Лагерь для Ли Феликса

Вечера с Крисом всегда особенные. Он много говорит, рассказывает об учёбе, любимых фильмах, долго рассуждает на отстранённые темы и кажется Феликсу настолько взрослым, что дыхание перехватывает. С ним так спокойно и уютно, что Ликс иногда со смущением думает, что, кажется, они ёбанные соулмейты, которые наконец-то встретились. С Крисом настолько хорошо, что младший позволил себе забыться. Потеряться во времени, выпустить из памяти то, что смена в лагере закончится уже совсем скоро. В голове только "а что будет дальше?", но ответа младший не находит. И становится так холодно, что хочется обнять себя руками и разрыдаться. Но даже в объятьях старшего, окутанный грустными мыслями, он чувствует себя одиноким, испуганным и потрясённым. Дни проносятся один за другим, а Ликс был слишком счастлив, чтобы заметить это. Влага обжигает глаза, а скулы сводит жёлчью. Младший больно закусывает губы и медленно вдыхает через нос. Чем больше он пытается не думать об этом, тем труднее становится проглотить колючий ком в горле, а мысли, как назло, никуда не уходят, а ранят только сильнее. Ему хочется спросить, будут ли они дальше вместе, но слова будто застревают на устах, которые ощущаются свинцовыми. Произнести фразу "что с нами будет после лагеря" так легко и невозможно тяжело одновременно. Где-то с задворок памяти всплывает сцена с поцелуем под дождём. Со скорым и скомканным признанием, оставленным без ответа. Скулы обжигает позорный румянец. "Идиот, идиот, идиот", — повторяет про себя младший, нервно комкая край футболки пальцами. Перед глазами становится мутно, а силуэт вожатого будто размывается. Горячие дорожки обжигают щёки. Младший слышит, как тихо капают слёзы на пододеяльник под ним, расплываясь мокрым пятном под кожей. Из груди рвётся первый всхлип, и Феликс благодарен всем богам за то, что в комнате выключен свет и рассмотреть его лицо Крис не сможет. Говорят, что спросить что-то очень важное — это как пластырь оторвать. Больно, страшно, но в конце ты испытываешь облегчение, а тяжесть от неизвестности проходит. Феликс раз за разом прокручивает "а что будет с нами дальше?", но произнести не может, будто что-то сильно сжимает его горло. Так просто и так тяжело одновременно. — Поцелуй меня, — хрипло просит младший и на ощупь находит ладонь Криса. Он сцепляет пальцы в замок и чуть сжимает их крепко и немного больно для самого себя. Чтобы чувствовать, что вожатый ещё рядом, что его ещё можно коснуться, почувствовать жар его тела. Но когда губы Криса соприкасаются с его собственными, становится всё равно. Неважно, что будет дальше. Неважно, как больно будет потом. Главное, что у него есть ещё три дня. Крис касается его подрагивающих губ своими и чувствует солёный привкус и влагу, но не разрывает контакта, а наоборот углубляет поцелуй, прижимая чуть подрагивающего младшего к себе за талию. Он с напором проводит ладонями по спине Феликса, забирая все переживания. И будто дышать становится легче. Старший усаживает Ликса на колени и берёт его лицо в руки. Их взоры встречаются в темноте. И у Феликса сердце замирает, когда Крис смотрит на него таким родным, бесконечно ласковым взглядом. Младший старается запечатлеть его образ в своей памяти - тёмные глаза и влажные после поцелуев губы, которые хочется целовать вновь и вновь. — Что-то случилось? — спрашивает Крис, заглядывая в глаза (а кажется, будто в самую душу) и вытирая большими пальцами мокрые дорожки с щёк. Феликс, поджав губы, отводит взгляд в сторону. Слишком нежный, слишком заботливый, слишком родной. Крис засел у Феликса под сердцем так сильно, что от одних мыслей о расставании становится больно. — Поссорился с другом, — врёт младший, а у самого голос срывается на окончании фразы и звучит совсем уж жалко. Он прижимается к телу старшего и утыкается мокрым носом в шею, закрывая глаза и вдыхая запах духов Криса. В голове становится пусто. Крис обнимает его за плечи и говорит простое: — Всё будет хорошо. И Феликсу хочется верить, что всё и правда будет.