Юпитер

Боль в ногах проходит постепенно, Аракита даже не замечает, когда окончательно перестаёт её ощущать. Каждый день он упрямо не слазит с роллера, уставившись в стену перед собой, пока не пройдёт положенные два часа, и на треке потом гоняет как сумасшедший, стараясь догнать вечно едущего впереди Фукутоми. Тот словно и не замечает всех его стараний, крутит ритмично педали, становясь при этом ближе и ближе с каждым днём. По крайней мере, так кажется Араките, потому что Фукутоми, несмотря ни на что, его не бросает. Стоит регулярно над душой, если не занимается сам; корректирует скрупулезно его программу тренировок; рассказывает в перерывах, как вообще устроен велосипед. Про передачи там, звёздочки, рамы, масло... Обо всём этом Аракита его не просит – бесится даже вначале, полагая, что сам во всём запросто разберётся, – но вскоре привыкает. И к техническим замечаниям, и к концентрированной информации, и к тому, что у Фукутоми, видимо, совсем отсутствует эмоциональный диапазон. – Джуичи не привык давать себе волю, вот и всё, – говорит Шинкай, когда по расписанию остаётся вместе с Аракитой прибираться в клубной комнате после тренировки. – Я его с детства ещё знаю, он всегда был такой… закрытый, но при этом прямолинейный. – Да к черту его прямолинейность, плавали уже, знаем, – Аракита метёт пол так, что из старенькой метлы вываливаются прутики, смешиваясь с остальным мелким мусором. – Он хоть улыбается иногда? Или даже этого не умеет? – Умеет, – Шинкай улыбается сам, хотя вот как раз его улыбка, пусть красивая, Араките до лампочки. Шинкай вообще кажется ему слишком порядочным и добрым, а поэтому скучным до безобразия. – Тут надо только момент ловить, потому что если Джуичи и улыбается, то совсем коротко. В его понимании это высшая степень одобрения и расположенности. – Зараза какой, а, – едва слышно говорит Аракита, пока Шинкай стирает маркерные надписи с доски. – Ненавижу таких людей. – Каких таких? – Каменнолицых… эй, я же правду говорю! – визгливо повышает голос Аракита, когда Шинкай от души смеётся. – Каменнолицый он и есть, всегда непонятно, что он думает, чувствует, одобряет вообще или нет. С его стороны так себя вести просто нечестно по отношению к окружающим. Читер хренов. – Тебе, значит, так важно знать, что чувствует Джуичи? – смотрит на него с хитрецой Шинкай, задвигая стул за стол. – Одобряет он тебя или нет? – Ничё подобного! – машет в его сторону метлой вспыхнувший до кончиков ушей Аракита, хотя что-то в нём от острого вопроса Шинкая надламывается. – Я уже говорил, что торчу тут только ради того, чтобы забыть бейсбол и научиться опять смотреть вперёд, и мнение Фукутоми о моих способностях меня не особенно заботит! – Он к тебе привязался, не сомневайся, – Шинкай бросает в мусорную корзину пустые бутылки из-под воды. – Джуичи всегда тянется к хорошим людям. Черенок метлы в тишине трескается, когда Аракита сжимает его слишком сильно. – И ничего я… Бесишь ты, Шинкай! – он отворачивается с жаром на щеках, машет метлой активнее, добравшись до очередного угла. – Хотя Фукутоми бесит не меньше, когда спрашиваешь его о чём-то, а он: «ты должен быть сильным и разбираться сам»! Мог бы, так бы и не спрашивал… нет, что ли? – Как ты хорошо изобразил его голос, – ухмыляется Шинкай, – но да. Иногда тоже жалею, что не могу расшифровать все его эмоции, но это не значит, что их нет. – Нет их, ага… – Наблюдай за ним побольше, и будет тебе счастье, – искренний совет Шинкая звучит как что-то легковыполнимое, но на деле, конечно, это не так. То есть не то чтобы Аракита хотел увидеть случайную улыбку Фукутоми. Он ловит себя на том, что хотел бы увидеть её исключительно в свой адрес.