Часовщик

      Они всегда встречались вечером, когда фонари уже загорались мягким светом. Не между теми двумя, что были напротив выхода из ателье, а подальше — чтобы никто не увидел, да не начал потом болтать лишнего. Это только кажется, что в Столице всем есть дело лишь до самих себя и до шестеренок, а на деле все совсем иначе. Куда бы ты не пошел — всюду за тобой наблюдают. Кто-то, чтобы определить, сколько монет в кармане и стоит ли тратить на тебя время, а кто-то, чтобы потом болтать глупости.       Мистер Хайет, конечно, вел себя так, словно никаких сплетен и слухов он не боится. Как будто они для него просто звук — пустой и незначительный, как свист пара в трубах, или как гул от вращения шестеренок.       Правда, когда она предложила встречаться в одной из подворотен, он возражать не стал.       Фонарь в той подворотне был всего один — тусклый, как будто кто-то специально сделал так, чтобы тени вокруг него было больше, чем света. И гудел он громче остальных, даже громче тех, что были в трущобах. Иногда, дожидаясь мистера Хайета, Вики даже думала, что этот фонарь оказался в торговом районе случайно — просто так вышло, могло ведь такое случиться?       В первые дни она не вспоминала его, тот фонарь. В первые дни она, кажется, вообще ничего не вспоминала. Она даже не пыталась вырваться к Томми.       В первый день она ничего не могла. Ни дотронуться до лица, чтобы нащупать плотную повязку и сорвать ее. Ни закричать, ни позвать на помощь, даже застонать — и то не получилось; горло будто опухло, будто стало чьим-то чужим.       В первый день она не смогла ни заплакать, ни даже поверить в то, что она и правда всего этого не может.       В первый день она могла только бояться. Бояться так сильно, что в глазах было темно, а горло перехватывало, как от ледяной воды.       На второй день ничего не изменилось: она не смогла ни поверить, ни заплакать, ни перестать бояться.       И на третий, и на четвертый — и целую неделю, наверное, ей казалось, что все это сон. Ужасный, совершенно невероятный сон. Мало ли, может, кто-то напал на нее у того странного, тусклого фонаря — напал, ударил по голове и вот она все никак не может прийти в себя.       Мистер Хайет приходил к ней каждый день, кормил с ложечки, гладил по волосам и что-то тихо говорил, повторял раз за разом. Она запоминала его слова о часах и минутной стрелке, но не могла их понять.       К концу второй недели она поняла, что все это и правда происходит. И что она никогда больше не увидит тот тусклый фонарь.       Что она ничего больше не увидит.       И не сможет сказать ни слова.       Минутная стрелка должна показывать время.       И больше ничего.