В погоне за солнцем

Король Дэчжун был не в духе. Причиной тому была отнюдь не испепеляющая жара, которую монарх довольно неплохо переносил, но последние новости из мятежного графства. Если дела действительно обстоят так плохо, то отвоёвывать непокорные земли будет куда более проблематично, чем предполагалось. Это не могло не беспокоить короля, который предпочитал решать вопросы скорее дипломатией, нежели войной. Его крайне раздражала мысль о том, что договориться с баронами Мунчжэ не получится, ибо те ни на каких условиях не пожелают подчиняться Самгу. «Знал бы мой дед, какую проблему подкинет своим преемникам в виде этого несносного графства», — с мрачной иронией думал Дэчжун, и душа его наливалась самыми ядовитыми чувствами. В самый разгар этих терзаний, когда мысли короля приобрели самый интенсивный оттенок уныния, ему доложили о приходе Бэкхёна, который чувствовал, что явился совсем не вовремя, но ждать не мог, ибо его переполняли чувства, требующие немедленного выхода. Войдя в кабинет государя, принц сразу же омрачился. В одном из кресел он увидел Бэкбома, с которым отец, суд по всему, делился своими печальными мыслями. Бэкхён не желал говорить в присутствии брата, однако всё же не решился просить о беседе наедине, не без оснований полагая, что это разозлит короля. Бэкбом, видимо, тоже не слишком-то сильно был рад этой встрече, так как лицо его приобрело кислое выражение, стоило только брату войти в комнату. — Что у вас случилось, сын мой? — спросил король. — Что за спешка? — Я слышал, к вам только что прибыл гонец с дурными вестями. Я считаю, что это нельзя так оставлять. Мы должны действовать. Дэчжун невесело усмехнулся. — Не порите горячку, дорогой мой. Что мы можем сделать сейчас, находясь так далеко от Мунчжэ? — Вы правы, государь, мы находимся далеко от этих краёв. Но должны как можно скорее там оказаться. Одним словом, я считаю, что мы должны выступить в поход раньше намеченного срока. Король вопрошающе взглянул на сына. Правая его бровь была слегка приподнята, в глазах читалось удивление. — Вы, как всегда, сын мой, говорите, не подумав, — произнёс Дэчжун, в голосе которого послышались нотки тщательно скрываемого раздражения, — что вы такое мелете, в самом деле? Те сроки, о которых вы говорите, были назначены на совете не просто так. Это именно то время, которое необходимо нам, дабы подготовиться как следует. К чему напрасная спешка? Неужели вы хотите, чтобы наша армия, которой и так придётся вести войну в непростых условиях, была ослаблена ещё и этой бесполезной суматохой? — Однако, если мы не поторопимся, — едва сдерживая эмоции, возразил Бэкхён, — Но Мухён наверняка успеет захватить Пэкчо. И тогда нам станет на порядок сложнее его одолеть, ибо не останется последнего оплота королевской власти. Сейчас в Мунчжэ царит настоящий хаос — одни наши союзники разбиты на голову, другие сдались, даже не пытаясь противостоять предателям. Никто не знает, на чьей он стороне и что делать дальше. Люди живут в страхе и не знают, что принесёт завтрашний день. Разве можем мы медлить в таких обстоятельствах? Король, спокойно выслушав сына, некоторое время молчал. Однако ни одна черта его лица не выдавала ни сомнений, ни глубоких раздумий. Если о чём-то монарх и рассуждал в эту минуту, так это, судя по всему, о том, как поскорее отделаться от своего бестолкового сына. — Вот что, — сказал государь наконец, — за те две недели, что остались до начала похода, всё может бесчисленное множество раз поменяться. Никто не знает, будет ли Пэкчо захвачена. Пока наша армия не достигнет Мунчжэ, ничего нельзя будет сказать наверняка. Ваши напрасные страхи, сын мой, — всего лишь страхи, которые могут не оправдаться. Нельзя из-за одних дурных предчувствий рушить заранее намеченные планы. Господин коннетабль, с которым вы в последнее время так часто общаетесь, я уверен, сказал бы на моём месте то же самое. Бэкхён стоял бледный и потерянный. Для него было ясно, что он проиграл, что изменить решение отца ему не удастся. Будь он хоть чуточку изворотливее, непременно сначала пошёл бы к военному министру, с которым действительно коротко сошёлся за последнее время. Коннетабль обязательно бы успокоил его и дал дельный совет, отговорил бы идти к королю с подобного рода идеями. Но, несмотря на все увещевания Чанёля, Бэкхён совершил вполне свойственную своей натуре ошибку — он погорячился. И теперь, осознав собственную глупость, жестоко корил себя самого за неумение рассуждать здраво. «Как я только мог думать, что отец согласится с моим предложением? Ведь это и впрямь нелепица». Он стал лихорадочно соображать, что побудило его к такому неосмотрительному шагу. Боялся ли он, что Мунчжэ сумеет отделиться от Самгу? Сопереживал ли виконту Пак, земли семьи которого разграблялись? «Даже если и так, — думал Бэкхён, — не стоило сразу идти к государю. Надо было переждать, надо было успокоиться, ведь я и сам знаю, что порой слишком сильно спешу в своих выводах. Я переживал, что Бэкбом выставит меня в дурном свете, но, в итоге, ему не пришлось утруждать себя этим. Я так старался не давать отцу поводов для недовольства, и так грубо оступился теперь!..» Эмоции Бэкхёна, переливавшиеся, как обычно, через край, сыграли с ним очередную злую шутку. Принца жгла жажда деятельности; его мучила досада, ибо Но Мухён прямо в эту минуту, возможно, снаряжает своих людей для повторного похода на Пэкчо; его душила ненависть при одной только мысли о том, что мятежники распоряжаются землями Мунчжэ, как хотят, пока сам Бэкхён вместе с остальным королевским двором бесцельно пребывает в замке Хэбён. Он и так долго держал всё в себе, старался быть настолько осмотрительным, насколько это вообще было возможно при это характере. И вот, как прорывает по весне плохо укреплённую плотину, так распахнулись двери его сердца, в котором целый месяц накапливались без выхода тревоги и сомнения. Слишком уж часто приходили плохие вести из мятежных земель, а виконт Пак, сам того не подозревая, одним только своим присутствием подливал масла в разгоравшийся в душе Бэкхёна огонь. Как ни старался Чанёль казаться спокойным и сдержанным, когда его ушей достигали очередные дурные известия, Бэкхён всё равно замечал терзания мужчины. И они не давали ему покоя. Юный принц прекрасно мог представить, как переживал бы на месте виконта, а потому чувствовал тонко и сильно всё то, что ощущал сам Чанёль. Он разделял его волнения, и от этого душа Бэкхёна как будто бы несла на себе двойной груз, а груз этот был нелёгким. Всё усугублялось ещё и тем, что виконт почему-то избегал обсуждать лишний раз положение дел в родных землях. Это делало мучения Бэкхёна ещё более невыносимыми, ибо он не мог сказать ни слова поддержки и сожаления, боясь таким образом оскорбить собеседника. Он лишь старался быть весёлым и приветливым, как всегда, но на душе у него было черно, словно ненастной осенней ночью. Бэкхён никак не мог вызвать Чанёля на откровенный разговор. И лишь сегодня он смог понять, как сильно виконт терзается положением графства. Бэкхён порядочно времени видел его боль, так тщательно скрываемую, и теперь считал своим долгом сделать хоть что-нибудь. Как жаль, что он сразу не осознал, что сделать, в сущности, совсем ничего не может. Он стоял понурый, с приопущенной головою, и жалел о только что сказанных словах. Он не только не помог виконту, но ещё и представил себя в невыгодном свете. Принц клял себя за эту досадную ошибку, которую теперь, конечно, надолго запомнят, чтобы не преминуть при случае указать на неё. Бэкхён мельком взглянул на отца, который, не видя препирательств с его стороны, в немногих словах попросил его покинуть кабинет, впрочем, довольно спокойным голосом. Принц поклонился и уже собирался удалиться, как вдруг его настигло едкое замечание Бэкбома, с нескрываемым наслаждением наблюдавшего за происходящим. — Вы, мой дорогой брат, как всегда, слишком торопите события. Как же тяжело вам всё же обуздать свой горячий нрав. Бэкхён взглянул в тёмные глаза наследника, блестевшие сейчас тайным недоброжелательством. На растянутых в лёгкой язвительной улыбке губах читались упоение и сладость внезапного триумфа. Бэкхён не мог оставить своего брата победителем. Последнее слово должно было остаться за ним. — Вы, разумеется, правы, мой дорогой брат, — немного подумав, вымолвил Бэкхён, — обуздать мой нрав действительно непросто. Я это знаю. Но однажды мне это непременно удастся. А вот вам будет намного сложнее. — Что вы хотите сказать? — нахмурился наследник. — Вы, думаю, не станете отрицать, брат мой, что лев — царь зверей — существо сильное, дикое и непредсказуемое. Каждый его боится, однако льва можно приручить и научиться во благо использовать его силу. Что же до мыши, которая, как известно, слывёт самым трусливым и слабым существом, — никому и в голову не придёт её приручать. Ибо лев, будучи сильным и необузданным, может стать покорным и покладистым; мышь же бесполезна, ибо никогда у неё не будет силы и храбрости льва. Слова Бэкхёна произвели сильное впечатление на брата. Улыбка быстро исчезла с его лица, ноздри расширились, вены на руках и шее обозначились сильнее. Он привстал со своего кресла, с ненавистью глядя на Бэкхёна. — Одним словом, — неторопливо продолжал тот, — я обязательно сумею обуздать свой львиный нрав; я сделаю его своей силой. Вы же, дорогой брат, едва ли сможете избавиться от своей мышиной вялости. Лев никогда не лишится своей мощи, она в самой природе его. Мышь же с рождения уже лишена её и никогда ею не завладеет, — и с полной достоинства позой и гордым взглядом Бэкхён покинул кабинет короля. Бэкбом не окликнул его, ничего не сказал в ответ, потеряв, очевидно, дар речи от столь дерзких слов. Не сказал ничего и государь, хотя лицо его и выразило на секунду крайнюю озабоченность. А Бэкхён тем временем широкими шагами приближался к своим покоям. Он весь кипел от гнева. Он негодовал. Негодовал на отца, на брата, на обстоятельства, а больше всего — на себя. Его душа была объята яростью, и всё же он смутно понимал, что пропасть, отделявшая его от Бэкбома, стала больше, и что виной тому он сам. Он снова поддался своей горячности, но ещё не жалел об этом. Ядовитая улыбка брата была для него невыносима, и Бэкхён ощущал немалое удовлетворение оттого, что смог так изощрённо ему отомстить. Он догадывался, что месть эта была звеном в цепи взаимной неприязни, и что должна была породить ещё множество стычек и враждебных выпадов. Но ему теперь было всё равно. Его охватило тупое отчаяние от осознания собственного ничтожества. Нет, всё-таки он ни на что не годен, и ему, должно быть, не стоило вовсе рождаться в королевской семье, где все на него смотрят с презрением и сочувственным снисхождением, где каждый его порыв, пусть и неверный, судится настолько строго, насколько возможно. «Какой же я всё-таки слабый и жалкий», — подумал Бэкхён. Ему казалось, он вот-вот заплачет, но слёз не было, только побледневшие губы немного подёргивались, словно юноша и впрямь был охвачен истерикой. Он бессильно опустился на кровать и попытался собраться с мыслями, которые лихорадочно скакали в его голове. Конечно, он сглупил, предлагая отцу выступить в поход раньше. Но, с другой стороны, разве это уж такое странное предложение? Разве есть в нём что-то совсем уж непроходимо глупое? Бэкхён совсем запутался. Ну, разумеется, он перегнул палку, он поддался чувствам, ну и что же? В конце концов, он всего лишь озвучил свою мысль, которая, возможно, даже и не пришла бы ему в голову, если бы что-то не взволновало его до такой степени, что он не мог найти себе места. Перед мысленным взором Бэкхёна предстал Чанёль. Принц вспомнил его лицо, черты которого сегодня утром выражали гнев и отчаяние; лицо благородное и мужественное в минуты серьёзной задумчивости и полное жизни и некоего сердечного задора в моменты веселья. Бэкхён вздохнул и откинулся на белоснежные подушки своего ложа. Он не спешил приписывать привязанности к Чанёлю очередной порыв своего беспокойного сердца и всё-таки чувствовал, что именно в этом кроется причина его сегодняшней промашки. Ему во что бы то ни стало хотелось помочь виконту, защитить его, стать для него надёжной опорой. Он хотел сделать для него что-нибудь важное. Он уже сделал это однажды, когда дрался вместо него на дуэли, но уже и позабыл об этом. Теперь это казалось ему чем-то незначительным и далёким, чем-то не стоящим внимания. И хотя виконт в начале их знакомства несколько раз провозгласил себя его должником, Бэкхён совсем не считал себя таковым. Он был рад обрести, наконец, верного друга, и всё же чутьё подсказывало ему, что сердце Чанёля не до конца ещё открыто, что что-то по-прежнему их разделяет. Они были близки, но каждый, казалось, прятал от другого в своей душе нечто сокровенное, и это нечто создавало между ними как будто бы тонкую невидимую стену. Но это отнюдь не смущало принца. Он был благодарен Чанёлю за то, что тот не смотрел на него с неприязнью и равнодушием и, главное, понимал саму суть его натуры. Бэкхён обнаружил в этом мужчине родственную душу и был несказанно рад этому. Виконт Пак, в свою очередь, был ему предан и искренне разделял его увлечения и мысли. Он был на несколько лет старше его, был более зрелым и опытным, но никогда в его характере не проскальзывало высокомерия или превосходства. Чанёль исполнял единственную просьбу принца, единственную вещь, которую он попросил тогда в саду — он был его товарищем. Бэкхён вдруг вспомнил этот день, полный волнений и тревог. День, когда только-только началось его противостояние с братом; день, когда виконт Пак поклялся ему в вечной преданности. В голове юноши промелькнуло смутное воспоминание о трепете, охватившем его в тот момент, когда Чанёль стоял перед ним на коленях и держал его руку. Бэкхён шумно вздохнул, и почувствовал, как грудь его высоко вздымается, как сердце начинает биться чаще. Впервые с того дня он вновь ощутил непонятное томление, которым был объят тогда под старым клёном. Он отчётливо представлял, как, должно быть, нелепо выглядело всё это со стороны, и губы его невольно тронула улыбка. На душе стало легче. В памяти одна за другой всплывали фразы, произнесённые виконтом в тот далёкий день, прикосновения тёплых рук и лёгкий, но решительный поцелуй, когда Чанёль коснулся губами его трепещущей ладони. Воспоминания окутали голову принца волшебной дымкой, в которой растворились прежние горечь и отчаяние. Теперь он ощущал что-то совсем другое, отнюдь не похожее на то, что знал раньше. Ему было хорошо и приятно думать о том, что рядом есть такой человек как Чанёль, что они могут проводить время вместе, и что готовы на многое пойти ради друг друга. Вот только Чанёль был немного не в духе сегодня утром, и они не совсем хорошо расстались. При мысли об этом Бэкхён почувствовал, как в груди у него защемило. Нет, он не может потерять этого человека! «С ним нужно непременно поговорить, — подумал юноша, — ему больно сейчас, даже если он и не хочет этого показать. Он с самого начала скрывал от меня это, хотя обещался быть искренним. Но, видимо, и у него есть слабости, ведь он всего лишь человек. Я не виню его в этом, как и он никогда не винил меня в моих слабостях. Я лишь хочу, чтобы он перестал печалиться, чтобы обрёл надежду». И Бэкхён немедленно вскочил с кровати, хотя ещё мгновение назад готов был задремать — так глубоко погрузился в свои мысли. Он пережил потрясения, выпавшие сегодня на его долю, смирился с ними и даже успел немного забыть о них. Теперь всё его существо было занято совершенно иными вещами. Он хотел сейчас же найти Чанёля, увидеться с ним сию же минуту и стать для него утешением, пристанищем для его души. Все мысли и чувства Бэкхёна направлены были к этому человеку, и он мог думать сейчас только о нём и о том, как ему тяжело. В начале их знакомства, он только лишь восхищался его мужеством и силой, его военными успехами, о которых ему было известно из многочисленных рассказов. Чанёль был для него мужчиной и воином, примером для подражания, наставником, старшим товарищем. Но теперь всё было иначе. Из воина и наставника виконт Пак превратился в друга и, прежде всего, в обычного человека со своими радостями и горестями, человека, заслуживающего того, чтобы быть утешенным и ободрённым в момент волнения и печали. Поэтому Бэкхён, недолго думая, направился на поиски Чанёля. Однако в замке Хэбён его не оказалось. Было неясно, бродит ли он до сих пор в саду или же отправился к морю. Вполне логично было сначала обследовать сад, но там, как назло, пользуясь тем, что на небо набежали тучки и жара начала спадать, молодые придворные решили потренироваться в фехтовании. Бэкхён не хотел лишний раз вступать в разговор. К тому же, они бы наверняка попросили его поучаствовать в состязании, а юноше было не до этого. Поэтому он наскоро покинул тенистые дорожки сада и поспешил обратно в свои покои. Там принц наскоро собрался и приказал седлать коня, а затем отправился прогуляться по побережью. Он не был уверен, встретит ли там Чанёля, но эта прогулка была так или иначе ему необходима. Как и всегда после неудачного разговора с близкими, он хотел побыть вдалеке от резиденции короля. Поэтому, не желая оставаться в замке лишней минуты, он пришпорил коня и быстро помчался вниз по крутой каменистой дороге.