В погоне за солнцем

На следующее утро королевское семейство, как и всегда, собралось под сводами просторной залы для совместной трапезы. Бэкхён, любивший полакомиться лёгкими и изысканными блюдами королевского стола, был на удивление рассеянным, мало ел и смотрел на пищу без особого энтузиазма. Виной тому были мысли, не дававшие ему заснуть прошлым вечером и до сих пор эхом отдававшиеся в голове. Он размышлял о словах своей кормилицы. Впервые за долгое время он задумался о любви, которая, сколько ни воспевали её в своих стихах поэты, всегда казалась ему чем-то далёким и призрачным, существующим только в воображении. Что же касается брака, то, в понимании Бэкхёна, это был только лишь способ продолжить свой род и, если представится счастливый случай, породниться с кем-нибудь из сильных мира сего. Бэкхён был всё-таки принцем, а потому на брак смотрел скорее с практической точки зрения. Он знал, что даже будучи женатым, может приблизить к себе кого угодно, стоит ему только захотеть. Ему, как никому другому было известно, что даже собственный его отец давно уже не интересуется законной супругой и уделяет свободные минуты своей фаворитке госпоже Мин. Не стоило и заикаться о том, какие слухи ходили порой о личной жизни многочисленных придворных. Впрочем, половине из них Бэкхён не верил совсем, другую же половину просто игнорировал, предпочитая не вникать в чужие интриги. Он очень не любил сплетни и всякий раз невольно кривился, стоило ему услышать очередную дворцовую байку. Словом, те условия, в которых юный принц рос, мало способствовали тому, чтобы он стал придавать весомое значение любви и браку. У него не было (в силу своей молодости и чрезвычайного свободолюбия, как он сам полагал) желания окружить себя семьёй. Он едва ли мог представить себя чьим-нибудь отцом или мужем. «А ведь мне уже восемнадцать лет, — подумал он, — отец в это время как раз женился на матери». И он обвёл взглядом столовую, где собрались его ближайшие родственники. Бэкхён надеялся, что застольная сцена, полная умиротворения и покоя, позволит ему проникнуться теми семейными ценностями, которые он должен был чтить, но которые находили почему-то так мало отклика в его сердце. Во главе длинного, покрытого белой скатертью стола сидел его отец, король Бён Дэчжун. Ему шёл сорок третий год. Король был высок, жилист и широк в плечах. Жесты его были резкими, а речи — немногословными. Черты его лица большую часть времени были неподвижны, а взгляд сосредоточен, будто он каждую секунду что-то тщательно обдумывал. Откровенно говоря, так оно и было. Король редко забывал о том, что он король, и каждое мгновение своей жизни посвящал размышлениям о том, как решить ту или иную проблему. Постоянное напряжение ума плохо отражалось на его некогда богатырском здоровье — его всё чаще мучили головные боли, не прекращающиеся порой сутками, однако он предпочитал не замечать их вплоть до того момента, когда терпеть уже было невыносимо. Нрав короля был холоден. Он редко улыбался и едва ли кто-нибудь при дворе мог похвастаться крайним расположением монарха. К собственным детям Дэчжун относился примерно так же, как и к многочисленным своим подчинённым — требовал скромности, покорности и уважения. И, хотя в глубине души он, конечно, любил своих отпрысков, едва ли можно вспомнить случай, когда они были им обласканы. Напротив короля, в другом конце стола, сидела королева Бён Сонхи. Она была на два года младше своего венценосного супруга и, надо признаться, ещё не утратила полностью прежней своей красоты — она всё ещё была миловидна, манеры её были изящны, как и подобает королеве, а каждый жест был полон уверенности и благородства. Впрочем, за последние несколько лет королева заметно осунулась и подурнела, однако причиной тому был не возраст, а, скорее, то безразличие, которым одаривал её супруг, отношения с которым становились всё более и более натянутыми. Бён Дэчжун уже не скрывал своей связи с молодой фавориткой, и это оскорбляло королеву. Бён Сонхи подарила династии шестерых детей, четверо из которых благополучно дожили до настоящего момента, и для неё было унизительно осознавать, что эта её заслуга как бы забыта, отодвинута на второй план. Впрочем, она довольно быстро примирилась со своим положением. Она никогда не роптала на мужа, осанка её по-прежнему была горделива, а слова сдержаны. Большую часть времени она проводила с детьми, особенно с самым младшим — Бэкхо, которому недавно исполнилось двенадцать лет. Чтобы ей не было так скучно, она организовала нечто вроде приюта для девушек-сирот из столицы. Королева брала их на своё попечение, покровительствовала им, следила за тем, чтобы их обучали хорошим манерам и основам образования, а затем пристраивала где-нибудь при дворе или рекомендовала главам зажиточных и знатных семейств в качестве умелых домоправительниц. Это было то немногое, в чём она находила отдушину, и порой, она целые дни напролёт проводила в обществе молодых девушек, которые, будучи обязанными ей всем, горячо любили её и благоговели перед ней. По правую руку от короля располагался его главный министр — Чхве Чжину. Он был ровесником короля или на несколько лет старше. Он в полголоса переговаривался с государем, с задумчивым видом поглаживая чёрную с проседью бородку. Его светлые глаза хищно выглядывали из-под щетинистых тёмных бровей, зорко примечая каждое движение, каждый вздох, раздававшийся за столом. Благодаря своей осторожности и исполнительности Чхве Чжину удалось выстоять в буре дворцовых интриг, развернувшейся в самом начале его карьеры, и взять в свою руки власть над всеми прочими придворными. Министру насквозь были видны их лесть и уловки, и никому ещё не удавалось его провести — одна из многочисленных причин, почему король всегда старался держать его при себе. Один лишь факт того, что он присутствовал во время завтрака наравне с членами королевской семьи уже говорило о многом. А то почётное место, которое он занимал за столом, подчёркивало всю важность этого человека для страны и короны. Напротив министра, слева от короля, сидел его старший сын и наследник — Бён Бэкбом. Он был пятью годами старше Бэкхёна и внешне очень походил на своего отца, с той только разницей, что лицо его было всегда живым и приветливым. Рядом расположилась его жена, успевшая за пять лет брака родить троих детей. Это была скромная и во всех отношениях приятная девушка. Между супругами царило полное взаимопонимание, и, надо сказать, они единственные среди окружения Бэкхёна являли собой пример счастливой семейной пары. Однако, как бы прекрасно не складывалась их совместная жизнь, ни для кого не было тайной, что их брак был всего лишь очередным политическим ходом, — жена Бэкбома была принцессой крошечного королевства, расположенного к югу от Самгу, и единственной дочерью тамошнего короля, смерть которого, несомненно, должна была повлечь за собой присоединение его скромных владений к крепнущему молодому государству. Династические браки всегда были в большом ходу, и редкий монарх упускал возможность использовать покорность собственных детей на благо государства. Бэкхён достаточно хорошо понимал это и знал, что ему, скорее всего, уготована та же участь. Он перевёл взгляд с медленно пустеющей тарелки на свою сестру, которая сидела рядом и, избегая говорить с ним, сердито смотрела перед собой. Кажется, она была немного рассержена на брата за то, что вчера он решил тайно повести её в город. Но Бэкхёна это не расстраивало, а, скорее, забавляло. Он считал свою сестру, Сехён, ещё совсем ребёнком, не задумываясь о том, что его собственное поведение тоже порой не отличалось зрелостью. Принц бросил на сестру несколько насмешливых взглядов и уже собирался привлечь её внимание какой-нибудь примирительной фразой, как вдруг слух его неприятно поразил резкий болезненный кашель. Он с тревогой взглянул на своего младшего брата Бэкхо. Мальчик тяжело дышал и пытался сдержать очередной приступ недуга, терзавшего его последние несколько лет и заставшего его теперь за завтраком. Взоры всех присутствующих обратились к самому юному королевскому отпрыску, с рождения отличавшемуся крайней болезненностью. Кашель усилился. Королева с тревогой поднялась из-за стола и, испросив прощения, быстро удалилась с сыном в сопровождении своей немногочисленно свиты. Их провожали сочувственные взгляды. Король нахмурился и заметно помрачнел. Завтрак подходил к концу в тягостном молчании. Мрачную тишину в скором времени нарушил стук копыт, донёсшийся откуда-то снаружи, и последовавшая за ним суматоха, сопровождавшаяся звуками шагов и чьими-то голосами. Во дворе замка воцарились беспокойство и оживление. — Чжину, друг мой, узнайте, что там случилось, — произнёс король Бён, прекрасно знавший, что любая суета в пределах королевского замка происходит не просто так и всегда скрывает за собой нечто значительное. Первый министр поднялся, подошёл к окну и двумя пальцами приподнял тяжёлую портьеру. — Полагаю, прибыл гонец из графства Мунчжэ. Однако его внешний вид меня несколько смущает. Внешний вид гонца, которого ввели к королю спустя пару минут, невольно насторожил и остальных присутствующих — его покрытая дорожной пылью одежда была изорвана и кое-где свисала лохмотьями. Сквозь грязную прорванную ткань виднелись следы запёкшейся крови. Загорелое лицо посланца было сплошь покрыто каплями пота, а сам он тяжело дышал. Как и сказал Чхве Чжину, тот действительно приехал из Мунчжэ. Так доложил стражник, немало смущённый тем, что ему приходится представлять королю столь неприглядно выглядящего молодого человека. Однако дело, по которому он прибыл было настолько важным, что медлить нельзя было ни минуты. Вступив в столовую, гонец преклонил колено перед монархом, однако со стороны это выглядело так, будто он упал, будучи не в силах держаться на ногах. В это нетрудно было поверить, глядя на его наружность. — Ваше величество, — едва ли не задыхаясь проговорил он, — в Мунчжэ разгорелось восстание. Местные вассалы противятся вашей власти и сеют смуту среди простого люда. Во главе с бароном Но Мухёном они вероломно напали на королевские войска и уже захватили две крепости. Граф Пак Минхи послал к вам своего племянника, господина Пак Чанёля, с письмом, дабы доложить вам о настоящем положении дел и попросить помощи в борьбе с мятежниками. Однако по пути сюда на господина Пака напали. Я был одним из тех, кто сопровождал его, мне удалось вырваться из засады и устремиться в столицу. Я привёз копию послания, которое должен был вам вручить господин Пак. С этими словами гонец вынул из-под плаща несколько измятое письмо и протянул его королю обеими руками. Государь, внимательно слушавший посланца, принялся за чтение. На лице его читалось нешуточное беспокойство. Чем дальше король читал, тем сильнее хмурился, тем глубже становилась складка между бровями. Черты лица обозначились сильнее, стали более острыми; в глазах, обычно ничего не выражавших, всё ярче разгоралось пламя ярости. Члены королевской фамилии и Чхве Чжину не сводили глаз с лица монарха, пытаясь по тем эмоциям, что были написаны на лице монарха, хоть сколько-нибудь ясно понять, насколько серьёзную угрозу несёт в себе бунт, о подробностях которого им только что сообщили. Графство Мунчжэ всегда было бельмом на глазу королевства. Большая и богатая область не слишком стремилась делиться своими богатствами с королём, которому формально подчинялась. Каждый раз местные бароны из кожи вон лезли, лишь бы найти возможность уклониться от налогов, попридержать товары, которые необходимо было доставить в столицу, или просто отсрочить выполнение каких бы то ни было обязательств. Это не было чем-то таким уж из ряда вон выходящим — по всей стране тут и там выказывалось неповиновение отдельных вассалов, которые по очереди пытались выйти из-под контроля короля. Однако бароны иных областей и провинций, зачастую недолюбливая один другого и пытаясь оттяпать добрый кусок соседских владений, бунтовали поодиночке и шли войной не сколько на короля, сколько друг на друга. В отличие от них, бароны Мунчжэ всегда объединялись, и мятеж сразу же охватывал всё графство — местные вассалы предпочитали сначала стать независимыми от власти короля Дэчжуна, а уж потом спокойно грызться между собой. Мунчжэ было местом проблемным во всех отношениях ещё и потому, что лежало на границе с государством Чжихань и было связано с ним куда более тесно, чем было необходимо для благополучия Самгу. Чжиханьцы составляли большую часть населения мятежного графства и вели активную торговлю со своей исторической родиной. Их тяготила необходимость платить налоги Самгу, и они бы скорее предпочли стать частью Чжиханьского государства, куда более близкого им с культурной и экономической точки зрения. Однако династия Бён, прочно державшая государство в своих руках, не могла позволить себе потерять такую богатую область, к тому же приграничную, которая вполне могла служить форпостом против Чжихань. Впрочем, всем было известно, что в случае войны, жители Мунчжэ с удовольствием откроют ворота всех городов для вторженцев и преклонят перед ними колени, лишь бы избавиться от владычества Самгу. И всё же, пока власть династии Бён распространялась на Мунчжэ, были хоть какие-то гарантии того, что, если уж Чжихань вздумает пойти на открытый конфликт, удастся на некоторое время сдержать натиск врага. Одним словом, графство Мунчжэ было стратегически важной территорией, которая, к тому же, ежегодно приносила богатые плоды в виде налогов, несмотря на все ухищрения баронов. Однако положение в этих краях было шатким. Было оно таковым всегда, начиная с того момента, когда около шестидесяти лет назад дед Дэчжуна правдами-неправдами сумел подмять Мунчжэ под себя и даровал эту область одной из многочисленных ветвей рода Пак, активно помогавшей в его завоевательной политике. С тех пор можно было насчитать от силы семь-восемь лет, когда всё шло относительно спокойно. В эти редкие годы короли Самгу получали небольшую передышку. Волнения, как правило, успешно подавлялись местными войсками графов Пак, однако несколько раз ситуация выходила из-под контроля и в конфликт приходилось вмешиваться самому королю. Подобного не случалось уже довольно давно, должно быть, шесть или семь лет. И вот опять весьма относительное спокойствие было нарушено. Весть об этом событии вызвала за столом довольно противоречивые чувства. Старший сын Дэчжуна явно негодовал и был сейчас точь-в-точь похож на отца — его брови были нахмурены точно так же, точно так же пролегла складка между бровями. Однако его свежему, молодому лицу это выражение лишь придавало храбрости и бесстрашия, в то время как король выглядел грозно и устрашающе. Бэкхён был обеспокоен не меньше старшего брата. Только лишь принцу стало известно о восстании, как сердце его словно ухнуло куда-то вниз. Разум объяла тревога. Горячий, порывистый нрав Бэкхёна рвался куда-то вдаль, к границам мятежного графства, и первой мыслью юноши было немедленно седлать коня и скакать в Мунчжэ, чтобы пройтись огнём и мечом по этим никогда не знавшим покорности и смирения землям. В его мозгу то и дело рождались образы того, как зараза бунта распространяется всё дальше и дальше, как, подобно стаям саранчи, налетают армии неблагодарных баронов на по праву принадлежащие короне области и оставляют за собой лишь голую землю, обирая простой народ и уводя вслед за собой новых и новых рекрутов. И, уж конечно, мысль о том, что каждую минуту, пока он сидит в бездействии, мятеж всё крепнет и ширится, не давала ему теперь ни минуты покоя. Присутствовавшие за столом дамы тоже, очевидно, были взволнованы, но пытались не показывать этого. Что же касается Чхве Чжину, он был совершенно спокоен или, по крайней мере, старался казаться таковым. Он лишь поглядывал то на гонца, то на государя и, как всегда, неторопливо поглаживал бороду. — Проклятые бароны снова восстали, — довольно спокойно, но всё ещё хмурясь, произнёс король, когда чтение письма было окончено. — Впрочем, всем известно, что рано или поздно это должно было случиться. Было лишь не ясно когда. — Не думаю, однако, что следует тревожиться по этому поводу, — отозвался первый министр, — как по мне, куда большим поводом для беспокойства было бы полное затишье в этих землях. — Это верно, но, судя по тому, что сообщил мне в письме граф Пак Минхи, этот мятеж превосходит все предыдущие по своей силе. Кроме того, Но Мухён, стоящий во главе восстания, хороший полководец и очень влиятельный человек. Он пользуется поддержкой. Восставшие так просто не сложат оружие. — Не исключено также, что Но Мухён попросит помощи из-за границы, — добавил Бэкбом. — Не думаю, ваше высочество, — отозвался Чжину, — Чжихань уже не так сильна, как прежде, она не станет разбрасываться своими солдатами без веских на то оснований. Что же касается Но Мухёна — такой строптивец, как он, не станет добровольно надевать себе ярмо на шею, да его в этом его никто и не поддержит. Всем известно, что попросить помощь у Чжихани, значит отдаться под её владычество. — Это верно, — согласился король, — бароны Мунчжэ только на словах готовы покориться Чжихани. Однако на самом деле они мечтают лишь о собственной независимости. — Которой им, увы, не видать, как собственных ушей, ибо мы заставим их умерить свой пыл силой нашего оружия. Эти слова принадлежали Бэкхёну. Слегка успокоившись после тех потрясений, которые произошли в его душе после получения известия о восстании, он понял, что дело пахнет военным походом, и в его жилах закипела кровь. Он рос в относительно спокойное время, и жажда ратных подвигов, впрочем, вполне простительная для его юного возраста, терзала неукротимый нрав юного принца. В его глазах горел неистощимый огонь отваги, а решительная и полная жизни поза — он сидел, выкатив грудь вперёд и часто и взволнованно, словно молодой жеребец, втягивал в себя воздух — ясно свидетельствовала о том, что он готов хоть сейчас повести за собой многотысячную армию. Видя охвативший его порыв, сидевшие за столом невольно улыбнулась, и даже на лице короля появилось некое подобие снисходительной улыбки. — Добро, — сказал он, — я вижу, сын мой, вам не терпится ринуться в бой. Весьма похвально с вашей стороны с таким энтузиазмом отстаивать интересы своего государства. Однако же не забывайте, что не всегда следует полагаться на силу. Прежде чем бросаться в атаку, нужно как следует всё продумать. Не нужно большого ума, чтобы идти в бой, будучи простым оруженосцем, лишь исполняющим приказы. Однако тот, кто желает стать командиром, должен уметь просчитывать каждый свой шаг. Запал Бэкхёна сразу куда-то исчез. Выслушав тираду отца, он потупил взгляд и ничего не ответил. Слова короля глубоко уязвили его. Только что принц чувствовал огонь в своей душе, сейчас же там тлели лишь угли. Костёр потух, залитый ледяной водой здравого смысла и того цинизма, с которым отец всегда относился к душевным порывам сына. «Вот, значит, как? — думал Бэкхён. — Значит, я со своим беспокойным нравом гожусь только в оруженосцы?» Мысль о том, что он недостоин своего венценосного родителя нещадно мучила его, и он украдкой посматривал на отца, мысли которого были уже далеко. На отца, который даже не подозревал, как тяжело ранил только что собственного сына, к тому же, на глазах у родных. Король Дэчжун и впрямь считал горячность Бэкхёна неподобающей принцу и всячески старался привить ему спокойный и рассудительный нрав, мало заботясь о том, что каждое произнесённое им слово убивает юношу. Предаваясь своим невесёлым мыслям, Бэкхён вдруг почувствовал, что сидящая рядом сестра незаметно для остальных мягко взяла его за руку. Принц бросил на неё быстрый, полный благодарности взгляд. Хоть они частенько и не понимали друг друга, зато всегда знали, когда следует оказать поддержку. Чувствуя мягкую белую ладошку Сехён на своей смуглой костистой ладони, Бэкхён почти успокоился и даже попытался убедить себя в том, что король сказал всё это вовсе не со зла, а просто следуя естественной необходимости наставить сына на верный путь, как и полагается всякому отцу. В то время как Бэкхён пытался как-то пережить эту внезапно развернувшуюся драму, король высказывал мысль о том, что лучше всего было бы поговорить с племянником графа Пак Минхи, который, конечно же, достаточно хорошо знает ситуацию в Мунчжэ, чтобы дать пару дельных советов. Однако, как уже сообщил посыльный, тот по дороге в столицу угодил в засаду. — Если только ему удалось выжить, — отвечал гонец на расспросы Дэчжуна, — он, конечно же, направился в столицу. Однако, кто знает, может, он тяжело ранен и не сумеет достичь города в ближайшее время. Господин Пак Чанёль очень крепкий и сильный воин, но ведь за пару дней до того, как он отправился к вашему величеству, он участвовал в осаде крепости Пэкчо, где получил несколько ранений. Боюсь, он не вполне оправился к тому моменту, когда дядя поручил ему передать письмо. Король на пару секунд задумался. — Ситуация в Мунчжэ тяжёлая, как никогда, — сказал он, — нужно как можно скорее принять все необходимые меры. Помощь господина Пак Чанёля была бы весьма кстати. По какой дороге вы должны были въехать в столицу? Пусть вас осмотрит лекарь. Если у вас нет серьёзных ранений, возьмите моих людей и поезжайте на встречу своему господину. Кто знает, быть может, он уже подъезжает к столице. Прежде чем принять окончательное решение по поводу разгоревшегося в Мунчжэ восстания, я бы хотел всё-таки с ним посоветоваться. Однако же, если он не появится в столице к завтрашнему вечеру, я больше ждать не буду и приму решение самостоятельно, так как медлить нельзя. Гонец удалился, ведомый стражниками. Король велел созвать всех министров для совещания и поспешно покинул столовую вместе с Чхве Чжину. Ушёл также Бэкбом со своей молодой супругой, посоветовав брату не слишком переживать из-за слов отца. — Государь не слишком-то любит, когда ты храбришься на словах, — произнёс наследный принц, — однако, когда ты покажешь всю свою смелость на поле боя, он непременно оценит её по достоинству. Бэкхён кисло улыбнулся в ответ на эти слова. — Не печальтесь, брат, — сказала Сехён, вставая из-за стола, — вы ведь прекрасно знаете, что все это не стоит того, чтобы огорчаться. Бэкбом прав — батюшка не любит громких слов… — Но я не сказал ничего такого, — возразил Бэкхён. — Всё равно. Ему достаточно взглянуть в ваши глаза, чтобы прочесть в них всё то, что вы не сказали, но собирались сказать. Отец холоден, но он любит вас, не сомневайтесь. Лучше подготовьтесь к походу как следует и докажите делом, что вы достойны быть сыном своего отца. — Вы такая же холодная, как наш отец. Только и твердите слово «достойный». Можно подумать, все вы здесь святые, один лишь я не соответствую занимаемому мной положению. А между тем, дорогая сестра, мне как никому другому известно, что та сердечная привязанность, которую вы питаете к начальнику дворцовой стражи… Сехён вспыхнула и скривила губы в усмешке. — Следите лучше за своими привязанностями, — сухо ответила она, — впрочем, насколько я знаю, у вас их нет по вполне понятным причинам — вы ведь готовы уязвить родную сестру, лишь бы сорвать свою злобу на отца. Стоит ли говорить о том, как вы обращаетесь с теми, кто не принадлежит к вашей семье. Сехён поспешила уйти, шурша шлейфом платья. Брат даже не успел ничего ей сказать. Впрочем, он и не знал, что говорить, потому что где-то в глубине души знал, что она была права. Мало того, что он был зол на отца, так теперь ещё и разгневался на сестру. Но гнев этот не находил себе выхода. Он горел, обжигал изнутри грудную клетку, но всё было тщетно — языки его пламени не могли вырваться на свободу.