***
Прохладный ветерок приятно обдувает разгоряченное тело после долгой схватки, зализывает мелкие ранки, отдающие слабой болью, в основном на руках. Террасу освещают несколько фонарей, из-за чего скопившиеся мошки около жёлтого источника начинают раздражать. Настроение и так не к чёрту, а любой мешающий звук только подливает масло в огонь. Чонгук запутался, в этот раз окончательно. Дал слабину, пошел на поводу инстинктов, в результате набил морду тому, кому и не хотел в здравом уме. И сделал это из-за человека, который в принципе и родным не является. Чонгук давно не чувствовал стыд, а сейчас он накрыл такой волной, что бес чей-то помощи не выбраться, так и утонуть не долго. Тяжелый вздох, и ушибленные ладони накрывают лицо. Все настолько хреново, что, Чонгук думает, и изменить вряд ли получиться. Работа не идет, по крайней мере у него, но тут Хосок еще может помочь, с Чимином тоже дела обстоят не лучше, а семья после произошедшего отвернется на этот раз точно. А всему виной один единственный человек, но он по сути не знает, в чем заключается его вина. — Совесть мучает? — накрывая заботливо пледом, говорит Виен, присаживаясь на ступеньки рядом с альфой. В руках маленькая аптечка, из которой в ту же минуту извлекают перекись и салфетки. — Давай руки. — Решила поиграть в заботливую сестренку? Спасибо, не нужно, говори сразу зачем пришла? — Почувствовала, что тебе нужно выговориться. — Если бы мне нужно было, то уж точно не тебе. — так же грубо, и за маской безразличия и холода пытается скрыть то, что ему действительно плохо. — А кому? — вздергивает одну бровь Виен. — Кому ты расскажешь? Да и к тому же, как ты это сделаешь? Расскажешь всю правду целиком и подвергнешь семью опасности или как? Чонгук отворачивается, и ничего не отвечает, признает — Виен права. Некому жаловаться. — Знаешь, я не хочу винить только тебя в нашей вражде, ведь тоже приложила к этому руки. Я не помню с чего все началось, но не хочу, чтобы все так и продолжалось. Просить прощения пока не буду, да и вряд ли ты примешь, но давай лучше просто попытаемся поговорить, выслушать, возможно понять друг друга. У нас нет тех кому мы можем выложить все, что накопилось без вранья и недомолвок. Только мы вдвоем. Так что давай без колкостей и придирок, поговорим как было раньше. А как было раньше Чонгуку и вспомнить тяжело. Они детьми были, доверчивыми и простыми, любили вместе исследовать лес и играть в волчьем обличии. Виен читала сказки, пока пятилетний брат в окружении любимых игрушек пытался заснуть, представляя себе невиданный мир. Иногда ругались, дуясь целый день в своих комнатах, а потом мирились, ведь друг без друга скучно. Делились и рассказывали почти все, в трудную минуту были рядом, разница в восемь лет абсолютно не мешала, только вот когда Чонгук достиг шестнадцати, отношения стали меняться. Постоянные ссоры, недопонимания и отстаивания своих мнений переросли в многолетнюю войну. А сейчас, вот так вот сидя как когда-то раньше, тяжело начинать все сначала, да и после всего, что было. Тяжело, но еще тяжелее — справляться со всем одному. — Судя по всему, я должен начать, — хриплым голосом произносит Чонгук, протягивая одну руку Виен, давая обработать костяшки. — Только не знаю с чего. — Что тебя больше всего беспокоит, про то и говори, — горькая усмешка и ответ: — Тогда у нас одна причина для беспокойства, — устало улыбается он, снова поворачивая голову в сторону. — Как он? Виен такой вопрос не то, что удивляет, а шокирует и в другой момент она бы обязательно ответила что-то вроде — «Неужели тебе интересно?», с издевкой, но сейчас просто отвечает, как есть: — Уснул, после всего, что произошло ему необходим отдых, — смотря на брата, говорит она и подмечает. — Тебе тоже отдых не помешал бы. — Я для этого сюда и приехал. Но, как видишь, отдохнуть не особо получилось, — вздыхает, опуская расслабленно плечи. Раны обработаны, но все равно еще немного щиплет. Чонгук концентрируется на этой слабой физической боли, потому что терпеть внутреннюю уже нет сил. Собственные размышления и мысли, вечные вопросы самому себе подобно медленной пытке. Постепенно узел затягивается, с каждым новым вздохом кислорода становится меньше, руки тянутся ослабить хватку, содрать мнимую веревку, но не могут. Ее будто нет, но ощущение удушья не прекращается. Его, Чонгука, тянут туда где все и началось, и где должно все закончится, к причине собственной ненависти, отвращения и вселенской злобы, к своему врагу и спасителю. К нему. И теперь Чонгук осознает, что находится на поводке, как какая-то собачонка. Что его, дикого волка, приковали к жалкому человеку без особых усилий. Смешно? Ему — да, ведь сейчас он сполна ощутил чувство никчемности, ранее призирая ее. — Я устал, — сгибаясь, шепчет. — Устал от всего происходящего. Ничего не помогает, чтобы я не делал, как бы не сдерживался все равно проигрываю, — тело пробирает мелкая тряска, голос хрипит. — Каждый раз бежал сюда, в надежде, что станет легче, но блять… — надрывно выдыхает, сжимая кулаки. — Только хуже сделал, и теперь не знаю, как дальше быть. Виен молчит, понурив голову. Жалко брата, но ведь она его предупреждала о последствиях. А Чонгук вообразив из себя всесильного, с высоко поднятой головой заявил, что справиться со всем. Не понимал насколько будет тяжело. — Твое упрямство загубило тебя. Хорошо, что ты наконец это понял, — говорит она, заправляя выбившуюся прядь чернильных волос Чонгука за ухо. — И теперь у тебя есть только один путь. Чонгук усмехается, уже догадываясь, что скажет сестра. — Ты итак уже натворил столько, что Тэхён тебя точно не захочет видеть рядом с собой. Но в моменты приступов он становится уязвимым, и я не могу смотреть и слышать его мучения, зная, что ничем не могу помочь. Поэтому прошу быть в такие моменты рядом с ним. — Пойдешь против его воли? — Возможно, но таким образом я помогу и ему, и тебе, — Виен пытается уследить за эмоциями лица напротив, видит не решимость в глазах, непринятие. — Чонгук, пожалуйста, сделай это. Просто будь рядом, о большем я не прошу. Чонгук раздумывает, и приходит к тому, чего сторонился изначально. Отрицание, гнев и принятие. И впервые за долгое время Чонгук согласился, ничего так и не сказав, лишь обреченно кивнув. Впервые они пришли к мирному соглашению без криков. Простой, спокойный разговор благодаря которому стало хоть немного легче.***
Тэхён забегает в комнату к Намджуну, и после того как дверь закрывается на замок, бросается в долгожданные объятия. Альфа морщится слегка от боли, но она настолько сейчас незначительна, по сравнению с тем, что творится в душе. Омега дрожит, как осиновый лист, беззвучно плачет и жмется сильнее, с желанием ощутить родное тепло. И Намджун старается отдать сразу все, тепло и силу, потому что он сможет восстановиться сам, а Тэхён без чужой поддержки точно погибнет. — Пожалуйста, — шепчет альфа в светлый висок. — Перестань плакать, тебе слезки не к лицу, — вытирает большими пальцами влагу с чужих щек, мягко говоря словно ребенку. — Не стоит за меня переживать, на мне все заживает как на собаке, — улыбкой пытаясь показать, что все хорошо. — Нет повода для твоих слез. — Я во всем виноват, — через раз сипит Тэхён. — Я — причина этой драки... — Не вздумай винить себя, слышишь? Здесь нет виноватых, и то, что Чонгук не смог сдержать порыв гнева, можно оправдать инстинктом, — поглаживая дрожащие плечи, продолжает он. — Не каждому альфе понравится, когда посягают на его омегу. Тэхён кривится от таких слов, ведь противно даже думать об этом. Он не омега Чонгука, и даже на это место не претендует. — Не говори так, пожалуйста. Мы абсолютно чужие люди... — Вы повязаны, — как-то резко и грубо выдает Намджун, выбивая простой фразой почву из-под ног. В мгновение вся теплота мужских рук исчезла, и Тэхёна будто снова окатили холодной водой. Эти слова бьют почему-то больнее, чем все оскорбления Чонгука, наверное, потому что произнесены близким сердцу человеком. — Но я не хотел этого. Я не хотел так, — голос ломается от вновь подступающих слез. — Я знаю, но это уже неважно, — Намджун видя эти разбитые, затопленные слезами глаза, вспоминает, как пытался зажечь в них огонек. И ему получилось это сделать в кратчайший срок, пару искр и было все готово. А сейчас это огонь он должен потушить раз и навсегда. Это больно, но так должно быть лучше. Намджун не лгал, когда говорил, что если б они встретились раньше, то обязательно были бы вместе. Все эти дни провел с Тэхёном, потому что хотел сделать его чуточку счастливым. Он не скупился на красивые слова, не отказывал в помощи и не за что не оставлял одного. Намджун хотел показать омеги ту самую любовь, про которую Тэхён читает в своих книжках, показать, какого это быть любимым и любить. Почувствовать то, что никогда не узнал бы. И сейчас стоя перед ним, в последнюю их встречу Намджуну хочется видеть только его улыбку. — Тэхён, я благодарен жизни, что повстречал тебя. И если бы я мог что-либо изменить, я бы сделал все, — сжимает чужие ладони в своих, не отрывая взгляда от лица. — Я люблю тебя и хочу, чтобы после того, как я уеду ты прожил остаток жизни без мучений и боли. Понимаю, что могу звучать неправильно, но попытайся наладить отношения с Чонгуком, — Что? — неверующе говорит Тэхён. — Да, так для вас обоих будет лучше. Пойми, что ваша связь намного сильнее, чем ты думаешь, и в скором времени вы все равно должны будете… — Нет! — вскрикивает Тэхён, отбрасывая мужские руки. — Этого не будет, я не за что не сделаю этого. — Тэхён, ты же видишь, что Чонгук уже не справляется. Он ведь тоже сначала, даже представления не имел, что с ним такое произойдет, и что теперь? Что с ним стало? Еще чуть-чуть и либо он, либо ты приползете к ногам друг друга. — Я не позволю себе такого. Я стерплю всё, как бы плохо мне не было, но к нему никогда не пойду. — сквозь зубы проговаривает каждое слово, ведь он уверен, что собственное достоинство и гордость не позволят ему пойти к тому, кто, не пожалев, втоптал его в землю. — Если Чонгук уже не в силах терпеть, думаешь ты сможешь? — с долей призрения произносит Намджун. А ведь он хотел закончить, всё на хорошей ноте, был уверен, что его поймут и прислушаются. Но Тэхёну, как и Чонгуку упрямства не занимать. — Смогу, я сильнее его. Намджун опускает взгляд и молча кивает, говорить друг другу уже что-то бесполезно. Разговор окончен, и собрав свои последние вещи, он выходит, напоследок сказав лишь одно: — Прощай. Дверь захлопывается и Тэхён падает на колени. Все, что было подарено этим человеком, разрушилось в один миг. Внутри так же холодно и пусто, как в этой комнате, и нет никого, кто мог бы снова зажечь в нем огонь.***
Короткие вскрики, пронизывающий вой — все это эхом разносится в многочисленных коридорах особняка, не толстые стены и даже самые отдаленные комнаты прислуги, которые, казалось бы, должны изолировать всех от внешнего мира, не могут защитить от истошных воплей. Не спят все, даже тот пожилой мужчина-повар. Лежа в своей постели, и каждый раз прикрывая глаза с тихими молитвами на губах, просит, чтобы наконец все эти мучения закончились. И каждый раз от нового вскрика и от дальнейшего протяжного воя мученика, сердце внутри замирает. Не спят все, и даже дворецкий. После тяжелого рабочего дня, вынужденный подорваться с постели сразу после зова Виен, и помогать ей, таская холодную воду с полотенцами и настойками. Виен проснувшись так же, как и в прошлый раз от тихого скулежа, решила проверить Тэхёна с надеждой, что это всего лишь слабый приступ и в скором времени должно все пройти. Но нет, боль постепенно нарастала, глаза слезились и плотно сжатые зубы не смогли сдержать первый болезненный крик. Не спят все, и даже Чонгук. В голове эхом слышен нескончаемый омежьий плач и бесконечные крики, метка на руке жжет, будто к коже прислонили раскаленный метал. И сидя на краю собственной кровати, он дрожащими руками сжимает бордовое покрывало, пытаясь сконцентрироваться на своих мыслях. Он не может просто прийти и успокоить, помочь, ведь собственное «я» не позволяет. И вроде бы Чонгук уже согласился быть с Тэхёном рядом, когда тому тяжело, но сейчас, находясь в нескольких метрах от своей главной проблемы, он не может сдвинуться с места. Волк внутри завывает почти так же как тот, который на протяжении нескольких часов дерет глотку в соседней спальне, но Чонгук упрямо игнорирует этот вой. Почему-то мысль, что если сейчас не сдержаться, то в дальнейшем страданий станет только больше, беспокоит его. Он хочет жить как прежде: быть сам по себе и некому недолжным. В кого он превратился за это короткое время? Где тот, которого не волновала чья-то жизнь кроме своей? Почему сейчас он чуть ли не плачет, боясь оступиться? Чонгук хочет найти покой, такой нужный, и плевать должно быть, что, наверное, этот покой находится в абсолютно чужих руках. До которого кажется просто нельзя дотянуться, но Чонгук дотянется. Он хочет этого, а значит получит, и за последствия переживать сейчас не будет. Всё разрешиться как-нибудь, он в этом уверен. Тэхён не разбирает слов Виен, не чувствует холод от мокрой тряпки на лбу и отказывается пить все то, что пытается дать ему Кён. Все равно не помогает, смысла в этом нет. Короткий передых после продолжительных болезненных схваток дает ему чуть расслабиться. Омега выдохся, и сейчас почти не подавая признаков жизни, лежит скрючившись на ковре, иногда что-то бормоча себе под нос. Жар собственного тело не так чувствуется, как в самом начале, слезы не льются неостановимым ручьем, а легкая тяжесть в ногах кажется даже приятной. Сколько он уже так лежит — не знает, и сколько всего схваток было тоже, счет остановился где-то после шестой, как и просьбы о конце этой пытки. Спутанные волосы сосульками свисают и липнут к взмокшему лбу, Виен зачесывает аккуратно их назад, и ее природный запах заставляет Тэхёна жмуриться от противного чувства тошноты. Но сказать об этом не может, голос охрип. Минуты отдыха постепенно заканчиваются, подводя омегу к новому кругу ада. Тэхён в отрицании качает головой, что-то постанывает и чувствует, как чьи-то руки толкают его в пропасть мучения. Снова крик. Колени поджимаются, а руки сжимают длинный ворс перламутрового ковра сильнее. Голова откидывается назад и новый вскрик наполняет комнату. Внутри ощущения разрыва, будто органы превращают в фарш или выворачивают наизнанку. Крик, вой, скулеж — и так по кругу несколько раз. Будто американские горки, но эмоции совсем другие. — Боже, — где-то слышен выдох Виен в промежутках и все заново. Тэхён мечтает просто отключится, закрыть глаза и не просыпаться, ведь сил терпеть уже не хватает. Помимо аромата Виен, улавливается еще один более стойкий и приятный запах. Он щекочет ноздри перед тем, как идти дальше и проникнуть наконец в самую глубь, подарив слабое облегчение. Тэхён вдыхает его глубже, в страхе, что пропадет без него и осознает, что уже когда-то пропал в этом запахе. Жмуриться от неприятных картинок перед глазами и шепчет в бреду одно слово: Пожалуйста. Не трогай? Или помоги? Уйди или же останься? Тэхён сам не знает, чего хочет. — Чонгук, — снова слышится голос Виен. Она как никогда счастлива видеть брата сейчас, рада, что он все-таки пришел. А Чонгук стоит в дверном проеме, смотря испуганными глазами на человека, который похоже готов уже отправиться в загробный мир. Бледная кожа вместо теплого загара, покрасневшие кончики пальцев, сухие потрескавшиеся губы, — Чонгук смотря на это, свою погибель видит. Руки дрожат сильнее, заставляя снова сжать их в кулаки, а волк, видя свою цель последние силы отдает, чтобы достичь ее. И Чонгук наконец-то сдается, окончательно и без права на ошибку позволяет инстинктам взять вверх. Глаза наливаются кровью, а ноги сами несут к почти безжизненному телу. Он, облокотившись о край кровати, аккуратно усаживает омегу к себе на колени. Прижимает ближе и заставляет уткнуться в шею, там запах намного сильнее. — Пожалуйста, — снова тихо шепчет Тэхён и крупно вздрагивает. Снова схватка, но более терпимая. Чонгук обнимая его одной рукой, второй подносит омежье запястье и вдыхает легкий цветочный аромат с примесью чужого более тяжелого. Намджун. Желание пометить своим запахом возрастает с удивительной скоростью, но это Чонгук сделает позже, обязательно. А сейчас… — Я рядом, — выдыхая, шепчет он и чувствует, как тревога отпускает его. Тэхён хватается за край чонгуковой футболки, а Чонгук перехватив его руку и сжав, снова шепчет. Я рядом.