***
За круглым столом вновь собрались все, кроме Чонгука. Господин Чон впервые за долгое время ужинает в кругу семьи, поскольку работа никак раньше этого не позволяла. Бесконечные бумажки с командировками затмили близких людей, и сейчас, пока есть время, нужно уделить внимания и своим родным, особенно Тэхёну. Виен косо смотрит на омегу, когда старший альфа начинает расспрашивать про отношения с Чонгуком. И Тэхён без колебаний сказал самую стандартную из всех фраз, — «всё хорошо». Такой ответ, конечно, мог устроить Господина Чона, но зная своего сына и его характер, аккуратно уточняет: — Не обижает? — Нет, всё хорошо, — и в конце улыбка, чтоб уж наверняка. Альфа произносит для себя «ну и славно», и смотрит на дочку, которая молча говорит больше эту тему не поднимать. Не стоит спрашивать человека о том, на что он не может дать внятный объемный ответ. Нужно радоваться, что хоть эти двое помирились, а всё остальное в принципе не важно. А если что, то Тэхён сам всё расскажет. — Как внучок мой, не шалит? — проговаривает ласково мужчина и видит, как Тэхён кладет руку на свой живот, начиная любовно гладить. — Пинаться еще не начал, а обращается очень редко, — пытается вспомнить, когда точно последний раз был приступ. — Чонгук помогает? — снова затрагивает «запретную» тему, на что Виен наигранно прокашливается и одаривает отца предупреждающим взглядом. — Да, — коротко и правдиво отвечает Тэхён и следом поворачивает голову в сторону громкого хлопка входной дверью. По всей слышимости, вернулся Чонгук и по следующему его недовольному ответу на вопрос сестры, касательно ужина, омега понимает, что тот далеко не в хорошем расположении духа. Тэхён слышит приглушенное от Виен «А как всё хорошо начиналось» и вновь смотрит в сторону входа. Внутри что-то замешкалось, забеспокоилось, требует выяснить причину чужой злости. А «здравая часть» рассудка твердит «Зачем оно надо? Ты никто ему, так что успокойся». Успокоится? И прийти, как не в чем небывало, ближе к ночи и улечься в одну постель с потенциальной угрозой? Тэхён хоть и доверяет, но пока что всё равно остерегается. От Чонгука в злости можно ожидать чего угодно, знает уже, помнит. Тогда лучше будет разузнать всё сейчас, разведать обстановку пока все не легли спать и, в случае чего, могли оказать защиту.***
В комнате Чонгука горит только один прикроватный светильник, ношенные вещи в порыве эмоций кинуты на кровать, а сам альфа сейчас находится в ванной комнате, о чем свидетельствует журчание воды за дверью. Поднос с едой ставится на небольшой круглый столик в углу возле окна. Такие столы, Тэхён заметил, стоят в каждой из спален, но походу почти что не используются. Разбросанные вещи Тэхён аккуратно складывает и кладет на край кровати, последний раз вдыхая природный запах Чонгука смешанный с потом, исходящий от его футболки. Затем снова подходит к столу и расставляет на нем тарелку с едой, нож и вилку; думает, что стоило бы взять с собой что-нибудь из напитков, но эта мысль улетучивается, когда наконец из душа выходит он. Тэхён в очередной раз убеждается, что хоть и у альфы дурной характер, зато внешностью его природа никак не обделила. Потому что даже сейчас стоя в домашней одежде, распаренный и чуть покрасневший, он выглядит весьма завораживающе, только вот недовольное выражение лица всё портит и… Синяки. — Я же сказал, что не буду есть, — зло выпаливает он, и продолжает вытирать мокрые волосы полотенцем. Тэхён застывает, видя нахмуренные брови и болезненное пятно на правой стороне лица. «Что случилось?» — первое, что всплывает в голове, и даже враждебный настрой альфы его уже никак не смущает. И Тэхён совсем не думает о том, что своим приходом еще больше разозлил «угрозу». — Но ты не сказал почему, и я подумал… — А, значит я ещё и перед тобой должен отчитываться? — выкрикивает Чонгук, обрывая омежий лепет. Тэхён вздрагивает, но стойко держится и взгляд не отводит. Но вот этой стойкости хватает на несколько секунд, а потом он поворачивается к столу и начинает складывать всё обратно на поднос. — Не должен, — быстро проговаривает. — И я не должен был приходить. Серебряная вилка падает с дрожащих рук и ударяется о край тарелки, неприятно лязгнув, когда тонкое запястье обхватывает альфа. Тэхён снова непроизвольно дергается, и чувствует с левой стороны совсем близко к своему виску тяжелый выдох. Слабая хватка на руке исчезает, но вот её хозяин всё так же продолжает пугать. Чонгук понимает, что не прав. Нельзя было срываться, ведь Тэхён, по сути, не сделал ничего серьезного. Да, не послушал, но ведь хотел как лучше. — Прости, — низким тембром проговаривает Чонгук. Извинения, как всегда, даются ему нелегко, но собственная совесть не позволяет этого не сделать. Особенно, когда в уголках чужих глаз снова скапливается влага. Только ни это… — Я такой наивный идиот, раз решил, что могу вот так вторгаться в твою жизнь, — старается сдерживаться Тэхён. Кусает нижнюю губу, дабы сдержать хныканье и шмыгает носом. Чонгук в это время еще больше пожалел, что накричал, потому что теперь боится, что успокоить омегу ему будет трудно. Знает уже, помнит. — Ты — не наивный идиот, — начинает альфа, прикасаясь ладонью к дрожащему плечу. — Просто омежьи инстинкты тоже берут над тобой верх. И теперь Тэхён смотрит так, будто совершенно не понимает, о чем идет речь. Глаза молча говорят «объясни», а Чонгук только слегка хмурится мол «серьезно, не понимаешь?». — Ну, предтечные и беременные омеги очень часто поддаются инстинкту так называемой «заботы». Они становятся очень внимательны к мелочам, чувствительны, ну и проявляют временами чрезмерную опеку, — поясняет альфа, а Тэхён с неким удивлением смотрит в карие глаза и следом насмешливого хмыкает. — Надо же, ты о моей природе знаешь больше, чем я. Опускает голову и вновь отворачивает к столу. «Это же надо быть таким глупцом» — думает он. Как можно было не заметить в себе эти изменения? Выставил, можно сказать, себя идиотом. Но только вот в глазах альфы не виднеется насмешки, и нет той злости, что была ранее. — А, ну ещё омеги становятся очень растерянными в эти периоды, — почувствовав чужое разочарование, Чонгук старается сменить тему, оправдывая действия омеги, и это вроде получается. Тэхён подобие смущенной улыбки из себя выдавливает, стирая почти высохшие дорожки слез. Чонгук одаривает добрым смешком, поднимая краешки губ вверх, но получается плохо и больно. Засохшая корка на ранке под губой разрывается, от чего Чон делает болезненный вдох через стиснутые зумы, что, конечно, не ускользает от глаз омеги. Тот досконально осматривает еще раз подбитую физиономию, останавливая взгляд на слабом кровотечение, и аккуратно, не уверено тянется к чужому лицу. Подушечки пальцев легко оглаживают синюю метку на щеке, с замиранием сердца Тэхён плавно спускается взглядом до раны. — За что же тебя так? — почти что шепчет он, смотря в усмехающиеся глаза. — Заслужил, — коротко, но что поделать? Не скажешь же, что друг так постарался… да и не стоит Тэхёну знать. Не нужно. — Поужинаешь со мной? — Но ты же не хотел. — Передумал. Тэхён улыбается глазами, и быстро летит в ванную комнату за смоченным перекисью водорода ватным тампоном. Чонгук удивленно оборачивается, но принимает чужую помощь, произнося ради спокойствия омеги «не стоит переживать, всё заживет, как на собаке». Усаживает того в кресло и принимается за еду. Вот так без лишних слов прошел их первый совместный ужин. Без ссор, издевок и криков о ненависти. Лишь тихий звон посуды, пар от чая, принесенного Кёном, и перешептывания Виен с отцом в соседней комнате, которые слышит только Чонгук, мысленно улыбаясь от фразы сестры «неужели у них всё хорошо?» «Хорошо» — хочется ответить Чонгуку, когда уже лежа в постели, Тэхён тихо посапывает, пока рука альфы нежно касается натянутой кожи, спрятанной под легкой рубашкой…