Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

На кухню хоккеист заходит в приподнятом настроении, совершенно игнорируя собравшуюся кучку студентов, что как-то странно покосилась на вошедшего. Впрочем, Коле нет до них никакого дела. Его волнует только то, не переставляли ли их отложенную посуду и найдет ли Коля тот небольшой ковшик, который Никита притащил с летних каникул в прошлом году и от которого у Мэтта на правом предплечье долго не сходил синяк. Хорошая вещь, думает Коля, крепкая. Ершов рассказывал, что мама с битвой отдала ему эту утварь, а на тактичный вопрос зачем он вообще его спер, ответил, что для своих пацанов из дома привозить надо не магнитики, а то, что будет пригодно и чем будут пользоваться. Потом Никита, правда, проболтался, что в нем удобно варить пельмени и пошло-поехало. Ну и кто варил эти пельмени? Правильно, Коля, потому что Марк таким не занимается, хотя белорус уверен, что у него это получалось бы ничуть не хуже, чем скакать по пацанам, у Стивенсона—гения этого мироздания—они все время недоваривались и прилипали к стенкам, из-за чего Коле приходилось отскабливать засохшее тесто позднее дня на четыре, потому что находка обнаружилась только тогда и далеко не замоченной теплой водой в раковине, а где-то в жопе мира в тумбе посудой, а Никита просто не готовит, не умеет или не хочет никто так и не понял, но Ершов за все три года, два из которых Коля его знает, ни разу не притрагивался к плите, разве что бутеры парням носил. Если Никите нужно было что-то приготовить, а парней рядом не было, этот лис умудрялся выловить какую-нибудь девчонку и, включив свое редко просыпающееся обаяние, слезно просил накормить голодающего поволжья. Коля как-то своими глазами умудрился застать этот момент. Честно, он и понять не успел, как дама сердца на минут двадцать, смущенно хихикнув: «ты придурок?», все же сварганила ему что-то вроде пасты, только в бюджетном варианте. По Никите вообще не скажешь, что он может быть мягким и послушным, а еще имеет навык убеждения, но, наверное, именно поэтому в универе имеется определенная группа поддержки, которая не очень-то жалует холодность Лукашенко, но с радостью принимает неловкие полуулыбки от Ершова. Кстати о Ершове. Погруженный в свои мысли Коля совершенно не замечает, как его собрат прошмыгивает на кухню, кладет телефон на стол экраном вниз и даже успевает помочь кучке с выявлением какой-то неправильной формулы, выявить которую у них все никак не получалось. «Спасибо, Никит» —бросает ему эстонка, когда вся группка уже собиралась уходить восвояси, тем самым отрывая Лукашенко от рассматривания дна ковша и заставляя оглянуться, заметить своего друга. —Привет. —Здоров, —Никита встает со стула, прикрывает дверь и вопрошает, —с чего это ты вдруг? —Коля не понимает про что он, пока Ершов не кивает на зажатую в руке ручку алюминиевого ковша. —А, это. —Да, это. Странный какой-то диалог получается, думает хоккеист, подходя к глубокой раковине, в которой уже стоит три кружки и одна тарелка с засохшим слоем кетчупа. Выкрутив немного вентиль, Коля набирает в ковш воды, смотря как та немного вспенивается у края. Никита спрашивает достать ли ему пачку, на что получает молчаливый кивок. Налив воды, Коля ставит потяжелевшую вмиг посудину на плиту, включая газ. В воздухе тут же начинает витать атмосфера какого-то странного движения, молчаливого понимания друг друга. Никита шуршит упаковками из морозилки, доставая оттуда две сибирской коллекции, одна почти закончившаяся, а другая даже не начатая. Марк как-то спросил почему именно эти, на что ему Ершов, с горестным видом, ответил, что в России за такие пельмени можно продать почку и только тогда купить их, повезет еще, если по скидке. Белорус тогда отметил, что тут они стоят не шибко дешевле, но Ершов проигнорировал это высказывание. В общем, как-то Коля думал, что все они с прибамбахом и поэтому общаются. Коля оказался прав. —Ты себе? —Коля уже хочет было ответить, хмыкнув «вообще-то Бэррону», но вовремя заткнул себя, хмыкнул и кивнул, —тогда и мне тоже свари, я тут потусуюсь. Что-то ему это напоминает, думает хоккеист, бросая в почти что начинающую кипеть воду щепотку соли. Это, правда, готовкой полноценной не назовешь, но ему вспоминается та картошка с шарлоткой и Бэррон. А теперь у него пельмени и Никита. Белорус не сдерживает смешка, из-за чего Никита отрывается от телефона и совершенно беззлобно, интересуясь, вопрошает что он такого смешного вспомнил. Впрочем, ответа он не получает, что не было неожиданностью. Замороженный продукт валится в кипящую воду, Коля отставляет пачку и обертку от нее на тумбу рядом, принимаясь помешивать варящиеся в котле пельмени, убавляя огонь. Краем уха он слышит, как Никита сначала убавляет звук на телефоне, так, что до белоруса доходят лишь обрывки русской речи и какие-то звуки, видимо для смешных моментов, а после так вообще отставляет телефон и подходит поближе. Пустую пачку, пока Коля гипнотизировал пельмени, видимо рассчитывая нужный момент, когда поймет, что они точно приготовились, друг комкает и выбрасывает в мусорное ведро, после чего берет другую, заполненную чуть больше чем на половину, пачку, завязывает узел, чтобы пельмени не просыпались, если какой-нибудь осел будет открывать морозилку с размаху, а такие у них в кампусе имеются, подходит к столу и, взяв телефон и произнеся: «три минуты», отходит и засовывает их в морозилку, на вернхнюю полку, рядом с каким-то перемороженных холодцом. Коля кивает, у себя в голове рассчитывая примерное время готовки. Пока белорус периодически помешивал будущий Ершовский ужин, сам Никита достает с верхней полки навесной тумбы две тарелки, а сразу под ней, из выдвижного ящика, вилки. —Тебе надо что-нибудь? —хоккеист не сразу отрицательно мотает головой, задумавшись, что они с Никитой давно не разговаривали. Даже просто вдвоем. Это какое-то упущение с их стороны. Через семь минут ровно, проверив, что пельмени окончательно сварились, Коля вылавливает их шумовкой, раскладывая на две закругленные с каря тарелки, от соприкосновений с которыми от пельменей начинает исходить горячий пар. Никита тут же подскакивает, выдавливая в свою тарелку сначала на одну сторону кетчуп, а на другую майонез. Коля скептически хмыкает, но Никита устремляет пальце вверх и произносит заговорщицки: —Тренер не узнает, если ему никто не скажет, —Ершов тыкает вилку в один из пельменей, унося тарелку на стол, —а никто не узнает, потому что первое правило тех, кто жрет вредное во время подготовки к матчу какое? —Не рассказывать об этом, —поддается на его игру Лукашенко, получая в ответ одобрительный жест в виде большого пальца вверх. Никита грохается на стул, пододвигает к себе тарелку, проворачивает телефон в руке и уже хочет было, видимо, залипнуть в тик ток, как резко передумывает и не делает этого. —Там все тебя потеряли, —произносит парень, но его немой укор полностью игнорируется. Коля берет тарелку в руки, но ее приходится отложить, когда, после следующих произнесенных слов, у белоруса внутри все вздрагивает, —Когда мы наконец начнем снова общаться? Коля слышит по голосу, что этот вопрос у Ершова в глотке сидел довольно давно, но ничего не может ответить. Он заметил, конечно, как они отдалились друг от друга. Раньше Никита мог написать ему, сидя на паре: «погнали за вафлями в обед?». Коля бы ответил: «ты идиот? Какие вафли?», и ему тут же прилетело бы: «лимонные, Коль, в смысле какие?». И они бы пошли. Поехали бы в жопу мира, но только так, чтобы не опоздать на послеобеденную пару по хирургии, за какими-то придурошными лимонными вафлями, которые захотел Никита. А сейчас что? Они ни то, что не перебрасываются какими-то странными идеями, они вообще чаще всего не разговаривают. Коля перебрался в тандем к Уокеру, а Никите ничего не оставалось, кроме как принять сторону канадца. Ко всему прочему, их еще и расселили в разные комнаты, что только поспособствовало увеличению пропасти между ними. Конечно они все еще друзья, они могут шутить междусобойчики, которые не поймет никто, кроме них, но и только. Коля не может рассказать Никите про Бэррона. Не может поделиться многими аспектами своей жизни, хотя Ершов знает главное, у него в руках, по сути, главный козырь, которым он не пользуется по одной простой причине—Никита все еще верит в то, что они снова перейдут в стадию лучших друзей. Коле бы тоже хотелось в это верить. Как живой пример, можно взять на рассмотрение Марка и Мэтта. У них у каждого свои скелеты в шкафу, но, черт возьми, они оба о них знают. Чего стоил тот идиотский диалог про то, что у канадца «опасность миновала». Ни Никита, ни Коля не поняли о чем он, а вот Марк, кажется, прекрасно обо всем осведомлен. Мэтт тоже явно знает больше о Марке, чем славянский дуэт предполагает, взять в пример тот факт, что Стивенсон никогда не шутит слишком обидно в сторону Уокера, хотя, зная его способности и грязный язык, он это может. И сейчас. Когда Коля сорвался на Марке, тот сбежал и явно к Стивенсону, потому что Никита сидит с ним здесь и даже словом не обмолвился о том, что его сосед достал ему звонить и жаловаться. Да, Мэтт вместе с некоторыми ребятами из команды и пару тройкой девчонок, включая его шлюховатую девушку, скорее всего свалил в какой-то бар или что-то вроде. Но это вообще не значит, что он проигнорирует Марка. Марк и Мэтт лучшие друзья, чтобы они не говорили на это заявление. Они поддерживают друг друга, они разговаривают, и, даже несмотря на то, что Уокер сейчас больше сблизился с Колей, про своего младшего сотоварища он не забыл. Что не скажешь про Лукашенко, который вспоминает о Никите только в те моменты, когда у него терпение уже доходит до точки кипения. —Слишком долгое молчание, Лукашенко, —Никита усмехается, кажется поняв, что не услышит ясного ответа на свой вопрос, —заставляет задуматься. —Никит, —Ершов бросает на белоруса всего один пустой взгляд и вновь утыкается в тарелку, натыкая на вилку один пельмень и кладя его себе в рот, —я итак чувствую себя говном. —Понятно почему, —нападающий тяжело вздыхает, берет полуостывшую тарелку в руки и собирается уже уйти, как вдруг Ершов, откашлявшись, произносит, —на всякий случай повторю, что мы все еще братья, Лукашенко, не забывай это, —Колю забавляет тот тон, полугрозный, полуидиотский, с которым Никита выдал это. Он разворачивается полубоком, выгибая бровь. —Тогда как насчет пары каток? —собрат аж давится от неожиданно вопроса. —Заметано! —а счастья-то в глазах сколько, они давно уже не играли вместе, —я напишу, как буду в комнате. —Ладно. Мотнув головой из стороны в сторону, что, видимо, означало: «ну детский сад, не более», Коля шурует обратно в комнату с тарелкой пельменей, надеясь, что не слишком задержался, разговаривая с Никитой и его сокровище не будет возмущаться.