Лагерь для Хан Джисона

Тёплые капли падают на плечи, скатываются по спине и вниз к ногам. Минхо подставляет лицо под лейку душа и закрывает глаза, отдавая своё тело горячей воде и доверяя ей все голые чувства. Говорят, что хороший душ может успокоить нежелательные эмоции и привести мысли в порядок, но не в случае, когда в соседней кабинке моется Хан Джисон, а твоё тело покрывается мурашками только от одного этого факта. Старший набирает побольше воздуха в лёгкие и задерживает дыхание: он может поклясться, что слышит тихие короткие выдохи за матовой непрозрачной стенкой, через которую видно только расплывчатый выразительный силуэт из соседней душевой кабинки. Воображение само дорисовывает в сознании картину с содержанием 18+, от которой голова кругом идёт, а виски пульсируют от физиологического возбуждения, и сердце бьётся в неистовом ритме. Минхо гладит пальцами намыленную кожу и легко содрогается каждый раз, когда они задевают чувствительные участки. Проблема лишь в том, что теперь всё тело Хо — одна сплошная эрогенная зона. Он выдавливает ещё немного геля на пальцы и растирает его по шее, вниз по груди, опускаясь каждым круговым движением всё ниже и ниже. Тело пробивает крупная дрожь, когда палец попадает в ложбинку пупка. Слишком близко, чтобы постыдно отдрочить себе в метре от парня, который об этом должен знать в последнюю очередь. Но пальцы, словно бунтуя против здравого смысла и подчиняясь только животному желанию, спускаются ниже и с жадностью обхватывают член пальцами. Минхо закусывает губы, чтобы не издать ни единого звука. Но ощущения такие пронзительные и пробирающие, что изо рта вырывается тихий выдох, после которого за непрозрачной стенкой доносится однозначный смешок. — Оставь и мне немного, — негромко, на грани слышимости из-за воды, произносит Хан. Душ в его кабинке затихает. Минхо прячет своё лицо в сгибе локтя и уговаривает себя  —  оно пылает только из-за горячей воды, а никак не от того, что он попался, словно неопытный школьник. По плечам идёт мелкая дрожь от эмоций, и Хо специально делает воду холоднее и опускает руки по швам. Холодная вода приносит спокойствие и очищает разум. Или это потому, что Джисона больше нет в опасной близости? Минхо улыбается своим мыслям. Ему уже 22 года, и он тоже умеет играть. Особенно если игра идёт по его правилам. А белый халат на мокрое тело — хороший союзник в любовной борьбе. И когда Минхо возвращается из душа в белом длинном медицинском халате на голое тело, у Джисона буквально пропадает дар речи. Никто не может устоять перед ёбанной ожившей мечтой и сплошным ходячим кинком: халат застёгнут на несколько нижних пуговиц, ткань прилипает к ещё влажным участкам кожи и становится почти прозрачной от воды, не прикрывая практически ничего и всё одновременно. — Блять, ты такой красивый, знаешь? — срывается с губ какое-то отчаянное признание, на которое Минхо только легко улыбается и зачёсывает влажные пряди назад пальцами, открывая лоб. Он облокачивается на дверной косяк плечом, занимая вальяжную позу всего на несколько секунд, потому что выдержка и самообладание Джисона в этот момент трещат по швам, а полотенце, обёрнутое вокруг ещё немного влажных бёдер младшего, продолжает держаться на честном слове. Хан неспешно, без резких движений и рывков, подходит к вожатому вплотную. Между ними остаются жалкие сантиметры, и младший сокращает их, мягко прижимая Минхо своим телом к стене. Всё было бы намного проще, если Джисон был обычным парнем, прихватывал грубо и прижимал сильно. Когда быстро и понятно. Но Джисон касается руки вожатого нежно и обжигающе, ведёт пальцами по предплечью, оставляя за собой горячий след, от которого в горле ком собирается. Минхо не понимает, как себя вести в такой ситуации, потому что никто раньше не смотрел на него так. Джисон, дерзкий и практически неуправляемый на людях, становится  бесконечно ласковым наедине, а одно касание к оголённой коже кажется каким-то волшебным. Старший не знает, что с этим делать, как правильно реагировать, потому что он в первую очередь не понимает, почему его так сильно это заводит. Губы находятся в такой катастрофической близости, что сдерживаться практически невозможно. Но они смотрят друг другу в глаза, изредка смещая взор вниз, на влажные губы, оба тяжело дышат и держат себя в руках из последних сил. Минхо чувствует: Джисону так же тяжело оставаться спокойным, ведь его сердце отбивает дикий ритм прямо о грудь вожатого, кажется, заставляя сердце Хо биться с ним в унисон. Старший чувствует его дыхание на своих губах, не хочет сдаваться первым, но уже жалеет, что вообще начал эту игру, ведь Хана хочется поцеловать сильнее, чем жить.   Утонув пучине из эмоций и мыслей, Минхо не замечает, что Джисон уже расстегнул две жалкие пуговицы на халате и уместил ладони на его талии. Ощущение тяжести чуть выше бёдер заставляет кровь по телу бежать быстрее. Сквозь неровные выдохи и лёгкую дрожь голоса Минхо прорывается негромкое: — Ханни. И Джисон теряет остатки контроля, капитулируя перед старшим и сдаваясь ко всем чертям. Он целует мягкие губы Хо по-собственнически, чуть сжимает пальцы на чужой талии и, кажется, перестаёт дышать. Хан выдыхает в поцелуй тихое «блядь» и держит так крепко, что весь воздух из лёгких куда-то пропадает. И даже несмотря на то, что первым сдался Джисон, поверженным себя ощущает Минхо, ведь Хан выдыхает в губы нечто сокровенное и личное, отчего хочется лицо руками закрыть, чтобы никто не видел настоящих эмоций Хо. — Ты самый красивый, кто у меня когда-то был, — низким тоном добавляет Хан и оставляет влажный поцелуй на оголившемся плече: такой интимный и личный, как целуют только тех, кто по-настоящему нравится. И Минхо так не целовали никогда.