Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

—Блять, этот пидорас Стивенсон, я ненавижу его! —орет Марк, залетая в комнату. У Уокера глаза злые и бешеные, практически по пять копеек, грудь тяжело вздымается, а руки с пакетами трясутся, из-за чего те валятся на пол, слава богу ничего не рассыпается. Старший ерошит себя по волосам, пытаясь успокоиться, но у него не получается, —Этот долбое…—уже хочет снова начать он, как его прерывает стальное: —Ты можешь заткнуться, —как вопрос это не звучит вот ни разу, поэтому Марк и не переспрашивает. Уокер хлопает глазами, не понимая с какого перепуга его друг такой злой, а потом до него доходит, когда он видит мирно сопящего Бэррона на плече у белоруса. —Он крепко спит, —неловко бубнит Марк, беря пакеты и проходя внутрь. —Он устал, —только и отвечает хоккеист, смотря на экран. Вроде он закончил, но стоит перепроверить на всякий случай. Марк осторожно садится на диван, глубоко выдыхая. Уокер жалуется, что на улице холодно, а потом смеется, когда Бэррон во сне, словно услышав слова парня, хмурится и жмется ближе к Коле. «И ему реально удобно?» —спрашивает Марк, но не надеется услышать ответа. Поэтому очень удивляется, когда друг, выключая ноутбук, хмыкает. —Ну, сейчас и спросим, —Уокер настораживается, но, как оказывается, зря. Лукашенко слегка трясет Бэррона за плечи, но вместо того, чтобы отпустить его, Трамп недовольно фыркает и сжимает руки еще сильнее, —Бэррон, я не могу дышать, —немного понизив тон, оповещает белорус, а Марк затихает, наблюдая за ними, —пора вставать. —Нет, —отказывается Трамп. —Ладно, —вздыхает хоккеист, а затем подхватывает парня под бедра и встает со своего места. Марк вздрагивает, сидя на диване, а после, почему-то шепотом, спрашивает: —Тебе не тяжело? —Ты уже спрашивал, —бесцветно отвечает белорус, —Бэррон, надо проснуться, —Бейкер чуть приоткрывает глаза, а затем видит Марка и прячет лицо в изгибе шеи хоккеиста. Уокер практически пищит с того, что парень ведет себя как кошка. —Почему ты не сказал, что тут Марк, —недовольно бурчит Бэррон, а упомянутый практически смеется в голос. —Потому что он пришел только что, —вздох, —все, ты проснулся? —короткое «угу» в ответ, —тогда может отпустишь меня? —Бэррон не понимает смысл вопроса, пока до него не доходит, что он до сих пор в руках белоруса. —Ты мог просто стянуть меня, —неловко отчитывает его Трамп, поправляя растрепавшиеся волосы. —Ага, —Коля кивает на ванную, —иди умойся, —Бэррон шлепает в ванную, потирая глаза, а Лукашенко, как только до ушей доносится шипящий звук включенной воды, резко оборачивается на друга, —просто заткнись, —Марк, весь трясущийся от смеха, приподнимает одну руку вверх, в сдающемся жесте, сползает с дивана и переодевается под уничтожающий взгляд белоруса, направленный прямиком на его спину. Бэррон выходит из ванной, поправляет выбившуюся прядь за ухо и тут же натыкается на Марка, очень внимательно рассматривающего спину белоруса. «Да вроде нормально» —вздыхает Уокер, — «Сам что думаешь?» —в ответ молчаливое пожимание плечами. Бэррон делает недовольное лицо, сам не осознавая, как начинает раздражаться. —Э…Марк, —Уокер почти касается одной из царапин, как его зовет Бэррон, —мне осталась одна серия, посмотришь со мной? —старший тянет заторможенное «а», встряхивает головой и неловко чешет затылок. —Да, конечно, —в итоге, так и не дотронувшись до Лукашенко, Уокер садится обратно на диван, а Бэррон замечает на себе прищур Коли и ему практически становится стыдно. Ну а почему Коля может ревновать его к Глену, а Бэррон его к Марку не может. Фыркнув самому себе, Бэррон садится на диван рядом со старшим, отдает ему один наушник и включает телефон, тут же тыкая на серию. Где-то на середине Марк спрашивает будет ли Бэррон хоть что-то из того, что заказывал, на что Трамп воротит носом, говоря, что съест это завтра или когда-нибудь потом. Оба, Марк и Коля, напрягаются, переглядываются между собой, но понимают, что ничего сделать с этим не могут, нужно просто ждать. Под конец Уокер предлагает еще раз, и Бэррон все-таки соглашается на какое-то печенье с присыпкой из какао. «Ты бы не налегал» —хмыкает белорус, подавая им целую коробку. Бэррон поджимает губы, но его неловко ерошат по волосам. «Я Марку» —Уокер в ответ глаза закатывает, а Бэррон вроде как успокаивается. Они досматривают серию, пока Коля сидит на кровати и втыкает в телефон, периодический посматривая на парней. —Уже так поздно, —вздыхает Марк, —я предлагаю лечь пораньше. —В выходные? —изумляется Трамп. —Можешь не ложиться, а у меня тело ломит, —Коля с Бэрроном переглядываются, понимая, что даже не хотят спрашивать почему оно у него вообще вдруг ни с того ни с сего ломить начало. Уокер утопывает в душ, а Коля встает с кровати и садится на диван рядом с Бэрроном. Бейкер берет в руки отложенный альбом, а на немой вопрос в глазах лишь пожимает плечами, но уже через секунду хмыкает и начинает что-то искать. —Я недавно закончил, —Бэррон перелистывает целый альбом, тут же радостно чуть ли не подпрыгивая на кровати, когда находит то, что ему нужно. Лукашенко с интересном выгибает бровь, стараясь не показывать того, что ему самому не терпится посмотреть, что он там такого нарисовал. Бэррон отдает белорусу альбом, а у Коли вырывается смущенное «хм», стоит ему разглядеть самого себя в хоккейной форме, —это еще с вашей тренировки, —пожимает плечами Трамп, —у меня все не получалось закончить, —и смеется, —поэтому только сейчас, —Бэррон наблюдает за тем, с каким серьезным видом рассматривает его рисунок хоккеист и ему становится слегка неловко, —ну как? —спрашивает он, чувствуя, как сердце забилось чаще от волнения. —Я…вау…я не знаю, что сказать? —Бэррон смеется, утыкаясь щекой в пододвинутые к себе колени, —твои навыки улучшились? —Бэррон шепчет: «я не знаю, ты скажи» — и пододвигается чуть ближе, —определенно, ты умница, котенок, —и тут же, —ты мог бы стать художником, знаешь об этом? —Бэррон рвано вздыхает, поднимая голову с колен. —Знаю, —пауза, —мама говорила мне об этом, —но окунуться в море прошлого ему не дают. Коля притягивает его к себе и неловко целует в щеку. —Не надо о грустном, —Бэррон прикасается к поцелованной щеке и дуется, глядя на Колю. Белорус гладит парня по волосам, хмыкая, но тут же руку убирает, стоит двери в ванную открыться и из нее выйти Марку. Уокер останавливается в дверях, глядя на парней, а потом ухмыляется своей ехидной ухмылкой и выдает: —Можете и дальше флиртовать, мне все равно, —зевает старший, —я собираюсь спать. Ему ничего на это не отвечают. Ждут, пока Марк заберется к себе и закутается в одеяло. Бэррон забирает из рук белоруса альбом, шепотом спрашивая, что он будет делать, потому что Трамп планировал порисовать немного перед тем, как пойти спать. Хоккеист угукает, говоря, что тогда, наверное, просто будет валяться, он все на понедельник сделал, так что может просто повтыкать во что-нибудь в телефоне. «Ладно» —кивает Бэррон, — «иди, я приду позже». С таким успехом проходит часа полтора. Бэррон пролистывает свой альбом, натыкаясь на незаконченные наброски изгибов тела и с секунду тупит, не понимая, что и кого он вообще пытался нарисовать. Долго думать не пришлось, Бэррон в принципе рисует только Колю, так что загадка решилась довольно быстро. Трамп откладывает альбом и всматривается в ночную темень. У Коли все еще светится экран телефона, значит он точно не спит. Бэррон осматривает всю спину парня до момента, пока та не уходит в одеяло, и сглатывает. Внизу живота начинает приятно тянуть, и Бэррон упускает ту секунду, когда простые мысли перерастают в желание. Трамп осторожно подходит сзади, ныряет к белорусу под одеяло и тут же жмется ближе, томно вздыхая практически на самое ухо. —Бэррон, —настороженно зовет белорус. В ответ мычание, —что ты делаешь? —Трамп раздумывает с секунду, губами касаясь нетронутого участка кожи на спине. —Пристаю к тебе, —и ухмыляется так нагло, что у хоккеиста только от ощущения этой ухмылки мурашки по спине идут. —Мы не можем, —белорус останавливает ладонь Бейкера, что уже намылилась забраться к нему под шорты. Парень страдальчески хнычет, прикусывая кожу на плече: «почему?» —шепчет он, —ну как минимум потому, что мы уже занимались сексом утром, —в ответ недовольный фырк, —а как максимум, это кровать Марка и сам он находится сверху, буквально, —но Бэррона эти слова не останавливают. —Утром было классно, — в ответ вздох, —а Марк, —хмыкает Бейкер, —я постараюсь быть тише. —Бэррон, ты не умеешь вести себя тихо, —практически шипит хоккеист. —Потому что тебе это нравится, —просто пожимает плечами первокурсник. —Я даже не спорю, —Отрицать это было бесполезно. Молчат секунд тридцать. —Ну так что? —с надеждой в голосе интересуется Бейкер. —Бэррон, нет, —упомянутый лишь сильнее вцепляется в хоккеиста, бухтя что-то тому в плечо. —Тогда я специально начну стонать, —Коля уже хочет было закатить глаза и попросить, чтобы тот не вел себя, как маленький, но Бэррон, черт его побери, взаправду начинает тихонько поскуливать, тереться об него, а до ушей так и доносятся набирающие обороты стоны. Лукашенко вмиг выключает телефон, засовывая тот под подушку, нависает над Бейкером, закрывая ему рот рукой и смотрит так злобно, что любой на месте Бэррона уже бы давно понял, что не стоит выводить белоруса из себя. Любой бы, но не Бэррон. Тот дышит в ладонь, смотря четко в глаза, ладонями обхватывая запястья Лукашенко. Поняв, что Бэррон чуть подуспокоился, Коля ладонь убирает, видя, как Бейкер вбирает так нужный сейчас воздух губами, —ну так что? —вторит первокурсник, забрасывая руки хоккеисту на плечи, —как насчет поддаться мне и доставить нам обоим удовольствие? —у белоруса просто слов нет. —И где ты только таким фразам научился, —шепчет хоккеист. Между их лицами какие-то миллиметры, жалкое расстояние, преодоление которого будет означать поражение со стороны белоруса, —будь тише, — и не успевает поцеловать его, как Бэррон расплывается в ухмылке. —Только если ты не будешь так же хорош, как всегда, —и сам притягивает, зная, что только что нажал на рычаг возбуждения до самого конца.

***

Коля больше никогда в жизни не поведется на этот заговорщицкий тон и манящие светлые глазки, никогда в жизни. Верить Бэррону нельзя. Точнее не так. Верить то можно, но не когда это извивающееся чудовище—от слова "чудо", естественно, никак иначе—сначала говорит что-то про «тише», а потом ему приходится закрывать рот ладонью, потому что это «тише» ни разу не тихое. Бейкер выгибается в спине, стонет в уже чуть запотевшую от горячего дыхания ладонь и ни на секунду не разрывает зрительного контакта с белорусом, чем заводит только сильнее. Хоккеисту трудно, потому что слышать эти сдавленные поскуливания одновременно с сопением сверху-просто ад какой-то. Ни на секунду нельзя расслабиться. Бэррон не только видит это напряжение в сдвинутых бровях, но еще и чувствует, поскольку толчки рваные и грубые, без какого-либо ритма и это очень сбивает. Дышать трудно и потому, что его рот закрывает сильная рука белоруса, и потому, что он понимает, что Коля даже в таких условиях умудряется попадать по всем нужным точкам. У Трампа сами собой глаза закатываться начинают, а на затворках сознания возникает совершенно глупая мысля о том, что если бы Коля был чуть-чуть похуже, чем в их предыдущие разы, то он бы реально попробовал молчать хотя бы секунд двадцать. Но Коля даже тут умудряется быть первым и единственным. У Бэррона звездочки в глазах, а уши закладывает от собственных несорванных с губ всхлипов. Взгляд направляется на верхнюю койку, пока низ живота просто горит адским пламенем, заставляя итак напряженное горло скулить еще сильнее. У Бэррона не хватает сил на воздух, но если это означает продление самого невероятного момента в его жизни, то Трамп готов потерпеть. Или нет, потому что уже, спустя секунду, все тело парня сотрясается от смеха, а сам он сжимается, чем приносит только дискомфорт. Белорус шипит, а Бэррон хлопает по его предплечью, прося остановиться и, одновременно с этим, дать ему вдохнуть немного воздуха. Ладонь ото рта убирается, а Бэррон как специально чуть высовывает язык, набирая в легкие побольше душного воздуха. Коля гулко сглатывает, наблюдая за всем этим, а после, когда Бейкер перестает не очень умело, но очень метко соблазнять его и снова начинает хихикать, спрашивает, чуть приблизившись, на грани слышимости: —Что смешного? —Я просто подумал, —в ответ шепчет первокурсник, но его шепот совсем не тихий. Похоже на Бэррона, —будет неловко если мы сломаем еще одну кровать, —белорус на это лишь хмыкает. Он тоже заметил, что обычно крепкая и выдерживающая целых двух хоккеистов двухъярусная койка в последнее время как-то уж совсем не крепко скрипит и пошатывается. Особенно сейчас, когда Коля толкается в Бэррона, кровать вторит его движениям. Бэррон жмурит глаза, словно ему больно, а после распахивает те и с таким возмущением смотрит на хоккеиста, что хочется невольно взъерошить его волосы, чтобы не злился, —ты можешь двигаться нормально? —шипит Бейкер. —Нормально это по-твоему, как? —Бэррон не успевает ответить, потому что движения бедрами возобновляются и приходится собственноручно закрыть рот ладонями, —так? —а Коле, видимо, весело, вон даже испарина на лбу появилась, веселье полным ходом, —или, может, так? —Бэррону хочется плакать, потому что когда издевается он над Лукашенко—это смешно, а вот когда Коля над ним—это вообще ни разу не весело. Трамп буквально чувствует, как белорус двигается внутри него, нарочито медленно, и если честно, то сейчас ему хочется назло Коле громко застонать, чтобы Марк проснулся и все увидел. Хочется, но делать этого, Бэррон, конечно же, не будет, —так что мне делать, котенок? —знакомое до боли прозвище, произнесенное все тем же мягким голосом, губы напротив, расплывающиеся в ухмылке и ласковая рука, что поправляет спадающие на лицо пряди. У Бэррона немеют бедра от лежания в одном положении. Парень вздыхает, тянет хоккеиста на себя и произносит, тихо-тихо, так, чтобы точно услышал только Коля: —Поцелуй меня и давай заканчивать, —Лукашенко не успевает даже съязвить, поэтому просто неловко смеется прямо в поцелуй, тут же забирая на себя весь свойственный ему напор. Бэррон не сдерживает стона, поэтому виновато улыбается. «Прости» —одними губами проговаривает тот, но даже не понимает, что ему не за что извиняться. Потому что у Коли мурашки по телу прошли от этого стона. Приятнее музыки и не придумаешь. На этот раз Бэррону не удалось совершить свой коварный захват по крайней мере потому, что его бедра, поняв, что те не просто так напрягаются, сжимают с такой силой, что становится слегка больно. Коля совершенно искренне извиняется перед Бэрроном, выскальзывая из него. Белесые капли стекают на рвано вздымающийся живот, а Бейкер откидывается на подушку и вытирает тыльной стороной ладони выступившие капли со лба. Коле он не скажет, но это только что была его собственная ачивка. Секс в необычном месте, так сказать. Насколько необычно это было сказать, правда, трудно, но тот факт, что спящий над ними Марк мог проснуться в любую секунду очень даже кстати добавлял некую особую перчинку в их привычное развлечение. —Ты мог просто кончить в меня, —выдыхает Трамп. —Слишком много на себя берешь, —Коля вытирает их обоих откуда-то взявшимся полотенцем, коротко хмыкая, —у тебя потом живот болеть будет, —Бэррон бурчит: «ну и что», но на самом деле на возмущение у него не осталось никаких сил. Бейкер ждет, пока Коля в темноте чем-то там шебуршит, но ждать долго, слава богу, не приходится. Лукашенко валится на кровать рядом с Трампом, тут же сгребая парня в крепкое объятие: «я так устал» —слышится куда-то в макушку, —ты слишком часто устаешь для хоккеиста, —хмыкает первокурсник. В ответ лишь короткая ухмылка. «А ты слишком часто на мне прыгаешь, но я же молчу» —так и хочется сказануть в ответ белорусу, но он сдерживает себя. Бэррона, все-таки, обижать не хочется. Или смущать, тут уж реакция будет непредсказуемой, это единственное, в чем Лукашенко уверен. Некоторое время лежат молча. Веки тяжелеют, и белорус понимает, что вот-вот уснет, но неожиданно до его ушей доносится какое-то кряхтение, а Бэррон начинает шарить ногами снизу, что-то с остервенением ища. Коля решает, что просто немного подождет, пока Бейкер успокоится, но закрепиться эта мысль в голове не успевает. Бэррон чуть пихает хоккеиста в грудь, а после спрашивает, прямо на ухо: —Где мои трусы? —Коля практически давится воздухом. Глаза приходится открыть и с охуевшим взглядом уставиться на совершенно спокойного Бэррона. Белорус пожимает плечами, мол я-то откуда знаю, но такой ответ Бэррона не устраивает, —помоги мне найти их, —Коля вздыхает. Он, блять, это серьезно сейчас выдал? —Да забей ты, —отмахивается хоккеист, —спи без них. —Я так не могу, —тут же бурчит Бейкер, —мне некомфортно, —ну приплыли. Лукашенко закатывает глаза, с секунду думает, —вдруг мне ночью станет жарко, я раскроюсь, и Марк все увидит, —белорус даже спрашивать не будет какая часть мозга первокурсника выдумала такую херню, как и не будет говорить о том, что процент того, что Бэррону станет жарко меньше, чем мозг Стивенсона. Ну да сейчас не об этом. —Ну хочешь я тебе свои дам, —предлагает вполне, как ему кажется, неплохую идею белорус, но у Бэррона на лице застывает выражение вселенской тупости, а сам парень, выгнув бровь и повысив слегка тон, хмыкает: —А если ты раскроешься, и Марк увидит тебя? —А мы можем не раскрываться, и Марк ничего не увидит? —уже не выдерживает Лукашенко. Ну серьезно, что за цирк сейчас происходит? Бэррон в ответ цыкает языком. —Нет, я чувствую, что именно сегодня ночью кто-то раскроется, — «надеюсь чувствуешь ты это не своей голой задницей» —уже хочет съязвить белорус, но в итоге лишь вздыхает. —Ладно, —пауза, —где там твои трусы? С фразой про цирк раньше Коля явно поспешил. Вот то, что происходит сейчас—вот где настоящий цирк. Шапито блять целое, с голой жопой Бэррона и замученным Колей, которого уже порядком заебало слушать это шипение «туда свети» и тут же «не в то «туда»». Блять, что вообще за фраза «не в то туда», Бэррон? Конечно же Коля об этом не спрашивает. Просто потому, что даже знать не хочет. То свети, то не свети, то ты не так светишь, то не шебурши одеялом, потому что Марк может проснуться. У Коли начинает дергаться левый, или правый, или оба блять, глаза, но он молча шарит рукой где-то в «туда» и, не нащупав ничего, докладывает об этом Бейкеру. —Не кричи, —Бэррон шипит на него, прикладывая палец к губам, —Марк может услышать, —Коля нервно вздыхает, а после выдает, сквозь зубы: —Солнышко, а ты в курсе, что единственный, кто орет тут—это ты, —Бэррон берет лицо Коли в ладони и коротко чмокает. Повисает молчание, —ты специально, да? —в ответ совершенно невинный кивок. —Ну посмотри еще, пожалуйста, —Коля ненавидит всю эту хуйню заранее, но отказать Бэррону не может. В итоге пошарив еще минуты две, чуть ли не придавив руку кроватью аж целых два раза Коля предлагает просто засунуть еще в одно место и, если не найдут, то насрать на это и спать дальше. Бэррон, по нему прям видно, внутренне не соглашается с этим, но все равно угукает, потому что слышит по голосу, как Колю все это остоебало. Лукашенко заставляет Бэррона лечь на спину одним движением руки, а сам просовывает руку за кровать и, о чудо, натыкается на что-то, чего там быть точно не должно. —На, —Бэррон радуется трусам больше, чем подаркам на новый год, напяливает те, кряхтя улегшемуся обратно белорусу на ухо, а потом жмется ближе, ныряя под руку, мурчит какие-то непонятные благодарности, но Коля уже не слышит, потому что устал. Последняя мысль белоруса была, чтобы следующим утром у Бэррона не встало настроение, а то у Коли перестанет вставать тело с таким графиком.