В погоне за солнцем

— Что ты думаешь о Чанёле? Сёхен отнюдь не была обескуражена этим вопросом. По правде сказать, она даже его ожидала, поэтому, продолжая убирать волосы перед зеркалом, ответила брату: — Виконт очень мил со мной, и я плачу ему тем же. Однако он всё ещё подобен закрытой книге, которую мне никак не удаётся прочитать. А почему ты, собственно, спрашиваешь? — Тебе он прежде никогда не нравился, а через два дня вы должны пожениться. Разве странно, что я беспокоюсь? — Я очень тебе благодарна, однако, поверь мне, твои беспокойства излишни. Наш с виконтом брак необходим, вот и всё. Меня это устраивает. Что же до моего сердечного к нему расположения, то он мой будущий муж, и я проявляю к нему должную почтительность. Бэкхён глубоко задумался. — Ты очень изменилась за то время, пока мы не виделись, — сказал он, — раньше одна мысль об этой свадьбе совершенно расстраивала твои нервы, а теперь ты говоришь о ней так просто. Сехён только пожала плечами. — Поначалу я и впрямь долго страдала от мысли о том, что мне придётся выйти за этого человека. Но потом я поразмыслила как следует и решила, что глубоко заблуждаюсь. Только подумай, Бэкхён, благодаря этому браку будут достигнуты высшие цели, цели государства. Я стану ключом к дальнейшему процветанию Самгу. Разве это не замечательно? Разве не стоит это моей девичей свободы? — и Сехён обернулась, глядя на брата глазами, в которых читалось не свойственное ранее её натуре волнение. — Я наконец-то выполню свою роль. Хотя голос принцессы звучал возбуждённо, почти восторженно, в нём сквозило отчаяние, которого, быть, может, сама она не слышала. Бэкхён почувствовал, как в душе его разливается горечь от странных интонаций сестры, от болезненного её взгляда, от слов, которые она говорила. Сехён старалась казаться весёлой и довольной, однако вся её поза, все её черты безмолвно кричали о помощи, и сердце Бэкхёна отчётливо слышало этот отчаянный крик. Он не поверил ей. — Мне кажется, тебе всё-таки тяжело примириться со своей участью, — произнёс принц. Сехён нервно повела плечами, дёрнула головой. — Я более чем довольна своей судьбой. Кроме того, — голос её упал, взгляд опустился, — я всё равно ничего не могу сделать. Так что я намерена принести эту жертву с гордо поднятой головой. Внутри у Бэкхёна всё сжалось. Сестра, очевидно, всего лишь пыталась сохранять самообладание, в то время как внутри неё бушевало пламя невыраженных чувств. — Бедная моя Сехён, — тихо произнёс принц, глубоко вздохнув. Он хотел было приблизиться к ней, обнять её, но она поднялась с места прежде, чем он это сделал. — Я не нуждаюсь в утешении, дорогой брат, — сказала она, останавливая его решительным жестом, — мне унизительно искать у вас поддержки в такое время. Я член династии, и я должна выполнить своё предназначение. Не ведите себя со мной как с ребёнком. Бэкхён грустно улыбнулся. — Даже когда твоё сердце полно боли, ты желаешь казаться гордой и сильной. Только к чему же весь этот спектакль, сестра? Я столько раз разделял твоё горе, неужто теперь ты откажешься от моего сострадания, неужели откажешься поведать то, что у тебя на душе? Вопреки отвергающим жестам, он приблизился к девушке, взял её холодные, дрожащие ладони в свои, и заглянул ей в лицо. Она не выдержала его взгляда, низко опустила голову, и вдруг тело её затряслось, словно в лихорадке. Из горла её вырвались рыдания. — Боже мой, Бэкхён, если бы ты только знал!.. — воскликнула она, и на глазах её показались слёзы. Она поднесла руки к лицу и горько заплакала. — Если бы ты только знал, как я мучаюсь каждый день, в каком аду находится моя душа. Мне кажется, я умираю, а между тем, я всё ещё жива, и моим страданиям нет конца!.. Бэкхён прижал сестру к себе, и сам едва не заплакал — столько боли слышалось в её голосе. — Если бы ты только знал, как мне страшно, как я боюсь… — прошептала она. — Чего ты боишься? — Уезжать. Оставлять этот замок. Всю свою жизнь я ничего не видела кроме стен этого королевского дворца. Эти стены — всё, что у меня есть. Совсем скоро я уеду отсюда в неизвестные мне края, где не будет никого, мне знакомого, никого, кто дорог моему сердцу, — ни брата и его семьи, ни матери. Никого, кто мог бы, подобно тебе, оказать мне поддержку. — С тобой будет Чанёль. — Чанёль? — с некоторым пренебрежением повторила она. — Какое мне до него дело? И, что куда важнее, какое ему дело до меня? Я ему совершенно безразлична. — Мне казалось, вы подружились. — Да, но едва ли от этого что-то поменялось. Я не чувствую ни капли душевного тепла от него. Он холоден, словно глыба гранита. Это совершенно невозможно!.. Я знаю, что не имею права требовать от него сердечного ко мне отношения, но неужели он не может проявить ко мне хоть каплю внимания? Когда мы с ним наедине, это ещё куда ни шло. Когда же мы втроём, то меня для него словно и не существует. Он смотрит только на тебя и говорит только с тобой. Право же, матушке следовало тебя выдать за него замуж, а не меня!.. Бэкхён усмехнулся этой выкрикнутой в сердцах фразе. «Ох, если бы у нас только была такая возможность…» — мечтательно подумал он. — Послушай, Бэкхён, — вдруг сказала она, немного успокаиваясь, — я бы хотела, чтобы ты выполнил одну мою просьбу. — Я исполню всё, что ты пожелаешь, если это вернёт тебе радость. — Завтра в городе будет праздник. Помнишь, как год назад мы убегали вместе из замка посмотреть?.. В ту ночь ещё был ужасный ливень, и мы вернулись промокшими до нитки, помнишь? — Конечно, помню. — Поедем завтра посмотреть ещё раз. Бэкхён едва не потерял дар речи от изумления. — Но тебе, сестра, в прошлый раз там ужасно не понравилось. — Ну и что же? Это ведь последний вечер моей свободы. Мне нужно будет как-нибудь развлечься. — Да, но ведь там будет огромная толпа народу и дикий шум. Ты всего этого на дух не переносишь. — Раньше не переносила, а теперь я хочу посмотреть. Я хочу видеть, как люди веселятся. Пусть повсюду будет веселье и буйство, и разгул! Я хочу увидеть свободу, как она есть, во всём её безумии, хочу упиваться ей, пока не опьянею. Пусть вокруг меня будут разнузданные, грубые гуляки, — мне всё равно. Я хочу дышать одним с ними воздухом. А даже если мне станет страшно, даже если я испугаюсь их криков, их буйного, безудержного кутежа, — что ж, лучше пусть будет мне страшно от этого, чем от мыслей о скором отъезде и о туманном моём будущем. Бэкхен взглянул на сестру с глубоким состраданием. Он была словно птица, всю жизнь проведшая в золотой клетке и теперь вынужденная сменить одну клетку на другую. Бурный протест, словно морская волна, подымался в её груди, но она совсем ничего не могла сделать, а потому хотела броситься в бурлящую пучину жизни, искупаться в её пенящихся водах хотя бы единожды перед тем, как шагнуть навстречу новой неведомой жизни. Всей своей пламенной душой Бэкхён понимал её желание, и не мог ответить на её просьбу отказом. Однако кое-что всё же смущало его. — Чанёль ни за что не одобрил бы этого поступка. — Какое мне до него дело? Не будем ему говорить, да и только. — В последнее время мы постоянно втроём. Боюсь, он сразу же обнаружит наши намерения. — Мне всё равно. Я твёрдо намерена ехать в город в ночь праздника. Если ты не поедешь со мной, я поеду одна. Я сбегу и уеду, вот увидишь! Глаза Сехён сверкнули грозной и беспощадной решительностью. Бэкхён впервые видел свою сестру такой. Её угроза не разозлила его, а только вызвала в его душе ещё больший прилив нежности, какой посещает взрослого человека, выслушивающего ребёнка. Принц улыбнулся. — Ну разве могу я тебя бросить? — спросил он, с любовью и состраданием глядя на сестру. — Я поеду с тобой. Лицо принцессы наконец прояснилось. Она улыбнулась Бэкхёну в ответ. — Правда? — радостно спросила она. — Спасибо тебе, спасибо тебе большое. И Сехён бросилась к нему в объятья, продолжая рассыпаться в благодарностях.

***

На следующий день погода стояла совсем не летняя — ночью прошёл дождь, прибив пыль и принеся с собой влагу и прохладу. Время мучительной жары для жителей столицы пока не наступило. Приготовления к свадьбе были почти завершены. Принцесса Сехён и виконт Пак должны были обвенчаться следующим утром в соборе, где всего полгода назад стал королём Бён Бэкбом. Один только день свободы оставался в распоряжении Сехен. Она дурно спала ночью и ни минуты не проходило, чтобы она не думала о предстоящей свадьбе. Будущее рисовалось ей туманным и безрадостным. Всеми силами она старалась убедить себя в том, что она зря беспокоится, что жизнь её после замужества переменится к лучшему — тревога не покидала её, и слёзы то и дело сами наворачивались на глаза. «Стать женой человека, который тебя не любит, ради высших целей. Отказаться от себя ради государства. Разве это справедливо?» Прежде она всячески старалась гордиться тем, что приносит такую жертву, но после разговора с Бэкхёном сил лгать самой себе уже не оставалось, и она без конца терзала себя полными горечи мыслями. Почему они только сейчас начали появляться в её голове? Почему раньше ей не казался этот брак таким пугающим и страшным? Должно быть, тогда она ещё и не осознавала, чем ей придётся пожертвовать. Теперь же положение дел было ей более чем ясно: она должна была оставить родной дом, оставить людей, которых всегда любила, и во всём подчиниться воле мужа, который даже не испытывал к ней любви. Она чувствовала, будто перед ней разверзается необъятная ледяная бездна, до которой оставался один только шаг. Ей было страшно, она хотела отступить, развернуться и бежать без оглядки. Но бежать было некуда — она чувствовала, будто все её царственные предки стоят у неё за спиной и бесплотные, словно призраки, нашёптывают ей три роковых слова: «Исполни свой долг». Бежать было некуда. Оставалось только шагнуть вперёд, в объятия страха и неизвестности, стать послушной рабыней судьбы, которая ей уготавливалась. Только мысли о городском празднике были способны немного успокоить Сехён. Быть может, там она хоть на пару часов расстанется с тягостными мыслями и облегчит душу. Это была последняя её надежда, и она со страхом и нетерпением ждала вечера. Как и было условлено, ни она, ни Бэкхён не открывали своих намерений отправиться в город. Ни их семья, ни Чанёль этого бы не одобрили. План их был прост. Они собирались верхом отправиться на прогулку в дворцовый парк, а оттуда выехать за пределы крепости и направиться в город. После ужина они, не сказав никому ни слова, удалились в свои покои и вскоре встретились у конюшен. Сехён была великолепна — на ней было прелестное платье из красного бархата, на котором распускались вышитые золотыми нитями цветы. Бэкхён ничего не сказал на это, хотя опасался, что столь роскошный туалет может привлечь к ним излишнее внимание. Было понятно, что Сехён решила надеть самый красивый наряд, какой у неё только был. Она изо всех сил старалась придать своему внешнему виду налёт беспечности и веселья, однако за усилиями казаться весёлой скрывалось отчаяние, и Бэкхён одновременно с умилением и грустью глядел на улыбающуюся сестру. Он не посмел упрекнуть Сехён в выборе наряда, и они тронулись в путь. Стемнеть окончательно ещё не успело, однако, чем гуще становились сумерки, тем больше сердце Бэкхёна наполнялось тревогой. Он знал, что идея отправиться с сестрой с город на праздник, да ещё и накануне свадьбы, была глупостью. Ещё год назад это казалось ему невинной шалостью, но с тех пор взгляд его на многие вещи изменился, и он содрогался при мысли о том, что Сехён может грозить опасность. Он был, конечно, намерен не отходить от неё ни на шаг, однако какой будет от него толк, если они вдруг окажутся в огромной толпе? Он бы мог взять охрану, однако их вылазку нужно было сохранить в полной тайне, поэтому он отказался от этой идеи. Точно так же, как слова короля, сказанные утром, к обеду были известны обитателям кухни, так и наоборот, слова прислуги быстро долетали до короля, а Бэкхёну совсем не хотелось, чтобы до Бэкбома или до его матери дошли слухи о том, что они с Сехён собираются совершить. Поэтому теперь они ехали одни. До ворот оставалось совсем немного, когда брат и сестра неожиданно повстречались с Чанёлем, который вдруг совершенно внезапно выехал из густых зарослей, перерезая им путь. Заметив молодых людей, виконт улыбнулся и сердечно их приветствовал, не замечая недоумения и волнения на их лицах. — Ваше высочество, добрый вечер. Какая неожиданность видеть вас здесь в такой час. И его высочество принц тоже с вами… Признаться, я несколько удивлён тому, что столкнулся здесь с вами. Встреча с возлюбленным не входила сейчас с планы принца, однако он старался вести себя как можно более спокойно, дабы не возбудить в Чанёле подозрений. — Я удивлён ещё больше вашего, господин виконт, — как можно более естественно проговорил Бэкхён. — Что вы здесь один делаете в такое время? — Полагаю, то же, что и вы. Совершаю прогулку. Свежий воздух и верховая езда всегда помогают привести мысли в порядок, не правда ли? — Всё верно. — Ваше высочество, — вдруг обратился к принцессе виконт, — смею заметить, вы сегодня поистине прекрасны. Сехён кивнула. — Благодарю вас, господин виконт. Мне, право, очень лестно слышать ваши комплименты, однако я не хотела бы мешать вашей прогулке. — Ну что вы, разве может ваше присутствие кому-то мешать? Напротив, я с радостью присоединюсь к вам, если вы, разумеется, не будете возражать. На лице Сехён выразилось недовольство, которое, однако, из-за надвигающейся темноты Чанёль едва ли мог разобрать. Принцесса метнула отчаянный взгляд на Бэкхёна, ища помощи. Принц тронул поводья, лошадь его сделала несколько шагов, и он оказался совсем рядом с Чанёлем. — Прошу простить нас, господин виконт, — сказал Бэкхён, дотрагиваясь до его руки и немного сжимая её — он знал, что этот жест убедит Чанёля намного лучше любых слов, — однако нам с сестрой хотелось бы сегодня вечером побыть наедине. Не сердитесь на нас. Всё же мы с ней скоро расстанемся, а у вас впереди будет целая жизнь, чтобы любоваться ею, неправда ли? — Разумеется, — ответил Чанёль; он понял по поведению Бэкхёна, что тот хочет остаться с сестрой наедине, и, хотя намерения принца были ему не ясны, он тут же уступил его желанию, — что ж, желаю вам не скучать в такой вечер. Доброй ночи. Виконт поспешно натянул поводья и растворился во тьме. Сехён вздохнула с облегчением. — Хвала Небесам, — прошептала она, — а ведь мы едва не попались. Как легко ты заставил его уйти. Виконт был сейчас словно растаявший воск, из которого ты мог бы слепить из него что угодно, если бы захотел. Как ты с ним так управляешься? Бэкхён улыбнулся и пожал плечами. Слова Сехён очень польстили ему. — Виконт — очень тактичный человек. Я попросил его оставить нас наедине, и он, не задавая лишних вопросов, сделал то, чего от него хотели. В этом нет ничего необычного. — Нет, право, он ловит каждый твой вздох и понимает тебя с полуслова. Не знаю, как ты этого добился, однако мне не помешало бы знать. Это пригодилось бы в моей супружеской жизни. — Не будем думать о твоей женитьбе сегодня, — уклончиво ответил принц, — вперед, к воротам, в город. Сегодня мы повеселимся на славу! — И то правда. Они продолжили свой путь. В вечернем воздухе парка витали древесные и цветочные ароматы, и густые сумерки подходили на тяжёлую ткань, пропитанную благовониями. Сехён с наслаждением вдыхала этот запах, и биение жизни пробуждалось в ней. Глаза её блестели в темноте, слово у дикой кошки. Она вся дрожала от предвкушения. В волнении она приоткрыла свой маленький рот и контуры её губ обозначились чётче. Стан принцессы грациозно и чувственно покачивался в такт движениям её лошади. Никогда Бэкхён ещё не видел сестру столь взбудораженной и возбуждённой. Она в нетерпении дернула поводья, и они поехали быстрее. Заветная цель становилась всё ближе. У ворот молодых людей приветствовала пара стражников. — Мы с принцессой намерены немного прогуляться за пределами замка. Сегодня в городе большой праздник, нам не хотелось бы пропустить это зрелище. Часовые озадаченно переглянулись. На их памяти Бэкхён уже не один десяток раз ускользал из замка через охраняемые ими ворота, и едва ли они могли бы возразить ему. Однако сейчас с ним была принцесса, и это смущало их. — Выезжать без охраны в такой поздний час может быть опасно, ваше высочество, — робко возразил один из стражников. Бэкхён улыбнулся. — Не беспокойтесь, мы лишь немного посмотрим издалека, не отъезжая слишком далеко. Бояться нечего. За сохранность своей сестры я ручаюсь головой. Часовые в нерешительности переглянулись. Противостоять принцу было выше их сил, но и послушно расступиться у них тоже не хватало решимости. Они знали, что, случись какое недоразумение, им придётся дорого заплатить. Бэкхён, между тем, начинал терять терпение. Он и сам терзался сомнениями касательно этой поездки, поэтому хотел скорее выехать за пределы замка, дабы отсечь самому себе пути отступления. — Что вы, не видите, кто перед вами? — спросил он, сурово нахмурившись. — Я приказываю дать нам дорогу. Ну же! Мы проедем. Стражники, привыкшие к куда более мягкому и сердечному отношению со стороны Бэкхёна, поняли, что должны подчиниться, и открыли ворота. — Едем, сестра, — произнёс Бэкхён и уже тронул поводья своей лошади, как вдруг за спиной его раздалось шуршание и шум приближающегося всадника. — Едва ли вы куда-нибудь поедете сегодня, мой принц. Бэкхён обернулся. Ещё прежде, чем он успел понять, кто осмелился произнести такую дерзость, он услышал, как его сестра произнесла упавшим голосом: — Виконт Пак… За их спинами действительно находился Чанёль. Бэкхён тотчас же понял, что их с сестрой застали врасплох, и на душе у него неприятно похолодело. Однако слабая надежда на то, что им удастся отделаться от Чанёля, всё ещё не оставляла его. — Что вы здесь делаете, виконт? — спросил он раздражённо. Появление Чанёля грозило сорвать все планы Сехён. — Мне казалось, мы с сестрой объяснили вам довольно понятным языком, что желаем побыть наедине. Что вам угодно? — Мне угодно сказать вам кое-что чрезвычайно важное. Бэкхён понял, что виконт не хочет говорить при свидетелях, и подъехал к нему ближе. Сехён взволнованно глядела ему вслед. Принц бросил ей пару ободряющих взглядов. — Что, чёрт возьми, происходит, Чанёль? Что тебе нужно? — спросил он едва различимым шёпотом. — Мне нужно, чтобы вы остались в замке. — Что? — Вы с Сехён ведь только что собирались уехать в город на праздник. Отпираться бесполезно. Я слышал каждое сказанное вами слово. — И что же? — А то, что я не могу позволить вам совершить подобную глупость. — Как у тебя хватило наглости следить за нами? — возмутился Бэкхён, стараясь уйти от темы разговора. — Наряд Сехён вызвал во мне подозрение. Она никогда не одевалась прежде так красиво и изысканно для верховой прогулки даже в моём обществе, что уж и говорить о вашем. Между тем, мне было прекрасно известно, что на городской площади сегодня праздник. Зная вашу чрезмерную любовь к простонародным забавам, я сделал вывод о том, что… — Замолчи! — огрызнулся Бэкхён. — Ты поступил подло, шпионя за нами… — Я поступил предусмотрительно. — …ты слышал то, чего тебе слышать не следовало, а теперь уезжай отсюда и не вздумай кому-нибудь говорить об этом! — К сожалению, ваше высочество, я не могу уехать и позволить вам с сестрой сделать то, что вы задумали. Это безрассудно. Бэкхён приложил холодную ладонь ко лбу, черты его лица болезненно исказились. Разговор с Чанёлем обещал быть утомительным. — Послушай, Чанёль. Ты, может быть, тысячу раз прав, и я и сам не в восторге от всей этой затеи… но пойми и ты. Сехён завтра выходит за тебя замуж. Она напугана, она горюет по своему последнему вольному дню. Она лишь хочет вдохнуть немного свежего воздуха перед тем, как… — Если это вы называете свежим воздухом, то у вас, право же, весьма странные вкусы, — Чанёль устало вздохнул и вдруг сбросил с себя напускную холодность, позволяя своим истинным чувствам выйти наружу, — послушай, Бэкхён, я уже потерял однажды невесту. Я не хочу, чтобы это случилось вновь. При этих словах глаза Чанёля помрачнели, а лицо исказилось от выражения, которое принцу было слишком хорошо знакомо — это было выражение боли и вины. Что он мог сделать, чтобы спасти ту девушку тогда? Ничего. Но в глубине души он ненавидел себя за невозможность изменить ситуацию, и возможность совершить ошибку теперь, когда он уже был способен оградить Сехён от опасности, пугала его. — Твоя первая невеста погибла из-за мятежа… — робко произнёс Бэкхён, беря Чанёля за руку. — Народный праздник — не более чем мятеж в миниатюре. Они замолчали. Бэкхён чувствовал себя ужасно из-за необходимости выбирать между любимой сестрой и любимым мужчиной. Он понимал и разделял чувства каждого из них, и сердце его щемило от положения, в котором он оказался. Он был меж двух огней. — Чанёль, — начал Бэкхён умиротворённым голосом, поглаживая его руку, — мы с Сехён уже были на этом празднике в прошлом году, и с нами ничего не случилось. Я понимаю твоё волнение, но, прошу тебя, позволь нам поехать. Сжалься над Сехён. Разве она не может позволить себе этот каприз? Это мы с тобой можем сколько угодно разъезжать по городу, а ей запрещено даже пытаться выехать куда-нибудь без сопровождения. Всю жизнь ей не дают свободно дышать. Всю жизнь она провела, словно в тюрьме. Пожалуйста, позволь нам ехать. — Почему вы, по крайней мере, не взяли с собой охрану? — Если бы мы это сделали, то о нашей поездке непременно стало бы известно королю и моей матери. Боюсь представить, какой скандал бы они устроили. — Ты мог бы как следует им заплатить, чтобы они держали язык за зубами. — Я знаю. Но с тех пор, как в этом замке стал хозяйничать мой брат, я никому здесь не доверяю. По крайней мере, опасаюсь доверять. — Почему вы тогда не рассказали мне? — Я чувствовал, что ты будешь всячески препятствовать нашим планам. И я не ошибся, — добавил принц с грустной улыбкой. Чанёль колебался. Его личные убеждения и боль от старых душевных ран отчаянно боролись против любви к Бэкхёну и сострадания к его сестре. Но Бэкхён был прав, когда накануне подумал, что Чанёль свои понятия о том, что правильно и справедливо, ставит всегда выше личных симпатий. Принц увидел, как лицо виконта меняется, как взгляд его становится всё твёрже, как черты его, прежде пронизанные сомнениями, вновь выражают уверенность и непоколебимость. Ещё до того, как Чанёль заговорил, принц уже понял — согласия не будет. — Извини, Бэкхён, — произнёс виконт, виновато глядя на него, — я, видит Бог, очень хочу пойти тебе и твоей сестре навстречу, но я не могу. Ты прав, моя первая невеста погибла из-за мятежа, и тогда я совсем ничего не мог сделать. Однако теперь я могу сделать многое, и чего я не намерен делать — так это подвергать опасности девушку, предназначенную мне в жёны, тем более, девушку королевских кровей. И ты не хуже меня понимаешь, что Сехён не следует туда ехать. Бэкхён глубоко вздохнул. Хоть сестра и сказала ему, что Чанёль в его руках плавится, словно воск, однако на этот раз всё было с точностью наоборот — теперь уже виконт старательно вылепливал из принца то, что желал, и Бэкхён совершенно не мог этому противиться. Он плавился и мягчел от пламени любви и уважения к нему, и к тому же мысли виконта отчасти повторяли его собственные. Как горько принцу ни было, он понял, что противиться Чанёлю он сейчас не в силах. Чувства виконта, его боль, его страхи, — всё это передалось Бэкхёну за несколько минут разговора, и теперь уже он не мог возразить ему — Чанёль словно проник в его душу, и принц хотел разделить и смягчить его терзания, а для этого он мог сделать только одно — принять его сторону и не позволить Сехён ехать. Чувствуя щемящую боль в сердце, он обернулся и посмотрел на сестру. Она поняла всё по одному его взгляду, и черты её, прежде выражавшие тревогу и страх, исказились от гнева и досады. — Предатель! — в сердцах воскликнула она, едва сдерживая слёзы. — Как ты мог? Как ты мог отказаться от меня так просто? — Прости меня, Сехён, — проговорил Бэкхён, опуская взгляд, — но Чанёль прав… Принцесса ничего не ответила, однако в глазах её читался огонь ненависти. Чанёль медленно подъехал к ней. — Ваше высочество, вам следует вернуться в замок, — как можно наиболее учтиво и спокойно проговорил он. Сехён, всего пару мгновений назад в сердцах кричавшая брату о предательстве, вдруг стала холодна, как лёд. Её ненависть никуда не делась, однако она считала сейчас, что Чанёль не заслуживает даже ненависти. — Вы не смеете мне указывать, — с достоинством сказала она, возвращая себе утерянное самообладание, — вы всего лишь виконт, в то время как я принцесса. Вы всё ещё не мой муж. Вы станете им только завтра. А до того времени, вы не имеете права говорить, как мне следует поступать. — Я не ваш муж, однако в глазах Бога и людей я ваш жених, следовательно, я обязан беречь вас от опасности, что я и делаю. Всё это Чанёль проговорил с совершенно невозмутимым видом, понимая, что любое хоть сколько-нибудь неосторожное слово способно привести к очередной вспышке гнева. — Жених? — презрительно повторила Сехён. — И что же? Послушайте, господин Пак, вы, кажется, неверно понимаете ситуацию. Вы ведёте себя так, будто берёте меня под свою опеку. Это неправильно, и вы, судя по всему, ложно истолковываете ваше положение. Всем своим богатством и знатностью вы обязаны династии Бён, которая несколько поколений назад наделила одного из ваших предков землями, ныне известными как графство Мунчжэ. Выбор у вашего прадеда был невелик — погибать или же стать верным псом короля, чтобы выжить. Ну, разумеется, он выбрал второе. Но с тех пор прошёл не один десяток лет. Немудрено, если бы вы вдруг забыли о благодеяниях нашей династии, и решили бы учинить мятеж в своих землях. Поэтому-то мои родители и решили заключить этот брак. Вы думаете, позволяя жениться на мне, вам оказывают великую честь и хотят увеличения вашего влияния. Однако в действительности, вас лишь хотят покрепче заковать в золотые цепи собачьей покорности. Не думайте о себе слишком много. Беря меня в жёны, вы вступаете в брак с государством. А государство, в отличие от людей, не склонно прощать ошибки. Поймите же наконец, виконт, это не вы должны оказывать мне покровительство, а я вам. И это не я буду внимать вашим указаниям, а вы будете послушно выполнять мою волю. Ибо вы только и говорите о том, что служите государству. Ну так запомните, что в этом браке государство — это я. Даже в опустившейся на парк темноте можно было видеть, что Чанёль стал белее полотна. При словах о том, что он может учинить мятеж, кулаки его судорожно сжались. Бэкхён в ужасе наблюдал за развернувшейся сценой. Никогда ни одному мужчине Чанёль не простил бы таких слов, но Сехён была все досягаемости его шпаги — она была женщина, и к тому же, принцесса. Сложно представить, какое чудовищное усилие виконт Пак предпринял над собой, чтобы сохранять видимое спокойствие, в то время как внутри у него — Бэкхён явственно это чувствовал — кипела злоба и обида, которую он будет помнить вечно. Слова Сехён были столь унизительны для него, что он не знал, что ответить, сражённый наповал её речью, произнесённой на удивление спокойным голосом. — Надеюсь, теперь вы поняли ваше место, господин виконт, — продолжала Сехён, — поэтому не стойте у меня на пути. Подумайте хорошенько: где я, а где вы? Я дочь великого правителя, почившего не так давно, и сестра правителя, солнце которого только разгорается на небосводе. А что же род Пак? Всего лишь шавка, которой из жалости бросают лакомый кусок. Эти последние слова стали последним метким ударом, нанесенным Чанёлю прямо в сердце. Лицо его стало ещё бледнее, хотя бледнее, казалось, было уже некуда. Он покачнулся в седле, и в бессилии уронил голову на грудь. Бэкхёну показалось, что виконт сейчас потеряет сознание и, преодолев ступор, вызванный непривычным поведением сестры, подъехал к нему. — Чанёль! — воскликнул он, кладя руку ему на плечо; вслед за этим он поднял полный укора взгляд на Сехён и пылко заговорил. — Как ты могла? Как ты могла сказать такое человеку, чья предки жертвовали собою ради нашего королевства? Что ты знаешь? Известно ли тебе, что родители Чанёля погибли, защищая Мунчжэ? Знаешь ли ты, что он остался сиротой из-за этого? Известно ли тебе, как он страдал? Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, что он готов умереть за нашу страну, за династию, а значит, и за тебя тоже? С каждой фразой голос Бэкхёна становился всё надрывистее и всё больше дрожал. Сквозь тело принца словно проходила судорога, его дыхание прерывалось. Он рыдал, хотя в глазах его не было ни слезинки. Для Бэкхёна, так много знавшего о преданности Чанёля Самгу, слова Сехён звучали не менее жестоко, чем для виконта. Он не понимал, откуда со стороны Сехён вдруг взялась такая ненависть. Ведь ещё пару дней назад она очень мило себя вела. Но, видимо, то была лишь маска, за которой долгое время скрывалось отвращение к замужеству в целом и к браку с Чанёлем в частности. Несмотря на тяжесть удара ему нанесённого, виконт выглядел на удивление спокойным и собранным, по крайней мере, казался таким. — Не стоит, ваше высочество, — сказал он дрожащему от негодования Бэкхёну, — не стоит кричать о заслугах моей семьи. Я предпочитаю, чтобы о роде Пак судили не по словам, а по поступкам. И если уж у её высочества сложилось такое нелестное мнение обо мне и моей семье, то это только моя вина. — Чанёль, — изумлённо воскликнул Бэкхён, — как ты можешь позволять так с собой обращаться? — Что поделать. Как и сказала её высочество, я лишь цепной пёс у её ног. Всего лишь собака, которой кидают куски с королевского стола. Разве может собака пойти против собственного хозяина? Слова виконта звучали абсолютно серьёзно, но между тем в них сквозили холодное бешенство и убийственная ирония. Бэкхён не знал, заметила ли это его сестра — на лице её не отобразилось ни малейшего изменения. — Я рада, что вы усвоили урок, господин виконт, — невозмутимо сказала она, — а теперь, если вы, конечно же, не возражаете, я намерена отправиться в город на праздник. Я и так потеряла немало времени, слушая ваш вздор и объясняя вам прописные истины. — Надеюсь, вы позволите вашему никчёмному псу сопровождать вас, ваше высочество? — спросил Чанёль всё тем же невозмутимым голосом. — Если вы так хотите. Однако я бы желала, чтобы вы следовали на почтительном расстоянии. — Как вам будет угодно. Бросив на виконта ещё один презрительный взгляд. Сехён решительным движением дёрнула поводья, и лошадь её неторопливо двинулась к воротам. Чанёль, не говоря ни слова поехал за ней. На Бэкхёна он даже не взглянул — настолько подавленно и униженно он себя чувствовал. Принц во все глаза наблюдал эту картину. Случившееся вызвало в нём целую бурю эмоций, и он явно был не на стороне Сехён. Он решительно направился к ней, намереваясь немедленно остановить её, однако виконт удержал его жестом руки, едва лишь они поравнялись. — Не стоит, — сказал он таким голосом, каким мог бы говорить мертвец, восставший из могилы, — она всё равно тебя не послушает. Решимости ей не занимать. Бэкхён не послушал его и подъехал к Сехён, однако она даже не взглянула на него. — Сестра… — начал было принц. — Замолчи, — прервала его Сехён, — я не желаю с тобой разговаривать. Можешь сопровождать меня, если хочешь. Если не хочешь — уходи. Мне всё равно. Только не говори ничего. Не заставляй меня разочаровываться ещё больше. Не заставляй думать о том, что я теряю единственного верного друга в твоём лице. Сехён говорила тихо, но голос её заставлял сердце Бэкхена сжиматься от боли и чувства вины за случившееся. Решимость его угасала, словно пламя свечи. — Я всегда буду твоим другом, — сказал он только, хотя и знал, что сейчас эти слова ничем не помогут, — прости меня. Сехён сделала вид, что не расслышала того, что сказал принц, и молча проехала мимо брата. Чанёль послушно следовал за ней. Бэкхёну, подавленному и вымотанному после всего произошедшего, не оставалось ничего, кроме как замкнуть этой мрачный строй, направившись вслед за сестрой и виконтом. Он уже не думал о том, правильно поступает или нет. Воля его ослабла, он запутался, он не знал, на чьей должен быть стороне, поэтому, вопреки своей порывистой и деятельной натуре, решил покориться судьбе. Было уже темно и так тихо, что только стук копыт напоминал путникам о том, что они всё ещё живы. Они направлялись в сторону города, оставляя последние крохи света за спиной. Они уезжали в ночь.