В погоне за солнцем

Стоял уже поздний вечер, когда Бэкхён возвратился в летнюю резиденцию своего отца. Чанёля он так и не встретил на берегу — то ли они разминулись, то ли виконта там просто сегодня не было. Принцу пришлось разъезжать в гордом одиночестве, позволяя коню лениво взрывать копытами песок и предаваясь не слишком-то весёлым мыслям. Когда он наконец разбитый и измученный вернулся в замок, там уже, рассеивая сгущавшиеся сумерки, горели свечи, а на кухне в поте лица трудились повара — приближалось время ужина. Впрочем, Бэкхён, хотя и был смертельно голоден, не решался появиться перед отцом после всего случившегося. Особенно после их стычки с братом, всю печальную важность которой он осознал в полной мере только во время своей морской прогулки. Да, они и до этого не ладили с Бэкбомом, однако никогда не признавали этого друг перед другом. После сегодняшних событий они вышли на тропу войны открыто, не скрывая своей взаимной неприязни, и Бэкхён понимал, что виноват в этом в первую очередь сам. Конечно, брат сделал ему едкое замечание, но ведь можно было и промолчать, сгладить ситуацию, не обострять и без того нелёгкое положение. Но Бэкхён не сумел снести обиду. «Я слишком долго слушал подобные оскорбления, слишком долго смирялся с тем, что меня поносят все, кому не лень. Я не мог выносить это дальше. Единственное, о чём я жалею, что вся эта сцена случилась в присутствии отца. Не следовало говорить подобное при нём. А впрочем, разве не сам государь виной тому, что я в разладе с братом? В конце концов, он сам нас подтолкнул к вражде. Чего же ещё он хотел после этого? Плохо только, что, будь я хоть тысячу раз прав, я ничего не выиграл своим поведением, зато выставил себя с дурной стороны и перед отцом, и перед братом. А ведь Чанёль мне говорил не давать повода для недовольства и не наносить удар первым. Нет, всё-таки я ни на что не гожусь. Как бы я ни старался быть осмотрительным, стоит мне только поддаться эмоциям, как я тут же теряюсь и совершаю ошибку. Мне не раз твердили, что я способен к военной науке. Возможно, это действительно так, но одно дело размышлять о войне, находясь в королевском замке, и совсем другое — на поле боя. Раньше мне не приходилось командовать войсками, однако в этот раз я поведу людей за собой. Смогу ли я сохранять спокойствие и хладнокровие в сражении? Смогу ли мыслить здраво, когда война по всей своей сути, со всей её кровью и смрадом, и лязгом железа, будит в душе лишь звериное и грубое и заставляет разум молчать? Я буду воодушевлён, ведя войска, но каждому известно, что одного только этого недостаточно. Сумею ли я сохранить рассудок во время битвы?» Так размышлял Бэкхён, бредя по дорожке сада и вглядываясь в затянутое облаками небо, на котором лишь изредка виднелся чистый клочок розоватого закатного оттенка. Принц глубоко вздохнул. Он очень устал, но поначалу не решался войти в замок, хотя и нуждался в пище и отдыхе. Юноша чувствовал смущение при мысли о том, что ему нужно будет предстать перед отцом и братом. Впрочем, в конце концов все эти глупые опасения были отброшены. Бэкхён всё-таки был мужчиной и не мог позволить себе трусить в подобных обстоятельствах. Да, он наговорил много лишнего сегодня утром, но в том, что эти слова слетели с его губ, была только его вина. «Я не буду прятаться, — думал Бэкхён, спешно переменяя одежду к началу вечерней трапезы, — я покажу всем, что я способен отвечать за свои поступки. Я, может быть, и глупец, каковым меня здесь многие считают, но не трус». Когда принц входил в большую залу, где было накрыто на стол, все уже собрались. Здесь, в замке Хэбён, порядки не были такими строгими, как в королевском дворце в столице, потому любой совместный приём пищи проходил куда более шумно и многолюдно, ибо за столом собирались не только члены королевской семьи и наиболее близкие к королю люди, а все придворные вообще. В зале было немного душно и шумновато из-за беседующих друг с другом соседей. Опоздание Бэкхёна не привлекло внимания — он часто опаздывал к ужину и в столице, а то и вовсе не являлся на него, поэтому всеобщий гвалт: многозначительные речи мужчин и весёлое щебетание дам, — ни на секунду не умолк с его появлением. Принц занял отведённое ему место напротив наследника престола. Бэкбом бросил на брата только один мрачный, озлобленный взгляд и больше уже совсем не смотрел на него. Точно таким же образом вела себя и его супруга, оскорбившаяся, казалось, ещё более, чем муж. Судя по всему, она знала о конфликте, а, может быть, даже была осведомлена о причинах, породивших его. Дэчжун, как и обычно, был безучастен к общему веселью и лениво переговаривался с Чхве Чжину, больше думая сейчас о еде, чем о чём бы то ни было ещё. В отличие от наследного принца, он, кажется, не взглянул на Бэкхёна ни разу. Впрочем, такой холодный приём не слишком беспокоил юношу. Он был рад, что всё происходит совсем как обычно и никто не намерен вменять ему в вину утренние промахи. Принц глянул на место Чанёля и застал его здесь же, сидящего поодаль за столом и задумчиво поглощающего свою порцию жаркого. Мужчина больше не выглядел подавленным и удручённым, и это успокоило Бэкхёна. Он, наконец, впервые за этот день вздохнул с облегчением. Виконт заметил взгляд юноши и, чуть склонив голову в молчаливом приветствии, слегка улыбнулся. После этой улыбки Бэкхёну стало совсем хорошо, последние его страхи исчезли и он, очаровательно улыбнувшись в ответ, принялся за пищу и вино со спокойной душой. — Что у вас случилось, брат мой? — шёпотом спросила его Сехён, сидевшая рядом и, судя по всему, крайне взволнованная. — С чего это вы, дорогая сестра, решили, что со мной что-то случилось? — настороженно вымолвил Бэкхён. — Вы сегодня весь день провели один на берегу моря. Вы всегда уезжаете подальше от замка, когда чем-то расстроены. Я даже думала, что вы не вернётесь к ужину. — С чего вы взяли, что я был один? — Ах, дорогой брат, прекратите лукавить со мной. Чанёля с вами ее было, он приходил ко мне и спрашивал о вас… — Он спрашивал обо мне? — Именно. Он искал вас и никак не мог найти. Следовательно, он был в замке. Ни с кем кроме него вы обычно никуда не выезжаете. Поэтому я и подумала, что вы один. — Ну и что ж? Почему обязательно со мной должно было что-то случиться, чтобы я уехал один? — Прекратите дурачить меня. Я видела, как утром вы вне себя от гнева выходили из кабинета отца. Вы повздорили с батюшкой? — С Бэкбомом, — поправил Бэкхён, — только умоляю вас, сестрица, держите язык за зубами. Я не хочу, чтобы об этом поползли слухи. И, уж пожалуйста, не сообщайте об этом матушке. Не то она вся изведётся, вы ведь знаете. — Я не скажу ни ей, ни кому бы то ни было другому. Я сумею сохранить ваши тайны так же, как и вы умеете хранить мои. Но послушайте моего совета: помиритесь с братом. Ни к чему хорошему эта глупая вражда не приведёт. Принц ничего не ответил на это, но про себя подумал, что и впрямь следовало бы поговорить с Бэкбомом по душам. — Вы говорили, виконт Пак искал меня? — спросил юноша. — Вы не знаете, что ему было нужно? — Увы, нет. Вам следует, я полагаю, узнать у него самого. — Ну, разумеется. Ужин быстро приближался к концу. К удивлению Бэкхёна, ни отец, ни брат так ничего ему и не сказали относительно утреннего его поведения. Довольный тем, что ему удалось так легко отделаться на первое время, принц поднялся из-за стола со всеми и уже искал глазами Чанёля, намереваясь поговорить с ним. Однако в это же мгновение он услышал спокойный, но настойчивый голос Чхве Чжину над своим ухом: — Государь немедленно требует вас к себе. Бэкхён почувствовал тревогу. Ну, конечно, разве стали бы отчитывать за ужином, на виду у всего двора? Но теперь он, кажется, получит по заслугам за всё то, что наговорил брату. «Не стоило говорить подобное при отце», — с запоздалой досадой подумал Бэкхён, коря себя за неблагоразумие. Он в очередной раз мысленно отругал себя, пришёл к выводу, что его не зря презирает Бэкбом, и, боясь даже представить, какой гнев обрушится сейчас на его несчастную голову, молча двинулся вслед за главным министром. К счастью, на выходе из залы он столкнулся с Чанёлем. — Ждите меня через час в саду, там же, где и всегда, господин виконт, — прошептал принц, легонько коснувшись руки мужчины, — впрочем, если меня вдруг долго не будет, то уходите, не тратя времени даром. И Бэкхён, проскользнув мимо Чанёля, быстро зашагал в кабинет отца, куда вошёл, чувствуя себя скорее виноватым, чем правым в сложившейся ситуации. Теперь, когда первый гнев утих, он понимал, что на сей раз действительно сильно оплошал, пойдя на поводу у чувств. Впрочем, его отец был, казалось, спокоен и ровен, как всегда. Вот только Бэкхёна это мало успокаивало, ибо он знал хорошо, как никто другой, какая ужасная буря может скрываться за этим тихим, безоблачным видом. Дэчжун стоял подле длинного, сгибающегося под тяжестью бумаг письменного стола и властным немигающим взглядом смотрел на сына. Уже от одного этого взгляда Бэкхён как-то сразу обмяк и потерялся, хотя разговор не был ещё даже начат. Принц неуверенно опустил голову вниз, словно нашкодивший ребёнок, и прочувствовал всю тяжесть своего проступка так глубоко, что, казалось, готов был упасть на колени и молить о пощаде. «Отец, я виновен! Я недостоин зваться вашим сыном! Однако, если только возможно вымолить ваше прощение, умоляю, простите меня!» — подобные мысли крутились в его голове, и только лишь сковавший юношу испуг не давал эти мысли озвучить. Бэкхён ненавидел этот испуг, это смущение, которое охватывало его перед отцом, когда они были одни. Казалось, король подавлял его одним своим присутствием, душил его одним своим взглядом и вселял страх, природу которого Бэкхён не мог понять, но который явственно чувствовал. В такие минуты он боялся отца и ощущал собственное ничтожество, а вместе с тем чувствовал в Дэчжуне ту силу, которая делала его настоящим монархом, ибо в каждой черте его лица, в каждом мимолётном его движении читались власть и ожидание повиновения. «Нет, — старался взять в себя в руки Бэкхён, — ведь я же не трус. Не так ли я говорил себе сегодня? Я не должен бояться собственного отца». Но принц так и не осмелился взглянуть на короля. Возможно, не чувствуй он сейчас вины, ему бы не было так сложно находиться наедине с отцом, однако осознание совершённой ошибки сделало его слабым и уязвимым, и он чувствовал себя в присутствии Дэчжуна ещё более жалким, чем обычно. — Надеюсь, сын мой, — заговорил король, — вы понимаете, по какому вопросу я желаю с вами поговорить. — Да, отец, — ответил Бэкхён настолько твёрдо, насколько мог. Видя, что отец не продолжает говорить и, очевидно, ожидает, что принц скажет что-то ещё, он продолжил уже менее уверенным голосом, — сегодня в вашем присутствии я оскорбил своего брата, наследника престола. — Именно. Вы оскорбили его. Вы обвинили его в трусости. А вместе с этим, нанесли оскорбление и мне, ибо, если мой сын — трус, виноват в этом только я, потому что я отец. Выходит, вы не только нанесли обиду своему брату, но и посмели упрекнуть меня в то, что я плохой родитель. Бэкхён вздрогнул всем телом и почувствовал, как на лбу проступило несколько капель холодного пота. Когда он утром произносил свою тираду, желая задеть Бэкбома за живое, он ни на секунду не подумал о том, что его слова отец воспримет и на свой счёт тоже. Юношу охватил тоскливый ужас, и он даже поднял глаза на отца, отнюдь не потому, что в нём прибавилось смелости, но потому, что хотел оправдаться. — О нет, государь, — воскликнул он, — я вовсе не собирался вас поносить. Поверьте, все, что я сказал, не имеет никакого отношения к вам! — Не имеет отношения ко мне, но имеет отношение к моему сыну, которого я, как видно, неверно воспитал. В голосе короля явственно слышался сдерживаемый гнев, в глазах под нахмуренными бровями мелькали недобрые искорки. — Прошу вас отец, поверьте мне, я не хотел оскорблять ни своего брата, ни, тем более, вас. Вам известен мой несносный характер, вы же знаете, что я вспыльчив и груб. Мой брат, в очередной раз сегодня указав мне на это, очень задел меня. Я не сдержался. — Вот что, сын мой, — вы уже не ребёнок. И вы уже давно выросли из того возраста, когда свои выходки можно оправдывать плохим настроением. Множество раз я твердил вам не поддаваться эмоциям, мыслить здраво и рассудительно. Но вы, кажется, неисправимы. Я готов был мириться с причудами вашего характера, но сегодня вы перешли все границы. Вы оскорбили наследника, которого должны уважать не только как моего приемника, но и как старшего брата, как более опытного и бывалого товарища. Вы же осмелились сравнить его с мышью и обвинить в том, что он трус. Вы нанесли оскорбление как ему, так и мне. Вы признали своим поведением, что считаете брата недостойным занять престол после моей кончины. — Но я вовсе не говорил этого… — попытался возразить Бэкхён. — Довольно! — вскричал король. Он крайне редко позволял себе повышать голос, и уже только по одному этому стало понятно, как сильно он взбешён. — Вам восемнадцать лет! Пора бы уже научиться понимать, что слова значат больше, чем вам кажется. Особенно здесь, при дворе, где даже один ваш вздох может быть понят неправильно. Один только вздох! — и тот может повлечь за собою последствия. Что уж говорить о речах, которые так часто бывают истолкованы неверно, ибо нет такого слова, смысл которого нельзя было бы извратить в чужих устах до неузнаваемости. Когда же вы, наконец, научитесь понимать эти вещи и думать, что вы несёте?! Бэкхён стоял ни жив ни мёртв и послушно внимал речам короля, боясь даже пошевельнуться. Никогда он ещё не видел, чтобы его отец был так сильно разгневан. Принц готов был признать свою вину в том, что нанёс обиду Бэкбому, но совершенно не ожидал, что слова его, направленные исключительно в сторону брата, будут восприняты подобным образом. Оскорбить брата, даже если он и наследник престола, — ужасно, но всё же не так ужасно, как оскорбить короля. Бэкхён одновременно чувствовал, что заслуживает свалившегося на него гнева и что его совершенно несправедливо обвиняют в оскорблении отца. Наконец Дэчжун закончил говорить и теперь, тяжело дыша, расхаживал вдоль письменного стола, бросая на сына грозные взгляды. Немного успокоившись, он продолжил отчитывать принца. — Вот что, дорогой мой сын, сдаётся мне, что вы меня понимаете и считаете мой гнев вполне оправданным. Так вот, я решил, что вам нужно уехать. — Куда? — испуганно спросил Бэкхён. — Я пожалую вам какой-нибудь небольшой феод, и вы отправитесь туда сразу после похода. Составите свой двор и будете погружены в дела управления теми землями, которые я посчитаю нужным передать в ваше владение. В конце концов, вы доросли вполне до того, чтобы получить в удел себе графство, которое впоследствии могли бы передать своим потомкам и благодаря которому могли бы получать доход. Я считаю, управление феодом должно образумить вас. Я приставлю к вам своих советников, и они на первых порах будут помогать вам вести дела. Со временем, надеюсь, эта ответственность выбьет из вас все эти ребяческие замашки, и вы наконец возьмётесь за ум. Но учтите, как только я узнаю о малейшей вашей промашке — я взыщу с вас в тысячу раз больше против того, что я взыскал бы с любого другого управленца. Вы королевский сын, и отвечать вы будете в соответствии со своим положением. Бэкхён стоял, застыв в изумлении. Он был поражён. Он и не ждал такой милости. Ему пожалуют графство! Да это же прекрасно! Он наконец уедет из столицы и станет хоть немного свободнее. Он сможет завести свои порядки там, куда его направит отец. Он наконец почувствует, что может что-то сделать сам, что он сам себе хозяин. Ах, вот бы ему даровали земли где-нибудь рядом с Мунчжэ! Они с Чанёлем тогда могли бы часто навещать друг друга. Впрочем, сейчас не время было просить о подобном, поэтому Бэкхён только кинулся к отцу и порывисто поцеловал его руку. — Благодарю вас, отец, — горячо зашептал он, — клянусь, я не подведу вас. — Однажды вы уже говорили подобное, — мрачно заметил король, — но не исполнили своей клятвы. Я бы на вашем месте не спешил давать подобные обещания. — Простите меня, отец. Я уверяю вас, что и в мыслях не было у меня оскорблять вас. Прошу вас, простите меня! Дэчжун помолчал немного, как будто раздумывая. — На сей раз прощаю вас, сын моц, — ответил он сдержанно, — однако впредь я не допущу ни единой вашей промашки. Постарайтесь не оступиться снова на вашем пути. — Я буду стараться изо всех своих сил, обещаю. — Я надеюсь, вы выполните это своё обещание. Что ж, моё прощение вы получили. А теперь вам следует вымолить прощение у своего брата. — Я немедленно пойду и извинюсь перед ним, если вам угодно, государь. — В этом нет нужды, ибо он ждёт ваших извинений под дверью моего кабинета. Король позвал прислугу и приказал впустить наследника. Бэкбом вступил в просторный кабинет. — Прошу вас простить мне мои дерзкие слова, возлюбленный брат, — начал Бэкхён, — сегодня я был не в себе. Сначала я был взволнован тревожными новостями из графства Мунчжэ, затем разгневан из-за того, что ничего не мог сделать. Поэтому ваше вскользь оброненное замечание я принял слишком близко к сердцу и оскорбил вас, сам того не желая, просто чтобы сорвать свою злость. Я обвинил вас в трусости, мой брат, и очень сожалею. Бэкхён сказал эти слова с большим чувством, хотя за ними было мало искренности. На самом же деле, он не особенно сожалел о содеянном, лишь винил себя в том, что всё это случилось на глазах отца. Тем не менее, он довёл свою извинительную речь до конца и получил прощение Бэкбома, который, судя по всему, тоже не собирался соглашаться на мир так просто. В конце концов братья обнялись, чем как бы закрепили восстановление между собой дружеских отношений. — Я уже говорил вам, дети мои, что вы должны помогать друг другу и учиться один у другого. Забудьте вражду и не забывайте, что братские узы — одни из самых крепких и прочных уз на земле. На этом всё и закончилось. Бэкхён с чувством невероятного облегчения вышел из кабинета отца и некоторое время молча шествовал с братом по коридору. — Надеюсь, брат мой, — промолвил Бэкбом, когда они уже собирались расстаться и пойти в разные стороны, — надеюсь, вы не решили, что я просто так прощу вам подобное оскорбление? Если я принял ваши извинения, то только потому, поверьте мне, что не хотел расстраивать отца. Однако рана, которую вы нанесли мне сегодня, не стала меньше болеть, и я не успокоюсь, пока не заставлю вас испытать такую же боль. Последние слова он произнёс очень тихо, почти что шёпотом, напоминавшим шипение гадюки. Бэкхён, казавшийся робким и приниженным перед отцом, совершенно не казался таковым в присутствии старшего брата. Он смело взглянул ему в лицо и ответил чётко и уверенно: — Я был бы последним глупцом, если бы поверил, будто вы и впрямь меня простили. Одного я только не могу понять, дорогой братец. За что вы, скажите, так сильно меня ненавидите? Что я вам сделал? Вы ведь прекрасно знаете, что я вам не враг. Я никогда не желал вам зла. Отец всегда любил вас больше, чем меня. К тому же, вы наследник престола. У вас есть всё. Какое вам до меня дело? Откуда вся эта ненависть, эта злоба? Бэкбом поглядел на него с притворным недоумением. — Ненависть? — переспросил он. — Злоба? Да что вы такое говорите, брат мой? Разве я когда-либо чинил вам какой-нибудь вред, чтобы вы делали такие выводы? — Не далее как сегодня утром вы больно уязвили меня! — Я? Уязвил? Да что вы, в самом деле! Я всего-то озвучил общеизвестный факт о вашем тяжёлом характере. А вы в ответ излили на меня такое чудовищное негодование. Сколько презрения было в ваших словах! Так что это не я ненавижу вас. Это вы ненавидите меня. «Хитрый какой, — со злобой подумал Бэкхён, — дождался-таки, когда я не сдержу себя первым, а теперь может по праву утверждать, что один только я ненавижу его, а он, мол, невинная овечка, жертва завистливого брата, которому не взойти на престол». — Одно мне ясно, — сказал Бэкхён, — вражда наша не окончена. И я с этим согласен. Об одном только вас попрошу, дорогой брат. До похода ещё полмесяца. Давайте хотя бы сейчас не портить друг другу настроение и не вызывать беспокойство отца. Когда же закончится поход на Мунчжэ, мы снова вернёмся к этому разговору. — Хотите заключить со мной перемирие? — Разумеется, только на время, как я уже говорил. — Что же, вполне разумный ход. Прежде нужно разобраться с мятежниками, а уж затем сводить личные счёты. Я принимаю это предложение. И в знак своей договорённости братья крепко пожали друг другу руки.