Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Когда ветер поднимается, а солнце прячется за густые тучи, и холодает, Бэррон предлагает им вызывать такси и ехать обратно. Время было послеобеденное, близился вечер, поэтому спрос на машины был большой и долго ждать не пришлось. За ними приезжает черный бмв с уставшим на вид водителем. Он оглядывает обоих парней—севшего вперед Колю и назад Бэррона—пустым взглядом, бубнит себе под нос что-то вроде «студенты» и еще раз, для достоверности, уточняет адрес. Коля кивает, откидывается на сиденье и, когда они трогаются, открывает окно. Остудить голову оказывается неплохой идеей. С учетом того, что сегодня их первая с Бэрроном вылазка в люди, Коля немного…взбудоражен? В смысле, непривычно было видеть Бэррона в такой обстановке, но, думает белорус, ему бы хотелось почаще видеть Бейкера вне учебной территории. Возможно они могли бы куда-то ходить вместе. Просто гулять, возможно, разговаривать…Коле бы хотелось этого. Хоккеист мельком глядит в зеркало заднего вида и практически теряется в собственных мыслях, потому что Бэррон не смотрит на него. Бейкер, подперев щеку, уставился в окно и внимательно следит за чем-то на дороге. Его глаза метаются от одного объекта наблюдения к другому и почему-то внезапно Коле захотелось быть рядом. Нужно было сесть назад, думает он, вздыхая более угрюмо, чем ему хотелось бы. Доехали они быстрее, чем если бы ехали на автобусе. Ушло всего часа два плюс минус. Да, с карточки слетела довольно крупная сумма, зато доехали в комфорте и без лишних разговоров о прекрасном и не очень. Бэррон, по прошествии минут двадцати, спросил может ли он подключиться и поставить музыку. По взгляду водителя можно было понять, что ему только этого для полного счастья не хватало, но, раздраженно вздохнув, он согласился. Дальше ехали под какие-то спокойные иностранные песни. Большинство из них Коля знал, другая половина—на французском и других языках—была незнакома, но за это время хоккеист примерно понял, какой плейлист у его котенка. Немного грустный, но расслабляющий. Иронично, но Бэррон и сам такой. Грустный—не всегда—и расслабляющий, действующий на белоруса, как успокоение. Сейчас бы просто валяться на кровати с Бэрроном и перебирать его волосы, думает парень и надеется, что вскоре, когда они дойдут до комнаты первокурсника, именно этим он и займется. На территории оказывается довольно многолюдно. Может сказался тот факт, что у большинства сегодня короткий день плюс к тому же была пятница. Коля хрустит шеей и игнорирует свою одногруппницу, спрашивающую об Уокере, до которого она не может дозвониться. «Я не знаю, я занят» —отвечает белорус, подгоняя Бэррона в спину. Коле явно не хочется находиться на улице, под столькими глазами. Бэррон, в принципе, понимает его, поэтому старается шаг не замедлять. Пропустив компанию из парней и девчонок, выходящих из общежития, Бэррон ныряет внутрь и тут же натыкается на вахтершу, что засияла, только завидев парней. Она подзывает обоих, называя их «мальчики» и расспрашивает о поездке. Пока Бэррон ей вкратце объяснял, что надеялся на лучшее, Коля осматривался по сторонам и ловил на себе подозрительные взгляды спускающихся вниз. В конце концов белорус тыкает Бэррона в спину, прося закругляться. Трамп, заметив на лице своего хоккеиста беспокойство и тревожность, обещает женщине потом показать фотки и видео. Она отпускает их, говоря, что понимает, те устали и хотели бы побыть вдвоем. Коля практически поперхнулся воздухом, но Бэррон очаровательно улыбается и толкает его наверх «забей, забудь, просто иди» —как мантру повторяет он, пока они поднимаются к первокурснику на этаж. В коридоре тоже творилось непонятно что, столько народу Бэррон не видел никогда, хотя учится и живет он тут довольно давно. Коля—по нему видно—хочет как можно скорее запереться в комнате и не выходить оттуда и Бэррон его в этом поддерживает. Когда они проходят мимо шумной компании, в которой Бэррон узнает одну из своих одногруппниц, все встает на свои места—сегодня последняя игра их университетской сборной по футболу, после чего, на время экзаменов, клуб прекращает свою деятельность. Глен рассказывал об этом, потому что они в студ. совете обсуждали этот временной промежуток. Так происходит каждый год и каждый год это вызывает какой-то невообразимый ажиотаж у студентов. Макларен тоже недоумевал, но высказываться вслух не стал. «Даже в твоем идиотском хоккее смысла больше, чем в этом» —фыркает шотландец, прокручивая ручку меж пальцев, — «вообще не понимаю». Сам факт того, что Глен был в чем-то не уверен и что-то его смущало уже настораживало. Впрочем, как сказал сам Макларен, это не их дело. Их дело лишь подписывать бумажки и уведомлять свои группы, остальное за преподавательским составом и директорами. Они в это уже не лезут. Парни заходят в комнату и Бэррон хлопает дверью, тут же ощущая себя гораздо свободнее, чем в коридоре. Шум не прекращается, но кто-то из компании предлагает уже выдвигаться и все дружно соглашаются, на счастье живущим на этом этаже. Коля первым делом идет в душ, прося Бэррона дать ему что-нибудь. Трамп уже хотел было возмутится, но Лукашенко выдал, выгнув бровь: «давай, скажи, что у тебя в шкафу нет моих вещей» — и пришлось промолчать. Бейкер хмыкает, достает первую попавшуюся футболку и какие-то спортивные штаны. Коля качает головой, называет его ребенком и закрывается в ванной на защелку. Бэррон ворчит, что он и не собирался к нему приставать, но белорус выкручивает вентили, крича «я тебе не верю», что, в принципе, является мудрым решением. Бэррон также перестает быть Бэрроном Трампом, лохматит собственные волосы и сменяет дорогие шмотки на спортивные шорты и какую-то голубую футболку. Свет в комнате включается и в воздухе повисает рутинная атмосфера. Глен пишет, что ненавидит этих уродов и шлет фотку разбросанных по столу бумажек с конспектами. Бэррон сочувствует ему, падая на кровать и потягиваясь. После дня, наполненного столькими событиями, хочется просто валяться и ничего не делать. Когда Бэррон решает, что он, в принципе, может не ждать своего парня, а начать заниматься самостоятельно, то первая мысль, стреляющая в голову, говорит о том, что он молодец, а вторая выталкивает первую и оставляет лишь белый шум в голове, потому что дверь ванной хлопает и оттуда выходит Коля. Наверное, это привычка, ходить полуголым по комнате, когда они вдвоем, потому что Бэррон, вообще-то вместе со штанами давал ему какую-то футболку, он точно это помнит, но на белорусе ее нет. Трамп всего на секунду задерживает взгляд на своем парне, вытирающим волосы полотенцем, когда тот, что-то пробубнив на русском, подходит ближе и, облокотившись руками по обе стороны от первокурсника, заглядывает в учебник. С волос падают крупные капли, оставаясь маленькими озерами на деревянном столе, когда хоккеист грудью наваливается на Бэррона и щекой прижимается к его щеке. «Что там у тебя?» —звучит уж слишком незаинтересованно и прямо над ухом. По коже пробегается рой мурашек, но, как бы в этот момент Бэррону не хотелось отстраниться и прийти в себя, он этого не делает. Лишь просит нормально вытереть голову, а иначе он сам будет ему весь учебник перепечатывать. «Не ворчи» —Коля целует куда-то в шею, отстраняется и как следует вытирает голову. Подготовка не пошла вообще от слова совсем. Глен постоянно написывал, потому что не понимал тот или иной пример, а Бэррон отвлекался на Колю, который, к слову, вообще ничего не делал, кроме как мычал ему на ухо и периодически что-то спрашивал. Белорус помог с парочкой задач, но помог не основательно, скорее направил в нужное русло. Когда Бэррон понял, что голова у него взорвется при очередном расчете, то предложил сделать перерыв. Лукашенко был только за, по нему было видно, поэтому он со спокойной совестью утянул своего котенка на кровать и о начертательной геометрии забыли, как о страшном сне. Поговорили про музей. По большей части разговор шел ни о чем. Коля вытягивал какие-то факты, вспоминающиеся из разговора девушки, а Бэррон просто слушал, лежа у хоккеиста на груди. Свет бы выключить, думал Трамп, а то так светло, что аж неловко. Об этом он говорит вслух, но Коля лишь зарывается ему во взлохмаченные волосы и ничего не отвечает. Бэррон думает об этом какое-то время. О том, что рядом с Колей ему вообще ни о чем не хочется беспокоиться. Даже тогда, в музее, когда нахлынули воспоминания и некрепкая плотина, построенная Бэрроном в голове, готова была разрушиться, одного взгляда, одного прикосновения хватило, чтобы все это остановить. —Знаешь, я…—Бэррон выводит какие-то незамысловатые линии на теле своего хоккеиста, проводит подушечками пальцев по косым мышцам и вздрагивает, стоит белорусу, зарыв пятерню ему в волосы, слегка оттянуть те, —мне нравится, что ты становишься более открытым на людях со мной, —на секунду парень замолкает, ожидая, что его сейчас перебьют, но белорус лишь вздыхает и устраивает свою ладонь на плече, —я просто вспомнил тот наш разговор в библиотеке. Когда ты сказал, что мои прикосновения выбивают тебя из колеи и попросил, чтобы я не трогал тебя на людях, —Трамп делает короткую паузу, после которой, неловко усмехнувшись, продолжает, —а сегодня ты чуть не выдал собственный секрет Еве. Я с тебя в шоке. —Ну, —тянет Николай, —не такой уж ты и секрет, —Коля пожимает плечами, заставляя Бэррона подняться и посмотреть на него, —парни знают о тебе, о том, что мы общаемся, Марк знает, что мы вместе и я, в принципе, не вижу больше поводов как-то скрывать тебя, —он говорит все это спокойным, ровным голосом, с толикой ухмылки на губах, —хотя, должен признаться, иногда мне и правда хочется, чтобы ты был секретом. —Потому что тогда обо мне бы никто не знал? —Ага, —белорус смеется, —и ты был бы только моим. —Ужасно, ты опять со мной флиртуешь. Бэррон тянется за поцелуем и конечно же получает его. Немного неловкий, растягивающийся в две счастливые улыбки, он словно возвращает их в то состояние близости, когда они оказываются вдвоем. Когда для Бэррона не существует никого, кроме Коли, а Коля не может не смотреть на Бэррона и перестать думать о том, как сильно он переворачивает весь его мир своим присутствием. —Будет ли звучать странно, если я скажу, что мне не понравилось в музее? —Бэррон спрашивает это, проводя пальцем по щеке белоруса. В ответ короткое пожимание плечами, —надо будет сходить туда еще раз, но без остальных, —бубнит Трамп, а потом, на секунду сощурившись, заговорщицким шепотом спрашивает, —ты в курсе, что у тебя веснушки? —Коля угукает, но не предает этому вопросу значения ровно до того момента, пока Бэррон не целует его куда-то возле глаза и не вздыхает, буквально пища, —ты такой красивый, Коля, —Бейкер стискивает своего хоккеиста в объятии, наваливаясь практически сверху. Белорус на секунду перестает дышать, хлопает Бэррона по плечу, прося немного ослабить хватку, а то у него кислород в легкие перестал поступать. Бэррон нехотя расцепляет руки, в тот же миг растягиваясь сверху на белорусе, —тебе не тяжело? —Тяжело, —сознается парень, но все равно не спихивает первокурсника с себя. —И какого это, когда твоя ноша такая тяжела? —Коля даже не задумываясь отвечает на этот неловкий флирт: —Не знаю, но когда она такая очаровательная, я готов потерпеть, —Бэррон смущенно утыкается хоккеисту в ямку на ключице и воет, что это был запрещенный прием. Коля гладит его по голове, усмехаясь, после чего тянет на себя и целует, шепча в самые губы, —ты и правда как котенок. —Просто замолчи, —ворчит Трамп, прячась в изгибе шеи своего парня. Коля как бы невзначай подмечает, что у кое-кого тут красные уши от смущения, но в ответ лишь недовольный рычащий звук, забавляющий хоккеиста. Они лежат так какое-то время. Бэррон и правда тяжелый, но Коля начинает к этому привыкать. Белорус понимает, что, кажется, этого ему правда не хватало. Невольно вспоминаются все его отношения до. Да, они тоже дурачились, но не так, как с Бэрроном. С Бэрроном что-то другое, что-то особенное, у Коли дар речи пропадает, когда его котенок начинает наигранно дуться или, как недавно, нежничать с ним, подмечая маленькие детали в виде тех же веснушек. Само очарование. —Тогда в музее, —Бэррон мычит, давая понять, что слушает, а Коля понижает голос, из-за чего тот отдается вибрацией в груди, —когда мы смотрели на картину. О чем ты думал? —Бэррон резко выдыхает Коле в шею, молчит некоторое время. Белорус уже подумал, что котенок не хочет об этом говорить и хотел сказать, что, если для него это трудно, они могут забыть обо всем, но как только Коля открывает рот, Бэррон отвечает. Тише, чем ожидал хоккеист, и с какой-то глухотой в голосе: —Об отце, —и, выждав еще какую-то, невероятно долгую секунду, продолжает, —о том, что страх, и боль, и ужас, испытываемые при одном только маломальском воспоминании об одном человеке стали моей неотъемлемой частью. Знаешь, я очень часто думаю о том, что вся моя жизнь в его руках. И я помню, что ты просил меня остановиться и не жить лишь сегодняшним днем, но я так не могу, —Трамп усмехается, отчаянно и словно на него вот-вот нападет истерика, —я не могу, Коль, этот человек превращал мою жизнь в ад все семнадцать лет и продолжает до сих пор, даже не присутствуя в моей жизни, —Коля хочет что-то сказать. «Что-то» не является чем-то конкретным, поэтому белорусу сложно. Он осторожно проводит ладонями по спине, чувствуя, как Бэррон начинает дрожать. —Тише, —успокаивающе шепчет он, —все нормально, я понимаю, —Коля делает паузу, —можешь не продолжать, давай не будем о плохом, ладно? —в ответ слабое «угу», —что у вас там с Марком за заговор? —Бэррон усмехается, поворачивается к белорусу и произносит прямо на ухо, обжигая кожу своим заговорщицки-игривым тоном и прикусывая мочку: —Он предлагал мне сбежать от тебя к нему, —Трамп мурчит, стоит Коле дернуться и резко выдохнуть через нос, —как тебе идея, м? —Коля молчит какое-то время, но потом хлопает Бэррона по спине, бросая немного раздраженное «приподнимись-ка». Трамп слушается, но никак не ожидает, что его схватят за талию и развернут, прижав к кровати. Та шокировано скрипит, а Лукашенко нависает над первокурсником и ухмыляется, сокращая между ними расстояние. —Все еще думаешь о том, как бы сбежать от меня? —Бэррон устраивается поудобнее, закидывает руки хоккеисту на плечи и отводит взгляд, делая вид, что усиленно думает. Лукашенко в замешательстве даже теряет всю свою напускную твердость, —Бейкер, ты охренел? —Да я шучу! —тут же смеется Трамп, притягивая его к себе и крепко обнимая, —к тому же, —тут же возвращается в свою игру первокурсник, —Марк бы не смог подмять меня под себя одной рукой, —и резко ойкает, почувствовав, как хватка на талии становится сильнее, —не представляй, а то у меня синяки останутся, —Бэррон тянется к руке хоккеиста, хлопает по ладони, и та смещается с талии на бедро, перебирая по нему пальцами, —это опасно, —предупреждает Бэррон, слыша собственное сердце в ушах. Как бы ему не нравилось играть с Колей, он вряд ли сможет скрыть свое взвинченное состояние, —Коль...? —Бэррон смотрит на хоккеиста исподлобья, на то, как он на секунду застывает, а ладонь на бедре вздрагивает, кажется неосознанно смещаясь на внутреннюю сторону. Белорус прикрывает глаза и, как совсем недавно, выдыхает через нос, с огромным усилием заставляя себя убрать руку и переместить ее на подушку рядом с головой Бэррона. Тот гулко сглатывает, тянется к хоккеисту и проводит похолодевшими костяшками по щеке, вновь зовя парня по имени. —Бэррон… —Тише, —легонько улыбнувшись, перебивает он, —просто поцелуй меня, ладно? —и сам тянется к любимым приоткрытым губам за заветным поцелуем. Не простой чмок, не их игривые смешки с касаниями, нечто большее. Коля хмурится, но отвечает, перенимая инициативу на себя. В ушах гудит, а грудная клетка вот-вот сломается от напора собственного сердца. Бейкер тихонько выдыхает, приоткрывает рот и не произнести, скорее просто перебирает губами в немой просьбе: «еще». Коля не может. Он подминает одной рукой Бейкера под себя, чувствуя, как первокурсник разводит колени, чтобы было удобнее. Лукашенко не слышит, скорее чувствует собственное желание и резкую вспышку боли, когда он с силой сжимает руку в кулаке. Бэррон отстраняется, тяжело дышит и мутным взглядом просит продолжения, но говорит лишь «остановимся?». Коля не хочет. Коля хочет большего, хочет целовать его бесконечное множество часов, чувствовать мягкость и неуверенность губ напротив, покусывать и ловить горячие вздохи, усмехаться и просто любить. Коля не может сказать это, но он прекрасно может объяснить это жестами. «Не сейчас» —Бэррон всхлипывает, стоит белорусу опуститься к его шее и дрожащей, побелевшей ладонью провести по вздымающейся груди, останавливаясь в опасной близости от края домашних шорт. «Я знаю, когда надо остановиться» —уверяет его белорус, видя в глазах напротив море нерешительности. «Лучше бы не знал» —с какой-то жалостью шепчет Бейкер, вновь притягивая своего парня к себе, — «не останавливайся. Не сейчас» —Бэррон буквально мурчит это, выгибаясь навстречу рукам хоккеиста. В голове просто пусто. Если, думает Коля, если они сегодня займутся сексом, то пусть так оно и будет. Его уже достало быть сдержанным и правильным. Надоело быть джентльменом. Хочется просто взять, развернуть его лицом в подушку и впиться зубами в шею. Чтобы нельзя было скрыть и любой, кто проходил бы мимо видел, что это сокровище уже занято. —Я слышу о чем ты думаешь, —несколько нервно смеется Трамп, надеясь на ответную шутку. Но отвечает белорус, вообще нешуточным тоном. —Надеюсь на это. И вот уже, казалось, все тормоза спущены, педаль газа вдавлена в пол и на светофоре вот-вот загорится зеленый, как у Бэррона звонит телефон, а белорус, вздрогнув, совершенно искренне раздражается, стоит Трампу потянутся за ним, лежащем на столе, и отпрянуть от своего парня, завидев «мама» на экране. Бэррон отвечает, притягивая Колю к себе и целуя в щеку в качестве извинения. Белоруса, правда, это ни капли не устраивает. Он все так же раздражен, выпрямляется и садится на кровати, скрещивая руки на груди. Бэррон бы обязательно попросил у него прощения по-другому, но не когда на том конце мама. —Ало, Бэррон? —голос у нее усталый и, кажется, немного взволнованный. Трамп проводит ладонью по лицу, прося собственные мысли собраться воедино. —А…да, привет, я тут, —выдает первокурсник и тут же сам себя корит за такой странный ответ. Она точно подумает, что что-то не так, сто процентов. —Что-то случилось? —Нет, —тут же отвечает Трамп, поворачиваясь на испепеляющего его взглядом белоруса, —нет, все нормально, я просто не ожидал, что ты позвонишь. Как твои дела? —Я увидела фотки, вот и решила позвонить, —спокойно произносит она, а Бэррона словно огрели по хребту чем-то тяжелым. —К-какие фотки? —Трамп настолько не понимает, о чем речь, что заикается и садится обратно на кровать. Коля тут же меняется в лице. Приобнимает за плечи и внимательно смотрит на парня, ожидая, что тот скажет дальше. —Ну вы ездили в Музей искусств, —Мелания на секунду пропадает и Бэррон понимает, что она заходит в свой кабинет. Там частенько связь рябит, —или я чего-то не знаю? —Бэррон слышит на заднем плане резкий звук отодвигающегося стула. С секунду оба молчат, пока Мелания не усмехается, произнося с излишней мягкостью, —расслабься, я шучу, никаких фоток нет, —Бэррон выстанывает «ма-а-ам» и дует щеки, а Колю, кажется, отпускает. Он валится на кровать и всем своим видом показывает, что дальнейший диалог его не интересует вообще от слова совсем, —как у тебя дела? Как съездил? —Могло быть лучше, —цыкнув на поведение своей родительницы, отвечает Трамп, —возможно не стоило ехать туда, когда их программа для студентов еще не была утверждена. Если хочешь знать мое мнение, она кошмарна, —Мелания заинтересованно мычит, стуча ногтями по своему стеклянному столу, —если хочешь, я могу переслать тебе парочку фотографий, но всего парочку, —Мелания удивленно спрашивает, что с другой частью фотографий, —ну, —тянет Трамп, —они смазанные, —Мелания хмыкает, говоря, что она не верит ему ни на йоту. —Так и скажи, что не хочешь показывать своего парня, —смеется Мелания, называя Бэррона ребенком. —Ладно, так и говорю, —сдается первокурсник, —не хочу показывать своего парня, —и тут же, прыскнув со смеху, —обалдеть, это я-то тебе об этом говорю, веришь в это? —Коля, все еще валяющийся рядом, как-то скептически кривит бровь, хлопая глазами, —ты бы видела его лицо, кажется меня ждет серьезный разговор, —Мелания на том конце злорадно хихикает. —Я рада, что у тебя все хорошо, солнышко, —внезапно говорит она тем самым материнским тоном, который порой доводил Бэррона до слез в детстве. Сейчас он тоже действует по-особенному. Вся веселость спадает, остается лишь грустная улыбка. Бэррону бы сейчас почувствовать, как мама обнимает его за плечи и уткнуться ей в шею, зарывая нос в светлые волосы, пахнущие чем-то сладким, напоминающим сахарную вату, —прости, что я так редко звоню. —Ничего, —тут же спешит оборвать ее Трамп, —ты занята, я понимаю, я тоже, мы оба заняты, —Мелания коротко хмыкает, ничего не отвечая на это, —тем более, знаешь, у меня нет времени скучать, как раньше. Меня есть кому развлечь. —Коля, да? —Бэррон переводит взгляд на белоруса. Тот вздыхает, хлопая себя по плечу. «Иди сюда» —и Бэррон льнет, отвечая маме тихим голосом: —Угу, Коля, —упомянутый целует в висок и что-то бурчит на русском. Мелания на том конце коротко вздыхает. —Я люблю тебя, сынок. —Я тебя тоже.