Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Когда Марк последний раз смотрел на часы, на них было ровно пять часов утра. Сейчас время уже перевалило за шесть, он еле волочит ноги до входа в кампус, чувствуя себя как-то непонятно. Деревья уже давно потеряли свою листву, свою красу и щит, так что теперь они лишь корявые стволы с уродливыми кривыми ветками. Марк чихает на всю пустую улицу, кутая нос в огромное желтое худи. Единственное, о чем Уокер жалеет, так это о том, что оставил свой бомбер у Джастина. Но он написал, чтобы тот принес ему его, так что с этим не должно быть проблем. Сегодня тренировка. До нее буквально пара часов, Уокеру бы поспать, но все, чего он хочет, так это лечь в кровать и ненавидеть себя минут десять. После такого он обычно очень быстро засыпает. Через каких-то пару минут откроется то самое кафе. Уолтер, наверное, как обычно, сонный с утра, либо сдаст смену своей напарнице, либо наоборот примет ее у нее. Всего раз у Уокера получилось застать Уолтера с утра. И это было, пожалуй, ошибкой. Потому что в голове сразу нарисовались те самые картины, которые Марк старался не представлять. Дабы еще сильнее не закопать себя, Уокер переходит на другую половину дороги и проходит мимо кафе, замечая, что внутри не горит свет. Значит, никто еще не приехал. Может это и к лучшему. Этим утром Джастин запихнул в него какой-то омлет с сосисками и помидорами, посмотрел погоду и завернул в свое старое худи с каким-то не отстиравшимся пятном на рукаве. Они договорились видеться иногда, потому что Джастин учится на пятом курсе психологического и у него нет особо времени на поиски перепиха на ночь, а у Марка голова забита не тем, чем надо и ее стоит перезагрузить. Утром Джастин предложил подвезти его, но Уокер вовремя вспомнил про тренировку и отказался. Не нужны ему лишние вопросы, он на прошлые то все ответить не может. От бесплатного проезда отказался, но ему ясно дали понять, что сегодня они еще увидятся. Джастин поинтересовался почему они не встретились раньше, на что Марк, усмехнувшись, хмыкнул что старосты слишком занятые, чтобы шататься по коридорам и натыкаться друг на друга. Еще выяснилось, что они оба знали до этого всех старост, кроме друг друга. Джастин, с огромной черной кружкой «big boss» в руках, рассмеявшись, предположил, что это судьба, но Марка слова ни разу не тронули. Он вновь сбежал, но сбегать с ощущением, что у него теперь есть хоть что-то постоянное в жизни, место, откуда он может сбегать, гораздо лучше, чем постоянно метаться в поисках чего-то отвлекающего. Марк думает, что Джастин вполне устраивает его как постоянный партнер на секс без обязательств. Марк надеется, что Джастин думает о том же.

***

На улице холодает. Так сильно, что Марк не понимает, как оказывается на территории их университета за какие-то двадцать семь минут. Автобуса еще нет, из кампусов никто не вываливается с сонными рожами и огромными баулами, перевешивающие так сильно, что, кажется, вот-вот и пацан превратится в беспомощную черепаху. Значит, сегодня они едут не на свой корт, а на тот, что поближе. И хорошо и плохо одновременно. Марку, например, хотелось бы разминаться в родных просторах, а не близстоящих на карте, ну да ладно. Никогда не волнует, что там хочет Марк. Уокер сует руки в карман худи, толкает дверь в кампус плечом и, извинившись перед женщиной, которую разбудил своим резким приходом, ныряет к себе на этаж, преодолевая лестничный пролет с какой-то необъяснимой легкостью. Нужно хотя бы умыться. Баул итак уже собран, а вот насчет учебной сумки Марк не уверен. У них будет лишние минут двадцать перед началом пар, Уокер надеется, что успеет все проверить в эти жалкие минуты свободы. Подумав о всем незначительном, о чем только мог, Марк доходит до двери в комнату и даже не удивляется, когда та оказывается не запертой. Отлично, теперь у них троих одна и та же привычка. Винить во всем можно парня Лукашенко, но никто это делать не будет. Жить пока хочется, они еще так молоды. Марк заходит в комнату и, честно, лучше бы он остался у Джастина и не поехал сегодня никуда. У Марка сердце сжимается в маленький комочек и падает, разбиваясь о ребра, когда он видит заснувшего рядышком с Бэрроном белоруса. Марку бы пискнуть, но он видит с каким отчаянием Коля цепляется за Бэррона даже во сне и ему хочется сквозь землю провалиться. Кажется, он увидел то, чего ему не стоило видеть. Пересилив себя, хотя это было очень сложно, Марк подходит к другу и неловко трясет того за плечо. Пальцы сразу же расцепляются, а на Уокеры вылупляются два сонных, уставших глаза. «Сколько времени?» —хрипит Лукашенко, осматриваясь по сторонам. «Где-то семь, может шесть с чем-то, не уверен» —отвечает ему Уокер, отходя на шаг назад, когда Коля встает со своего места и разминает затекшие мышцы. —Меня вырубило. —Я понял. Марку не нужно объяснять все это, он итак прекрасно все видит и понимает. Хотя сам факт того, что Коля говорит об этом заставляет ухмыльнуться. Кажется, кто-то окончательно расслабился и принял тот факт, что Марк все знает. Это даже хорошо. Коле так будет гораздо спокойнее. Хотя кто знает, может быть, как только все вернется на круги своя, Лукашенко снова начнет говняться. Ну, Марк не против. Главное, чтобы эти двое вернулись в свой сопливо-милый мир, остальное Уокера не волнует. Марк не спрашивает что-то еще, лишь наблюдает за тем, как друг, покачиваясь из стороны в сторону и зевая во весь рот, направляется в сторону ванной. Как только за ним захлопывается дверь, а до ушей доносится сначала тихое шипение, а потом резкий всплеск воды, Марк поворачивается к тому месту где валялась его учебная сумка с баулом и наспех проверяет все ли у него собрано. На телефон приходит сообщение от Мэтта. Затем еще одно. Стивенсон спрашивает все ли у Уокера ок, а после поедут ли они на тренировку. Марк отвечает, что как раз собирался будить Лукашенко, на что канадец отправляет ему палец вверх и на этом их диалог кончается. Марк переодевается, закидывает баул на плечо и, устояв на ногах, принимается ждать Колю. Белорус проводит ладонями по лицу, стараясь этим движением убрать с него вселенскую усталость, но даже не смотрясь в зеркало можно убедиться в том, что синяки под глазами от этого не убрались. Почему-то вспомнилась жизнь в Беларуси, все эти выезды, которые тогда Коле нравились или просто интересовали, костюмы и камеры, что постоянно были направлены на него. Чувствовал ли Коля хоть раз себя в настолько стрессовом состоянии? Кажется, он просыпался от каждого движения, причем собственного. Хотя, может это и к лучшему, то, что Коля испытывает сейчас. Не все же время быть идеально выглаженным принцем в костюме, иногда так хочется, чтобы в нем увидели простого человека, с такими же проблемами и таким же незнанием как их решать. Хоккеист зачесывает мокрые волосы назад, пропуская тяжелые пряди сквозь пальцы и подставляя лицо под теплые струи. По плечам бегут мурашки, а мышцы, спустя долгое время, наконец немного расслабляются. То, что он вчера сказал Бэррону…было ли это важно? Нет, скорее, он ведь ничего не слышал. В этих словах не было особого смысла, разве что Коля окончательно и бесповоротно признал то, чего у него никак не получалось признавать. Теперь все будет по-другому, решает Николай, откупоривая крышку какого-то шампуня и выдавливая себе на руку. Склизкая смесь спадает с волос на плечи, холодит те и уже готова нестись по телу вниз, как белорус возвращается под душ и жестоко смывает ту, чувствуя как по ногам ползет уже пена с каким-то крапивным запахом. Неплохо, думает Коля, возвращение в свет начинается очень даже спокойно, без криков и возгласов. Хотя, наверное, Уокер сожрет его, потому что вместо обычных трех, Лукашенко задержался в душе на целых пять-семь минут. Просто немыслимая дерзость. Усмехнувшись самому себе, Коля закручивает вентиль, выходит из кабинки, обтираясь огромным желтым полотенцем, а тем средним, что он захватил с кровати, высушивает голову. От воды волосы потемнели и теперь на побледневшем лице отчетливо виднелись посеревшие выемки под глазами. Коле нужно поспать. Хотя бы не два-три часа, немного больше. И он обязательно займется этим, но только после того, как Бэррон очнется и Коля убедится, что с ним все в порядке. Тогда можно будет попытаться вернуться в уже привычный распорядок дня. Идея хорошая, думает хоккеист, после чего выходит из ванной и конечно же натыкается на уже собравшегося Марка. —Тебе повезло, Скотт написал, что автобус задерживается, —недовольно сообщает ему Уокер, —почему именно не написал, —Коля жмет плечами, мол ему все равно. Он подумал было спросить почему Марк вдруг общается со Скоттом, а потом вспомнил что у них есть групповой чат где-то и периодически, если возникают какие-то накладки, Скотт или Тони пишут туда об этом. Колю это не колышет, а у Марка даже тут инстинкт старосты сохраняется и поэтому он все читает. Поэтому же от Уокера обычно главная четверка и узнает все новости дня. Обычно они примерно такие же, как только что произнесенные, так что никакого разнообразия. Пока белорус собирается, натягивая через голову какую-то черную футболку, как бы между делом спрашивая в чем Марк сегодня приперся в комнату. Уокер нервно хмыкает, бурча, что кто-то стал слишком внимательным к мелочам. «Я потом верну» —отвечает Уокер и этого ответа оказалось для Лукашенко вполне достаточно, чтобы он отстал. Даже как-то скучно. Напялив на себя джинсы и забросив на плечи поверх футболки свою кофту на молнии, белорус проверяет содержимое баула и учебной сумки, но так до конца и не успевает убедиться в том, что все в порядке. Марк резко вздрагивает, хватаясь за баул как за единственное ценное, что у него есть, а у Коли мир перед глазами темнеет. Со стороны кровати доносится сначала тихий, судорожный вздох, а после парни наблюдают, как с болезненным стоном Бэррон сначала елозит яблоками не раскрывая век, а после приоткрывает вмиг слезящиеся глаза и задерживает дыхание от пульсирующей боли во всем теле. Марк чисто на инстинктах делает шаг и берется за локоть хоккеиста, боясь, что у того сейчас крыша вместе с телом куда-то отъедет. Впрочем, Уокера тут же слабо отталкивают от себя. Бэррон распахивает веки, но тут же жмурится, так словно ему бы в лицо светило солнце. Марк отставляет баул на диван, принимаясь наблюдать за белорусом, который оказывается возле кровати Бэррона и садится совсем рядышком, осторожно дотрагиваясь до ладони Трампа своей. —Бэррон… Упомянутый мычит что-то неразборчивое, словно ребенок после сна, пытается ворочаться, но тянущая боль в руке мешает ему. Коля чувствует, как Бэррон отвечает на его прикосновение, как касается своими похолодевшими подушечками его кисти и не может сдержать того взволнованного судорожного вздоха облегчения, что он испытал в первые секунды, когда только услышал своего котенка. Прикосновение слабое, прям совсем, но до того любовное, что у Коли кровь в висках закипает. Он еще раз зовет Бейкера по имени, наблюдая за тем, как губы парня расплываются в легкой улыбке, а глаза, чистые и ясные, приоткрываются. —Привет. Коля сейчас расплачется. Это просто невозможно, быть настолько счастливым от самых обыкновенных слов. Они оба смеются, как-то скованно, словно они и не встречаются, словно они просто влюбленные школьники, что никак не могут признаться друг другу. Коля гладит Бэррона по костяшкам, нащупывает в исхудавшем запястье сердцебиение, приходящее в норму и просто не может передать все то, что он чувствует. Как словно они бы выиграли все игры в сезоне, вышли в финал и попали на мировую арену. Коля чувствует, что готов свернуть горы и захватить любую страну, в теле такой адский прилив сил, что становится даже страшно. —Ты как себя чувствуешь? —Бэррон, как котенок, чуть наклоняет голову на подушке, хмыкает и вздыхает, осторожно и медленно. —Все болит, —честно сознается он, —и пить хочется. Коля уже было подскакивает, чтобы найти Бейкеру воды, как его останавливает легкая, но от этого ее прикосновение не менее крепкое, рука Марка. Уокер пихает Лукашенко, отдавая ему в подрагивающую ладонь свою бутылку, которую обычно берет на тренировку. Они встречаются взглядами на какую-то секунду, но ее хватает, чтобы старшего отшатнуло от того, насколько черный зрачок заволок всю потемневшую радужку. —Можешь немного приподняться? —спрашивает белорус, в одно движение открывая бутылку Уокера, —или помочь? —Бэррон мотает головой, но все равно цепляется за хоккеиста, прижимая оперированную руку к себе. Коля видит, как у него чуть закатываются глаза, поэтому помогает Бэррону, придерживая бутылку за дно, после чего врачебным тоном просит его лечь обратно и не напрягаться. «В глазах мутнеет» —Коля проводит тыльной стороной ладони по горячей щеке, вздыхая, —это нормально, —в ответ слабое угуканье. —Коль, —нерешительный голос Марка сбивает с толку. Лукашенко оборачивается на друга, который, переступив с ноги на ногу, все же произносит, правда не до конца, —трени… —Я не иду, —как отрезает белорус, отворачиваясь обратно. Марк не успевает сказать больше, Бэррон внезапно громко шипит, переплетая пальцы собственной руки с Колиной ладонью и сжимая ту, —что не так? —Коля, кажется, знает причину, но хочет убедиться, услышать именно от Бэррона. —Больно, —хнычет Трамп, —в руке, —Коля переводит взгляд на поврежденную руку, вздыхая, —и я устал лежать, —белорус чувствует, как пальцы, сжимавшие его ладонь, усиливают хватку, —меня будто поездом четыре раза переехало…Коль…—Лукашенко тут же приближается, давая понять, что он тут, что он слушает и он рядом, —Коль, сделай что-нибудь, я не могу это терпеть, —и словно в подтверждении собственных слов пальцы Бейкера сначала начинают подрагивать, а после хватка слабнет, —и меня тошнит, —хоккеист не успевает за потоком жалоб, оборачивается на Марка, который, поняв по одному взгляду в чем дело, принимается искать что-то в учебной сумке, —господи, —с губ Бейкера срывается истеричный смешок, —я такой проблемный. —Нет, —белорус отрицательно мотает головой, —нет, вовсе нет, все в порядке, это нормальное состояние, —пытается успокоить его самозакапывание хоккеист, —голова кружит? Пить? Есть? Говори обо всем, Бэррон, это очень важно, —упомянутому явно не нравится разговаривать о собственных проблемах, даже когда они столь явные, поэтому он, подувшись чуть-чуть, все же сдается. —Голова кружится, —в ответ кивок, —но есть не хочу, —Бэррон делает короткую паузу, поджимая губы в узкую полоску, —и у меня есть просьба, —Коля вскидывает бровями, одними губами произнося «какая?», —я скажу, когда Марк выйдет. —Эй! —тут же возмущается Уокер, —я тебе тут за твоим парнем присматривал, пока ты спал, а теперь ты меня стесняешься? —Бэррон на такое наигранное возмущение слабо смеется, видно, что ему очень больно, он побледнел. —Это личное, —с толикой смущение произносит Трамп, переводя взгляд на Колю, который все еще сидит рядом с ним и все еще держит за руку, —я рад, что ты в порядке, —вообще-то, эти слова должен был говорить не Бэррон, а Коля, но раз уж Бейкер произнес их первым, белорусу остается лишь усмехнуться: «взаимно». —Трамадол, —их влюбленную идиллию прерывает Уокер, бьющий Лукашенко по плечу небольшой белой упаковкой. Бэррон хмурится, потому что Коля внезапно серьезнеет и даже как-то злится. —Что? —У меня есть Трамадол, —спокойно повторяет Уокер. —Откуда он у тебя? —непонимающим, сбитым с толку голосом спрашивает Лукашенко, получая в ответ лишь короткое пожимание плечами, —Уокер. —Я не знаю что не так, —подает голос Бэррон, —но если это поможет мне, то давай. —Не… —Вот и отлично, —прерывает друга Уокер, —сам разделишь ему четверть, или этим мне заняться? —Коля уже хочет что-то возразить, но Марк вновь опережает его, —у тебя есть другие варианты? Предлагаешь оставить Бэррона тут одного с дикой болью? Он даже поспать не сможет, —Коля вздрагивает всем телом, потому что Марк прав, но все равно. Трамадол это слишком. —Я не… —Ты поедешь, —Уокер пихает Лукашенко в руки упаковку, заставляя его подняться с кровати, —ты поедешь, Лукашенко, у нас матч в конце этого месяца, ты должен быть в форме и на ногах. С Бэрроном все в порядке, —Марк поворачивается к лежащему Трампу, вопрошая, —ты в порядке? —Если мне перестанет быть больно, то да, —казалось для пущей картины Бейкеру не хватило только плечами пожать. Коля просто в шоке. —Соберись, Лукашенко, —Марк с силой хлопает друга по плечам, —давай, чем скорее ты дашь ему таблетку, тем быстрее уйдет боль, он уснет, а мы поедем на тренировку. —Но я… —Коль, он прав, —Марк облегченно выдыхает, понимая, что Бэррон на его стороне, —нет смысла оставаться, я все равно потом лягу спать обратно. —Но… —Коль, —мягко, но настойчиво повторяет Трамп, —пожалуйста. Марк просто не понимает. И как только Бэррону удается вертеть его другом как хочется. Лукашенко, обиженный и явно расстроенный тем, что даже его парень понимает ситуацию лучше него, бросает на стол таблетки и бросает «я щас», уходя на кухню за ножом. Марк переглядывается с Бэрроном и Уокер соврет, если скажет, что не видит этого выпытывающего взгляда, каким Трамп прожигает его. «Мне нечего тебе сказать» —говорит старший, но Бэррон явно ему не верит. «Он выглядит так, словно я почти умер, что произошло?» —Марк не сдерживает нервного смешка. «Я не знаю, но по его рассказам ты реально чуть не умер», —и чуть помедлив, — «Бэррон, я просто в шоке», —Трамп не понимает к чему он это, пока не видит застывший взгляд и подрагивающую нижнюю губу Уокера, — «я никогда, повторюсь, никогда не видел его в таком отчаянии, я думал он головой тут поедет. Он не спал толком последние несколько дней, не ходил никуда, у меня сердце кровью обливалось, когда я видел, как он прикасается к тебе, а ты лежал без сознания, меня мутило каждый раз от осознания того, чего именно Коля боялся», —Бэррон, часто и тяжело дыша, смаргивает подступившую влагу с глаз, спрашивая: «и чего же?», —«что однажды он проснется, а ты—нет». Дверь в комнату приоткрывается, Коля заходит с коротким ножом, которым обычно сдирал кожуру с яблок, берет пачку трамадола, выдавливает на стол одну таблетку и отделяет от нее четверть. Совершенно молча. Бэррон смотрит на Марка. Марк на Бэррона. У Уокера в глазах сквозит извинение за то, что он только что произнес, а у Бэррона ничего. Совершенно пусто. Он приподнимается, уже самостоятельно, забирает из рук Лукашенко целую таблетку и четверть еще одной и запивает водой, проглатывая те и выпивая весь стакан сырой профильтрованной воды. Кажется, лучше было бы принести ему кипяченой, но Бэррон рад, что это не она. Сырая гораздо вкуснее, хоть вода и не имеет вкуса. —Ты должен собираться, —произносит Трамп, осторожно дотрагиваясь до щеки белоруса, —у тебя тренировка. —Что случилось? —Бэррон, как и Марк, напрягается, но Бейкер не дурак, знает как усыпить бдительность своего внимательного врача. —Немного устал, возможно? —Коля щурится, но в итоге сдается. Он видит, что у Бэррона застыла в глазах тревога, но не решается спросить. Все же рядом Марк, а он итак уже увидел слишком много для того, кто вообще не должен был ничего из этого видеть. Уокер подает Лукашенко его баул. Тот нехотя забирает его из рук друга, оглядываясь на Бэррона, что уже уложился обратно на подушку. —Точно все в порядке? —Да, —смеется Трамп, —я уже чувствую, как засыпаю, иди, —и небрежно так, совсем слабо, машет ему на прощание. Коля уже хочет, вздохнув, отвернуться и выйти из комнаты вслед за Марком, как его окликают, —подожди, —хоккеист оборачивается, слыша, как дверь за ним захлопывается, —подойди на секунду, пожалуйста, —и Коля тут же оказывается рядом. В тот же миг, как только фраза была произнесена, —исполнишь одно мое маленькое желание? —Коле хочется ответить этим игривым глазам, что он готов исполнять все его желания, но он лишь кивает, —скажи мне что-нибудь на русском. —На русском? —с усмешкой переспрашивает белорус. Просьба и правда забавляет его, даже расслабляет слегка. В ответ короткий кивок, —и что сказать? —Бэррон расплывается в улыбке. —Только не «что-нибудь», —Коля смеется, немного скованно, но искренне, на секунду задерживает свой взгляд на небесных, уже чуть поплывших в страну грез глазах, чуть наклоняет голову, а после коротко вздыхает, наклоняется, прислоняясь щека к щеке и, ощущая горячее прерывистое дыхание у себя на шее, произносит: —Не смей больше так пугать меня, —Бэррон издает сдавленный писк, здоровой рукой перебирая складки на кофте хоккеиста. Коля оставляет практически невесомый поцелуй у Бейкера на щеке, приподнимается и глядя в глаза, продолжает, —я не переживу, если с тобой что-то случится, —Бэррон тяжело сглатывает, медленно моргает, шепча «Коль». —Что ты сказал? —тихо спрашивает Бейкер, стоит хоккеисту провести ладонью ему по волосам. В ответ усмешка. —Расскажу, когда ты выучишь русский, —подмигивает ему белорус, встает с кровати и вновь накидывает баул на плечо, —я пошел, котенок, не скучай. И как же приятно было слышать вдогонку такой родное: —Иди, чемпион.