«aimer, c’est agir» — «любить — значит действовать». Последние слова в дневнике Виктора Гюго
Новая реальность I
У Свотч на руке Ибо минималистичный дизайн: черный силикон ремешка, кварцевый механизм, круглый циферблат, гарантия в три года. И надпись. Днём она гласит «I hate to love you», а с наступлением ночи превращается в «I love you». Ван Ибо никогда не светится в них. Ни на променаде из отелей в машины, ни на репетициях чего-либо. Он надевает эти часы исключительно во время перелётов и снимает, когда голос в динамиках говорит, что через пятнадцать минут они начнут заходить на посадку. Ибо боится потерять их, так что просто держит руки в карманах, щупая черный силикон и пластик. Эти часы — глупость, а глупости Сяо Чжань позволял себе редко, но каждую из них Ибо ценил всем сердцем. Ибо никогда не настраивал на них время, так что с практической точки зрения часы совершенно бесполезны. Он просто начал с двенадцати, будь то день или ночь, в ту минуту, когда Чжань подарил их. «У меня такие же. Они напоминают мне наши отношения, согласись?» С тех пор они и идут. Опаздывают на три часа и тридцать семь минут. — Твое лицо похоже на скисшее кимчи. Ван Ибо медленно поворачивает голову к Сюин. Её лицо, после точно такого же недосыпа, как и у Ибо, похоже на сжеванный баоцзы, который потом еще и выплюнули, но он же молчит. Самолёт сядет в Чанша через сорок минут. Сюин только сейчас решает нанести на кожу увлажняющий крем, вздыхает так, словно несёт на себе всю тяжесть мира. Ибо переходит на корейский: — Ты всегда поддерживаешь мою самооценку в тонусе, не даешь зазнаться. Менеджер громко фыркает, закатывает глаза, но с улыбкой. Крем пахнет влажным бамбуком и маслом ши. Сюин ляпает его на нос Ибо, заставляя того скорчить недовольную рожицу. Он принимается растирать крем по лицу, только скорее в желании вытереть его к черту, а не дать впитаться. Сюин копается в косметичке и продолжает, после очередного вздоха: — Повторим. Съемки DDU, две тренировки, и основная тренировка над хореографией. Это всё на этот день, считаю его практически свободным. Где радость на твоем лице? Не беси меня, я умоляю. Ты провел не одну ночь, а целых три вместе с сам-знаешь-кем, сейчас у тебя лайтовые рабочие сутки, прошу заметить, и твой желудок с кишечником не танцуют джигу-дрыгу, почему ты такой недовольный? Вы же вроде не ссорились? Ван Ибо кивает несколько раз, согласно мычит и отворачивается к иллюминатору. Время рассвета, а это одно из его самых любимых зрелищ в этом мире. Где-то на втором месте после выражения лица Сяо Чжаня, когда Ибо его стебёт. Или когда он его… берёт. Наблюдая зарождения солнца изнутри, Ибо чувствовал себя соучастником чего-то великого. Ну или, возможно, он стал себя так чувствовать после того, как Чжань однажды обратил его внимание на это. Процитировал какого-то Леннона или Ленина… не суть. Как там было? Если кто-то не замечает, что ты делаешь нечто великое и прекрасное, расстраиваться не стоит: восход солнца — самое прекрасное зрелище на свете, но большинство людей в это время ещё спит. Ван Ибо встречает рассветы регулярно, а вот закаты не всегда удается застать. И если сравнивать, закаты ему нравятся больше. Потому что после них наступает ночь. Он подпирает голову рукой и мямлит: — Сюин… а кто музыкантом был… Ленин или Леннон? Ответа нет слишком долго, так что Ибо лениво поворачивает голову в сторону агента. Та смотрит на него с легкой надеждой на то, что перед ней не совсем идиот: — Леннон, Ибо. Джон Леннон. Ты же знаешь Битлз, верно? Леннон — вокалист и лидер The Beatles. Ленин — основатель СССР. Как хорошо, что в шоу, в которых ты участвуешь, нет никаких викторин… нет, с другой стороны, зачем тебе и знать такое, лишнее место в голове занимает… Ван Ибо усмехается краем рта: — Ты работаешь со мной уже шесть лет, но каждый раз удивляешься моим пробелам в знаниях, как в первый. А вот Чжань-гэ не удивляется, только больше рассказывает. Всё, что я пропустил. Хоть и он всего не знает, тогда мы вместе узнаем… Сюин не скрывает вздоха и взъерошивает волосы Ибо, но тот старательно отцепляет от себя её руку. Агент не настаивает и дразнить подчиненного перестает, но выразительно шепчет: — Как хорошо, что у тебя есть Сяо-гэ. Как всем нам от этого хорошо… Ван Ибо посмеивается, снова отвернувшись к окну. Через десять минут надо будет снять с руки часы. Еще через двадцать — попытаться не уснуть в машине, выпросить двойной американо у Сюин и очистить свою голову от всех посторонних мыслей. В том числе о Сяо Чжане. Который был… таким странным все те три дня, что от нехорошего предчувствия отделаться было сложно. Всего-то дней пять, а Сяо Чжань уже вывел для себя несколько уроков успеха в индустрии. Это его успокаивает — раскладывать жизнь по полочкам, даже если эти полочки снесли со стен, и они валяются бесполезными кусками дерева на полу. Для начала: совершенно не важно, что ты говоришь. Что бы он ни сказал сейчас — это либо умно, либо свежо, либо мило, охрененно и восхитительно, и всем жутко интересна любая фигня, даже если он поржет над какой-то совершенно тупой хренью. И друзей у него теперь в сотню раз больше, только все они несколько одноразовые. Чжань изучил происходящее с его «двойником» за последние пару лет и, честно сказать, был в мягком шоке от того, какой образ жизни тому приходится вести и в чем вариться. Личное открытие: он соскучился по Сяо Баю, даже по его вонючим маскам с дрожжами для лица, но с этим ничего нельзя сделать. Пока что. Надежда всё исправить продолжает теплиться в душе. Далее — этот Сяо Чжань ничего не тратит. Практически. Если сравнить его доход и расход, убрав «минимальные затраты» на личных сотрудников и чего-то вроде этого, а также отдельной строкой — семья (куда входит и Ибо), он не тратит на себя ни одного юаня сверх нужного. Из недвижимости у него все та же квартира в Чунцине, есть контракт на съем квартиры в Пекине вперед на пять лет, машину он не покупал (и даже не помышлял, судя по всему), никаких вкладов ни во что не делал. Деньги просто копились на его счету, а если просмотреть записи в ежедневнике (который больше походил на сборник отчетов о проделанной работе), он встречался со своим бухгалтером каждый месяц, лично вникая во все процедуры, особое внимание уделяя налогам (заметок на эту тему в ежедневнике было море). Чжань продолжал натыкаться на свидетельства того, что этот Сяо Чжань и его жизнь — совершенно не то, что он мог бы представить, когда визуализирует для себя словосочетание «успешный актер/певец». Серьезно, о бухгалтерской книге будет думаться в последнюю очередь, если вообще будет. А ещё этот Сяо Чжань питается какой-то хренью последние пару месяцев. Смузи был лишь макушкой айсберга: в холодильнике Пекинской квартиры были найдены только полудохлые овощи, куча протеиновых коктейлей и корм для котов, а вот самого кота не наблюдалось. Квартира в целом выглядела довольно… одинокой? Нельзя сказать, что она не обжита, делая скидку на то, что перед отъездом здесь старательно убрались. Но домом она не чувствовалась. Хотя, о таком судить Чжань не мог — это же не он здесь живет на самом деле. Сяо Чжань отодвигает дверцу длинного шкафа, он занимает всю стену спальни. Его встречает парад чехлов, у каждого из которых есть бирка. У Чжаня не очень хорошие ассоциации с моргом каждый раз, когда он открывает этот своеобразный склеп. Всё это — скорее подаренные вещи, чем купленные, как он теперь понимает. И хранятся они так, словно в любой момент их могут потребовать вернуть. Gucci, Chanel, Moschino, Louis Vuitton, Prada, Hubert de Givenchy… лишь четверть шкафа занимают различные худи и футболки, джинсы и треники, майки и пуловеры. В выдвижных ящиках аккуратно сложено белье, еще один ящик — аксессуары. Кажется, что где-то существует отдельная коробка, где есть упаковки от каждого кольца или наручных часов. Одни из них лежат словно отдельно, не вставленные в специальные пазы, а просто… будто бы их часто надевают, по этой причине и не заморачиваются так сильно. Чжань берет их, рассматривает. В сравнении со всем остальным, эти часы видятся дешевкой, хоть такие же швейцарские и качественные, как и его коллеги. Черный силикон, странная надпись. I hate to love you. Чжань пожимает плечами и застегивает их на себе, толкнув ящик назад. Было хорошо оказаться не в отеле, а в квартире. Да, тут успела собраться пыль и в целом возникает ощущение, что лофт не признает Чжаня своим хозяином. Теплота стен никак не спасает от серого вида за окнами — Пекин в плену пасмурного дня. Небо пепельное, куда ни глянь. Но унывать никак нельзя. Судя по графику: этот день последний перед плотно расписанной неделей. Чжань не тешит себя иллюзиями на тему того, что за сутки сможет воспитать в себе все те качества, которые присущи его двойнику, но надеется, что они же… всё же, одинаковы в чем-то, верно? Телефон вибрирует на кровати и Чжань плюхается на неё, снимая блокировку. Напоминание Ченга немного веет иронией, Чжань зачитывает вслух: — Номинация на Доуинь уже скоро, у тебя слишком мало видосов. Сними хоть что-то. В любом случае она ваша, договоренность есть договоренность, но не нужно, чтобы это выглядело откровенно подставленным. Ибо хотя бы делал доуинь регулярно, а мы только закадровые снимали. По голосам достаточно, но выглядит на отъебись. Сделай пару личных. Любых. Хоть просто на камеру поржи. Мир взорвется. Удачного отдыха, Сяо-гэ! Не трогаю до семи утра завтрашнего дня. Чжань перечитывает ещё раз. Отсылки ему не ясны, но суть понятна — надо снять доуинь. Чжань заходит в приложение, первым делом переходит на профиль Ван Ибо, чтобы оценить его «регулярность». Доуини его авторства несколько бессмысленные, не всегда понятные, но однозначно отдают умеренным пафосом и вайбом cool guy. Чжань посмеивается, переворачиваясь на живот, подтаскивает к себе одну подушку, чтобы обнять её и улечься удобнее. Он болтает своими длинными ногами, затем изворачивается, чтобы снять носки (они почему-то давят выше щиколоток, неприятно), устраивается заново. В хреновом доуине Сяо Чжань залипает на добрых полтора часа и их можно просто выкинуть из жизни. Он приходит в себя, только когда натыкается на фанатский доуинь с-собой-не-собой, где он-не-он чуть ли не лобзается с Ван Ибо. Они оба подставлены друг к другу из разных дорам, а Чжань вспоминает, как все же не смог отделаться от парочки поцелуев за те дни, что они провели вместе. Нутро с одной стороны обжигает легким стыдом, с другой — тем особым сортом волнения, который любит разливаться жаром по телу и заставляет дышать глубже. Чжань залипает на это зрелище, пожевывая губу. Чешет нос, переворачиваясь на спину. Снова листает ленту. Из-за проставленных лайков ранее, их совместные видео попадаются всё чаще. То, как они смотрят, то, как нелепо шутят, то, как касаются друг друга. В какой-то момент Чжань так сильно уходит в себя, что хватка пальцев явно слабнет — смартфон плюхается ему на лицо, провоцируя смачный мат вслед боли. Чжань садится, потирая нос и лоб, откидывает от себя телефон. Это были всего лишь поцелуи. И если бы их не было, это могло бы подпортить эти отношения. Ничего страшного. В конце концов, это же он. А сам себя простить он в состоянии, верно? Верно. Вот и всё. Если его версия верна, и другой-он сейчас в его реальности, тот тоже наверняка дел там наворотит. Телефон снова вибрирует, Чжань тянется к этому предателю, снова снимает блокировку. Новое голосовое сообщение от Ибо, а он ведь и предыдущих три не прослушал. Чжань опять растягивается по постели и включает первое. Раздается шорох, затем целую минуту Ибо проводит кому-то инструктаж о том, по каким улицам лучше ехать, чтобы не только пробок избежать, но и добраться в два раза быстрее. И откуда тот знать может, а? Но водитель слушается. Вздох. Затем «Чжань-гэ». Сяо Чжань закусывает щеку изнутри, игнорируя то, как такое уставшее и немного хриплое «Чжань-гэ» отзывается дрожью по его телу. Кретин. Он не тебе это говорит, он говорит это своему Чжаню, приди в себя! Ибо молчит, прочищает горло. Слова в начале даются трудно, это легко ощутить, но чем дальше — тем легче. — Я наконец-то понял, что ты имел в виду тогда. Про счастье. Что никто кроме нас самих за это чувство ответственности не несет. Ты прав. Но ты также знаешь, что я не люблю ни с чем мириться. И да, меня задевает, что я не могу сделать тебя счастливым. Ты говоришь, что и ты меня сделать счастливым не можешь, но говоря твоими же словами — откуда тебе знать, окей? Ладно. М-м. Я это к чему вообще… в общем. Я понял, что не должен воспринимать лично твои закидоны, как ты никогда лично не воспринимал мои. И когда ты хочешь побыть один, это не равно тому, что ты хочешь побыть без меня, это просто… вообще со мной не связано, просто так бывает. Я ведь тоже хочу побыть один иногда, просто ты никогда так это не воспринимал, так что мне не приходилось объяснять это тебе, а я и не понял. Мне казалось, что мы и так постоянно друг без друга, так что я так… категорично воспринимал это, когда ты не хотел говорить или не отвечал мне. Теперь я осознал и не буду больше обижаться и всё такое. Вот. Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь. Ответь мне, как сможешь. Чжань думает «какое же он золотце». Потом думает, что же предшествовало такому пониманию и этим словам, но этого он никогда не узнает. Главное, что вывод верный, и он даже гордится тем-собой и этим Ибо, что они достигли взаимопонимания в таком вопросе. Чжань нажимает на следующее голосовое сообщение, оно длится всего пять секунд, за которые Ибо только горло прочищает, за ним сразу же идет сообщение подольше, на целых две минуты: — Я… дочитал книгу Мо Яня. У меня к тебе куча вопросов. Я нихрена не понял. Скорее всего, я начал явно не с той книги, ты советовал какую-то другую, а я забыл, так что взял первую, что приглянулась обложкой. А это была «Страна вина». У меня теперь психологическая травма, гэ. И хоть я хотел её спалить пару раз, довел дело до конца. Объяснишь мне? При всём желании — Сяо Чжань не мог бы ничего объяснить, так как Мо Яня не читал вовсе. Кроме доуиня, теперь ему надо бы прочесть хотя бы краткое содержание романа, чтобы не выбиться из рамок. Цокнув языком, Чжань нажимает на последнее голосовое, которое было отправлено всего десять минут назад: — Гэ… м-м. Если тебе нужно пространство и всё такое… можем свернуть и не видеться в Пекине. Просто скажи это. Я не обижусь. Понимаю, что тебе было плохо, но от меня все равно не ускользнуло, что ты… какой-то не такой. Я правда хочу, чтобы всё работало, ладно? Не отмалчивайся от меня. Это хуже всего. Чжань откладывает телефон, тянется рукой к кольцу на цепочке, гладит его поверх ткани футболки. Надо позвонить. Войти в роль, набрать и поговорить. Хотя бы просто ни о чем. О том же Мо Яне, будь он двести раз неладен… Сяо Чжань вздыхает, трёт лицо. Подтягивает к себе телефон, повернувшись набок, нажимает на запись. Его голос хрипит, приходится прочистить. Чжань говорит «привет, Бо-ди». Отправляет. А затем начинает записывать снова. — Я не читал конкретно эту книгу, признаюсь тебе честно. И нет, всё в силе, никакое пространство мне не нужно. Всё в порядке. Просто устал тогда. Честно. У нас всё в порядке. Мы в порядке. М-м. Про то, что ты сказал раньше… я ценю, что мы так разговариваем. Очень важно говорить всё. Мне кажется, мы… повзрослели, да? Это очень хорошо. Я… Запись обрывается, потому что телефон звонит. Ибо прослушал его «привет» и сразу же решил набрать. Чжань смотрит на фотографию: Ибо на ней явно уставший, закрывает половину лица, смотря в камеру, а волосы — словно ершик, торчат во все стороны. Чжань не сдерживает смешка, когда берёт трубку: — Я записывал тебе голосовое, а ты меня так грубо прервал. — Я могу молча тебя слушать, честно. Привет, гэ. — Привет. Чжань поджимает губы, поворачивается на спину, смотря в потолок. Все слова, которые он хотел сказать, тщательно подбирая, в данный момент из головы вылетели. Очень трудно постоянно напоминать себе, что это не твои отношения, и что человек, который сейчас дышит тебе в ухо через динамик, совершенно тебе неизвестен на самом деле. Чжань прочищает горло, трёт у переносицы, затем говорит тихо: — Просто хотел сказать тебе, что мы в порядке, Бо-ди. Всё в порядке. И Доуинь этот в силе… — Скажи это ещё раз. — Что Доуинь в силе? — Да срал я на этот доуинь… что мы в порядке. — Мы в порядке, Бо-ди. Всё хорошо. Сяо Чжань кусает губы, когда Ибо выдыхает что-то довольное и неразборчивое, скорее всего на корейском. Чжань добавляет чуть громче: — И я… не читал эту книгу Мо Яня, Бо-ди, так что… — В смысле? — Ну… в прямом? — Тогда на кой хрен я потратил на это два месяца и все время читал в перелетах и перед сном? Перед сном, гэ, понимаешь? Такое читать перед сном нельзя совсем! А я читал! — Я… не знаю? Общее развитие? Всё было так плохо? — Да, гэ. Всё было настолько плохо. — Я обещаю прочесть и объяснить тебе, если пойму. Договорились? Ван Ибо ворчит, что да, договорились. А потом начинает говорить о своем дне. Чжань, боясь, что не вольется в режим того-Чжаня и испортит весь разговор, через какое-то время расслабляется, уже не одергивая себя. Говорил, что думал, смеялся, когда хотел, и даже позволил себе пожурить Ибо несколько раз за беспечное отношение к себе. Он же говорил. В чем-то они с тем Чжанем всё же одинаковые. х х х Хенга выбрасывает в паре кварталов от Императорского дворца. Он морщится, ведь совершил переход довольно резко, да ещё и на пустой желудок. Оглядевшись, Хенг уверяется в том, что это точно Пекин — серое небо, морозный воздух, снующие моторикши, немного гнета в атмосфере, картонки поверх колес припаркованных машин, чтобы собаки не оставляли свои метки, колбаса, которую сушат недалеко от хутунов, чуть ли не через столб. Хенг сдергивает одну такую палку, проходя мимо. В данный момент его никто не видит, кроме, разве что, жнецов. Но какое им дело до бессмертных? Парнишу зовут Сяо Чжань, и если за эти дни жизнь его не потрепала, и он все такой же, каким был в лифте, разговор будет коротким. Хенг не тешит себя иллюзией, что тому не по вкусу жизнь, о которой он мечтал, но надеется, что сможет красочно расписать все минусы публичности и прочие ужасы, подкрепляя их фактами незавидных судеб. Счастье и удовлетворение вовсе не синонимы к слову «успех». Для Хенга всё ещё остается загадкой, почему люди так за ним гонятся. Что такое этот «успех»? Смешно. А в последние десятилетия и подавно. Успех, успех, успех… При этом все ещё тотально не знают, чего хотят, собственно. Раньше было как-то проще: все повально хотели выжить и осознавали это, в той или иной степени. А теперь всем кажется, что у них такой огромный выбор, столько вариантов, бесконечное количество опций… нет. Ничего не изменилось, Хенг знает точно. Он уже три тысячи лет в этом котле варится. Декорации меняются, языки эволюционируют, развиваются науки и технологии. Но суть всё равно одна и та же, и вопросы, которыми задаются люди, их боль и страх, одни и те же. По всему шару, во всех мирах, где тот допустил в себе зарождение жизни. Хенг сжевывает всего четверть колбасы, затем отбрасывает её куда-то в сторону, уверенный, что лохматой собаке, которая преследует его уже квартал (нервируя при этом до зубного скрежета, такая реакция — усердная работа над собой в течение столетий) будет счастлива и наконец-то от него отстанет. Хенг выдергивает палку с клубникой в карамели у первой раскладки, когда ныряет в более густой и тесный квартал. Если он будет говорить со смертным, ощущая голод, он на него скорее всего наорет и за ухо утащит, если тот посмеет перечить. А таким Хенг быть не хотел. Нельзя себя ставить выше обычных людей, только потому, что ты тот самый человек, только вот уже… почти что вечность. И вечность будешь. Иногда Хенг думает, что если бы у него не было Хань Фэя, он бы тоже ушел в уединение, занимаясь косплеем покоя, ничего не делая, сидя в позе какого-нибудь лотоса. Просто чтобы забыть, что ты живой. Всё ещё живой. Карамель сладкая, клубника — немного кислая и холодная. Хенг насыщается постепенно. Ворует еще парочку пирожков, выхватывает у какого-то жирдяя прямо перед носом куриный шашлычок — в реальности тот думает, что уронил свое угощение. Когда Хенг добирается до нужного дома, он уже сыт и доволен. К нему возвращается хорошее расположение духа, как и дипломатические навыки. Он уговорит смертного, поможет ему в его же реальности, если уж тот так хочет добиться, да, того самого успеха. И всё будет тип-топ. У Хенга даже хватает сил на то, чтобы щелкнуть пальцами и сразу же материализоваться в нужной квартирке. Позёрство чистой воды, но в нем проснулось игривое настроение. Он рассчитывал, что Сяо Чжань хотя бы взвизгнет, но тот валяется на кровати и смеется, разговаривая с кем-то по телефону. А когда замечает его, просто говорит «тшш», приложив палец ко рту. Хенг медленно вскидывает брови, сложив руки на груди. Три, два, один… Чжань резко садится в постели, смотря на него огромными глазами. Севшим голосом, он говорит в трубку «я… перезвоню, тут… э-э, мама звонит, я перезвоню». Вот, это уже хорошо. Хенг расплывается в довольной улыбке и вальяжно устраивается в кресле, закинув ногу на ногу. Склонив голову набок, он хочет, для начала, насладиться шоу «смертный испытывает шок, и его мозг не в силах постичь увиденное, он будет пытаться объяснить то, что видит, и это обещает быть уморительным». — Вы тот мужчина из лифта. — О? Помнишь меня? Приятно. Хорошая память, Сяо Чжань. Чжань кивает, садится по-турецки, осторожно кладет телефон рядом. А затем неожиданно улыбается: — Я так и подумал, что такой красивый человек не может быть обычным. Поразительно. Хенг склоняет голову на другой бок. Интересно. Прощупать смертного — дело трех секунд. Снять сливки и понять, какой человек перед тобой, копнуть глубже и узнать, каким он может стать, еще чуть глубже — увидеть, чем все закончится. Хенг ничего из этого не делает. Улыбка Чжаня как-то меркнет. Хенг ожидает, что вот-вот польется какая-то муть про то, что пришел час расплаты, или он начнет уговаривать его не забирать в родную реальность, или еще чего, но Чжань удивляет снова: — Вы не представляете, как я вам рад. Теперь хоть что-то станет ясным. И я не сошел с ума. Честно, уже почти отказался от этой мысли, но сомнения… наконец-то. Я вернусь домой? Скажите, что да, пожалуйста. Домой? Хенг прищуривается. Ты же был несчастен «дома», почему ты хочешь обратно? Несчастен настолько, что Бисе услышал тебя и более того — исполнил желание. Или… несчастным был не этот Чжань? Хенг медленно кивает, и улыбка озаряет лицо Сяо Чжаня вновь. Бессмертный сцепливает пальцы в замок перед собой, приглушенно тянет: — Я думал, что тебя придется уговаривать. Твое желание ведь исполнилось, что не так? Я так понимаю, ты всегда хотел добиться… подобного успеха. Пока я шел по Пекину, видел рекламу с твоим лицом несколько десятков раз. Могу поспорить, что реальность здесь должна была тебя радовать. Чжань опускает голову, мычит отрицательно, затем снова смотрит на бессмертного, пожав плечами: — С какой стати она должна была меня радовать, если это не моя реальность и всё это — не моё на самом деле? Как там другой Чжань? Он проснулся, потеряв всё, к чему так долго шёл, и его… его человек остался тут. У них не все просто, я боялся навредить. Хенг борется с желанием подойти к смертному и хорошенько его встряхнуть. Что это за игра в святого агнца? К такому Хенг не был готов. Он подается чуть вперед, мягко и плавно трёт большим пальцем левой руки по безымянному, вглядываясь в человека. Первый слой, второй, третий… он искренне переживает за другого себя и искренне не рад быть здесь. Его это мучает. Грызет. Исполнение желание стало своеобразной мукой. Казалось бы — классика, но не в случае Бисе. Он исполняет желания, смягчая углы, а не топорно, как большинство других божеств, ведь знает человеческую природу лучше других. Хенг откидывается на спинку кресла. Поразительно. Этот Чжань еще и употребляет «его человек», не раскрывая даже перед каким-то существом, что тот предочитает мужчин. Как и он сам. Поразительная продуманность на ровном месте. Хенг наконец-то подает голос: — Я без понятия. Им занимается… другой. Что ж. Давай перейдем к делу. Детали объясню позже, сейчас главное: чтобы вернуть тебя, нужно добраться до источника Бисе. В этой реальности он находится в Монголии. Тебе не стоит волноваться насчет жизни здесь, я сделаю так, чтобы эта поездка не показалась никому странной. На случай, если все же будет невозможно ничего вернуть назад и тебе придется остаться жить здесь. Проблема заключается в том, что чтобы отменить желание, смертный должен прийти к источнику самостоятельно. Найти его и искренне пожелать отмены. И чтобы Бисе это одобрил. Он может просто вредничать, или… в общем, он довольно странный малый, всегда таким был. Но если одобрит твою просьбу, и просьбу твоего двойника, тогда… реальности схлопнутся, и ты очнешься в своей. Ровно в ту минуту, когда пожелал в первый раз. А всё это… покажется сном. Вот он. Этот момент. Сейчас человек должен засомневаться. Хенг внутренне подбирается, в голове уже есть парочка аргументов. Сяо Чжань отводит взгляд, смотрит куда-то в окно, словно абсолютно серый и тоскливый вид ему как-то поможет. Затем кивает, снова смотрит на незваного гостя: — Хорошо. Жалеть не о чем, но опыт был… интересным. Мог ведь и дров наломать, а так не страшно оказалось, раз всё будет сном, и ничего не останется. Хорошо, это очень хорошо. Крыть нечем. Хенг даже чувствует себя несколько обманутым. Тут точно нет двойной игры? Бессмертный хмурится. — Действительно не о чем жалеть? Сяо Чжань пожимает плечами: — Просто не люблю давать пустые обещания, а тут успел. Но раз этой реальности и не будет, то оно и не считается. Хенг хотел бы сейчас изобразить, что его немного тошнит. Это от шока, наверное. Этот человек, сидящий на кровати, напоминает ему Фэя в той далекой, первой жизни, когда от того, каким светлым и высоконравственным тот был, извечно болела голова. Но в Фэе была и сталь. А в этом человеке… ощущается лишь мягкая сила. Жизнь всегда скверно относится к подобным ему. И эта история — вполне тому доказательство. Но, быть может, сталь ещё себя проявит? Хенг плавно проваливается в свои мысли, выныривает, только когда смертный осторожно уточняет: — И… вы сказали… Монголия? Хенг кивает. Точно ведь. Судить ещё рано. Этот Чжань может повести себя совсем иначе, когда столкнется с испытаниями. Всё лишь только начинается. В следующую секунду телефон Чжаня звонит, и Хенг говорит взять трубку. Бессмертный встает с кресла, проходится к окну, сложив руки на груди. Подумав, он материализует на подоконнике рифленый стакан с виски. За окном начинается дождь. Алистер Ченг радостно вопит в трубку, что Vogue вместе с коллаборацией Gucci и The North Face, приглашает Сяо Чжаня на съемку. В Монголию. В этот же момент подобный звонок с предложением получает и Сюин, соглашается с непроницаемым лицом, а через пару минут записывает Ван Ибо не менее радостное сообщение. Правда, радость убавляется, когда оба агента понимают, что эти съемки назначены на одно время и более того — бренды не отказались бы, чтобы те были совместными. Vogue правда не может понять, в чем проблема, а агенты не в силах объяснить нормальным языком, чтобы это не выглядело смешно. Все решается за пару минут, удивительно быстро и точно. Сюин не знает, как так вышло, но уже бронирует билеты на две команды, пока Ченг берёт на себя формирование графиков обоих актеров. Возможно, это просто судьба, а от неё ведь никуда не деться. Хенг залпом выпивает свой виски и ставит стакан обратно. Тот исчезает, как только касается подоконника с глухим стуком.