млея, когда Бейкер начинает канючить и ластиться к его руке. —Где ты был? —тихо спрашивает первокурсник, пододвигаясь ближе. Одеяло комкается, создавая между ними небольшой барьер. Бэррон приоткрывает сначала один глаз, потом второй, осматривает всего Лукашенко, —ты выходил? —в ответ кивок, —тебя видели? —настороженно интересуется парень, чем только смешит. Коля взъерошивает его волосы, усмехаясь. —Это моя фраза, —Бэррон жмурится, придвигается ближе и кладет свою голову на плечо хоккеиста, —как себя чувствуешь? —Бейкер мычит что-то невнятное, но вроде как это было «нормально», — голоден? —Бэррон откидывается обратно на подушку, потягиваясь. —Только если немного, а что? —и улыбается так заговорщицки, —у тебя есть, что мне предложить? —Коля хмыкает. —Ну не зря же я жертвовал своим положением и ходил на вашу кухню, —Бэррон смеется, а у хоккеиста прям легче на душе от этого становится. Словно все как обычно. —Ты прям так и ходил? —Бэррон осматривает Колю с головы до ног, задерживая взгляд на чуть виднеющихся ключицах и капельке дразнящего пресса, пока белорус забирает кружку и йогурты с окна, перемещая те на пол, возле матраса, —тебя ведь не видели? —с секунду Коля медлит. —Не видели, успокойся, —и пододвигает ближе к Бэррону йогурты. —Хорошо, —ухмыляется парень, —это очень хорошо, —Коля выгибает бровь, не очень поняв причину радости Бэррона, но уже через секунду забивает на это. Если Бэррон рад, то все нормально, это самое главное для Коли, —а йогурты откуда? —спустя время спрашивает первокурсник, кладя в рот уже, может, третью ложку. Коля пожимает плечами. —Они были не подписаны, —Бэррон понимающе кивает, спрашивая у Коли почему он не ест вместе с ним, —Мне нравится смотреть на то, как ты ешь, —Бэррон практически давится, а хоккеист смеется, —шучу, не забивай себе голову, просто ешь столько, сколько хочешь. —Да я только один, —бубнит Бейкер, а Коля прям чует, что тут обойдется минимум двумя. Бэррон такая врушка, Коля прям не может с него. Прогноз погоды оказался верным, хоть и не совсем точным. Бэррон выскабливает четвертую упаковку, съедая все до единого, а Коля смотрит на оставшиеся два йогурта и понимает, что при всем желании наесться этим он сможет буквально никогда. Ну, ничего страшного, он то еще в обед поесть успеет, а вот Бейкер вряд ли к еде притронется, хотя белорусу бы этого очень хотелось. Бэррон доедает последнюю ложку, потягивается и как раз некстати поворачивает голову, осматривая свою же комнату, словно он видит ее впервые. Лукашенко словно разрядом тока ударили. На Бэрроне просто живого места нет. В темноте это не так заметно, но, когда привыкаешь и замечаешь эти черные пятна…Коля нервно сглатывает, кладет ладонь Бэррону на колено и пододвигается чуть ближе. Первокурсник удивленно вскидывает бровями, но не успевает даже рта раскрыть. —Бэррон, —упомянутый вмиг сменяет выражение лица с беззаботно-утреннего на беспокоящееся, —прости меня, —Коля чувствует, как под его рукой напрягается Бэррон и это, пожалуй, одно из худших ощущений, что он может сейчас почувствовать. В голову врезаются вчерашние воспоминания и от этого только хуже. —За что ты извиняешься? —сипло произносит парень, а у хоккеиста не получается сдержать отчаянную усмешку. Бэррон не понимает. Бэррон не помнит. —Посмотри на себя, —Бейкер тут же поднимается с кровати, оказываясь прямиком в ванной. Включенный свет бьет по глазам, а Коля даже немного рад, что парень не заметил того, что его дверь, как и кровать, помахала ему ручкой. —Блять! —белорус вздыхает, а после Бэррон выходит и на секунду Коля даже удивляется, потому что Бэррон не выглядит так, словно хочет убить его, —раздевайся, —Бейкер хлопает по предплечью, прося встать, а после самолично расстегивает молнию и снимает кофту, бросая ее куда-то вправо на покосившийся каркас кровати, —повернись, —Коля послушно поворачивается, а после слышит, как Бэррон испуганно охает и прикрывает рот руками в немом шоке, —это…я? —Лукашенко поворачивается к парню и, он клянется, спина белоруса с какого-то перепуга испугала его больше, чем собственное состояние, —очень больно? —у Коли, собственно, тот же вопрос на языке вертится. Проходит, может, минута, —Коль, не молчи. —Терпимо, —вздыхает белорус, —но полспины я точно не чувствую, —Бэррон прикрывает лицо руками, словно ему стыдно, а Коля думает, что это он должен так делать, потому что тот, кто провинился—он, а не Бэррон. Они стоят молча всего-ничего, Бэррон все рассматривает свои оставленные царапины, которые выглядят ну мягко говоря плохо, проводит пальцем по несильным оставленным засосам и судорожно хватает ртом воздух. Коля просто позволяет ему делать все, что он хочет, потому что самому страшно даже касаться Бэррона напрямую. Он не хочет видеть тот страх в глазах, что видел вчера, это сродни сжиганию заживо. Бейкер видит, как с каждой секундой Коля все сильнее закапывает себя, поэтому предлагает сходить в душ. Лукашенко уже хочет кивнуть, чтобы тот шел первый, но Бэррон переплетает их пальцы, льнет ближе и бурчит куда-то в плечо: «пойдем вместе». Коля не может ему отказать, потому что отказывать Бэррону не в его силах. Они все еще молчат. Пока Коля возится с дверью, пытаясь ее более-менее закрыть так, чтобы она не открылась в любой момент, не очень хочется заболеть, а зная Бэррона—да, именно Бэррона, потому что такое для Коли не в новинку—тот, скорее всего, сляжет, если начнет закаляться таким способом, Бэррон снимает с себя слои одежды в виде Колиной кофты и собственной домашней футболки. Бейкер мельком смотрит на свое отражение в зеркале и сглатывает. Правда все, о чем он думает, так это то, что следы будет трудно скрыть и Колины друзья, наверное, все поймут, если они вместе покажутся хоть где-то. Особенно Марк. Марк среди них вообще самый догадливый, это даже без тупых понятно. Трамп вздыхает, откладывает одежду на сушилку, засовывая в нее сырое одеяло. Он не помнит почему оно оказалось именно тут, но что-то ему подсказывает, что если спросить у Коли, ничего хорошего не выйдет. Белорус итак сам не свой, не хочется закапывать его еще больше, чем он сделает это сам. —Коль, ты скоро? —Бэррон шлепает босыми ногами по холодной плитке, ежась от острого холода, что бьет прямо по пяткам, прижимается щекой к плечу и мурчит что-то невнятное, пытаясь хоть как-то успокоить хоккеиста. —Да, уже все, —дверь оказывается каким-то непонятным, мифическим способом закрыта, а с Лукашенко слезают шорты и все остальное, —иди давай, —подгоняет первокурсника белорус, закрывая дверцу душевой, когда они заходят туда вместе. Теплая вода помогает снять напряжение. Правда не все. Коля воду настраивает, после чего вешает душ обратно. Вода больше попадает на Бэррона, но тому явно нужнее. Лукашенко осматривает всего парня и просто не может себя заставить думать о чем-нибудь нормальном. Это просто ужасно-то, что Коля оставил на нем, что сделал. Вчера он буквально разрушил ту тонкую грань и это было ошибкой. В воспоминаниях Бэррон все еще сидит в закутанном одеяле и трясется, пока у Коли в голове красным горят слова, выжигающие все естество: «он меня боится». —Коль, —Бэррон как чувствует, не дает углубиться в самый ад, останавливает где-то на середине, —что не так? —в ответ вздох, —все же нормально… —Это не нормально, Бэррон, —слишком резко произносит белорус, чем слегка ошарашивает уже расслабившегося парня, —это не нормально, то, что я сделал, —хочется просто облокотиться о стенку душа и сползти куда-то вниз, но спина еще дорога, да и перед Бэрроном выглядеть настолько жалко как-то не прикольно. Бейкер подходит чуть ближе, холодными пальцами обхватывает хоккеиста за предплечье, —Бэррон, тебе было страшно, —оба перестают дышать на какие-то секунды, —Ты, блять, боялся меня, я думал что с ума сойду, когда увидел тебя в таком состоянии, —тихое, совсем неслышное: «Коль, пожалуйста» тонет в злости на самого себя, —Я не должен был, не должен был так делать и соглашаться на это, —Лукашенко тяжело вздыхает, чувствуя, как пальцы Бэррона сжимаются на его предплечье чуть сильнее, —у меня мир рухнул, когда я понял, что мои прикосновения наводят на тебя ужас, —и тут же, совсем тихое, —я чуть не умер в тот момент. —Коля, —упомянутого словно выдергивают из всей этой пучины. Бэррон тяжело вздыхает и, хоть ему и самому сложно осознавать то, что между ними произошло, он понимает самого себя, потому что не чувствует того, что, по мнению Коли, должен, —посмотри на меня, —и Коля смотрит. Смотрит, но совершенно точно не видит того, что до него пытаются донести. У Бэррона сердце не на месте, —дотронься до меня, —белорус вздрагивает, когда Бейкер его собственной рукой касается своей шеи, проводя пальцами по совершенно нелицеприятным фиолетовым пятнам, —как думаешь, мне страшно? —Бэррон пальцы осторожно расцепляет, делает полшага вперед и тихо выдыхает, когда рука Коли остается на его шеи, после чего ведет чуть выше и гладит по щеке. —Не страшно, —выдыхает хоккеист, словно сам не верит в то, что говорит. —Может это просто была запоздалая реакция, —пауза, —может ты просто был немного резок, но не более, слышишь меня, —в ответ неуверенный кивок, —если бы мне было неприятно, я бы сказал, —Бэррон ластится к чуть подрагивающей ладони белоруса и практически чувствует, как начинают слезиться собственные глаза, —не дрожи, это странно, —неловко смеется парень, сердце просто на куски рвется от такой беспомощности в глазах. Бэррон сам себе не простит, что довел Колю до такого. —Бэррон… —Не говори ничего, —Трамп подмигивает ему, улыбается краешком губ и льнет ближе, зарываясь в любимые руки целиком. Коля теплый, Коля защитит и не обидит, это Бэррон знает точно, —все хорошо, слышишь, —ответом служит крепкое ответное объятие, —я все еще не представляю свою жизнь без тебя, —шепчет Бэррон, тут же краснея от собственных слов. —Что? —переспрашивает хоккеист, а Бэррон звонко смеется. —Говорю спасибо, что остаешься со мной, —Коля прижимает его к себе, мягко целует в самый висок. —Это я должен благодарить тебя, котенок, —упомянутый котенок довольно урчит Коле в плечо. —Можешь просто поцеловать меня, —в ответ усмешка, —и помоги мне вымыться, —пауза, —а потом посмотрим, —в следующую секунду Бэррон оказывается у соседней стенки, а Коля шепчет: «аккуратнее со спиной» и целует его под шумные всплески воды и нежные, робкие прикосновения к своим плечам.

***

—Бэррон, —в ответ совершенно непричастное ни к чему мычание. Бэррон выглядывает из-за плеча и смотрит, ждет, пока ему что-то скажут, —не трогай, —Бейкер в ответ удрученно вздыхает. Он всего лишь слегка коснулся самой глубокой царапины, а его уже одергивают. Парень осматривает всю спину хоккеиста с двух сторон, вздыхает. —Это точно я сделал? —с сомнением спрашивает Трамп, тут же ловя на себе взгляд белоруса, словно говорящий: «ты издеваешься?». Коля поворачивается к Бэррону лицом, хмыкает. —А кто? —и руки на груди скрещивает, —ты видишь тут кого-то еще? —Бэррон в ответ мотает головой, —еще вопросы? — «Вопросов нет» —бубнит Трамп, после чего его ерошат по волосам и притягивают к себе. —Ты скользкий, пусти, —жалуется парень, на что Коля смеется, что это, вообще-то, он скользкий. Бэррон насупливается, ведет ладонью по намыленному плоскому животу и усмехается прямо хоккеисту в губы, —не хочешь заняться кое-чем? —и бровь выгибает. Лукашенко снаружи ничего не отвечает, пока сердце делает кульбит и бьется головой—хотя у него головы-то и нет, Коля анатомию знает—о грудную клетку, в надежде покинуть этот бренный мир. Он это сейчас серьезно? —Хочу, —пауза, —голову помыть, —Бэррон несильно бьет белоруса по бедру, отворачиваясь, —тебе разве не надо на пары? — «а тебе?» —тут же в ответ, —я могу прийти позже, —Бэррон ноет что-то про несправедливость, но все-таки выбирается из душа, потому что ему и правда еще на пары сегодня. Трамп бросает на себя взгляд через зеркало, проводя пальцем по дорожке из засосов. Коля напряженно наблюдает за всем этим, а Бэррон пожимает плечами, говоря, что нужно найти что-нибудь, что хоть немного скроет отметины. Лукашенко выгибает бровь, но тактично молчит, показывает Бэррону как открывается его поломанная жизнью и плечом хоккеиста дверь и просит закрыть душевую кабину. Бейкер делает шаг поближе, показывает Коле язык и уже хочет было закрыть кабинку, как его тянут за шею и целуют, чуть прикусывая нижнюю губу. —Доиграешься, котенок, —Бэррон проводит кончиком языка по пульсирующей губе, хмыкая. —Я только за, —и смотрят друга на друга. Смотрят долго, пока капли на плечах хоккеиста не высыхают, а голубые глаза не приобретают темный оттенок. Их прерывает стук в дверь, —не задерживайся, —Бэррон быстро чмокает Колю в губы, накидывает полотенце на себя и выходит, краем глаза замечая, как белорус заходит под душ, убирая мокрые пряди назад. А вот сейчас Бэррону захотелось вернуться обратно. Первокурсник выходит из ванной, ежась от контраста температур—в комнате чуть прохладнее из-за того, что они мылись в теплой, даже горячей, воде. Бэррон вздрагивает всем телом, обматывает полотенце вокруг бедер и глубоко вздыхает. Стук в дверь повторяется. —Слышь, Бейкер, —Бэррон уже хочет было открыть дверь, но вспоминает как он выглядит, и кто у него сейчас в комнате. Глен явно такого поступка не оценил, —урод, только не говори мне, что ты опять заперся у себя и дрыхнешь, —Макларен дергает за ручку, а Бэррон тут же спешит объясниться, чтобы потом не пришлось менять еще и входную дверь. —Не сплю я, —прокашлявшись, отвечает Трамп. За дверью хмыкают. —Отлично, так и будем, как долбоебы, через дверь общаться или может быть ты мне ее откроешь? —Бэррону даже не надо видеть друга, чтобы представит себе его нетерпеливое выражение лица и выгнутую бровь, не сулящую ничего хорошего. —А…—Бэррон пытается придумать хоть какое-то оправдание, чтобы не открывать дверь, краем уха слыша, как шипение воды прекращается, —я…я голый, —запинается Трамп, но, кажется, отмазка была размазана по стене. —Класс, тогда тем более открывай, —Бэррон думает, что долбоеб из них Глен, потому что у него сейчас Коля и если он сможет объяснить белорусу, что это все шутки дебильные, то Макларену явно потом как-нибудь достанется. Хоть бы Бэррону не досталось, молит парень. —Ты идиот? —нервно-раздраженно фыркает первокурсник, все же приоткрывая дверь, —чего тебе? —Глен стоит в своей излюбленной кофте с закатанными рукавами, на голове какой-то хаос. Кажется, друг мало спал. —У тебя есть двадцать минут, прежде, чем мы начнем опаздывать, —Бэррон вздыхает. —А через дверь мне об этом сказать? —Макларен закатывает глаза. —Мне просто захотелось увидеть твою тупую сонную рожу, —Бэррон тяжело сглатывает, ничего на это не отвечая, —ладно, я по…—уже хочет было отмахнуться друг, а Бэррон закрыть дверь, как он замечает нечто странное, —это что, сумка Лукашенко? —ответом служит громкий хлопок двери. Коля выходит из ванной, под громкое «Бейкер, сука, дверь открой» и совершенно невинную улыбочку Бэррона. Белорус молча интересуется все ли в порядке, на что Трамп отмахивает, мол лучше не бывает, не обращай внимания на этого додика, он всегда такой. Лукашенко пожимает плечами, проходит вглубь комнаты, а после, дождавшись, когда шаги за дверью отойдут куда подальше, тянет Бэррона на себя и шипит практически в самые губы: —Не хочешь объясниться? —а у Бэррона аж мурашки от этого тона идут. Бейкер ухмыляется, совершенно не пытаясь отстраниться. —Глен-дебил, вот и все объяснение, —в ответ сдавленный хмык, —кому как не тебе знать об этом, —Бэррон хлопает Колю по плечу, осторожно отстраняя нависшего белоруса от себя, —это просто шутка, —хоккеист подозрительно щурится, —ну что мне сделать, что бы развеять все твои сомнения, м? —Бэррон, вопреки своим ранним действиям, осторожно закидывает руки Коле на плечи, чтобы не касаться разодранной спины и не приносить лишнюю боль, тянет парня на себя и вовлекает того в неспешный, ленивый поцелуй. У Коли волосы мокрые; Бэррон зарывает в них пальцы и вздрагивает, стоит Лукашенко дразня провести ладонями по бедрам, чуть сжимая пальцы в том самом месте, где заканчивается ткань полотенца и начинается нежная молочная кожа. Бэррон негромко смеется меж поцелуями, чувствуя прилив бесконечного счастья. —Ну хочешь я тебе отсо… —Можешь дать мне что-нибудь из своих вещей, —прерывает его Коля, не дав закончить. Бэррон практически обиженно выпячивает нижнюю губу, но в итоге смиряется с тем, что, кажется, на сегодня их игры закончились. Обидно, потому что у Бэррона внезапно проснулось неконтролируемое желание. —Тогда…—тянет Трамп, —можешь дать мне свою сумку? —вопрос слегка ошарашивает. —Сначала вещи, теперь сумки, —хмыкает белорус, —что еще ты у меня заберешь, Бейкер? —Бэррон все еще в его руках—игривый и ни капельки не смущенный, настолько все это правильно, до дрожи в коленках и теплого густого чувства где-то внутри. —Самое главное уже забрал, —подмигивает ему первокурсник, —остальное это так, приятные бонусы, —Коля в ответ смеется. —Тебе не стыдно такое говорить? —Бэррон берет его лицо в свои ладони и целует, не собираясь отвечать на этот вопрос. Целоваться—круто, решает Бэррон, особенно, когда начинает он, а продолжает Коля. Трамп совершенно забывает о том, что у них пары и у него они чуть раньше, чем у хоккеиста, и вспоминает лишь тогда, когда собственный телефон, лежащий на столе, вибрирует, уведомляя о сообщении. С трудом оторвавшись от Лукашенко, Бэррон одной рукой поднимает телефон на уровень своих глаз, удрученно вздыхает и зарывается носом Коле в плечо. Хоккеист спрашивает в чем дело, на что получает ответ, произнесенный с таким нехотением, что становится просто смешно. «Пары» —Бэррон вздыхает, но все же не может сдержаться и не улыбнуться, чувствуя, как Коля усмехается из-за такого ребяческого тона. Нежности заканчиваются слишком быстро, особенно для Бэррона, но с этим ничего не поделать. Бэррон помнит, что случилось, когда он забил на учебу, повторения ему бы не хотелось, от последствий прошлого то еще не избавился. Пока Трамп пытается высушить свои волосы быстрее, чем обычно, белорус находит какую-то первую попавшуюся футболку, накидывает на себя кофту на молнии, отжатую у него Бэрроном, джинсы, носки, в общем, Коля собирается гораздо быстрее. Ткань неприятно, даже болезненно, трется о царапины, заставляя тело покрываться мурашками и периодически вздрагивать от вспышек боли. Бэррон заканчивает с волосами, поворачивает голову и хмурится, говоря, что это он собирался в ней пойти на пары. «Можешь надеть мою» —пожимает плечами хоккеист, а сам в это время пишет Марку, спрашивая когда у них начинаются занятия. Уокер отвечает сразу же, даже без заебов, говорит, что друг может не торопиться, Коля выдыхает. Бэррон находит какую-то свою футболку, надевая Колину толстовку, поправляя ту, чтобы была видна хотя бы малая часть следов. Получается, правда, плохо. Точнее, вообще не получается. Бэррон выдыхает, проводит пальцем по линии скулы, понимая, что от косых взглядов и соответствующих вопросов сегодня ему точно не отвертеться. Бэррон предлагает им просто поменяться сумками, но Коля бросает на него такой красноречивый взгляд, что у Трампа коленки поджимаются и горло вмиг пересыхает. «Я просто зайду за другой» —на выдохе произносит белорус, зачесывая волосы назад. Бэррон пытается вспомнить как вообще он себя до этого успокаивал и всегда ли он так реагировал на Колю, потому что в голове возникает мысль сию секунду подойти и зацеловать парня до смерти, чтобы не стоял тут и не был таким невозможно соблазнительным. Лукашенко щелкает у первокурсника перед носом, ерошит по волосам и кивком просит быть чуть быстрее. Пока Бэррон перекладывает свои вещи в сумку своего парня, Коля спрашивает зачем ему вообще понадобилась его сумка. Бейкер не отвечает секунд десять, а после решает, что ничего плохого не случится, если Бэррон скажет ему правду. Лукашенко над причиной ржет, называет Бэррона бестолочью и пишет Марку, что скоро будет. Друг спрашивает где он вообще, но уже следующим сообщением следует «насрать, все равно не ответишь». Коля хмыкает, ждет, пока Бэррон закончит все свои махинации и осматривает парня с головы до ног. Ну прекрасно, Бэррон буквально стоит в вещах Коли, с его же метками на себе. Странно, но внутри возникает ранее неизвестное чувство удовлетворения. Все так, как должно быть, думает хоккеист, а потому не может сдержаться и не поцеловать Бэррона еще раз. И еще. И еще, но это уже контрольный. Бейкер хнычет, чтобы Коля перестал дразнить его, но Коля не может. Бэррон такой весь из себя дразнительный. Лукашенко вздыхает, не в силах скрыть довольную улыбку. Бэррон закатывает глаза, называет Колю придурком и сам целует его, глубже, чем следует. —Кстати, —между поцелуев вспоминает Трамп, —что мне с кроватью делать? —Коля думает с секунду, хмурит брови, чуть оттягивая нижнюю губу парня зубами. —Сходи к коменданту, —и смеется, —только не говори как она сломалась, —Бэррон неловко смеется в поцелуй. Сумка давит на плечо, но это не мешает ему закинуть руки на Колю и прижать к себе, —мне нужно идти, —Бэррон согласно угукает, зарывает пятерню в волосы парня и жмется ближе, —Бэррон, я серьезно, —в ответ почти раздраженный вздох. В одно движение они оказываются по разные стороны. Коля берется одной рукой за дверную ручку, а второй все никак на может отпустить Бэррона. И когда это стало так сложно? Бейкер это, конечно же, замечает, довольно улыбается во все тридцать два, самостоятельно расцепляя пальцы белоруса. —Ты такой предсказуемый, —тихо смеется первокурсник, —иди давай, —он легонько пихает хоккеиста в грудь, махая ему на прощание. Коля ничего на это не отвечает, снова взъерошивает пушистые светлые локоны и уходит, прикрывая за собой дверь. Бэррон смотрит на время и понимает—он должен был быть в учебном здании еще десять минут назад. Упс.