Любовь всему верит, всего надеется и никогда не перестает

Федя и Давид с подругами решили остаться ночевать, а Артем с Глебом вызвали такси, объяснившись перед остальными тем, что завтра им якобы очень рано нужно ехать на студию. Глеб подумал про себя, что Шатохину не терпится уединиться с ним после разлуки, в то время как Артем, зная, что предстоит тяжелый разговор, и не зная, за что можно уцепиться, пялился бестолково в непроглядную темень за окном, с тоской думая, что, если бы сейчас случилась авария, она, несомненно, спасла бы его от необходимости объясняться. Они долго ехали так, отодвинувшись в разные стороны машины, Глеб заскучал, залип в телефоне, который буквально разрывался от сообщений от Славы. Там было всё: и неприличные смайлики, и откровенные намеки, и прямолинейные непристойные предложения. Мальчик ничуть не обиделся на то, что Глеб слил его в клубе, и его интересовало только лишь одно — как скоро они снова увидятся, чтобы Слава мог «поближе познакомиться с его членом». Артём перевёл блуждающий взгляд на Глеба, потом на горящий экран телефона и увидел там рассыпанные в изобилии смайлики баклажана и высунутого языка. Из-за плохо зрения он не смог различить текст, но этого оказалось и не нужно — судя по тому, с каким испугом Глеб отдернул руку, когда Артём попытался выхватить телефон, стало совершенно очевидно, что тому есть что скрывать, а это значит, что повод для ссоры найден. Бросив на парня уничижительный взгляд, Артём снова отвернулся к окно, чувствуя, как мерзко начинает сосать под ложечкой. — И кто она? — начал Депо сразу же, с ходу, едва они переступили порог. — Ты о чем? — растеряно отозвался Глеб. — Или он? Он значит? — Артём, ты… — Ты меня за идиота держишь? Думал, я не узнаю? — не снимая обуви, Артем начал ходить взад-вперед по коридору, прошёл на кухню, закурил. — Ну? Глеб молчал, переминаясь с ноги на ногу, и вид у него был такой виноватый, что до Артема начало доходить, что всё это — взаправду, что это не просто причина для ссоры, что Глеб действительно был в Москве с кем-то еще, и его несет. — Как давно ты с ним спишь? — заорал он. — Как давно ты мне врешь? Сука… Он расстегнул куртку, ему стало жарко и трудно дышать — грубые слова застревают в глотке, но он заставляет себя их произнести, выплевывает их Глебу в лицо. — Трахался, значит, за моей спиной с кем-то и думал, я ничего не пойму? Глеб стоит, опустив голову, теребит края своей дурацкой розовой толстовки, и щеки у него тоже начинают розоветь. — Как давно ты трахаешься с кем-то за моей спиной? — Я не спал ни с кем… — А чего тогда плачешь? — Я не плачу. — А чего глаза тогда красные? Глеб поднял голову, посмотрел прямо Артёму в лицо, силясь собраться с духом. — Я не плачу. Устал просто, вот и всё. К тебе ехал, к тебе спешил… Не в силах больше выносить эту обоюдную пытку, Артём попытался пройти к двери, чтобы выйти из квартиры, а Глеб, испугавшись, что тот уйдет, схватил его за плечи, остановил. — Погоди… я целовался с ним один раз только, это ничего не значит вообще… Но Артема как током ударило — теперь, когда Глеб сам признался, этот факт буквально взорвал ему мозг. Шатохин замер, глядя на его губы, очень живо представляя себе, как их касается кто-то другой. — Как давно ты с ним спишь? — прошипел Артем, попутно вспоминая, как часто Глеб ездил в Москву, пытаясь ухватиться за какие-то детали, которые позволили бы точно определить день и час. — Кто он такой? — Это всё ничего не значит, Тем, это был один поцелуй только, один-единственный раз, и больше этого никогда не повторится. Мне было одиноко, я писал тебе, звонил, а ты меня игнорил, и вот я просто… — Кто он, блять, такой, я тебя спрашиваю! — Артем снова повышает голос и в этот раз хватает его за грудки. Со стороны Артем, вцепившийся в Глеба, который выше его почти на голову, выглядит, наверное, смешно, но Фара об этом не думает. Его пугают, действительно пугают глаза Артёма — как у бешеной, голодной собаки. Он попытался успокоить его, погладить, но тот его вовсе не слушает и не слышит. Кажется, ему всё равно, что Глеб скажет, и как объяснит свой поступок, он видит только лишь свою обиду. — Ты делаешь мне больно, Тём, отпусти, — Глеб отцепляет руки Депо от своей толстовки. — Мы можем спокойно поговорить? — О чём мне с тобой разговаривать? — О том, что происходит… Ты меня прячешь, ничего не рассказываешь, никуда не зовешь… Ты не хотел, чтобы я сегодня ехал, да? — Блять, — Артём отпихнул его, схватился за голову, отвернулся, — если бы ты только мог выглядеть нормально и вести себя нормально, а не как какая-то телка… Глеб кивнул. — Ты стыдишься меня, я понял, — тихо произносит он, — стесняешься… Ты ненавидишь… — Я не тебя ненавижу, Глеб! А то, что происходит между нами! — оборвал его Артем и отошёл к окну. Они молчат долго, никто из них не решается поставить заключительную точку. — Как давно ты с ним? — наконец, выдохнув, прервал молчание Артем. — Нет, — Глеб помотал головой, — не надо на меня это навешивать, это был один несчастный, блять, поцелуй, и ты меня за это сгнобить решил? — Ты думаешь, я в это поверю? — усмехнулся Артём. — И что, понравилось тебе с ним спать? Глеб ничего не ответил — понял уже, куда всё идёт, к чему Артём клонит, чего добивается, и не желает ему в этом помогать. — Тебе лучше уйти сейчас, — тихо произнёс Артем. — Но куда я пойду? — К своему любовнику, — звучит как приговор — твёрдо, без права на апелляцию. — Я не могу уйти, — произносит Глеб медленно, стараясь, чтобы голос не дрожал — и теперь у него на глазах и правда выступают слезы. — Что я буду делать без тебя? — Раньше надо было думать, Глеб. Собирай вещи. Он провёл эту ночь у малознакомых людях на хате в состоянии какого-то перманентного ахуивания — Артём выставил его за дверь буквально ни за что, да, сам Фара знал, что существовал факт измены, но Шатохину-то об этом не было известно. Он знал только лишь об одном поцелуе, поэтому совершенно ясно, что всё это был лишь предлог. Боль в груди не проходила. Сначала Глебу казалось, что он не справится с этим, не сможет этого перенести, но минуты текли, земля продолжала вращаться, сердце биться, гоняя по венам кровь. Он просидел на балконе чужой квартиры несколько часов, спрятав лицо в ладонях, чувствуя, как жгут глаза непрошеные слезы, потом наступило какое-то оцепенение. Утром он уже спокойно попрощался со знакомыми, которые приютили его, и поехал прямо на вокзал. До ближайшего сапсана оставалось десять минут, Глеб вышел на улицу, чтобы перед дорогой покурить, и увидел Депо, который спешил к нему, но ему было уже даже почти похуй. — Уезжаешь? — только и смог произнести Артем, когда подошёл к нему. Всего за несколько часов Артём миллион раз уже пожалел, что всё это затеял — он явно недооценил свою привязанность к Глебу. Пока тот был рядом — ему было неловко и стремно, а стоило ему уйти, как выяснилось, что отсутствие Глеба сродни отсутствию кислорода. Глеб кивнул. — Я… я не знаю, зачем я это сделал, Глеб. Я не знаю, что сейчас сказать… — Ничего не говори, — ответил Фара. — Я всё понял. — Нет, ты не понимаешь, я не знаю, как так вышло, если ты и правда говоришь, что ничего не было… — Не еби мне мозги, — холодно остановил его Глеб. — Ты меня выгнал. Он посмотрел на часы, бросил недокуренную сигарету, и протянул Депо ладонь. — Спасибо, что приютил в Питере, сказал он нарочито бодро, — будешь в Москве, жду в гости. — Что? — Артем смотрит на него, и выговорить больше ничего не может — весь бледный, круги под глазами, во взгляде испуг, и Глеб не может не признаться самому себе, что он испытывает странное удовольствие, видя, как мучается тот, кто вчера его оттолкнул. — Клевый получился альбом, — продолжил он издевательски, — плодотворно поработали. Глеб нарочно ведет себя так, словно они друзья и ничего больше, с удовольствием наблюдая, как на лице Артема сменяет друг друга весь спектр эмоций — от ужаса до отчаянья. — Глеб, — шепчет он, — всё не так… — Ну, бывай, — Фара кивает ему, разворачивается и уходит — чувствует затылком взгляд, он знает, что Артём так и будет стоять и смотреть ему в след, пока он не скроется в здании вокзала. Когда Глеб вернулся в Москву, он думал, что Депо скоро примчится, возможно, следующим же поездом, но Артём даже не позвонил. Шли дни, недели, совместные песни их взрывали интернет, Слава настойчиво пытался попасть к Глебу в постель, и сопротивляться становилось всё сложней, и всё чаще в голове возникала мысль — а надо ли? Они были, как это называется, на одной волне, к тому же, Слава — легкий на подъем, веселый, всегда в хорошем настроении и всегда готовый на любой движ, был отдушиной, теплой ванной после леденящего уныния Шатохина. Он пытался превратить каждый день Глеба в праздник, стремился доставить ему всевозможные удовольствие и повеселить его, даже если для этого нужно было что-то употребить. У них неплохо получалось и с совместным творчеством — и, в конце концов, Глеб объявил, что берет его в свою команду и будет лично заниматься его раскруткой. Услышав новость, Слава от полноты чувств сразу с разбегу на него сиганул, заключил в пылкие объятия и пытался поймать его губы поцелуем. — Хочу тебе отсосать, — прошептал он жарким шепотом, — ты такой охуенный… — Не нужно, — мягко отодвинул его Глеб, — ты же говоришь это не для того, чтобы я тебе помогал…? — Нет, — парень сразу замотал головой, — просто хочу быть здесь, быть с тобой… И он снова лезет с поцелуями, и оборона Глеба начинает таять, но он всё еще Артема ждет. Вскоре Депо действительно приехал в Москву — и не просто так, в гости, а с целью задержаться, но всё пошло по другому сценарию, не так как ожидал Глеб. Артём собрал их всех вместе, чтобы поговорить о том, куда они будут двигаться дальше, и внезапно предложил их объединение распустить, а Глеб сидел, слушал его доводы, и ушам своим не верил. — Если мы сейчас всё это не закончим, через два года о нас никто не вспомнит, — говорил Артём медленно, обдумывая каждое слово. — Моё мнение вообще кого-нибудь интересует? — спросил Глеб, и взгляды всех собравшихся перевелись на него. Выдержав паузу, посмотрев каждому в глаза, он выдал: — Распускаем. Но! После того только, как откатаем еще один тур. И, — он с вызовом посмотрел на Депо, — возьмем с собой моего подопечного. — Какого? Того украинского пиздюка что ли? — усмехнулся Федор. — Ага, именно его, — твердо сказал Глеб. Они долго еще обсуждали детали, но Депо в середине разговора вдруг встал и вышел. Так даже лучше — когда на Глеба не смотрят эти печальные глаза, рассуждать трезво — о деньгах, правах на песни и прочем, намного легче. В конце они жмут друг другу руки, гости уходят, а Федя и Давид, которые снимают эту квартиру вместе с Депо, идут их провожать. Глеб нашёл Артёма на балконе, где тот нервно курил одну за одной. Все, что он чувствовал в тот момент — это клокочущая ярость прямо посередине грудной клетки, которую не получалось унять ровно до тех пор, пока за спиной у него не появился Глеб. Уже по пояс голый, он подошёл, уперся лбом в затылок, руки сцепил в замок у Артёма на животе, и прошептал прямо в ухо: — Все ушли, Тём, я за ними закрыл дверь. Мы одни. И слова эти, как спусковой крючок. «Мы обсудим всё позже, завтра, наверное», — сказал себе Шатохин, а губы его уже искали близости губ Глеба, руки привычным жестом расправлялись с ремнем и ширинкой. Они поменялись местами, и теперь это Глеб оказался прижат животом к подоконнику, а Артем сзади спустил с него штаны. На мгновение он замер, уткнувшись лицом между лопатками — дал себе время перевести дух, потому что ощущения слишком сильны. — Я так пиздецки по тебе скучал, — вырвалось у Артема во время ласк, когда он покрывал поцелуями скрытую под длинными волосами шею и дрожащей рукой оглаживал плечи. — И я, — прошептал Глеб, оборачиваясь к нему. Чувствуя, наконец, что он не в силах больше сдерживаться, Артём спустил с него трусы, обнажил молочной белизны кожу, выпустил собственный невыносимо напряженный член и направил, вслепую толкаясь, проникая между ягодиц. Глеб чуть наклонился вперед, опираясь руками об окно, а Артем уже почти внутри, он не торопится, наслаждаясь моментами острейшего, будоражащего удовольствия — едва только головка проходит в глубь. Замирая, он гладил Глеба по спине, любовался его кожей, и тем, как выглядит его собственная рука уверенно прогибающая ему поясницу. Просовывает руку вперед, обхватывает член Глеба — весь сочащийся смазкой. Они так соскучились, что для того, чтобы прийти к финишу им не нужно много. Сначала Артем кончает ему на спину, вжимается животом в его мокрую спину, потом Глеб кончает ему в кулак. Рот Глеба приоткрыт и прижат к стеклу, и Артем видит, как стекло запотевает от его жаркого дыхания. Отстранившись, Артем начинает вытирать руки сохнувшем на веревочке полотенцем, потом вытирает Глеба. Он такой горячий, такой податливый, такой родной, и Артем обнимает его, прижимается всем телом, и все плохие мысли, все сомнения, вся боль на короткий миг покидает его мятущийся ум. Наступает затишье — и Артем так сильно этому рад, что забывает обо всем на свете. Очнулся он лишь тогда, когда стук в дверь друзей, вернувшихся с улицы, начинает разносится по всей квартире. Он торопливо накидывает майку, просит Глеба одеться и бежит им открывать. Весь оставшийся вечер они провели не одни, но Артему и этого достаточно — просто быть рядом, знать, что на теле Глеба всё еще есть его пот, его сперма — это одновременно и снова возбуждает, и странно успокаивает. — Слава же может выступить у тебя на разогреве, м? — спрашивает Глеб между делом, не отрывая взгляда от телевизора, в котором он крушит очередного компьютерного монстра. — Какой Слава? — спросил Артем, который успел нормально так курнуть к этому моменту, и теперь валялся на диване, уставившись на расположившегося на полу Глеба. Тот сидел, сложив ноги по турецки и немного наклонившись вперед, и шея его — он снова собрал волосы в хвост — нежная, тонкая шея, на которой висела массивная тяжелая цепь манила неудержимо. Укуренному Артему казалось, что он способен различить каждый крохотный волосок на зацелованной им шее, и бороться с навязчивым желанием прижаться к ней губами становилось всё сложнее. — Который Морти, — слова Глеба выталкивают из оцепенения, но до Артема всё еще не доходит. — Кто? — Грязный Морти, Слава Михайлов, я тебе говорил уже, он с нами в тур едет, — сказал Глеб, с силой колотя по кнопкам — кажется, там, в игре, его уже победили. — Твой подопечный, — хмыкнул Федя, который развалился на диване рядом с Темой, — как-то он не айс вообще… — Мне нравится, — пожал плечами Глеб, повернулся и посмотрел своими невозможными русалочьими глазками на Артема, — ты же позволишь ему выступить с тобой? Федя снова хмыкнул, предугадывая, какой будет ответ и ожидая услышать матерную тираду от Депо в его фирменном уничижительном стиле, и сильно удивился, когда услышал: — Наверное… По лицу Артема видно, что ему неприятно, однако он даёт согласие. «Что случилось тут пока меня не было, — думает про себя Федя, переводя взгляд с одного парня на другого, — как ему удалось Депо уговорить?» Той же ночью Глеб остался — они дождались, пока все разбредутся по своим углам и закрылись в комнате. Пустые стены, минимум мебели — Артем никогда не отличался умением создавать уют. Лежа на смятой кровати Глеб наблюдал за тем, как подвыпивший и укуренный Артем тщательно задвигает шторы, стараясь, чтобы ни один миллиметр не остался голого окна, потом проверяет закрыта ли дверь на замок, потом снова подходит к окну, затем снова дергает ручку… Его мажет, и на фоне этого у него развивается настоящая мания. — Иди сюда, родной, — прищурившись, Глеб улыбается и призывно хлопает по кровати рядом с собой. Но Шатохин теперь не может избавиться от навязчивых мыслей о том, что думают Давид и Федя, когда они тут с Фарой вдвоем закрываются, и все эти тревожные мысли отражаются на его лице. — Да ты накурил их всех вусмерть, они путешествуют сейчас в других мирах, — сказал Фара с усмешкой, догадываясь, что его друга беспокоит. Взял за руку, потянул на кровать — несмотря на то, что они трахались всего пару часов назад, голод их не был утолен. Его никогда не получалось утолить — всё время быстро, скомкано, с оглядкой и второпях — словно совершаешь преступление, а не занимаешься сексом с любимым человеком. Артем позволяет увлечь себя на кровать, позволяет Глебу целовать себя и очень медленно, но неуклонно тревожность его тело покидает. — Хочу тебя, — шепчет Глеб, и парень отзывается — ласки становятся откровеннее, горячее, дыхание сбивчивым. — Хочу тебя, — повторяет Глеб и тихо добавляет: — Хочу, чтобы ты был моим… Чтобы я был твоим первым… До Артема доходит, и он пытается отодвинуться, подозрительно оглядывает парня: — Ты о чем вообще? Но Глеб продолжает целовать его шею, плечи, грудь, джинсы уже давно спущены, и теперь он стягивает вниз трусы, сжимает бедра, опускается ниже, целует живот, тазовую косточку. — Погоди, — останавливает его Артем и пытается перевернуться так, чтобы Глеб был снизу, как и всегда, но только в этот раз всё иначе — Фара мягко, но настойчиво пытается сделать то, что давно уже хотел. Неведомая сила пригвоздила Артёма к кровати, заставила покориться тяжести чужого тела, и его затрясло. И Глеба потряхивало тоже. Он всё повторял, уговаривая: — Тебе будет хорошо, очень-очень хорошо, я обещаю, я всё сделаю, вот увидишь, — и неустанно осыпал поцелуями лицо и тело Артема. Он ловко перевернул Шатохина, пресекая слабые попытки вывернуться, подмял его под себя, прижал руки к кровати, целовал и облизывал шею, спускаясь ниже вдоль по позвоночнику. Артём все ещё продолжал слабо отпихиваться, и тогда Глеб сдавил запястья ещё сильнее. Шатохин замер, громко дыша сквозь стиснутые зубы, и Глеб еще сильнее возбудился от того, что Артём, такой независимый и крутой, лежал под ним совершенно беспомощный, без малейшей возможности пошевелиться. Его нереально заводила мысль о том, что неплохо бы Артёму руки связать, чтобы тот не рыпнулся, но тогда это было бы слишком похоже на изнасилование, и Глеб решил оставить эту фантазию до следующего раза. К тому же, Шатохин теперь вряд ли сбежит — он возбуждён ничуть не меньше — Глеб убедился в этом, когда просунул под него руку и сжал член, который был горячим и истекал влагой. И Артём уже не сопротивлялся — даже тогда, когда Глеб достал тюбик смазки из кармана и начал его подготавливать. Впрочем, если бы он сказал «нет», Глеба бы это уже не остановило. — Тебе нравится? — шептал он Артёму на ухо уже в процессе, нацеловывая его спину и плечи. Но в ответ ничего — только тяжелое дыхание. И руки, которые все сильнее сжимали простыни. Глеб стал менять угол проникновения, снова подсунул под живот руку, скользил по члену ладонью, но ему так и не удалось добиться от Артёма ни одного сладострастного стона. В какой-то момент ему стало наплевать, получает ли его партнер удовольствие или нет — слишком кайфово было самому Глебу. Он ускорился, задышал быстрее, и еле успел вытащить, прежде, чем кончил. Затем сразу же откатился в сторону, чувствуя, как шумит в ушах, а перед глазами всё расплывается. Артём перевернулся на спину, встал, но прежде, чем он прикрылся, Глеб успел заметить, что он кончил тоже. — Ты как? — прошептал Глеб. — Пошёл на хуй, — прошипел Артём, — больше никогда — никогда в жизни! — не смей ко мне прикасаться! И, прежде, чем охреневший от такого заявления Глеб смог что-либо возразить, он вышел из комнаты, заперся в ванной, где просидел всю ночь. Но несколько часов под душем не помогли смыть грязь с души, для этого Артёму не хватило бы сейчас и всей воды Мирового океана. Гигантская волна ненависти к себе накрыла его и погребла под собой. На этот раз Артём слово своё сдержал. Никогда больше — и в последнем туре они уже даже не разговаривали. На вечеринке в честь окончания тура, устроенной у Бульвара на хате, собралось куча людей — и Фара был среди них. Он привел с собой Славу, и весь вечер они не расставались. Артем хмуро наблюдал за ними, ловя их взгляды, которые они бросали друг на друга. Еще он подметил пару двусмысленных движений — Слава положил Глебу руку на коленку, якобы увлекшись разговором, а Фара коснулся пальцами и легонько сжал его шею. Они улыбались друг другу и разговаривали так увлеченно, что, казалось, не замечают окружающих людей. «А мне-то что. Мне вообще похуй», — твердил себе Артем, но взгляд его каждый раз болезненно возвращался к парням, сидевшим в темном углу комнаты. Он заметил также, что Фара курит слишком много джойсов, слишком много пьет, почти не выпускает зажженную сигарету изо рта, а мальчик этот рядом и не думает его останавливать, напротив, с готовностью ему во всем потакает. Но это уже не проблемы Шатохина. Артем всё сделал правильно — он раз и навсегда дал понять Глебу, что их отношения в таком русле дальше не могут продолжаться, что всё, что между ними может быть — это дружба, и то не слишком близкая — которая ни при каких условиях не должна перетекать в горизонтальную плоскость. Он всё сделал правильно — но тогда почему ему так погано? Почему из жизни исчезло всё, что придавало еде вкус, а дню радости? Погрузившись в свои горькие мысли, Артем не сразу заметил, что уютный угол, который облюбовала парочка, опустел. Он вышел в коридор, обошел другие две комнаты — их нигде нет. Балкон, кухня — везде тусят какие-то левые люди, но среди нет Глеба. И среди них нет Морти. Это превратилось уже в настоящие поиски, но какое Артему дело теперь до того, где сейчас Глеб? Он мог и вообще уйти, это его право. Но всё-таки он продолжил рыскать по квартире, выглядывая в клубах сигаретного дыма знакомое лицо, пока, наконец, не решил проверить туалет — толкнул дверь, которая неожиданно поддалась, раскрылась, но не более чем на десять сантиметров. Она уперлась во что-то твердое, и Артём увидел яркие, аляпистые кроссовки и адидасовские штаны — на полу, почему-то, под странным углом, словно их обладатель стоит перед кем-то на коленях. Дверь тут же с грохотом захлопнулась, уже сильно пьяный Артем попытался снова её открыть, дергал и крутил ручку с такой силой, что в ней что-то щелкнуло, и она оказалась оторванной у Шатохина в руках. Тогда он ударил плечом в дверь, резко, до боли, она поддалась, потому что не заперта — но на жалкие пару сантиметров. С другой стороны на дверь тоже навалились, и до чуткого слуха Артема донёсся тихий смех — это точно пиздюшонок Слава, и… это точно Глеб. Словно тьма какая-то наваливается. «Да какое мне дело, какое мне дело» — всё твердил про себя Артем, но даже отойти от этой проклятой двери не смог. Стоял как дурак с этой оторванной ручкой, и чувство такое нахлынуло, что находишься в каком-то поганом сне, от которого всё не можешь никак проснуться. Его хватило только на то, чтобы сделать несколько шагов — он встал в коридоре и принялся ждать — и ждал бы столько, сколько потребовалось, но уже через пару минут потревоженные голубки вышли — сначала высунулся Слава со шкодливо-ребяческим лицом, потом через небольшой промежуток времени Глеб. Он хотел было свалить по-тихому, но Артем тут же сам к нему подошел. — Какого хуя? — прошипел он, вглядываясь в его лицо. — Чем вы, блядь, там занимались? Глеб молчит и даже не смотрит на Артёма. — Ты не думал тупой своей башкой, что это может выплытить? Что кто-то может рассказать? — И кто же? — Глеб перевел на него равнодушный свой взгляд. — Ты что ли? Так у меня тоже найдётся, что рассказать… Побелевший от злости, от с трудом сдерживаемого желания врезать по этому хорошенькому наглому лицу, Артем произносит: — Рискуешь так — и с кем? С этим вот? — Этому по-крайней мере не впадлу мне отсосать, — ухмыльнулся Глеб. — Палишься, Глеб, жёстко палишься, хоть бы телку для прикрытия завёл, чтобы не так очевидно было, — съязвил Артём, и Фара на это предложение с готовностью отозвался. — Тёлку? Да легко! Самую охуенную заведу! — и, подмигнув Артёму, прошёл мимо него к входной двери, где его дожидался верный Слава. И обещание своё Глеб сдержал — у него действительно появилась девушка, красавица-модель из известной на всю страну семьи, с которой он засветился, кажется, на всех возможных светских мероприятиях. Ему нравилось думать, что вот теперь-то он Шатохину точно утёр нос, но всё его самодовольное ломание закончилось в тот самый миг, когда он узнал о том, что Депо уезжает обратно в Петербург. Глеб случайно услышал разговор на студии, ему самому никто не счёл нужным сообщить, а какие-то намеки от самого Артёма, если они и были, он не смог или не захотел прочитать. Шатохин подарил ему подвеску с сердечком и молниями, когда они последний раз виделись, и вид у него при этом был такой растерянный, что у Глеба защемило в груди. Но рядом с ним была Алеся, менеджер, ребята из его команды и еще куча людей вокруг, и даже, если они хотели бы, им не удалось бы нормально поговорить. А теперь вот это вот — и кажется, уже поздно пытаться что-то исправить. Но Глеб всё равно срывается, сразу же выходит из студии и едет к нему, стараясь не думать о том, что будет, если он вдруг опоздает. Но Артём еще в квартире — он как раз собирал вещи. — Ты хорошо подумал? — спросил Глеб, не глядя на него, глядя куда-то совсем в сторону, надеясь унять предательскую дрожь в голосе. — Да. Мне здесь уже делать нечего, — Артем ходил по квартире, собирая свои вещи, но ему особо нечего было собирать, так, что-то из одежды, немного книг, тетрадки с текстами и рисунками — многого он в Москве не нажил. Артём складывал стопкой майки — некоторые из них непонятно кому принадлежали: то ли ему, то ли Фараону, разобраться здесь уже не получится, поэтому все спорные предложил забрать Глебу.  — Мне они не нужны, забирай себе!  — отмахнулся Глеб, но тут же пожалел об этом, когда Артём, пожав плечами, с безразличным лицом закинул их в пакет с мусором. — Я в магаз за сигами, когда вернусь, отвезу тебя, — говорит Глеб, выходя в коридор. — Не нужно. — Не глупи. Просто отвезу тебя на вокзал, и всё. Он купил в ближайшем ларьке сигареты и воду — у него во рту от волнения всё намертво пересохло, стоял под окнами квартиры, глядя на горящее в спальне окно, и думал о том, где же найти ему силы, чтобы это все вытерпеть. Это такой гребаный цирк всё, ну что ему стоит сейчас подняться, войти в комнату, взять Тему за руку и сказать, что он никуда и никогда его не отпустит. Сказать, что это ошибка всё, предложить начать с чистого листа, но Глеб уже большой мальчик и знает, что подобное происходит только в сопливых любовных романах, а в реальной жизни ты будешь стоять, оцепеневший от горя, запутавшийся буквально во всем, испуганный и смущенный. Артем всё равно уйдет — это факт, и лучше сейчас его отпустить, чем длить свои страдания. Если любишь — отпусти, вспомнилась Глебу эта расхожая, банальная фраза. Легко сказать, но как принять то, что самый важный для тебя человек не хочет быть с тобой. Артём несчастен, всегда был несчастен в этих недоотношениях, так может без Глеба всё будет не так печально. Незаметно Глеб выкурил уже три сигареты из новой пачки, но всё-таки не смог заставить себя зайти в подъезд. Тут дверь открылась и оттуда вышел Депо — полностью одетый, с чемоданом, хотел видимо улизнуть, пока Фары нет, но видимо не судьба — это читалось в его потухшем взоре. Они вместе дошли до припаркованной неподалеку машины, и на протяжении всего их пути Глеба мучали мысли о том, что вот так, как теперь — плечо к плечу — они теперь не скоро уже походят. А может и вовсе это — в последний раз. Глеб заставлял себя двигаться как робот, просто выполнять тупо набор необходимых действий: снять сигналку, открыть багажник, взять у Депо из рук чемодан, сесть за руль, завести машину, тронуться — всё чисто на автомате, ни единой мысли не допуская себе в голову. «Хорошая практика медитации, — подумал про себя Глеб, — представляй просто чистый лист или просто вселенную в вакууме. Нет ничего — страданий, боли, слёз. Нет расставаний, потому что времени тоже нет, как и пространства.» С концентрации его сбивает тяжелое дыхание Шатохина — Глеб даже музыку в машине не включил, настолько отрешился от всего. Бросает искоса взгляд на пассажира — что с ним? Ничего, он просто сидит, вперившись на руль, приоткрыв рот, и шумно дышит. Но Глеб вдруг резко свернул вправо, припарковался во второй ряд, вообще не думая о том, что преграждает дорогу, успел только врубить аварийку и склонился к пассажирскому сидению, обхватил лицо ладонями, прижался в поцелуе. Но Артем не ответил, как и в тот, самый первый их раз, просто приоткрыл рот, позволяя Глебу вести, который, почувствовав это, отстранился — зачем мучить себя бессмысленной надеждой? Но тут уже не выдержал Артем — догнал ускользающие от него губы, вжался в них, начал целовать — кусая почти, так отчаянно, так безнадежно, выражая в этом поцелуе всю свою боль. — Давай… давай последний раз, последний, — вдруг просит он, выстанывает эти слова Глебу на ухо. Тот срывает с себя куртку, срывает с него, подталкивает на заднее сидение, они перемещаются туда в мгновение ока, и снова сладость взаимных ласк, сумасшедшая тяга, равной которой ни один из них еще никогда не испытывал. Безумие захлестнуло их, руки жадно касались тела, словно надеясь запомнить это тактильное ощущение контроля над тем человеком, который уходит от тебя навсегда. Майки уже были задраны, Глеб прижался своей голой грудью и животом к его, торопливо расстегивал джинсы, сжимая в руке чужой стояк, в то же самое время терся своим о бедро. Еще бы немного, и всё случилось бы их прямо тут, на вечерней московской улице, в криво припаркованном автомобиле, но тут в опасной близости от них пролетела, бешено сигналя машина, которая чуть не въехала в бордюр из-за них. Глеба охватило секундное просветление. Он открыл глаза, посмотрел на растрепанного Тему, увидел, будто бы со стороны, себя — с какой надеждой на чудо он хватается за брошенную ему кость — и остановился. — Я не хочу так — в последний, — прошептал Глеб, сжимая его руки в своих, — последнего раза мне не нужно. Я хочу быть с тобой. Прошу тебя, останься. Повисла пауза, наполненная возбуждением и дикой тоской. — Не могу, — тихо проговорил Артём, — остаться. Всё кончено — он сделал всё, что можно. Глеб прикрыл ладонью глаза, опустил голову — вдохнул-выдохнул, принял этот факт. Застегнулся, перелез вперед — Шатохин так и остался на заднем — завел снова машину, вырулил и резко втопил по газам. Они долетели до вокзала по пустой полуночной Москве за рекордные пятнадцать минут, Глеб резко затормозил, шины взвизгнули по асфальту, Шатохин выскочил наружу. Пару минут Глеб пытался уладить сложности с дыханием — легкие почему-то сжались, высушились и не давали нормально вздохнуть. Взгляд его скользнул по стеклу заднего вида, он заметил силуэт Артема у заднего бампера, вспомнил, что не открыл багажник, чтобы тот смог забрать свой чемодан, нажал кнопку, открыл и отвернулся, чтобы не видеть Шатохина, идущего по направлению к вокзалу. Выдохнул, снова выжал газ, поехал прямо, куда глаза глядят — а глаза, тем временем, застилали злые, обжигающе горячие слезы. Хотелось лупашить кулаком по рулю, хотелось въехать в стену. На его счастье, Москва была удивительно пустой, у него даже получилось не выехать на встречку, а через два часа бездумных скитаний — бензин на нуле, в магнитоле крутится на повторе один и тот же старый диск Metallica — обнаружил себя у собственного дома, но зайти в квартиру так и не смог. Он просто устало опустил голову на сложенные на руле руки и так и замер, мечтая о том, чтобы сердце больше не билось, кровь не текла, а в голове чтобы было пусто и ни одной чтобы мысли ни мучило его.