Upstream / Против течения

****

"Это странно," – единственная мысль. А руки уже мылят жёсткую мочалку.  "Зачем я…" Он никогда не прикасался к брату. Или другому парню. По крайней мере, так. Но сейчас ноги сами несут вперёд. "Мне просто интересно… да, это просто интерес…" Возмущение, было заползшее в сердце, оседает, тает и… Гошик уже не видит ничего плохого в том, чтобы потереть кому-то спинку. Даже наоборот – он хочет сделать это. И присев на колено, опускает ладонь прямо между двух выступающих лопаток. Дима вздрагивает.  Открывает глаза и смотрит на него так удивлённо, словно видит впервые. – Что? – Гошик заставляет себя улыбнуться. – Потом ты мне. – А… ага… конечно. Брат не отводит взгляда всё то время, пока Гошик водит мочалкой по его спине. Это смущает. Гошик даже нажимает на жёсткую мочалку сильнее, и та начинает оставлять на светлой коже, покрытой ссадинами и синяками, тёмно-красные полосы, но в странном свете от печи они выглядят скорее коричневыми. Мочалка ходит вверх и вниз по позвоночнику, почти опускаясь до напряжённых и подрагивающих ягодиц. Гошик и не хочет смотреть на них, и не может не делать этого. Как и перестать любоваться телом брата. Парусный спорт или что там… но он точно тщательно вылепливал себя на тренажёрах, а может даже пил что-то, как Гошик. Но для чего? Разве девчонки не вешаются на богатых парней, даже если у тех пивное пузо и залысины до затылка? Да, Гошик тоже одно время увлёкся качалкой, ещё до наставлений Фёдора – но лишь для того, чтобы перестать быть дрыщом, смахивающим на девчонку.  А вот у Димы вроде бы никогда не было подобных проблем. – Ты собрался содрать с меня кожу? – Прости… переворачивайся. – Эм… Дима неожиданно замолкает и сильнее вцепляется в лавку. И уже тише добавляет: – Спереди я и сам могу. Так что… твоя очередь… пока я добрый. Гошик озадаченно сжимает и разжимает мочалку. Но Дима приподнимается на одной руке и отбирает её. И приказывает: – Повернись. Повиновение иногда может быть приятным. И принести облегчение. Отвернувшись и усевшись на мокрый и горячий пол, Гошик чувствует шевеление за спиной – кажется, Дима-таки садится. И вот уже мочалка касается его собственных плеч. "О чёрт!" Он и не знал, что это может быть так стрёмно! Милена мыла его пару раз в душе, точнее – они баловались и всё такое… но никогда прикосновения мыльной мочалки не отзывались в теле так глубоко, словно проникая в самую душу и вытягивая из неё на поверхность страхи и желания, о которых Гошик предпочёл бы не думать и не вспоминать. Будто сама душа его обнажилась. Пальцы ног онемели. Низ живота. А в груди стало тесно, словно в неё напихали раскалённые камни.  Скрип. Мочалка сдвигается всё ниже и ниже. Плеча касается влажное колено… и вдруг пальцы зарываются в волосы. Гошик чувствует стекающую по лбу мыльную пену, щурится, пытается отстраниться – но Дима продолжает массировать его виски и затылок. Мыть волосы. И присутствие за спиной давит, словно разверзшаяся пропасть или огненный водопад. – Эта зелень, – доносится хриплое из-за спины. – Она слезает с тебя. – Ага… это временная краска… – Хорошо… Чёрт! – Дима замирает, и его руки сжимаются в кулаки прямо в волосах. – Твоё прослушивание! Кастинг! – Только вспомнил? – Гошик кусает словно стянутые плёнкой губы, пытаясь усмехнуться. – Да, не повезло мне… но у тебя и у самого на сегодня наверняка были запланированы важные дела? И похороны мы пропустили… – Дьявол! – Мне больно, Дим… – М-м? – Волосы… ты мне их сейчас вырвешь… – О, прости. Встав и обойдя его, Дима набирает воды и выливает на Гошика, совершенно не озаботившись, сколько мыла попадёт ему в глаза. Продолжая стоять у лохани, брат начинает мылить уже свои волосы, а Гошик сквозь прищур любуется на его подтянутый зад. Забавно, но когда Дима двигается, его ягодицы то напрягаются, становясь похожими на наливные яблоки, то расслабляются, напоминая мягкую сдобу, но в любом случае, до этих двух полушарий так и хочется дотянуться и как следует сжать. "Блин, это уже клиника, да?" Но вообще-то Гошику хочется посмотреть на другое место – то, что с передней стороны. Но Дима стоит животом к корыту, так что даже подойдя ближе и сделав вид, что старательно обливается водой, Гошик не может ничего рассмотреть.  А потом у него ещё и ковшик отбирают.  Воды в лохани остаётся всё меньше, и чтобы зачерпнуть её, Диме приходится наклоняться всё дальше, чуть ли не заныривая в неё с головой. И Гошик совсем не чувствует себя виноватым в том, куда именно смотрит – потому что так получается само собой.  Да, ему больше не стыдно. Но ему страшно. Потому что нравится то, что он видит. "Бум-бум-бум!" – Парни, вы ещё живы?! Не угорели?! Дверь в предбанник распахивается не то чтобы неожиданно, потому что предварительно старик громко хлопнул дверью на улицу, да ещё и криком предупредил – и всё равно Гошик едва не проглатывает язык.  Дима же оборачивается к вошедшему с совершенно нейтральным выражением на лице: – Вы не могли бы нам ещё воды принести? – Что? Воды? – а вот на лице Митяя отражается крайняя степень возмущения, он даже приподнимается на цыпочки, не переступая порог, но явно пытаясь заглянуть в бадью. – Вы что, её всю уже вылили?! – Ну нас же двое. – Да её на пятерых должно было хватить! Кто мне теперь ещё натаскает? Моя спина… мои колени… – Мы, – вмешивается Гошик. – Мы натаскаем завтра с утра.  Старик переводит на него взгляд. Осматривает с головы до ног и вдруг расплывается в уже знакомой беззубой улыбке: – Вот и здорово… Ну так что? Вы закончили? Водочка и картошечка с укропчиком ждут! – Да, мы сейчас. Действительно, пора бы уже закруглиться, только вот натягивать на чистое тело грязные, пропотевшие вещи… Похоже, Митяй замечает тоскливый взгляд Гошика: – А-а, одёжку ещё простирнуть хотите? Ну, давайте. А на ночь я вам своих тряпок тогда одолжу. У Димы от услышанного лицо заметно вытягивается, а вот Гошик кивает. И протискивается мимо старика в показавшийся ледяным после раскалённой бани предбанник. Но прежде, чем застирать вещи, он быстренько намыливает себе грудь, живот и ноги, а потом ополаскивается.  Дима тоже не торопится уходить и молча наблюдает, пока его костюм и рубашка не исчезают в лохани.  – Прости, деликатного режима у этой стиралки не предусмотрено, – хмыкает Гошик.  – Ничего… страшного. Выговаривает это Дима явно не без труда.  А тем временем старик действительно приносит им весьма поношенные и местами заштопанные штаны и рубахи, а ещё пару шлёпанцев, увидев которые Дима нервно передёргивается – то ли от отвращения, то ли подумав, что хозяин мог бы предложить им эти вещи днём, и тогда их собственные не пришлось бы сейчас стирать чёрт знает в чём.  Но спустя несколько минут настроение брата заметно улучшается, потому как Митяй приводит их обоих в довольно уютное жилище с игривыми занавесками на окнах, иконами на печи и плотно накрытым столом размером примерно в четыре табуретки.  – Старушка моя уже полгода, как представилась… Выпьем за её упокой? – Выпьем. Гошик с удовольствием рассматривает соления, в том числе и грибы, и помидоры и огурцы. К картошке Митяй нарезал вяленного мяса с большим содержанием сала и достал из деревянного сундука новый каравай неоднородного, но душистого ржаного хлеба.  Похоже, что и без жены он тот ещё домохозяин.  После выпитого за столом некоторое время царит молчание – Дима не стесняясь набивает желудок, хоть и делает это без спешки, Гошик тоже утоляет проснувшийся после водных процедур аппетит. А потом Митяй начинает интересоваться Москвой и ими обоими. Мол откуда. Чем сейчас живёт молодёжь. И имеет ли смысл везти к ним на рынок домашние заготовки? Гошик отвечает вяло. Дима молчит. Но старик не обижается, переводит разговор на себя и всё доливает им, как оказалось, не водки, а мутного самогона. А когда Гошик уже во второй раз роняет голову на стол, покровительственно хлопает его по плечу: – Эх, ну и хилый же народ пошёл… раньше, знаешь, как упахивались? Целыми днями в полях проводили, а потом по ночам ещё и девок успевали топтать. А вы? …ну да ладно… я вам там в баньке постелил… или полезете на печку? – Не-не, – мотает Гошик головой, представив, как всю ночь теснится с братом там, наверху. Дима же сразу встаёт из-за стола и неожиданно выдаёт: – Спасибо за хлеб, за соль… – Да будет вам… вы мне тоже подмогли! Старик провожает их обратно до бани и даже помогает укрыться потёртыми одеялами. – Дверь закрыть? Или оставить открытой? – Оставьте… – Ну, спокойной ночи, ребятки. Спите крепко до утра. – А вам… Лавка жёсткая и узкая, Гошику кажется, что он ни за что на ней не заснёт, однако отрубается даже раньше, чем успевает додумать мысль до конца, но спит чутко, то хватаясь за лавку, то пробуждаясь от слишком громкого стрекотания мошкары. Впрочем, всё равно как-то умудряется грохнуться на пол. – …в порядке? – доносится сонное издалека. – …ага… От двери дует, но встать и закрыть её лень. Плотнее укутавшись в одеяло, вместе с которым свалился, Гошик задрёмывает опять. Сквозь дрёму чудится, что стало теплее, словно рядом включили печку, тянется к ней… и эта печка обнимает в ответ. И тогда Гошик наконец-то погружается в глубокий сон без сновидений.