***
Какая-то неприятная шипящая боль на лице заставляет с трудом проснуться и потянуться рукой ко лбу, но его тут же бьют по запястью. — Больно... — тихо произносит Пак, а потом распахивает глаза от удивления. Ему больно? Почему ему больно? Он ничего не чувствовал на протяжении нескольких дней и теперь ему больно? Но от радости не остаётся ни следа, когда он понимает, что это лишь на руку Шуге, который этого от него и ждал. А почему он смог пошевелить рукой? Он не в наручниках? Ноющая боль захватывает его тело, он резко начал чувствовать всё, что пытался ему причинить тёмноволосый и от этого слёзы так же резко и неожиданно потекли из глаз. Чимин дёргается, но тяжёлая рука его вновь прижимает к полу. — Блять, не дёргайся, заебал. — звучит знакомый зловещий голос в тишине. — Чё, больно тебе сразу стало, да? А я думал, что тебе уже ничего не поможет. Шуга расплылся в непонятной улыбке, продолжая обрабатывать рану на лбу юноши. — Что ты сделал со мной? — дрожащим голосом выдавил тот. — Ввёл психостимулирующее, теперь-то ты у нас всё почувствуешь. Так что сдохнуть по-быстрому и легко у тебя больше не получится, дорогой мой. У тебя вообще сдохнуть не получится. Тихий смех мужчины раздался эхом по пустому помещению. — Кстати, сегодня я тебя познакомлю со своими родителями. — неожиданно выдал Шуга. — Зачем? Кто я тебе? — спросил Пак. Это всё звучало подозрительно, зачем его знакомить с родителями. Он очередная жертва, они же не встречаются, да кто вообще будет по собственной воле встречаться с убийцей? А его родители знают хотя бы чем он занимается? Куча вопросов заполонили его голову, его раздражало это, раньше было легче, ничего не чувствуешь, ни о чём не думаешь. Из-за огромной нагрузки на мозг и боли в мышцах голова раскалывалась. — Ты теперь мой возлюбленный, я обязан тебя познакомить с родителями, малыш. — тёмноволосый говорил нежно, но от этого становилось страшно до жути, ну не может быть всё так хорошо и просто, где-то обязательно есть подвох. — В-всмысле возлюбленный? — переспросил юноша, нахмурив брови и уставившись взглядом на Шугу. — Я тебя типо люблю, теперь понятнее? — ответил тот, посмотрев в глаза напротив. Чимин рассмеялся, но смех был нервный и болезненный. — Всмысле любишь? Как можно было влюбиться в меня за три дня? — Во-первых за неделю, во-вторых если будешь задавать много вопросов, то будет больно. — отрезал мужчина, продолжая обрабатывать рану. Пак замолчал и погрузился в собственные раздумья. Что всё это значит? Он выпустил его из наручников, ухаживает за ним, собирается знакомить с родителями, говорит что любит. Этот Шуга настолько странный и непредсказуемый, что непонятно как себя вести и что говорить можно, а что нельзя. Тёмноволосый был так близко, что можно было увидеть как он дышит, как нежно прикасается длинными холодными костлявыми руками к его лицу, как он облизывает тонкие сухие губы и тихо сглатывает, как двигается его кадык и как он изредка моргает, каждое действие мужчины заставляло Чимина вздрагивать, то ли от страха, то ли от чего-то другого. — Может перестанешь пялиться на меня? — не выдержал тот. Их взгляды вновь пересеклись. — А то что? Выколешь мне глаза? — смело спросил юноша, после чего мысленно дал себе по лбу. Он сам же его провоцирует, как смешно. — Именно. Выколю тебе глаза и зашью рот, чтобы болтал поменьше. Я вижу, ты больно смелый у нас стал, да? — угрожающе произнёс мужчина, надавив сильнее на рану. Парень простонал от боли, закусив губу. — А ты неплохо стонешь, дорогой. — Шуга пошло ухмыльнулся, специально начав давить на синяки. — Хватит, пожалуйста, Шуга... — умоляюще прохныкал Пак, случайно взяв тёмноволосого за запястье. Тот как ошпаренный отдёрнул руку, в придачу подарив парню смачную пощёчину. — Не смей трогать меня. Никогда. — прорычал Шуга, приблизившись к лицу Чимина. Светловолосый лишь выдавил тихое «прости», пытаясь перетерпеть жгучую боль ещё и на щеке. Закончив с синяками и ранами, мужчина вновь скрестил руки парня за спиной и туго завязал верёвкой, после чего ушёл, не заперев чердак. Через некоторое время он вернулся с железной чашкой в руках. — На, поешь. — Шуга кинул миску с кашей перед Паком и упёрся плечом в стену, скрестив руки на груди. — Как? — парень вскинул голову на тёмноволосого и пошевелил ладонями, что были крепко связаны. — Не знаю. Как хочешь. — тот улыбнулся и кивнул в сторону миски, призывая к действию. Чимину пришлось выгнуться и буквально встать раком, чтобы дотянуться до чашки. Верёвка неприятно натирала запястья, которые и так пострадали от холодного металла наручников, а ноги еле держали, парень из всех сил молился, чтобы не упасть лицом прямо в кашу. А Шуга специально стоял и сверлил его взглядом, наверняка его задница сейчас хорошо выглядит для обозрения, хотя от недельной голодовки там наверное уже не задница, а просто кости. Когда Пак уже вылизал всю чашку, то просто упал на пол, от неудобной позы затекли ноги и всё тело болело. Он ещё и испачкался, словно свинья. Это так унизительно, впервые Чимин почувствовал, что такое настоящее унижение, стыд, что значит чувствовать себя как животное. Это так отвратительно. — М-да, ты весь грязный, надо тебя ещё помыть перед приездом родителей. — сказал Шуга, после чего поднял юношу на руки и, как маленького ребёнка, понёс в ванную. Он был лёгкий, как облачко, из-за того, что долго не ел. Тёмноволосый впервые почувствовал к кому-то жалость. Это такое странное чувство, такое ужасное. Люди часто говорят, что жалость так бесит, когда ты ничего не можешь сделать, но очень хочешь помочь. И всё-таки самая бесящая жалость, когда ты сам коришь себя за то, что сделал плохо другому человеку и это чувство съедает тебя изнутри. Тебе жалко его, но ты сам виноват, что сделал больно. Придя в комнату, мужчина стал набирать ванну, включив тёплую воду. Пока набиралась вода, тот поставил шатающегося парня на ковёр и принялся снимать одежду. Сняв футболку, Шуга почувствовал ещё большую жалость и одновременно любовь к Чимину. Его тело было таким хрупким, таким девственным, таким молодым. Неосознанно он провёл подушечками пальцев по выпирающим ребрам парня, тазовым косточкам, розовым соскам, ключицам. Его же здесь ещё никто никогда до него не трогал. Что-то внутри него так сильно сжималось и трескалось, только вот что? Сердце. Откинув мысли куда подальше, тот снял нижнее бельё с парня и аккуратно положил того в ванну. Чимин блаженно выдохнул, было приятно находиться в пенистой тёплой воде, после холодного чердака, боль в мышцах утихала, а тело расслаблялось. Пак уже погрузился в свои грёзы, но боль в руке заставила вернуться в реальность. Шуга принялся мыть парня, чтобы не терять зря времени и случайно надавил на стёртое в кровь запястье. — А может я лучше сам? — осторожно спросил Пак, отдёрнув руку. — Ага, сам он. Еле-как на ногах стоишь и принялся сам тут он мыться. — завозмущался тот. — Не бойся, я осторожнее буду. — А... а ты даже внизу будешь мыть? — Чимин впервые засмущался при Шуге. Он был ещё прекраснее, румянец украшал его щёки, он выглядел ещё более невинно. — Если ты про ноги, то да. — брюнет знал, что имеет ввиду Пак, но специально дразнил и смущал его. — Я не про ноги, я про... Ну... — парень стал ещё краснее и начал кусать губы. — Там. Чимин посмотрел вниз, где должно находиться его «там», но сквозь пену ничего не было видно. — Там тоже. — ответил мужчина и глухо засмеялся. — А может я- Резко Пак с головой погрузился в воду, он задыхался, воздуха не хватало, глаза щипало, а уши закладывало, он пытался выбраться, нащупывая бортики ванны руками, но сил выбраться из рук Шуги не было. Так же резко Чимина достали из воды, парень начал жадно глотать воздух и пытался отдышаться. — Я думаю, вопросов больше не будет и мы договорились. — сухо кинул тот, получив в ответ измученный взгляд Чимина и продолжив начатое. Он пытался не задерживаться ни на одной части тела слишком долго, но не мог, всё тело младшего манило прикоснуться, дотронуться. Перейдя к «тому самому» месту, Шуга словил дрожь в теле парня, Пак резко напрягся, уставившись на брюнета. Старший начал медленно водить по члену парня и оглаживать мошонку, ловя его тяжёлые вздохи. Неожиданно для обоих у Пака встал. Движения ускорились, а вздохи превратились в тихие стоны, которые парень пытался всеми силами заглушить. Он слегка подвиливал бёдрами навстречу руке, всё-таки боль не позволяла сильно двигаться. Приятный лёгкий оргазм расползся по всему телу, отдаваясь судорогами в мышцах. Руки сами вцепились в бортики ванны, а пальцы на ногах сжались. Пак удовлетворённо откинул голову назад и издал слишком высокий стон, после чего будто очнулся и в страхе закрыл рот руками. Он боялся, что получит ещё парочку синяков за такую громкость, и, видимо, не ошибся. Шуга сверлил его взглядом, взгляд был каким-то странным, нечитаемым, он не был похож на озлобленный, но и на доброжелательный тоже. Пак лишь судорожно повторял «прости», из глаз сразу потекли слёзы. Он стал таким чувствительным и от этого так непривычно. Непривычно чувствовать страх, чувствовать боль, чувствовать удовольствие. Будто весь мир открылся заново. — Ты чего? — мужчина вопросительно посмотрел на юношу, у которого уже началась истерика. Ему было приятно видеть Пака таким эмоциональным, таким раскрепощённым, нравилось видеть его реакцию на все действия, слышать стоны, от которых он сам был уже на пределе, но ему было не ясно почему тот сразу запаниковал. — Я был слишком громким, прости, я правда случайно, я так больше не буду. — юноша вжался в угол ванны, словно маленький загнанный в тупик котёнок. — Да успокойся ты, ничего я тебе не сделаю, говоришь так, будто я- ...Монстр Этот Пак Чимин заставил его испытать жалость и задуматься о морали, что может быть хуже? Хуже Пак Чимина мог быть только Шуга. Мытьё парня пара продолжила в молчании. После всех водных процедур юноша чувствовал себя лучше обычного и почему-то вечно расплывался в улыбке. А Шуге было в радость видеть живые глаза, хоть и грустные, но живые. Блестящие, а не стеклянные и пустые. Видеть улыбку и слёзы. — Я на столе оставил стакан воды и таблетку, выпей, мне надо слить воду. — кинул старший и ушёл в ванную. Но Чимин решил схитрить, откуда он знает, что там за таблетка, поэтому просто отпил воды, а таблетку спрятал. — Ты выпил? — мужчина недоверчиво смотрит на парня, на что получает кивок. — Не ври мне, сука! — рычит брюнет, дёргая за волосы младшего. Он специально ушёл, чтобы проверить Пака на ложь, ведь если бы тот действительно выпил таблетку, то отключился. Шуга злится неистово, он дал ему еду, помыл, развязал руки, обработал раны, дал чистую одежду, а тот всё ещё не доверяет ему. Да, он издевался над ним больше чем ухаживал, но его всё равно бесили сомнения и страх Чимина. — Пей быстро, блять. — мужчина выдавливает ещё одну таблетку и буквально засовывает её в рот Паку, заставляя запивать водой. Тот давится, и пытается откашляться, но вскоре теряет сознание.***
Вновь этот запах дерева и сырости вбивается в нос, а руки связаны. Сразу парень догадывается где он. Но здесь ещё чьи-то голоса. Пак смотрит широко и не понимает, что происходит. На двух стульях с привязанными руками и ногами сидят пожилые мужчина и женщина. У них заклеен рот и они чем-то возмущенны, но потом до юноши доходит. Это мать и отец Шуги. Он похож на мать очень сильно лицом и телосложением: такие же маленькие глаза, широкий нос, худое телосложение. Мужчина же совсем не похож на сына: он крупный, его глаза большие, а кожа смуглая. Вот и приходит сам Шуга. Он резко отдирает ленту, а после становится между отцом и матерью, опираясь руками на стулья. — Знакомьтесь, Пак Чимин, восемнадцать лет! — громко произносит тот. — Что ты здесь устроил?! — басит отец. Голос у Шуги явно от отца, такой же низкий и хриплый. — Я устроил вам знакомство. А что такое? Тебе не нравится? Тебе всегда ничего не нравилось. — брюнет наигранно грустно вздыхает, а после продолжает речь. — В общем, это мой отец, имя и фамилия нас не так сильно интересует, нас интересует внутренний мир, — последние два слова тот сказал с какой-то особой страшной интонацией, — работает юристом, хотел чтобы и я пошёл по его стопам... Эх, а я хотел стать хирургом, вот так незадача, да? Но он постоянно мне твердил «да какой из тебя хирург», ну и всё в таком роде. Он ненавидел мою любовь к анатомии и биологии, говорил что я сумасшедший. А оказывается так и есть! Шуга громко рассмеялся. От страха по телу парня прошла волна мурашек, неизвестно, что старшему придёт в голову в следующий момент. — Ну и что мне с тобой делать? Может Чимин знает? Чимин лишь задрожал и отрицательно закачал головой. — Не делай с ними ничего, пожалуйста! — воскликнул тот. — Это же твои родители, зачем ты так с ними?! — Какие вы все скучные... Раз ты не знаешь, что с ними делать, так я сам придумаю. — сразу после этих слов Шуга достал из кармана нож и резко перерезал горло отцу. Громкий крик матери оглушительно раздался по помещению, а кровь окрасила деревянный стул в красный. Слёзы текли из её глаз, она всё время выкрикивала «Юнги» и дёргалась на стуле. Чимин понимал, что чувствует женщина, но не мог ничего сделать. Он пережил тоже самое, тоже хотелось орать и плакать, но он не мог. — Как ты меня назвала? Юнги? — брюнет повернулся к матери, её глаза были полны страха и отчаяния, а Пак не понимал кто этот «Юнги». Это настоящее имя Шуги? Или он чего-то не знает? — Так ты скрываешься? Чимин, его зовут Мин Юнги, если ты сможешь когда-нибудь освободиться, то беги в полицию! — прокричала мать, но её постигла та же участь как и отца. — А это моя мать. Такая громкая, она меня бесила до ужаса, тупая истеричка. Ещё и моё имя с фамилией разболтала. Реально тупая. — Юнги усмехнулся, а затем взглянул на Чимина. Всё его лицо было красным и мокрым от слёз, а опухшие губы были приоткрыты. Он смотрел на Юнги в ответ с разочарованием. — За-зачем ты так с ними? Это же твои родители... Они же... любили тебя... — прошептал Пак. Он вновь вспоминал своего отца-психопата, что в ту ночь убил мать. Зачем они все делают это? Зачем мучают близких людей? — Откуда ты знаешь, что они любили меня? Они меня не любили, они всегда откупались от меня, потому что были богаты. А на меня им было тупо насрать. Меня вообще впринципе никто не любил, поэтому я даже не знаю какого этого — любить. Я не знаю, какого это, когда кто-то заботится о тебе, уважает твой выбор, поддерживает, вселяет надежду. Да я и сам не умею это делать, потому что не любил никогда. Я привык достигать всего слишком жёсткими мерами. На какое-то время тот замолк. — Поэтому, Пак Чимин, позволь мне позаботиться и полюбить тебя.