Та единственная

Ему только-только показалось, что чувства пришли в норму, как перед глазами снова взорвался фейерверк. Лицо Рогозиной вспыхнуло в темноте и погасло. Мгла поглотила мир и проглотила Тихонова — мягко и холодно, как мокрым шёлком, накрыла зияющей чернотой со вспышками багровых прожилок. Сердце встало поперёк горла; Иван был уверен, что, когда кончится воздух, вдохнуть он уже не сможет. Так и случилось; испытывая нечто фантастическое, он лишимся зрения и медленно, словно камень в воду, опустился в непроглядный мрак, в котором не было больше ничего. — Ты действительно хочешь, чтобы это оказалось правдой? — спросила Лариса. Тихонов вздрогнул. Окатило влажным жаром, как в бане, когда плеснёшь на каменку. — Лара? — Она самая. — Лариска… — Ох и дел ты натворил, Ванёк. Сам меня всегда грыз — держи желание в узде. Допился. Допрыгался. — Это сон? — Тут я спрашиваю, не ты. Ты правда хочешь проснуться и понять, что действительно сделал всё это? — А ты-то тут при чём? Ты голос в моей голове! Лариса фыркнула — он так и видел, как губы сестры кривит знакомая, саркастическая усмешка. Внутри кольнуло. — Да. И тем не менее. — Ларка… Он никак не мог взять в толк, о чём она спрашивает. Испытывал только страх и шок; боялся вернуться в реальность — в то, что закончилось минуту назад. — Так что, Ванёк? — Ты живая?.. — глуповато спросил он. — Идиот, — бросила сестра. — Решай! «Решай!» — как будто она, мираж, плод его воображения, могла что-то изменить! — Ты же не хотел этого, Ванёк. Ты никогда не хотел заходить так далеко. — Нет! Хотел! — отчаянно крикнул он. — Хотел! — Но разве так? Ворвавшись? В минуту, когда она сломлена, когда боится, когда ждёт от тебя поддержки, а не этого крышесношения?.. — Она-то боится? — А сам как думаешь? Ты считаешь, тебе будет сложно без неё здесь — но ты остаёшься в своей квартире, в своей стране… У тебя не отбирают привычек и дома. А она? Ты задумывался, что она вообще-то всю жизнь жила в страхе? Молодость проболталась с мужем по горячим точкам, жила в страхе — за него, за родителей. Потом за подчинённых. Жизнь под вечным давлением, вечная одиночка... — Это её выбор, — буркнул Тихонов. — Её ли? — осадила Лара. — Никогда не приходило в голову, что она не сближается с людьми, потому что не хочет добавлять ещё один рычаг влияния? Не приходило в голову, что её одиночество продиктовано не гордыней, а мудростью, бережным отношением к близким людям? Ты видишь, какую дистанцию она держит — даже с тобой, даже с Антоновой? — На Антонову всё равно покушались. Вне зависимости от того, как Галина Ни... — Не изгаляйся, — устало оборвала сестра. — Ты понял, о чём я. — Ну хорошо. Но при чём тут это? — При том, что сейчас ей сама судьба подкидывает возможность глотнуть хоть полгода, хоть пару месяцев спокойной, нормальной жизни, такой, о какой она, может быть, мечтала. Обыкновенной замужней жизни, и не абы с кем, а с человеком, которого она знает, который не только готов её на руках носить, но и сможет защитить, если понадобится. В отличие от меня. — Я тоже смогу её защитить! — Вижу, — ядовито хмыкнула Лариса. — Вижу, как ты её защищаешь. Особенно от себя самого. — Перестань! — Я голос в твоей голове, — ещё более ядовито ухмыльнулась она. — Это ты не перестаёшь. Тихонов бессильно, на ощупь схватился за голову и сжал виски. — Чего ты хочешь?.. — Хочу, чтобы ты понял: твой поступок отвратителен. Ты не отдаёшь отчёта в том, насколько для тебя важно уважение этой женщины. Не что-то ещё. Уважение. Эта ночь… Милый мой, это тебя просто сбросило, ты извини. Но на самом деле ты ценишь в ней другое и хочешь другого. А теперь лишился всего. Ты понимаешь? Он застонал сквозь зубы. — И не надо притворяться перед собой, не надо искать намёки, что она была не против. Ты знаешь: в иной ситуации она бы никогда такого не допустила. Это просто стечение обстоятельств, совпадение. Она была уставшей, измотанной, опустошённой. А ты влетел, распалённый, бешеный, к тому же обдолбался... Иван собрал волю в кулак, загнал стыд на задворки сознания и выговорил: — Лариса! Что, если это всё изменит? Если это последняя капля? Если всё станет иначе, если она поймёт… — Что? Что она поймёт? Что ты озабоченный придурок, которому настолько наплевать на её состояние, что он готов воспользоваться им, чтобы только удовлетворить жажду? — Ты кроешь меня, как ребёнка. — Ты и есть ребёнок, — раздражённо бросила Лариса. — Мелкий Ванька. Запутавшийся, стрёмный Ванька. — Да… — выдохнул он. — Пойми, пожалуйста. От того, что ты сделал, не станет лучше. Она не отвернётся от Круглова, не отменит операцию. Ты ведь знаешь её. Ты сам читал её дневники. Ты знаешь, что её насиловали, но это не заставило её менять… — Я не насиловал её! — ...не заставило её менять планы, изменять себе и тем, кого она любит. — Она не любит Круглова! — Но она любила Вячеслава. И гораздо вероятнее, что она видит его, его тень, его память в Круглове, а не в тебе. Тихонов злобно сжал и разжал пальцы, открыл рот... — Ванька, — мягко перебила сестра. — Пожалуйста. Не повтори моей ошибки. Не ставь своё вожделение выше близких. Пожалуйста… Голос у неё опустился до шёпота. У Ивана перехватило горло, а по рукам от этого отчаянного, безнадёжного тона разбежались мурашки. — Не повторяй. Если бы я могла вернуться… Ванёк… Он тряхнул головой. Стыд возвращался. Возвращалась тяжесть и дрожь в руках. Он не знал, как посмотрит в глаза Рогозиной. — Вань, — позвала сестра. Он усмехнулся. Он всё равно верил: что-то могло измениться. Если не верить в это, не верить, что станет лучше, — какой смысл вообще что-то делать? Может быть, ей не хватало всего лишь толчка. Не может быть, чтобы такая женщина, как полковник Рогозина, мечтала об обыкновенной семейной жизни. Нет! — Не суди за других… — И всё-таки. — Тихонов сжал пальцы в замок, чтобы не тряслись так сильно. — Даже если я скажу да — что ты сделаешь? Ты голос в моей голове, Лариса! — А ты скажи — и увидишь, — ехидно-грустно ответила сестра. На миг мелькнула — бледная, но спокойная, ещё не исхудавшая, не исколотая, без печати наркотиков на лице. Мелькнула и пропала. На прощанье выстрелила — бестелесный голос в пустоте: — Подумай, что ты можешь дать ей. Способен ли дать ей хоть что-то? Иван, чувствуя, как на плечи тяжёлыми пластами накладывают усталость, обрисовал губами короткий ответ и укусил себя за запястье. Это был проверенный способ прийти в себя.