Та единственная

Крапивинск встретил золотой осенью — как будто из пасмурной стылой столицы шагнули в ярко раскрашенный сад, пахнущий алычой, петуньями и сладковатыми, подгнившими боками яблок. Поезд замедлял ход. Тихонов, стоя в тамбуре, ёжась, вбирал в себя непривычный холодный воздух; после спёртой духоты вагона он казался нектаром. Да и вообще — это была свобода. В вагоне ему некуда было убежать; здесь он мог бежать куда угодно. Мог. Мог бы — если бы не был должен ещё кое-что сделать, ещё кое-что ей сказать. — Николай Петрович, — усмехнулась Рогозина, кивая на фигуру далеко на перроне. — Ждёт. — Ещё бы не ждал, — буркнул Иван, поудобней перехватывая её дорожную сумку. Не слушая её ворчания, он навалил все сумки на себя. Сама полковник была налегке, в светлом плаще до колена, с распущенным волосами, посвежевшая, отоспавшаяся в поезде — у него перехватывало дыхание, когда он раз за разом случайно взглядывал на её лицо; скручивало внутри, и дрожали руки. — Мёрзнешь? — Неа. — Какие планы на день? «Да какой там день?» — фыркнул про себя Тихонов. Солнце уже заходило за горизонт, золотя шпили антенн на домах за зданием вокзала. По чёрным стёклам гуляли алые отблески, и ветер дул уже совсем вечерний — ласковый, но с терпким холодком, предвещавшим тихую холодную ночь. Фигура на перроне приближалась. Поезд шумно тормозил, гравий шуршал под ногами спешащих к вагонам пассажиров. Проводница с грохотом откинула лестницу, и быстрый, с горьковатым запахом порыв ветра откинул волосы на лоб. Иван сунул телефон в карман клетчатой рубашки и сжал ремень сумки до того, что коротко стриженные ногти врезались в ладонь. Щурясь, всмотрелся в лицо шагающего к ним майора. Тоже лёгкий плащ, начищенные ботинки, свежая модная стрижка, да и сам Николай Петрович, как и Рогозина, — посвежевший и отдохнувший. В кои-то веки только один Тихонов в этой троице выглядел загнанным и осунувшимся. Иван быстро глянул на своё отражение в хромированных поручнях — ничего не разберёшь; голова как груша, покрасневшие глаза, расплющенный нос… — Вань? — окликнула его Рогозина. — Не зевай. Приехали. Круглов, улыбаясь и щурясь от бившего в глаза закатного солнца, уже протягивал руки за чемоданом. Тихонов, сглотнув вязкий, едкий комок в горле, спустил со ступеней сумки и начал спускаться сам. Кед уже завис на блестящей металлической ступенью, когда рука полковника крепко сжала его плечо. — Это будут сложные дни, — выдохнул он неожиданного для самого себя. Она разобрала. Шепнула в ответ: — Мы же ФЭС. Мы справимся. Он кивнул и спрыгнул на платформу. — Привет, Ванька! — Здрасьте, Николай Петрович. Майор отодвинул чемодан, Тихонов скинул на асфальт сумку, и оба синхронно повернулись к поезду. Николай Петрович успел первым — протянул руку полковнику, чтобы помочь сойти. Рогозина быстро улыбнулась; мгновение во взгляде читалась растерянность, но это было только мгновение, чуть заметная заминка, после которой она потянулась и поцеловала его в щёку. У Тихонова свело скулы, он отвернулся, как мантру, одними губами повторяя: это — легенда. Это легенда. Э-то-ле-ген-да. И зашагал по платформе, катя совсем лёгкий чемодан. Конечно, ей ведь и не нужно много вещей на три-то вечера. Все эти дорожные сумки и сборы — только антураж. Но он сам проверял план на правдоподобность деталей. Если они хотели, чтобы всё выглядело по-настоящему, следовало взять столько багажа, словно они действительно собрались провести здесь двухнедельный отпуск… Когда Иван обернулся — уже у перехода, приложив руку козырьком, чтобы защититься от резких горячих лучей, — они неторопливо шли под руку, о чём-то переговариваясь. Совершенно спокойные лица; она — слегка устала с дороги, но довольна, он — рад встрече и несколько меланхоличен. Майор и полковник шагали в такт, её небрежные локоны подпрыгивали на плечах, ветер трепал полы его плаща. Тихонов полюбовался на них с пару секунд, сплюнул под ноги и так быстро зашагал к вокзалу, что споткнулся и едва не пропахал носом рассохшиеся почерневшие рельсы. — Куда так торопишься? — добродушно спросил Круглов уже у вокзала. — Проголодался, — стараясь, чтобы голос звучал ровно, ответил Иван. Как не вовремя в нём проснулся этот подросток, этот отчаянный псих, чокнутый ревнивый сорвиголова, готовый на всё ради… — Да, Коль, давайте зайдём куда-нибудь поесть, — кивнула Рогозина. — Мы всю дорогу питались лапшой… Хочется нормальной еды. — В гостинице очень хороший ресторан. Называется «Дома». Действительно, блюда очень домашние, тихо, мило, так по-деревенски. — Тут всё по-деревенски, — вставил Тихонов, пиная камни. Они миновали пустой, залитый солнцем зал ожидания и вышли на заросшую привокзальную площадь, над которой носились голуби и чайки. Через дорогу светилась вывеска продуктового, по колдобинам пробиралось одинокое такси, где-то вдалеке на одной ноте выла сигнализация, а в золотистой сухой траве стрекотали осенние сверчки. — Город-стотысячник, — сказал Круглов. — Затихает, затухает… А может, и нет. Сложно оценить за сутки. — Тихо? — лаконично спросила Рогозина. — Вполне, — кивнул Круглов. — Вот и хорошо. До гостиницы добрались пешком, минут за десять. Вечерний Крапивинск стремительно менялся: зажигались огни, в лужах дробились отражения фонарей, некошенные газоны и разбитые дороги накрывала вуаль сумерек. — Ты вроде хотел погулять, Вань? — спохватилась полковник у самого входа. — Обойдусь, — мрачно ответил он. Вдохнул. Выдохнул. Чуть спокойнее добавил: — Правда, Галина Николаевна. Я уже не хочу. Хочется поужинать и просто поспать… Нормально… Чтоб не трясло. — Как знаешь… Он знал её слишком долго, чтобы, под всеми своими масками, непроницаемостью и непогрешимостью, полковник могла спрятать растерянность и усталость. И всё-таки Рогозина держалась отлично. Он вспомнил её слова — о том, что бывали моменты, когда она сказала бы «да». Подумал, что, может быть, это и вправду так. А если это так — нечего ему вмешиваться. Слишком хороша. Слишком, слишком хороша для него… Впрочем, и для Круглова тоже. Запихивая поглубже злость, Тихонов в который раз поймал себя на мысли, что хотел бы больше узнать о её первом муже. Каким он был — человек, достойный полковника Рогозиной? Хотя тогда она ведь ещё вовсе не была полковником…

***

Круглов забронировал Ивану соседний номер; приложив ухо к стене, программист даже мог различить смутные голоса: напряжённый — её, тревожный — его. Закрыв за собой дверь, они сбросили это идиотское амплуа молодожёнов — по мнению Тихонова, слишком неосторожно, но, в конце концов, до сих пор они блюли такую конспирацию, что о том, что Рогозина и Круглов прибыли в Крапивинск, из простых смертных знал едва ли не он один. Может быть, ещё Валя — Галина Николаевна ведь говорила, что хотела её пригласить… А может, врала. Может, вовсе не хотела — не хотела видеть здесь ещё одного свидетеля этой глупой лжи во спасение. Впрочем, такой уж ли лжи? Уже к ночи, наблюдая за полковником и майором, Иван начал сомневаться. Они выглядели счастливыми — именно счастливыми. Конечно, Круглов всегда отлично работал под прикрытием, но Рогозина… Актёрство никогда не было сильной стороной Галины Николаевны, и теперь, глядя, как в полутьме гостиничного ресторана блестят её глаза, Тихонов почти верил в её искренность. А ресторан и вправду оказался хорош; просмотрев меню, он хотел было взять мясных ёжиков с овощами, но Круглов переглянулся с Рогозиной, и полковник предложила: — Пиццу? Иван захлопнул своих ёжиков, кивнул и устроился подбородком на скрещенных руках. Закрыл глаза, чувствуя, как после поезда всё ещё слегка покачивает и штормит. Уплывая по волнам мягкой ненавязчивой музыки, он почти не слушал, о чём они говорили, — график, документы, какие-то детали... Но, когда речь зашла зашла о билетах в Москву, встрепенулся. — Слушайте, Галина Николаевна, Николай Петрович, вы бы всё-таки секретничали у себя, а не у всех на виду… — Брось, — махнул рукой майор. — Кто не в теме, тот... — Такие планы, такая подготовка, — иронично перебил Тихонов, — такие жертвы… И всё псу под хвост из-за жажды поболтать… Рогозина дала ему подзатыльник. В шутку, конечно, но он почти взял себя в руки. В конце концов, он сам подписался на это. А кому ещё можно было поручить разработать и проконтролировать этот абсурд? Холодову? Амелиной? Кому? Доверить легенду, а, следовательно, безопасность Рогозиной кому-то другому Тихонов не посмел, хоть в первую же секунду понял, чем это дело обернётся для него самого. — Ваш заказ... Приборы блестели в свете круглых ламп и искусственных свечей. От пиццы шёл умопомрачительный мясной аромат. — И мороженое на десерт, — велел майор, и Тихонов на миг почувствовал себя ребёнком, которого сводили в зоопарк, а теперь, решив побаловать сверх программы, позволяют двойную порцию лакомств. Он усмехнулся, оторвал здоровенный кусок и вонзил зубы в горячую сырную корку. Час спустя, осоловелый от дороги, ужина и невесёлых мыслей, программист едва добрёл до номера. Рогозина заглянула минутой позже, когда он уже стянул ботинки, носки и рубашку-размахайку и стоял посреди комнаты босой, в одной футболке и джинсах. — Вань, мы пойдём прогуляться, — предупредила она. — А ты ложись, пожалуйста. На тебе лица нет. Тихонов вздохнул. Засунув большие пальцы за шлёвки джинсов, покачиваясь взад-вперёд, смотрел на неё, пытаясь впитать, запомнить, запечатлеть навсегда это усталое, в лёгких морщинках лицо. — Да. Лягу, — наконец сказал он. Галина Николаевна кивнула и закрыла дверь. Комната погрузилась в темноту — наглухо зашторенная, душная, тихая, как его душа. Иван сел на кровать, подтянул к себе рюкзак и вытащил из чехла ноутбук. Привычно проигнорировав гостиничный вайфай, зашёл с телефона. С секунду думал, как сформулировать запрос. Вбил: Рогозин Вячеслав Чечня И углубился в поиск, удивляясь, что не сделал этого раньше, стараясь не думать, чем занимаются Рогозина и Круглов в сквере за гостиницей, а может быть, и просто за этой стеной в бледно-голубых обоях...