В погоне за солнцем

Солнце стояло ещё высоко, однако Бэкхён знал, что не пройдёт и часа, как оно начнёт медленно, но неотвратимо закатываться за далёкую линию горизонта, оставляя за собой сначала горящие угли заката, а затем и густую бледно-синюю пелену сумерек. Но пока что до этого было далеко, а потому принц неторопливо направлялся к морю, отпустив поводья и позволяя молодому жеребцу лениво брести по знакомой тропинке. Конь то и дело наклонял голову, чтобы обглодать какой-нибудь высыхающий на летнем зное кустарник, но юноша не обращал на это внимания. Он был глубоко погружён в свои мысли. Перед его внутренним взором проплывали лица родителей и сестры. Бэкхён слышал, как их голоса отчётливо раздавались в голове, будто бы они были прямо здесь, рядом. Как всё просто было для них — одно слово, и вот уже решено, что Сехён пойдёт под венец с Чанёлем. Одно слово, и сердце принца обливается кровью от несправедливости этого мира. Только никто, ни одна живая душа не знает об этом. И даже сам Чанёль не ведает сейчас ни о боли своего друга, ни о том, что ему уже уготовили роль в жизни королевской семьи. Интересно, что он почувствует, когда узнает? Если узнает. Ведь королева намекнула на то, что виконт Пак из похода может и не возвратиться. Бэкхён вдруг представил себе, что будет, если Чанёль и впрямь погибнет. Леденея от ужаса, принц попытался вообразить, что такое действительно может случиться, и сердце его болезненно сжалось. В конце концов, он уже видел, как умирают люди на поле боя, и знал, что во время сражения от смерти никто не застрахован. Даже Чанёль. Дорога резко повернула направо, выводя юношу к крутому склону, густо поросшему высокой жёсткой травой и небольшими деревцами. Отсюда уже можно было разглядеть морскую воду, спокойно и размеренно набегающую на песчаный берег. Где-то вдали, на противоположной стороне склона, виднелись затерявшиеся среди скал крошечные хижины рыбаков. Внизу раскинулась покрытая сухими степными травами равнина. Бэкхён не боялся высоты, однако, по обыкновению своему, пробирался по узкой тропинке очень осторожно. Юноша совершенно неожиданно поймал себя на мысли о том, что отнюдь не желает сорваться вниз. «По крайней мере, мои страдания не настолько значительны, чтобы у меня появилась потребность броситься в пропасть, — внутренне усмехнувшись, приободрился он, — в конечном счёте, Сехён права. О чём жалеть?.. Пусть Чанёль, по крайней мере, вопреки опасениям матушки, возвратится живым. А там пусть женится на ком угодно. И на что я только надеялся всё это время? На то, что мы когда-нибудь сможем быть вместе? Вот уж глупость. Я сын короля. И одно это определяет ход моей жизни вплоть до последнего вздоха, который сорвётся с моих уст. Я должен думать о государстве и своём долге перед народом. Уверен, отец желает именно этого. И в его представление о том, как мне следует жить, совсем не входят понятия любви и счастья». Бэкхён вновь почувствовал хватающее за горло одиночество. Он удивился, ибо уже довольно давно не испытывал ничего подобного. Благодаря Чанёлю он почти забыл о том, что значит быть покинутым и забытым, и вот сейчас он снова явственно ощутил себя предоставленным самому себе и никому не нужным. Принц был подавлен или, вернее сказать, раздавлен решением родителей. Он хорошо запомнил, что идея выдать сестру за Чанёля изначально принадлежала королю Дэчжуну, и обозлился на него. Ему было стыдно за эти недостойные в отношении родного отца чувства, однако он ничего не мог с собой поделать. И сколько он ни говорил себе, что этот брак действительно пойдёт на благо государству, его не оставляла мысль о том, что именно отец в очередной раз лишил его всех надежд, разрушил все его мечтания. Последние несколько дней Бэкхён и впрямь летал в облаках, и теперь столкновение с реальностью казалось ему ещё более жестоким и болезненным, чем оно было на самом деле. Его воображение усиленно заработало, показывая ему то картины предстоящего бракосочетания Сехён, то волнующую темноту спальни новобрачных. Подумать только, Чанёль будет прикасаться к его сестре, будет делить с ней ложе! Полный мрачных мыслей, с лицом, выражавшим всю горечь захвативших его чувств, Бэкхён достиг наконец морского побережья. Здесь шумно кричали чайки, и спокойное море лениво омывало берег. Легкий ветер едва шевелил складки одежды и пряди волос и тут же замирал в немом бессилии. На небо, казалось, легла чуть заметная тень — оно побледнело и не было всё таким же пронзительно синим. Солнце начинало клониться к горизонту. Вокруг царило такое невероятное умиротворение, что Бэкхён даже отвлёкся от захвативших его раздумий. Он редко заставал моменты полного штиля и теперь взирал на прозрачную, бледно-зелёную воду, скользившую по мелким камешкам у самого берега, и её размеренное движение баюкало его беспокойный разум и заглушало боль в его метущейся душе. «Как хорошо, — только и мелькнуло в голове юноши, — я правильно сделал, что приехал сюда». И он всё смотрел и смотрел на чистую морскую воду, пока его конь неторопливо ступал по влажному песку. Каждое колебание воды отражало ослепительный солнечный свет, и у Бэкхёна, безотрывно глядевшего на эти блики, скоро заболели глаза. Он зажмурился и отвернулся, однако в то же мгновение что-то привлекло его внимание и заставило посмотреть вперёд. Он вгляделся в расстилавшуюся перед ним линию горизонта и, заметив вдруг в отдалении всадника, в неуверенности остановился. Первым чувством, охватившим принца, была досада от осознания, что блаженное его уединение нарушено. Однако в следующую же секунду сердце юноши дрогнуло и болезненно сжалось, ибо в незнакомом на первый взгляд силуэте он неожиданно узнал Чанёля. Для Бэкхёна было полной неожиданностью увидеть виконта здесь. Они частенько выбирались на побережье вместе, но ни разу ещё не было такого, чтобы Чанёль вдруг отправился туда один. Как бы там ни было, все усилия, которые принц приложил, дабы избежать этой встречи, оказались напрасными. Он всё-таки встретил виконта, и встреча эта была для него столь неожиданна, что он не мог сдвинуться с места от удивления и замешательства. Сейчас ещё можно было попытаться скрыться незамеченным, ибо Чанёль не успел увидеть его. Действовать, однако, нужно было быстро. Бэкхён, между тем, немного замешкался. Он не знал, как ему следует поступить. Что если вдруг виконт заметит, как принц уезжает? Не подумает ли он, что Бэкхён вдруг решил им пренебречь? С другой стороны, это можно будет объяснить, оправдав себя простой человеческой потребностью побыть в одиночестве. Впрочем, пока юноша размышлял о том, что именно следует делать в сложившейся ситуации, драгоценные мгновения были упущены. Виконт Пак развернул своего коня в ту сторону, где находился королевский сын, и тут же увидел последнего. Несмотря на то, что их разделяло значительное расстояние, Бэкхён заметил, как губы Чанёля расплылись в улыбке. Мужчина издалека приветствовал его поклоном и решительно направил коня в его сторону. Бэкхён застыл на месте как вкопанный. Теперь уже совсем ничего нельзя было сделать. Оставалось только ждать в волнующем напряжении. Принц тронул поводья, чтобы скорее сократить расстояние, отделявшее его от мужчины, хотя, казалось, меньше всего сейчас хотел находиться слишком близко к нему. Ему страшно было увидеть сейчас лицо Чанёля. Увидеть и понять, что никогда этот человек не будет принадлежать ему, что скоро они расстанутся навсегда, обзаведутся семьями и, будучи скованы житейскими заботами, не смогут спустя несколько лет так же свободно и безмятежно прогуливаться по морскому побережью. Тревога охватила Бэкхёна, тоска сковала его сердце. Ему стало невыносимо тяжело, и то блаженное умиротворение, которое он чувствовал, глядя на размеренное движение морской воды, исчезло бесследно; руки юноши подрагивали от волнения, голова была понуро опущена, и он никак не мог заставить себя поднять её. «Ну же, хотя бы в этот раз не будь трусом, взгляни на него и смирись с тем, что он для тебя уже потерян, что он никогда не будет с тобой, — мысленно втолковывал Бэкхён сам себе, — прими это сейчас. Неважно, насколько тебе будет больно. Ты сам виноват. Не нужно было влюбляться». Теперь их с виконтом разделяло лишь несколько метров и Бэкхён, терзаясь самыми горькими чувствами, в нерешительности поднял голову, готовясь поприветствовать виконта. Он увидел Чанёля совсем рядом с собой. Ещё более смуглый, чем в день их первой встречи, с непокрытой головой, в наполовину распахнутой белоснежной рубахе, он походил на принца из сказки. У Бэкхёна невольно дрогнуло сердце. Никогда ещё виконт Пак не казался ему более прекрасным, чем в это мгновенье, и принц даже забыл на секунду о всех своих печалях, настолько велико было его восхищение красотой и статью мужчины, которого он любил. Чанёль подъехал к нему, широко улыбаясь, и, не слезая с лошади, снова отвесил учтивый поклон. — Рад видеть вас здесь, ваше высочество. — Вы обычно не приезжаете сюда в одиночку, — невозмутимо заметил Бэкхён. Как бы ни было ему тяжело, он всё-таки взял себя в руки и поддержал беседу как обычно. Он даже сумел выжать из себя некое подобие улыбки, хотя на душе у него было необычайно тоскливо. — Да, правда. Но я, надо признаться, никак не мог найти вас сегодня днём. Мне говорили, что вы у отца, но вас не было так долго, что я решил ехать один. Мне, право, очень неудобно, что я не дождался вас. — Вам не стоит винить себя, господин виконт. Они, не сговариваясь, тронули поводья, и их лошади медленно двинулись вдоль побережья в сторону замка. Разговор оборвался, и тишину, повисшую между молодыми людьми, нарушал лишь разменный шум прибоя и редкие крики пролетающих над головой чаек. Это не было чем-то странным, ведь в последнее время они и впрямь больше глядели друг на друга, чем разговаривали. Но сейчас Бэкхён даже и не смотрел в сторону Чанёля. Он глядел в сторону моря, переводил взгляд на жёлтый песок и на сухие веточки прибрежных растений, то тут то там выглядывающие из-под него. Он тревожно глядел на оранжевеющее небо, где вот-вот должна была разыграться завораживающая сцена заката. Виконт Пак, привыкший ловить на себе взгляды Бэкхёна — осторожные, быстрые, словно бы дразнящие его, — сразу же почувствовал неладное. — Так значит, вы действительно были у его величества всё это время? — спросил он в надежде возобновить разговор. — Да, я был у него, — всё так же не глядя на мужчину, ответил юноша, — а затем мы беседовали с сестрой. — Вот как. Должно быть, что-то огорчило вас? Бэкхён почувствовал, как кровь приливает к лицу. Какой же он всё-таки никудышный притворщик! Чанёль мигом понял, что он чем-то подавлен. — С чего вы это взяли? — изо всех сил изображая удивление, спросил принц. — Вы сегодня сам не свой. Бэкхён наконец-таки поднял глаза и взглянул на виконта. Он и сам не знал, почему вдруг решил сделать это, но сразу же понял, что это было серьёзной ошибкой. Стоило только ему увидеть глаза Чанёля, как он ощутил бессилие и нежелание хоть как-то изворачиваться и лгать дальше. Взгляд у виконта был серьёзный, взволнованный и даже какой-то немного строгий, но вместе с тем до невозможности нежный и успокаивающий. Было заметно, что он переживает, и это тронуло принца до глубины души. «Какой же он всё-таки замечательный», — подумал Бэкхён и вдруг неожиданно для себя расплылся в широкой улыбке, а потом тихонько засмеялся, глядя виконту прямо в глаза. Он смотрел на Чанёля, смеялся и думал о том, что этот мужчина и впрямь один на всём белом свете действительно любит его, и от этой мысли на измученной душе становилось так хорошо и спокойно, что Бэкхён едва удержался, чтобы не заплакать от счастья. Он так вымотался за этот день, но сейчас, когда солнце готово было укатиться за горизонт, к нему возвращалась надежда и желание жить, жить и бороться. Это была жгучая жажда тепла и света, и она сияла сейчас в его расширенных чёрных зрачках, переливалась на его влажных алых губах, подрагивала на кончиках его тонких пальцев и даже, казалось, вместе с ветерком шевелила пряди его тёмных волос. Чанёль недоуменно смотрел на Бэкхёна, а он всё смеялся. Вся сегодняшняя печаль, все волнения, которые он пережил, оставляли его сейчас с каждым выдохом, вылетавшим из его здоровых и чистых лёгких. Принцу казалось, это был самый прекрасный момент в его жизни. Наконец этот приступ внезапной весёлости подошёл к концу. Смех юноши начал слабеть, а затем и вовсе затих, но улыбка всё ещё продолжала блуждать по его полураскрытым устам. Он всё так же смотрел на виконта, и во взгляде его читались любовь и благодарность. Принц понятия не имел о том, как объяснить теперь своё поведение, но это его и не беспокоило — ему было слишком хорошо, чтобы он беспокоился сейчас хоть о чём-нибудь. Его тело и разум сделались лёгкими и свежими. Словно бы что-то большое и тяжёлое свалилось с плеч юноши. — Вы слишком сильно беспокойтесь обо мне, господин виконт. — Вовсе нет. Я лишь искренне желаю вам блага. — Я знаю, — ответил Бэкхён, глядя куда-то вдаль и мягко улыбаясь, — и я очень рад этому. Какое-то время они снова ехали молча. Чанёль не решался повторить свой вопрос и вообще выглядел довольно растерянным. Бэкхёна это забавляло. Должно быть, самые серьёзные неудачи на военном поприще не приводили мужчину в такое замешательство, в какое привёл его этот неожиданный и безудержный смех. Однако момент весёлости для принца закончился так же внезапно, как начался, и теперь к нему снова вернулись различного рода удручающие мысли. — Сегодня родители сообщили, что я должен жениться. Сехён тоже выдадут замуж, — произнёс Бэкхён. Он выпалил эту фразу одним махом, словно боялся, что замешкайся он хоть немного, и у него уже не хватит сил сказать виконту об этом, а сказать надо было непременно; так он решил, хотя колебался какое-то время. Но, в конце концов, он не мог бы хранить это в тайне. Он хотел быть честным с Чанёлем настолько, насколько возможно, хотел, чтобы он знал обо всём. Он с волнением ожидал того, что ответит ему господин Пак, и что-то в его груди дрогнуло, когда он увидел в глазах мужчины огорчение и недоумение. Бэкхёну стало радостно и горько одновременно. Он понял, что Чанёля явно не обрадовала эта новость, а значит, он тоже почувствовал ревность и досаду. — Вот оно что… — произнёс виконт в некоторой растерянности. — И что же вы думаете по этому поводу? — Что же я могу думать? Рано или поздно это должно было случиться, вот и всё. Больше здесь думать не о чем. Уклонившись таким образом от прямого ответа, Бэкхён направил коня к самому морю и остановился, глядя прямо на пылающее небо. Закат был одним из любимых зрелищ принца, и он мог любоваться им каждый вечер, не чувствуя, будто бы видел всё это уже множество раз. Солнце всё больше склонялось к горизонту, окрашивая небо в золотые и оранжевые тона, и было одновременно печально и радостно смотреть на это ни с чем не сравнимое великолепие. Тёмное, тяжёлое море, побуревшее под светом заходящего солнца, пересекала золотистая дорожка, подрагивающая от малейшего движения воды. Бэкхён некоторое время смотрел на неё, а затем снова взглянул на Чанёля, остановившегося рядом. Взгляд виконта был устремлён куда-то вдаль, будто бы он тщетно пытался увидеть что-нибудь в крошечных гребнях морской воды. Его благородный профиль выражал лёгкую грусть и смирение перед несокрушимой силой судьбы. — Простите ли вы мне один нескромный вопрос, господин виконт? Чанёль с удивлением и любопытством взглянул на Бэкхёна. — Какой же? — В вашем возрасте мужчины обычно уже имеет семью. Однако вы не женаты. Почему? Виконт едва заметно вздохнул. — По правде сказать, — начал он, — невесту мне выбрали, когда я был ещё несмышлёным ребёнком. Мы должны были пожениться, когда мне исполнится семнадцать, а ей пятнадцать. Однако этому не суждено было сбыться. Она умерла за несколько месяцев до свадьбы. — Она заболела? — спросил принц, в волнении следя за эмоциями, отражавшимися на лице мужчины. Он пытался прочесть следы печали или привязанности, но не видел ничего кроме холодного безразличия. — Нет, ваше высочество, она была абсолютно здорова. Её звали Нора. Она была единственной дочерью одной из семей клана Ли в Мунчжэ. Их семейство всегда было безупречно преданно короне, не то что остальные. Этот брак стал бы прекрасным союзом, но вспыхнул мятеж, а бунтовщикам была хорошо известна преданность этой семьи. Они решили расправиться с главой семейства, двинулись на его родовой замок. Её отец был жестоко убит. А его жена и дочь… Вам должны быть хорошо известны жестокости войны, хотя вы ещё почти не воевали. Эти скоты издевались над ней, как могли. Она не выдержала этого. Говорят, выбросилась из окна, когда эти животные, пировавшие в замке, оставили наконец её в покое. Бэкхён выслушал этот рассказ с замиранием сердца. — Это ужасно, — прошептал он, — мне очень жаль. Надеюсь, мятежники все до одного были наказаны? — Разумеется. Однако казнь этих людей уже не могла вернуть тех, кто погиб по их вине. — Вы, должно быть, были убиты горем, когда узнали о смерти этой девушки? — Я был разгневан, но и только. Увы, я не мог горевать по ней. Мы виделись лишь несколько раз за всё то время. Она была очень мила и наивна — почти что ребёнок. Да и я сам тогда был ещё весьма юн. Одним словом, она мало что значила тогда для меня. Я был вне себя от ярости из-за зверств и непокорности восставших. Моя честь была задета, потому что невеста моя погибла столь ужасным образом. Но я мало сожалел тогда о ней самой. Хотя сейчас, конечно, мне жаль её, бедняжку. Ну, а потом мне всё было не до женитьбы. Я не стремился особенно к этому, сосредоточился на делах управления графством, помогал дяде. Он говорил со мною о браке, но я… Я всё откладывал это на потом. А теперь даже и не знаю, когда женюсь. — Вы женитесь очень скоро, господин виконт, — произнёс Бэкхён. — Почему вы так думаете? — в недоумении спросил Чанёль. Он, видимо, думал, что принц пытается подшутить над ним, но лицо юноши было серьёзным как никогда. — Я не думаю. Я знаю. Я ведь сказал вам уже, что меня собираются женить, а Сехён выдают замуж. Что касается меня, то матушка пока лишь намечает кандидатуры на роль моей невесты. Однако с моей сестрой всё уже решено. Вы станете её мужем. Виконт Пак опешил. — Что вы такое говорите? — спросил он спустя несколько секунд изумлённого молчания. — Я знаю, что говорю, уж поверьте. Я собственными ушами слышал, как мои родители объявили об этом. Сейчас не лучшее время для свадебных приготовлений, но после похода на Мунчжэ они непременно намерены заключить этот брак. Вы породнитесь с королевской семьёй. Это принесёт пользу и вам, и государству. Вообще-то я не должен был говорить вам об этом, однако не смог удержаться. Как бы там ни было, всё что я только что рассказал, должно оставаться тайной для всех остальных. Бэкхён старался говорить как можно спокойнее, но в его голосе всё же проскакивали нотки горечи и отчаяния, хотя сам он не замечал этого. Зато их прекрасно различил виконт Пак. Он некоторое время молчал, всё ещё пытаясь принять эту неожиданную новость, которая, надо признаться, застала его врасплох. Он почти не общался с Сехён всё это время, и уж конечно даже не помышлял о том, что может на ней жениться. А Бэкхён всё смотрел на Чанёля и боялся лишь одного: вдруг на лице мужчины сейчас появится улыбка, вдруг он обрадуется тому, что станет мужем юной принцессы? Кто знает, какие сокровенные желания вынашивает он в своём сердце? «Ведь я совсем его не знаю, — с ужасом подумал Бэкхён, — быть может, в глубине души этот человек честолюбив и тщеславен, и ему будет на руку эта женитьба? Но нет, он ведь совсем не такой, правда же?» Обуянный тревогой принц ждал ответа. — Если его величество посчитал, что это необходимо для государства, боюсь, у меня нет другого выбора, кроме как жениться на вашей сестре, — произнёс Чанёль. У Бэкхёна пребольно кольнуло в сердце, ибо за подобного рода ответом могло скрываться всё, что угодно. — Однако всё это так неожиданно. А что же Сехён? Она, должно быть, не в восторге от всего этого. — Её сердце всё ещё принадлежит другому человеку, — тихо ответил юноша, — она очень страдает. — Мне очень жаль. Ей остаётся только смириться с судьбой. Но видит Бог, мне больно оттого, что она станет моей женой, она ведь меня совсем не любит. — А вы, господин виконт? — спросил Бэкхён, чувствуя, как задыхается от волнения и страха. — Вы любите её? От этого вопроса Чанёль вздрогнул всем телом. Он резко повернулся к Бэкхёну, глаза их встретились — две пары тёмных глаз, в которых было сейчас столько сомнений и боли. — Вы задаёте жестокие вопросы, ваше высочество, — произнёс виконт. Его дыхание тоже сделалось частым и взволнованным, и, хотя внешне мужчина как будто бы оставался абсолютно спокойным, в голосе его слышалась некоторая грубость, которая была непонятна Бэкхёну и пугала его. Примерно с такой же интонацией Чанёль говорил с Ким Хану, позволившим себе нанести оскорбление всему роду Пак. Конечно, принц понимал, что поставил вопрос ребром и сделал это неожиданно, что называется «в лоб». Но он не мог не спросить. Он хотел знать правду от начала и до конца, какой бы горькой она не была. Кто знает, сколько бы ещё продолжались их молчаливые поездки и переглядывания? Но теперь положение поменялось, и пусть лучше истина обнаружится сейчас, даже если она будет остра, как разбойничий кинжал. Лучше умереть от этого кинжала здесь и сейчас, чем ждать, пока он неожиданно вонзится в спину. — Почему же это вы считаете мой вопрос жестоким? — с вызовом спросил Бэкхён, всем своим видом показывая, что требует объяснений. — Потому что что бы я не ответил, я в любом случае причиню вам боль, — более спокойно произнёс Чанёль, — если скажу, что не люблю вашу сестру, вам будет больно как брату. А если скажу, что люблю, вам будет больно как… как человеку. Человеку, чьи ожидания жестоко обманули, не правда ли? Последние слова мужчина произнёс совсем тихо, почти шёпотом, так что они едва не слились с шумом прибоя, но Бэкхён всё прекрасно расслышал. Его пересохшие от волнения губы дрожали, ладони вспотели, но он всё-таки нашёл в себе силы сказать то, что должен был: — Какую бы боль вы мне не причинили, вы должны сказать мне правду. Правду, только и всего. Это ведь так просто. Помните, вы мне обещали, что будете искренни? Не отступайтесь от своих слов сейчас и не несите вздор. Я хочу знать, что вы чувствуете и думаете. И, клянусь честью, я не успокоюсь, пока не узнаю. Губы Чанёля тронула лёгкая улыбка. Он мельком взглянул на обагрившееся небо и на повисший над самым морем осколок красно-жёлтого солнца, оцарапанный редкими и тонкими, словно нити, сизыми облачками. — Я не люблю её. У Бэкхёна отлегло от сердца. Он, сам того не замечая, шумно выдохнул. — И зачем же вы морочили мне голову? — с облегчением спросил он. — Вы так неожиданно вызвали меня на откровенность, что я, пожалуй, растерялся. — Так значит, вы не любите её? — Если бы я любил вашу сестру, то искал бы её общества, а не вашего. Я же не отхожу от вас практически ни на минуту. Но вы всё ещё находите причины для того, чтобы не доверять мне. Вы желаете моей искренности, а сами совсем мне не верите. Это причиняет мне боль. Это был дерзкий ответ, полный укора и горечи. Никогда ещё Чанёль ни в чём не укорял принца, и Бэкхён сначала опешил, а потом разозлился. Он бы непременно вспылил и наговорил много лишнего, если бы не понял, глядя на печальное лицо виконта, что ему и в самом деле больно. Эта боль невольно передалась и Бэкхёну тоже, и он почувствовал её предательский укол в самом своём сердце. «Ведь Чанёль и впрямь всегда был рядом со мной, а я подозреваю его в том, что он испытывает чувства к моей сестре, с которой он ни разу не сказал слова без должного повода». Осознав, что виконт вполне имеет основание для того, чтобы чувствовать себя сейчас уязвлённым и обиженным, принц лихорадочно подбирал подходящие слова для того, чтобы извиниться за свои необоснованные подозрения, но не потерять при этом лицо. — Я верю вам, — взволнованно произнёс он, — однако последние новости несколько выбили меня из колеи, поэтому я, кажется, везде вижу подвох. Не судите меня слишком строго. Вам как никому другому должно быть известно, что, хоть я и сын короля, мне свойственны определённые слабости. И вы, будучи моим другом, должны уметь мне их прощать. Бэкхён не знал, успокоят ли мужчину эти слова, и продолжил говорить, развивая теперь свою мысль в несколько ином направлении. — Знаете, я, наверное, слишком дорожу свободой, чтобы жениться. Меня пугают узы брака. Мне кажется, они лишат меня всего того, что я действительно люблю, и мне недоступны будут уже те маленькие радости, благодаря которым жизнь не казалась такой хмурой. — Например? Бэкхён на секунду задумался. — Например, после похода на Мунчжэ, когда я женюсь и буду занят делами управления в своём феоде, мы с вами не сможем уже каждый день оголтело носиться по побережью. Принц невольно улыбнулся. Слова «оголтело носиться» принадлежали его кормилице, которая беспокоилась из-за этих продолжительных прогулок, с которых Бэкхён возвращался под покровом темноты, рискуя свернуть шею на горной тропинке по дороге к замку. Чанёля позабавило это просторечие, не вполне подобающее человеку королевских кровей, но приятно ласкающее слух своей лёгкой грубостью и непринуждённостью. — Да и вы сами будете заняты делами графства вашего дяди, — продолжал Бэкхён, — и к тому же женитесь на моей сестре. Все эти хлопоты не пройдут даром. Кто знает, быть может, это последние дни в нашей жизни, которые мы проведём так безмятежно и… счастливо. Вы ведь были счастливы здесь, на берегу этого моря, виконт? — Почему же вы говорите «были»? Я чувствую себя безмерно счастливым и сейчас. Бэкхён испытующе взглянул на Чанёль, и в глазах его засветились искорки радости и душевного облегчения. — Правда? — спросил он. — Правда. Потому что вы рядом со мной. Бэкхён зарделся, но приближающиеся сумерки скрыли румянец на его смуглых щеках. Слова виконта рождали в его сознании некую смесь восторга и неловкости. Юноша, сам того не ожидая, смутился, но при этом не мог подавить в себе чувство какого-то необъяснимого удовольствия от услышанного. А Чанёль между тем продолжал свою речь: — Почему же вы думаете, что нашему счастью суждено вдруг закончиться? При слове «нашему» Бэкхёна невольно проняла дрожь. — Нам ведь придётся разлучиться, — произнёс он, отвечая на вопрос виконта Пак. — Да, пожалуй. Но стоит вам только захотеть, стоит только позвать меня, и я снова буду у ваших ног. Помните, что я сказал вам тогда в саду? Я никогда вас не оставлю, — и взглянув в глаза Бэкхёна пристальным, пронизывающим до мозга костей взглядом, он повторил снова, — никогда. Вы мне верите? — В-верю, — пролепетал Бэкхён, не отрываясь от глаз, что смотрели сейчас на него. — Отчего же вы тогда так грустны? — Оттого, что я люблю вас. Бэкхён не хотел этого говорить, но слова вырвались сами, и он произнёс их тихим, но ясным уверенным голосом и тут же испугался сказанного. «Но я ведь хотел узнать всю правду, не так ли? Хотел, чтобы между нам всегда царила искренность. Значит, я должен быть мужественным и иметь силу сказать о своих чувствах. Не лучше ли быть отвергнутым сейчас, чем томиться в неведении всё оставшуюся жизнь?» Что-то внутри говорило ему, что нет, не лучше, но было уже слишком поздно, чтобы что-то менять, поэтому готовый ко всему Бэкхён испытующе посмотрел на виконта. Даже в вечерних сумерках, освещённых последними багряными лучами заходящего солнца, принц увидел, что Чанёль побледнел. Мужчина не выглядел изумлённым или испуганным, но всё-таки было заметно, что эти слова застали его врасплох и что он находится в некотором недоумении. Не дав ни себе, ни ему опомниться, не дав произнести хоть слово, Бэкхён протянул руку к его лицу и в то же мгновение коснулся ладонью смуглой и шершавой кожи его щеки. «Сколько ветров её опалили, в скольких битвах была обагрена эта щека вражеской кровью?» — с невыразимой нежностью подумал Бэкхён. Он вдруг заметил справа, чуть повыше верхней губы, крошечный рубец. Юноша удивился. Столько раз он разглядывал это лицо, но никогда прежде не замечал этой маленькой детали. «Сколько же ещё шрамов на его теле, которых я никогда не видел?» — подумалось ему, когда он коснулся своим большим пальцем этого маленького рубца над губами. Чанёль не пытался отстраниться, не противился этой неожиданной ласке, но выглядел настороженно, словно лесной зверь, внезапно почуявший рядом с собой человека. И, подобно неприручённому животному, он и впрямь размышлял сейчас, стоит ли доверять этому непонятному проявлению нежности и заботы. Впрочем, размышления эти были абсолютно напрасными, ибо сам он уже давно знал ответ. Он поддался этому человеку с самого начала и теперь принимал его чувства с полной готовностью поплатиться за собственное безрассудство и легкомыслие. Чанёль податливо потянулся вперёд, и лицо его приблизилось к лицу Бэкхёна так, что их носы почти соприкасались. Учащённое взволнованное их дыхание смешалось. Бэкхён видел перед собой губы Чанёля. Они были совсем близко и юноша, будучи уже не в силах совладать с собой, слегка приподнялся в седле и коснулся их своими губами. И в этот момент он понял, что пересёк черту. Теперь отступать было некуда. Но он ни о чём не жалел, нет, только осознавал, что безумно долго хотел этого. С самой первой их встречи, должно быть, хотел, просто тогда ещё не осознавал этого. А когда осознал, то непрестанно твердил себе, что этого не должно случиться. Но всё-таки случилось. Чанёль сначала не отозвался на его поцелуй, его губы словно онемели, но стоило Бэкхёну повторить свою попытку, как последовал ответ — немного неловкий, но уверенный. Их губы разъединились, но глаза неотрывно смотрели друг на друга. И тут Чанёль совершенно неожиданно сошёл с лошади. Повинуясь какому-то неясному порыву, Бэкхён тоже буквально выпрыгнул из седла и сделал шаг навстречу мужчине. Он тут же почувствовал, как его тело обвили и прижали к себе крепкие руки; снова встретились губы, и начался новый поцелуй — требовательный, жадный, глубокий, голодный, словно бы его ждали тысячу лет, томясь в мучительном ожидании. Сердца бешено колотились, тела становились всё горячее, и всё меньше работали головы. Бэкхён чувствовал, что в груди его что-то сладко и радостно клокочет, и он невольно почувствовал благоговейный трепет перед охватившим их порывом, которому они оба отдались с головой. Когда этот страстный порыв, в котором излились их вырвавшиеся наружу чувства, наконец-то утих, они долго стояли ещё на берегу. Вода лизала носки их обуви, на тёмной глади моря то тут, то там появлялись белые барашки волн. Ветер усилился, становилось прохладней. — Нам нужно ехать, — прошептал Чанёль в самое ухо принца, — скоро уже станет совсем темно. Бэкхён ничего не ответил сперва. Лишь спустя минуту он, утыкаясь в грудь виконта, с лёгкой досадой сказал: — И почему это мгновение не может длиться вечно? Чанёль ничего не ответил, только оставил в волосах юноши лёгкий поцелуй. Молодой жеребец Бэкхёна, не понимавший по своему лошадиному невежеству всей важности момента, а может быть, напротив, желавший подбодрить принца, подошёл и настойчиво ткнулся мордой в его плечо. Бэкхён улыбнулся. — Кажется, нам и впрямь пора возвращаться. Он поцеловал Чанёля ещё раз — так быстро и невесомо, что тот даже не успел ничего сообразить — и вскочил на коня. Его примеру незамедлительно последовал виконт и оба они, не сговариваясь, тронулись с места, подгоняя лошадей. Они не проронили ни слова по дороге в замок, столь же молчаливы и задумчивы были за ужином в общей столовой и даже потом, после трапезы, совсем ничего не сказали друг другу, лишь обменялись несколькими длинным взглядами, значение которых было понятно только им одним и то не до конца. Бэкхён почти не спал в ту ночь. Он смертельно устал за день, но сон не шёл, и принц старательно перебирал в голове события последних суток. Сначала эти ужасные новости о женитьбе, потом разговор с Сехён… «Бедняжка Сехён, — подумал он, вспоминая, какое бледное и печальное у неё было лицо за ужином, — она даже и не подозревает, как отчаянно и беззаветно я влюблён в её будущего мужа. Мои родители ещё даже не объявили об этой свадьбе, а я уже украл сердце супруга своей младшей сестры. Я украл его у тебя, моя бедная Сехён. Украл, как вор, под покровом ночи уводящий чужую лошадь из стойла. О, клянусь, он никогда уже не будет твоим! Ты бы, наверное, очень разозлилась, узнав об этом, хотя и не любишь его совсем. Но что-то мне подсказывает, что в конце концов ты бы меня поняла». Бэкхён не ощущал себя виноватым перед сестрой. Даже наоборот, ему было невыносимо приятно от мысли, что он отнял у неё то, что должно было, как он считал, принадлежать ему. Это изощрённое чувство собственности, которое он в себе неожиданно открыл, вгоняло его в краску и заставляло стыдиться своих мыслей, но в то же время приносило ни с чем не сравнимое удовольствие. Затем он продолжал выстраивать стройный ряд воспоминаний об этом наполненном событиями дне. Поездка к морю, неожиданная встреча с Чанёлем на побережье, их длинный и волнительный разговор. Сколько же чувств он сегодня испытал? Наверное, он никогда ещё не чувствовал так много. Его душа измучилась от такой нагрузки, и всё же теперь в ней царило ни с чем не сравнимое чувство покоя и умиротворения. Оно разливалось в груди — золотистое, тёплое, сладкое, словно мёд, — и таило в себе ароматы счастья и неги. Бэкхён всё вспоминал касания Чанёля, его поцелуи и думал о том, что он его любит. И густой, вязкий мёд чувств в его груди становился ещё более золотым и ещё более сладким.

***

На следующий вечер они снова отправились к морю и здесь, вдали ото всех, вновь дали волю чувствам. Они вновь целовались, смеялись, говорили о всякой ерунде, будто дети, и ощущали себя безгранично счастливыми. Когда они уже возвращались в замок, Бэкхён в порыве счастья пустил свою лошадь галопом, и она стремительно и бешено понесла на запад по самой кромке моря, разбрызгивая копытами морскую воду. Принц мчался так быстро, как будто пытался нагнать лениво убегающее за горизонт солнце, уже более чем наполовину скрывшееся в рыжеватых волнах. Наконец он резко осадил своего скакуна и спрыгнул с седла, погрузившись по щиколотки в воду. Было ветрено и свежо. Принц прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, развёл руки в стороны, наслаждаясь бодрыми запахами, принесёнными со стороны безграничного океана, и засмеялся от светлого и радостного чувства, наполнившего его сердце. Затем он услышал тяжёлый всплеск совсем рядом с собой и секунду спустя ощутил, как со спины его обхватывают руки Чанёля, а губы легко касаются шеи. Душа Бэкхёна ликовала, она сияла и звенела, как маленький серебряный колокольчик, и принц чувствовал, как этот звон мягко и ласково разливается в его груди. Его уже не терзали мысли о будущем и те несколько дней, которые он ещё мог провести рядом с виконтом, казались ему бесконечностью, полной нескончаемого блаженства. Все страхи, внушаемые новостью о женитьбе, померкли. Ну разве найдётся на свете хоть одна женщина, способная их разлучить? Едва ли. И они с жадностью упивались каждым мгновением своей любви, полностью отдавшись настоящему и забыв обо всё на свете — даже о том, что где-то там, за пределами их уютного мирка на берегу моря, жизнь продолжает идти своим чередом.