В погоне за солнцем

— Взгляни-ка, — произнёс Бэкхён, указывая на разложенную на столе карту, — здесь начинаются земли Пханьму. Чтобы добраться до этих мест, мне понадобится три-четыре дня. Но на то, чтобы затем доехать оттуда в столицу герцогства, мне придётся затратить ещё не меньше недели. Вот насколько велика эта земля. Взгляд Чжунгона послушно последовал за движением руки принца. Бэкхён уверенно указал на приграничную территорию, и ладонь его замерла. Вслед за этим остановился и взгляд Чжунгона. — А вот эти места стали частью Пханьму при моём прадеде. — Ваш прадед был великим завоевателем. Неудивительно, что нам удалось расширить границы и в этих местах. — Ты прав насчёт моего прадеда. Он был неутомимым воином, и имя его покрыто славой побед. Однако в тот раз обошлось без сражений. Гляди, — Бэкхён указал на тонкую извивающуюся линию на карте, — там, где теперь проходит граница между Самгу и землями королевства Бэйхэ, раньше находилось герцогство Куай. Это были совсем небольшие владения. Даже странно, что за столько лет своего существования, будучи зажатым в тиски между двумя сильными державами, герцогство сумело сохранить свою независимость. Однако в годы правления моего прадеда правитель герцогства Куай умер бездетным. По странному стечению обстоятельств, не нашлось никого, кто мог бы наследовать герцогу, а может, просто и не успело найтись, ибо король Бэйхэ и мой прадед, не мешкая, разделили между собой эти ставшие бесхозными земли. Таким образом, оба королевства сумели расширить свою территорию, не прибегая к кровопролитию и решив всё полюбовно. Именно поэтому территории Пханьму так велики. — И именно поэтому, очевидно, на границе с Бэйхэ частенько происходят стычки, — вставил Чжунгон, — ибо хотя дело между двумя королевствами разрешилось, как вы и сказали, полюбовно, однако каждая сторона после этого справедливого дележа почувствовала в себя в накладе. — Да, верно. Не прошло и нескольких лет с момента делёжки, как начались взаимные претензии и захваты приграничных территорий под предлогом того, что одному досталось больше земель, чем другому. Многие крепости переходили из рук в руки множество раз, так что их население даже не знает толком теперь, к какому государству принадлежит. Им, в сущности, давно уже неважно, кому платить налоги. — Мне говорили, что на границе и сейчас непокойно. — Вздор, — отрезал Бэкхён, — такого беспорядка, какой там царил раньше, давно уже нет. Хотя набеги на приграничные территории время от времени всё же случаются. Бэйхэ переживает не лучшие времена. Безземельных рыцарей, не знающих, куда себя деть, там нынче полно. Неудивительно, что они собираются в стаи и, подобно бандитам, устремляются грабить города. Но местные жители тоже не так просты, как кажется. За множество лет беспокойного существования, они научились отражать подобные поползновения в свою сторону. Хотя иногда, разумеется, и они терпят поражения… — глубоко задумавшись, добавил Бэкхён. Он пытался сначала бравировать и ни за что не желал выдавать своей озабоченности, однако не признавать опасности, исходившей от близости Бэйхэ, тоже не мог. — Теперь, когда король Дэчжун скончался, да и когда в Пханьму сменяется правитель, и государство, и само герцогство ослаблены. Нужно время на то, чтобы всё устоялось, чтобы новые порядки и новые люди стали опорой для Самгу. Смена власти всегда создаёт уязвимость, и те люди, которых вы только что назвали разбойниками, не преминут этой уязвимостью воспользоваться. — Стало быть, ты считаешь, что Пханьму снова подвергнется грабежам и набегам в ближайшее время? — встревоженно спросил принц. — Да, я так думаю. И именно тот самый момент, когда вы дадите им решительный отпор, и будет знаком того, что власть устоялась, что и Пханьму, и Самгу прочно стоят на ногах. Бэкхён покачал головой, взгляд его снова опустился на карту и некоторое время беспорядочно блуждал по ней, перескакивая с одной крепости на другую. Допустим, Чжунгон прав. Но откуда же в таком случае ждать удара? Едва ли это можно было знать наверняка. — Что ж, видимо, мне придётся заняться укреплением границы сразу же по приезде в Пханьму. Я отошлю войска в каждую крепость, находящуюся под угрозой. — Порядочно же, однако, понадобится войск, — сейчас же заметил Чжунгон, — да и как вас там примут, коли вы сразу же по прибытии прикажете готовиться к нападению? Люди там, как и везде, хотят мирной жизни. Если вы их сразу её лишите, они, видит Бог, примутся роптать на вас и вы тотчас потеряете в их глазах всякое уважение. — Ты, право, противоречишь сам себе, — в раздражении воскликнул Бэкхён, — не ты ли мне только что говорил, что столкновение с Бэйхэ неизбежно? Если только это действительно так, то я должен непременно быть наготове. — Что ж, пожалуй. Я лишь хочу сказать, что положение ваше не из простых, и вам следует проявлять чрезвычайную осторожность. — Ты, стало быть, думаешь, что я не справлюсь? — Я этого не говорил. — Не говорил, но подумал, не так ли? — Вовсе нет. Я думаю, что вы можете справиться. А можете и не справиться. Извините меня за такую откровенность, ваше высочество. Как бы там ни было, вы человек талантливый, и, думаю, в ваших силах совладать со всеми трудностями. Однако всегда есть вероятность потерпеть неудачу на новом месте. Земли Пханьму обширны, а народ там, как мне говорили, весьма своенравный. Я вовсе не хочу сказать, будто вы не справитесь, я лишь хочу заметить, что вам в любом случае будет непросто. — Да уж, это не то, что наводить порядок в твоём поместье, — неуверенно улыбнулся Бэкхён, — поначалу я был доволен, что отец оставил мне перед смертью целое герцогство. Но теперь его слова о том, что он делает это не более как затем, чтобы преподать мне последний урок, кажется, стали мне совершенно понятны. Даже умирая, он решил совершить жестокость по отношению ко мне. Он, знавший, что я для меня нет ничего дороже свободы, сковал меня цепями огромной ответственности. Ты, может быть, думаешь, что я совсем против ответственности и мечтаю об одной только беззаботной жизни. Но это не так. Нельзя жить, не неся ответственность за кого-то или за что-то. Но свободным можно считать себя только тогда, когда эта ответственность тебе по плечу. Когда от тебя требуют больше, чем ты можешь дать, ты превращаешь в раба, ты теряешь свободу. Поэтому-то я и сказал в своё время, что не хочу быть королём. Знаешь, Чжунгон, когда я уезжал из королевского дворца, я был почти что счастлив. Я не мог свободно дышать в его стенах. Но и там, в Пханьму, я снова, мне кажется, не буду знать покоя. Я словно между молотом и наковальней. Куда бы я не кинулся — нигде мне не дают вздохнуть. Но, по крайней мере, до завтра я могу ещё насладиться мгновениями свободы. — Быть может, останетесь ещё на денёк? — с надеждой спросил Ким. — Нет, Чжунгон, я и так пробыл здесь немало времени. К тому же хорошая погода, продержится, наверное, недолго. Знаешь, о чём я вдруг подумал? — принц улыбнулся. — Мне следует брать пример с Чанёля. Он никогда не позволял себе жаловаться на несвободу или на то, что на нём лежит слишком большая ответственность. Он выполняет свой долг несмотря ни на что. Даже если внутри он и слаб, он никогда не позволяет этой слабости взять над ним верх. Он вновь и вновь переступает через себя, даже не чувствуя этого, помня только о том, что он должен. Да, он, может быть, и считает себя глубоко в душе слабым, самым слабым и самым ничтожным на свете, но для меня он самый сильный из всех, кого я знаю. Что толку восхищаться тем, кто силён от природы? Он родился таким, и другим быть не может. Другое дело — тот, кто слаб, но вновь и вновь находит силы, чтобы переступить через свою слабость. Только такой человек и достоин восхищения, а Чанёль именно такой. И раз уж на мои плечи взвалили такой груз, я должен брать пример с Чанёля. Я только что поддался слабости, но я должен превозмочь себя. Я не должен бояться. Я должен смело идти вперёд и делать то, что в моих силах. Бэкхён и сам не знал, к чему произнёс всё это вслух. Он находился под сильным впечатлением от собственного рассуждения, и даже, казалось, забыл о присутствии Чжунгона. Слишком глубоко он был сейчас в своих мыслях, слишком ярко вырисовывались в его сознании сцены недавнего разговора с виконтом Пак. Показав ему свою слабость, Чанёль, вместе с тем, сам того не подозревая, уверил Бэкхёна в своей силе, и сила эта казалась сейчас принцу поистине невероятной, необъятной, безграничной. Он пришёл в совершенно неожиданному для себя выводу, что сила рождается из слабости, из попыток преодолеть слабость. Пока в человеке нет слабости, в нём нет и силы, ибо сила состоит как раз в том, чтобы преодолевать слабость. И Чанёль раз за разом преодолевал, хотя сердце его и обливалось при этом горячими слезами, и, хотя преодоление это приносило ему муки. Но жить иначе он не мог. И сострадание, которое Бэкхён в связи с этим обычно испытывал к виконту, мешалось у него с уважением и благоговением перед этим умением не щадить себя ради долга. В воображении принца Чанёль представал божеством, древним героем, борющимся с судьбой и страдающий от этого, но в то же время мужественный и непоколебимый в своём страдании. — Вы, кажется, очень близки с виконтом, — заметил Чжунгон, долгое время молчавший и не решавшийся ответить хоть что-то на слова принца. Услышав его голос, Бэкхён вздрогнул. Образ Чанёля, по которому он уже скучал, который полюбил ещё больше после ночного его откровения, задрожал и растаял, словно потревоженный звуком чужой речи. — Да, это так, — коротко ответил Бэкхён, очнувшись наконец от охватившего его забытья, — но я, кажется, наговорил только что много лишнего. Прости меня. И будет лучше, если всё, что я только что сказал, ты похоронишь в глубинах своей памяти. — Не беспокойтесь, ваше высочество. С моих уст не слетит ни одного слова, в этом вы можете не сомневаться. Однако я едва ли смогу насовсем забыть о том восхищении виконтом Пак, какое вы только что выказали. — Мне, право, неловко, — смутился Бэкхён, — что я так расхвалил его при тебе. Надеюсь, ты за это на меня не в обиде. Я вовсе не хотел тем самым умалить твоих собственных достоинств. — Не беспокойтесь, ваше высочество. Достоинств у меня не так много, и все они мне известны. Я знаю, что многого не стою. — Только не говори чепухи, умоляю тебя, — запротестовал Бэкхён и даже покраснел от неловкости ситуации; ему послышалась горечь в словах Чжунгона. — Не утруждайте себя, ваше высочество. Я вполне могу вас понять. Господин Пак — действительно выдающий человек. То есть я хочу сказать, выдающийся для вас среди остальных. — Прекрати, Чжунгон. Ты тоже для меня много значишь, и тебе это известно. Кроме того, ты явно умаляешь свои способности, говоря, что многого не стоишь. Будь это так, я бы не прислушивался сейчас к твоим советам касательно Пханьму. — Да ведь вы же сами сказали, что я противоречу сам себе, — с улыбкой произнёс Чжунгон. — Ах, ну, довольно уже. То, что я так сказал, отнюдь не значит, что твои слова были лишены смысла. Напротив, я считаю твоё мнение по этому вопросу очень дельным. Я принял к сведению всё, что ты сказал и непременно вспомню об этом, когда настанет время принимать решение. — А что же виконт Пак? Перед своим отъездом он, должно быть, тоже что-нибудь вам на этот счёт посоветовал? — Нет, не посоветовал. Признаться, мы совсем не говорили с ним об этом. Бэкхён говорил чистую правду. Они с Чанёлем всё больше говорили о себе, чем о герцогстве, хотя касались, разумеется, и этой темы в разговорах. Однако виконт никогда не упоминал ни об угрозе вторжения, ни о чём-либо ещё в таком роде. Должно быть, он был в последнее время очень рассеян из-за своих внутренних переживаний. К тому же, на его родине военные столкновения были делом настолько частым и даже привычным, что он не видел в подобных вещах чего-нибудь хоть сколько-нибудь выдающегося и требующего особого внимания. — Вот как? — язвительно отозвался Чжунгон. — Как же так вышло? Он не дал вам совета касательно такого важного дела, в то время как успел надавать мне целую кучу рекомендаций (которых я, впрочем, никогда у него не просил), касательно того, как мне следует вести своё хозяйство. — Но ведь я тебе тоже в своё время давал подобные советы. — Да. Но вы делали это без желания потешить своё самолюбие и с искренним намерением мне помочь. Бэкхён только вздохнул. — Тебе просто не нравится виконт, и оттого любое его слово ты воспринимаешь в штыки. Больше здесь ничего нет. — Что ж, может быть, может быть. Я просто ему завидую, — неожиданно выпалил Чжунгон. — Вот как? Отчего же? — И вы ещё спрашиваете! Он наследник огромного графства и к тому же, близкий друг принца Бён Бэкхёна. — Но ты ведь тоже мой друг, Чжунгон. — Но вы никогда не будете восхищаться мною так, как восхищаетесь им. — Ну всё, довольно, — сказал Бэкхён, уже порядком уставший от болтовни Кима, — довольно уже этих игр. Чем дольше ты говоришь, тем больше слышится упрёка в твоих словах. Это несправедливо по отношению ко мне, и я такого отношения не заслуживаю. Ким Чжунгон ужасно смутился, поняв, видимо, что переступил черту. — Извините, ваше высочество. Мне и впрямь следует вести себя скромнее. Я просто не имею права говорить с вами подобным образом после всего того, что вы для меня сделали. — Ну, довольно, забудем об этом. Молодые люди надолго замолчали, оба смущённые этим странным разговором. Бэкхён корил себя за то, что вслух рассуждал о достоинствах Чанёля, а Чжунгон явно чувствовал себя неловко оттого, что принялся упрекать принца в том, что он отдаёт виконту куда большее предпочтение. «Что это он, в самом деле, — думал Бэкхён про Кима, — точно дитя малое. Но и я тоже хорош, совсем за языком не слежу. Неудивительно, что ему стало досадно от моих слов». От этих мыслей принцу стало даже немного жалко Чжунгона. На губах его появилась лёгкая сострадательная улыбка. Ему захотелось замять образовавшуюся между ними неловкость. Он кликнул слуг и приказал принести вина, чтобы немного разрядить обстановку. — Так значит, ты думаешь, что, может быть, я и не пропаду в Пханьму? — полушутливо, полусерьёзно спросил Бэкхён, когда кубки были наполнены. — Я очень на это надеюсь, — искренне ответил Чжунгон, глядя на принца, — и пью теперь за то, чтобы удача во всём сопутствовала вам. Они, улыбаясь, выпили. Вино приятно согревало и Бэкхёну и впрямь стало легче душой. Затем осушили ещё пару кубков, рассыпаясь друг перед другом в непринуждённых комплиментах и смеясь. Чжунгон, впрочем, пил мало. Когда дела мужчины более или менее наладились, страсть его к вину значительно поубавилась. Тем не менее, даже и от небольшого количества выпитого настроение его явно улучшилось, и он, преданно глядя на Бэкхёна, расхваливал его на все лады. — В конце концов, — заключил он, как бы подводя итог достоинствам друга, — вы такой человек, к которому невозможно не чувствовать расположения. Я даже не могу представить, чтобы у такого человека, как вы, могли быть враги. Бэкхён так пронзительно поглядел на Кима, что тот осёкся. Что-то, что он отчаянно пытался забыть, всплыло со дна его души. — Что, неужели всё-таки есть? — спросил, немного погодя, Чжунгон. Принц неуверенно отвёл взгляд и приподнял брови, будто бы ему самому интересно было узнать ответ на это вопрос. — Этого я и сам не знаю, — признался он, — раньше мне и самому казалось, что у меня нет врагов, кроме как врагов королевства, разумеется. Однако теперь я уже не уверен. Да и как понять, действительно ли человек тебе враг или нет? Чжунгон усмехнулся. — Обычно люди сомневаются в своих друзьях. Они точно знают, кто их враг, но при этом затрудняются сказать, кто является их другом. Вы же, наоборот, сомневаетесь в своих врагах. Одно только это уже говорит о великодушии и милосердии вашей натуры. Бэкхён несколько натянуто улыбнулся. Вино горячило его душу, многократно усиливая каждое чувство, рождавшееся в его сердце, открывая старые раны. — Ну, может быть, ты и прав, — произнёс принц, не желая, как видно, дальше участвовать в этом разговоре. — А за Пханьму вы не переживайте. Я думаю, у вас всё получится. Даже если и случится так, что на вас нападут — я вас знаю, вы не струсите. И люди за вами пойдут. В вас есть сила, потому и пойдут. Бэкхён слова улыбнулся. — Спасибо, Чжунгон, — искренне поблагодарил он, — я знаю, ты это от сердца говоришь, а не просто из лести. Чувствую. Я рад, что ты в меня веришь. В меня, ей-богу, брат родной и то не верит, как ты. — Брат? Неужто… — Да, его величество Бэкбом изволит во мне сомневаться. Сказал, опасается, как бы от моей резвости беды не было, — принц криво усмехнулся, и разом осушил очередной кубок, — боится, что я способен развязать войну с Бэйхэ. Сказал, всё без крови решать. Только как тут без крови-то обойтись, если на мои владения посягнут? Неужто молчать да отсиживаться?.. Ну, нет, не по мне это дело. Чжунгон молчал. — Странный человек мой брат, — продолжил Бэкхён, не в силах уже удержаться от слов, — вроде, и не трус на поле битвы, однако же войны страшится. Воспитание отца, видать. Прав ты был, говоря тогда, что с ним на престоле рыцарству ничего не светит. А я тебя тогда чуть не зарезал от гнева. Даже и вспоминать страшно. А теперь сам же твои слова повторяю. Даже совестно становится от этого. Ты уж меня прости за былое. Глазах Чжунгона светились бесконечная благодарностью и преданностью. — Да я уж давно простил, а то вы не знаете. Даже если и была на вас вина, вы её тысячу раз передо мной искупили. Да и могли ли вы поступить иначе? Я всё-таки оскорбил вашу семью. — Да уж, семью. Знал бы брат, что я тогда за его честь убить готов был, что слова дурного о нём тогда не сказал, хотя никогда мы не ладили с ним. Но нет, даже скажи я ему сейчас об этом, он бы и то не поверил. Он бы скорее поверил в какой-нибудь поклёп на меня, чем в то, что я его защищал. По себе, небось, судит. Чжунгон долго не решался ничего сказать на это, однако всё-таки вымолвил: — Вижу я, обида у нас на его величество. — И то верно, что обида. А откуда не быть обиде-то, если он наше братство попрал? — Как так? — Да так вот. В последнем нашем разговоре сказал, чтобы я его по титулу величал, а братом себя запретил называть. Ещё ничего для народа не сделал, а уж возгордился, что он король. Чжунгон, хоть и был терзаем любопытством, однако в дальнейшие расспросы не решился пускаться. Он, очевидно, понял, что и так узнал слишком много, и что знание это может не пойти ему на пользу. — Ты прости меня всё же, — снова повторил Бэкхён, — я тебя в своё время едва не убил за то, что ты про моего брата наговаривал, а сейчас вот сам при тебе осуждаю его. Ты уж только… — Не беспокойтесь, ваше величество. Ваши отношения с его величеством — дела, скорее, семейные, недели государственные. И в моём молчании можете быть уверены. Всё, что я от вас услышал, уйдёт в могилу со мной, не сомневайтесь. Когда я высказался против вашего брата, вы меня не выдали, хотя и могли. И впрямь, чуть не убили, правда, но я всё-таки, повторяю, оскорбил вашу семью. Вы же мою семью не оскорбляли, а напротив, помогли ме сохранить то немногое имущество, которое от неё осталось. Будьте же уверены в моей вам преданности. Бэкхён растрогался от этих слов. Он сел рядом с Кимом и крепко сжал его руку. — Спасибо тебе, Чжунгон. Если бы только знал, как я тебе благодарен. Вот ты говоришь, будто я Чанёля больше тебя жалую. А ведь я ему, ей-богу, ничего не сказал про брата, а тебе говорю. Он меня, пожалуй, осудил бы. А ты не осудишь, и я это знаю. Видишь, как ты мне дорог. — Может, и дорог, но прежде виконта мне всё равно не стоять, — улыбнулся Ким. — Ну вот опять ты несёшь этот вздор, — вспылил Бэкхён, не замечая намёка. — А за произошедшее не переживайте, — продолжал Чжунгон, — я сохраню вашу тайну. Вы, главное, следите за тем, чтобы ещё кому об этом не рассказать. Вам и мне-то не следовало об этом рассказывать, — заметил он. — Знаю, что не следовало. Да что поделать, если внутри обида так и сжигает сердце? И ни одной живой душе нельзя об этом сказать. Я знаю, что очень дурно поступаю в отношении своей семьи, посвящая тебя в подробности. Да только обида моя на брата и впрямь велика. Зачем он так со мной поступает? Зачем меня так ненавидит? — Да чего сразу ненавидит-то? — А что, из любви что ли он себя так ведёт? — Положим, что не из любви, но из тщеславия. Он всё-таки только взошёл на престол. Немудрено, что это вскружило ему голову. Со временем, я думаю, с него сойдёт эта спесь. Бэкхён не мог согласиться с Чжунгоном. Он считал, что спесь в натуре его брата укоренилась слишком глубоко, чтобы он теперь, став правителем, от неё избавился. Это, скорее, удвоит его себялюбие, а может быть, даже утроит. Впрочем, спорить принц не стал. — Спасибо тебе, Чжунгон, — снова сказал он, опуская тяжёлую голову на плечо мужчины; глаза его уже слипались, от количества выпитого его клонило в сон, — хороший ты человек. И отчего это ты до сих пор не женат? — ни с того ни с сего спросил он, хотя, будь он трезвым, ему бы даже в голову не пришло что-то такое спросить. — Хочешь, я тебе в Пханьму подыщу невесту? С приданым, разумеется. Женишься, станешь жить как важный человек… Что молчишь-то? Не хочешь? Или, может, уже есть кто-то, кто тебе по сердцу? Чжунгон внимательно посмотрел на него. — Есть, да не про мою честь, — грустно ответил он. Услышав это, Бэкхён почему-то засмеялся как сумасшедший. Он был уже прилично навеселе, и слова Чжунгона не вызвали в нём тех подозрений, которые непременно должны были вызвать после всего того, что говорил ему в отношении Кима Чанёль. — Вам бы выспаться, ваше высочество. Всё-таки завтра в путь с утра рано. — И то правда. Чжунгон сопроводил его до покоев и передал на руки слугам. Бэкхён заснул почти сразу, как голова его коснулась подушки, и на утро чувствовал себя довольно бодро, но в то же время паршиво, оттого что наговорил Чжунгону того, чего говорить, строго говоря, совершенно не следовало. «Проклятье, — рассуждал он, — и какой чёрт только дёрнул меня за язык? Видит Бог, когда я выпиваю в компании этого человека, хорошим никогда не кончается. Один раз я его чуть не зарезал, теперь же разболтал ему едва ли ни все свои тайны. Какой же я всё-таки идиот!» Но сказанного, как говорится, не воротишь, поэтому Бэкхён, уезжая, имел с Чжунгоном долгий разговор, суть которого можно было свести к убедительной просьбе держать язык за зубами. Впрочем, в том, что Ким будет молчать, принц был вполне уверен. Куда большую досаду вызывало в нём то, что он в принципе рассказал о своей ссоре с братом. Всё-таки было неправильно посвящать человека, совершенно не относящегося к королевской семье, в такие подробности. К тому же Бэкхёна смущало то, как он вёл себя с Чжунгоном накануне. «И это после того, как меня предостерегал Чанёль», — думал он. Принц, впрочем, по-прежнему не считал, что Чжунгон питает к нему какие-либо чувства (даже его вполне очевидную ревность он находил исключительно дружеской), однако всё-таки очень негодовал на себя. С самого начала его отношения с Чжунгоном носили характер какого-то тайного сообщничества. Сначала Ким осудил его семью, а теперь вот Бэкхён сам при нём жаловался на брата. Их опасные высказывания и необходимость хранить в тайне слова друг друга связывали их прочнее всяких клятв, и это очень тревожило Бэкхёна. Он уезжал взволнованный и растерянный, понимая, что совершил глупость. «Видно, не зря меня родители и брат всегда считали недалёким», — с досадой подумал он. Впрочем, теперь он, по крайней мере, облегчил душу и избавился от груза, так долго давившего на него. Зато, правда, приобрёл новый, ибо хотя и доверял Чжунгону, чувствовал, как в его сердце ожидается тревога быть разоблачённым. Ким был, разумеется, человеком честным и благородным, однако Бэкхёну было неприятно оттого, что он своей глупостью поставил себя в зависимое положение. При мысли об этом на душе у него становилось гадко. И в то же время ему становилось неловко оттого, что он сомневался в человеке, которого искренне считал своим другом. После поступка Бэкбома доверие его к людям стало расшатываться. «Ну, ничего уж теперь не поделать. Остаётся только отогнать от себя страх и надеяться на благородство Чжунгона». Они дружески простились во дворе замка. Ким пообещал посылать принцу весточки и приглядывать за его поместьем. — Нескоро мы теперь увидимся, — говорил Чжунгон. — В конце весны моя сестра выходит замуж. Я непременно буду в столице, а по дороге заеду сюда. Так что не так уж и долго тебе придётся ждать встречи. Ким улыбнулся. — Ну что же, стало быть, до весны. — До весны, — ответил Бэкхён, тоже почему-то улыбаясь. В прощании друга он почувствовал бесконечную доброжелательность, и сомнения его по поводу молчания Кима будто бы немного улеглись. Они обменялись ещё парой слов. Принц наказал Киму и капли вина в рот не брать, особенно в большой компании. — Да вы, небось, боитесь, что я во хмелю возьму да выболтаю, — рассмеялся Чжунгон. — Прямо как я вчера, — с едва заметной горечью в голосе произнёс Бэкхён. — Будьте покойны, я уже не тот, что был раньше. Не разболтаю. Слово дворянина. Принц улыбнулся. — Ну что ж, так и быть, верю тебе. А теперь прощай. Он крепко поцеловал Кима в щёку и дружески потрепал по плечу. Чжунгон был последним близким человеком, с которым ему приходилось теперь говорить. Путь его лежал в незнакомые места, где он не знал ни души, и где его ещё толком не знали. Поэтому он вдруг почувствовал к Киму особую нежность — целиком и полностью, впрочем, приятельскую. — Ну, до весны, — повторил Чжунгон, улыбаясь. — Да, до весны. И уже после того, как Бэкхён отъехал от замка на довольно далёкое расстояние, Ким всё махал ему рукой, без конца про себя повторяя: «До весны».