глупая сказка

хёнджин крутит во рту ментоловый леденец, запивая холодным жасминовым чаем, который уже давным-давно остыл. последние тучи августа становятся все ближе к хёнджиновому окну, а сам парень все ближе к тому, чтобы сорваться и позвонить сынмину, хотя они даже контактами не обменялись. хван – это десятый остывший чай за день, овсяное печенье, нелепые шутки, теплые руки, забытые вкладки на ноутбуке, леденцы, фотографии закатов, куча недочитанных книжек по психологии, позднее осознание того, что профессиональный футбол –отстой; ромашки, школьное клубничное молоко и боязнь попросить у баристы большой латте в свою ежевичную термочашку. хёнджин – это смесь сентиментальности вместе с недочитанными книгами, а еще теплый сентябрь; когда листья только начинают приобретать оранжевые краски, виноград становится темным и сладким; яблоки красными, как выпускная лента которая через девять месяцев будет висеть на хёнджиновом плече. сынмин за лето ни капли не изменился: такой же вишнево-кислый, загорелый; с холодными кончиками пальцев, которые сжимают лямку прошлогоднего рюкзака, смотря прямо в глаза хёнджину: проверяет, поменялось ли что-то в черном шоколаде или он все-таки стал слаще. — ну что, первокурсники мои, я вас поздравляю! – хёнджин полез обниматься к минхо, а потом по-братски постукал по плечу джисона и плюхнулся на кресло в цветочной обивке; за окном вышло солнце: яркое, ослепляющее и слишком далекое от квартиры минхо, а жаль. — кароче ,сынмин все такой же краш, – джисон делает фирменное лицо, а ля: «он опять будет заливать про этого ким сынмина» –, а минхо мило улыбается и разрезает веганский чизкейк с малиной (а лучше бы с вишней, да покислее, чтобы впиталась, размазалась и осталась на хенджиновой школьной рубашке). пятнистый кот грациозно подходит к подтянутым ногам минхо и крутится вокруг ног восьмерочкой, мурлыча. — дорри, пожалуйста, не мешайся под ногами хо. ты ему мешаешь, – джисон ласково гладит пушистого кота, завлекая к себе на руки. минхо ставит чайник на плиту, насыпая травяной чай с лепестками васильков в лимонную фарфоровую посуду; джисон по карманам старых джинсов лазит в поиске зеленой зажигалки; а хвану остается лишь тяжко вдыхать, смотря на чистое небо и одинокий ухоженный фикус на подоконнике. «все-таки нужно иногда дочитывать книги по психологии» –, думает хёнджин, стоя у подъезда с чашкой остывшего чая; джисон не может закурить из-за сильного порыва ветра и красноречиво выругивается в пятый раз, настойчиво крутя колесико зажигалки. табачный дым бьет в нос обоим и джисон победно улыбается, засовывая зажигалку в карман джинсов.перед глазами туманно, прямо как в голове у хвана. сынмин мерзнет дома в безразмерном клюквенном худи, будто на улице январь: обветривающий губы, с сосульками на пятиэтажных домах, снеговиками в песочницах, с рисунками на снегу подошвами зимних валенок, колючими перчатками и яркими гирляндами по всему городу. кофе приятно греет худые и разрисованные чернилами руки кима, а в телефоне много непрочитанных сообщений в чате с феликсом, у которого на аватарке спящий чонин. ким – это огромная доза кофеина и все равно сонный вид, короткие ответы на заумные вопросы, мягкий плед со звездами, пролитые слезы из-за романов, неправильность, кислые яблоки, точки в конце каждого предложения в сообщениях, плюшки с глазурью, холодная лазанья, много-много объятий, крепких и трепетных; которых ему никогда не дарили родители, но подарил этим летом хёнджин. сынмин – это что-то мягкое, словно перьевая подушка и одновременно строгое, как пиджак офисный бетонного цвета; это записи в блокнот: вязкие, странные, будто послание в будущее или скорбь прошлого, чернильного и заученного. или весна: холодная и теплая одновременно, с толстым полосатым шарфом на шее, расстегнутым пальто и изучающим взглядом, словно ты на собеседовании. jinny : привет,это хёнджин ! не хочешь выйти прогуляться? сынмин делает вид, что показалось, а потом лыбу давит, словно ему конструктор подарил дед мороз. seung : хорошо. сынмин накидывает клетчатое пальто на домашнее худи ,карамельно-ореховые штаны натягивает и шнурки черничных ботинок в холодном лифте завязывает, запихивая концы во внутрь. в кармане с десяток вон для эспрессо в ближайшем автомате, а в наушниках теплый джаз, будто на улице июль-август. на маленькой клумбе около девятиэтажки хёнджина красуются нимфейные георгины, где-то на детской площадке слышно звонкий смех и запах кошачьего корма с сигаретами. сынмину кажется, что знает хёнджина не один год и не все его семнадцать; будто настолько большого числа не существует ,о нем даже не пишут и не рассказывают бабушки своим внукам. ким думает, что дату их встречи в круглосуточном продуктовом около полуночи будет занесено в какой-то учебник по истории, хотя историю сынмин терпеть не может. хёнджин говорит о кошках минхо, о том, как пролил на себя американо утром и ему пришлось застирать его любимый кардиган; о том, как он однажды забыл где дорри, а где сонни и получил пультом по голове от джисона. — я обязательно тебя познакомлю с минхо-хеном и ханом...они странные, но веселые! – хенджин говорит так серьезно, смотрит куда-то в сторону, задумываясь об своих друзьях и хмыкает; все-таки для того, чтобы назвать их своей семьей, не хватает только сынмина. — конечно, я буду рад познакомиться с ними, – сынмин соглашается и отчаянно протягивает свою надежную руку хенджину. семья? семья. минхо и джисон правда милые, какие-то слишком родные: сразу поставили чайник, выбрали фильм, достали лимонные тарты с зефиром (рецепт от хёнджина в забытых вкладках на джисоновском ноутбуке), обняли и познакомили с двумя кошками и одним котом; много болтали: о потерянных носках под диваном, кошачьем корме, разбитом горшке на прошлой неделе, старых преподавателях, любимых напитках и шутках хёнджина, которые слишком заумные и глупые одновременно, чтобы заржать. прощаясь, сынмин отрывался от самого любимого, но оказалось, что не отрывается: — приходите к нам еще, сынмин и хенджин. был рад познакомиться, мин! – теплые, материнские объятия – именно такие объятия у минхо. — приходи сынмин, потрындим о звездных войнах, – дружеские, с запахом кошачьего корма и дешевого табака – именно такие объятия у джисона. в лифте девятиэтажки есть небольшое зеркало и глупые надписи разноцветными фломастерами; в зеркале можно было увидеть двух неловко улыбающихся парней, неправильных, совсем разных, но таких родных друг для друга. хёнджину так и хочется уткнуться в эту темную макушку и вдохнуть запах любимого весеннего ветра, сбивающего с жизненного пути и стирающего все рамки. — спасибо, что согласился пойти со мной к минхо-хену. честно, я думал, что ты откажешься и я боялся что... – хенджин неловко чешет пшеничный затылок, – может ты посчитаешь меня каким-то маньяком, ведь я раздобыл твой какао и адрес, но я могу все объяснить... – сынмину ничего объяснять не нужно, неправильность сынмина слишком большая; как космос, без границ и рамок, со своими метеоритами и галактическими дырами. поэтому ким тянет хёнджина за песочный гольф и касается его щеки. кожа хвана сладкая, как зефир на лимонном тарте или остывший травяной чай с двумя ложками сахара. хёнджину мало весны, недочитанных книг, школьного клубничного молока и губ сымина. он хватает кима за клетчатое пальто и впивается в мягкие губы; во рту вишнево-клубничный мус, на улице холодный сентябрьский вечер, дети уже прощаются со своими друзьями и расходятся по домам, на вечернюю прогулку выходят люди с породистыми собаками, а на лице хёнджина бардовый румянец из-за нехватки кислорода в организме. — так мне объяснять, где я ,все-таки, нашел твой номер телефона и адрес или... – серьезно продолжает свою мысль хван, а сынмин заливисто смеется даже не смотря на то, что в легких почти не осталось кислорода. теперь парень понимает, про какие нелепые «шутки» говорил минхо. они смеются вместе до слез, ведь хенджин впервые слышит смех сынмина; он звучит, как тот самый идеально подходящий трек, который хван готов слушать каждый день и каждую минуту, как будто в первый раз.