Upstream / Против течения

****

Страха не знают только дебилы.  Но когда в ответ на провокацию Гошика горец лишь сморщивает лицо и косо оглядывается – это несколько удивляет. Неужели он всё-таки осознал, что не может вести себя здесь, как в родном ауле? Или откуда он там? – Кузнец, время, – бросает горцу один из двух его компаньонов, и тут же цыкает в сторону снова попытавшегося незаметно выскользнуть из оцепления Пухляка. – Куда, бля? Густые брови так угрожающе сходятся на и без того заросшей переносице, что увесистый новобранец издаёт звук очень похожий на тоненькое "ой". – Я. Тебе. Башку. Оторву, – медленно произносит горец, глядя на Гошика исподлобья. Снова косится в сторону, а потом, сплюнув и мотнув головой, отступает. И это отступление явно тактическое, ибо от тени соседнего здания отделяется фигура сержанта: – Завтра подъём в шесть утра.  – Так точно, – преувеличенно энергично отзывается Гошик, после чего просачивается через проблемную троицу и первым добирается до казармы.  Сегодня – последний день, когда ещё можно расслабиться. Судя по настроению Ротова, завтра за них возьмутся по-настоящему, так что есть надежда, что сил на всякие левые мысли и действия ни у кого не останется. И у него самого – в том числе. Но до завтра ещё нужно дожить. Горец возвращается в казарму только перед самым отбоем, и когда равняется с койкой Гошика – сильно пинает её, даже не потрудившись притвориться, что сделал это случайно. Даже наоборот – останавливается напротив и продолжает стоять, пока Гошик всё-таки не откладывает в сторону брошюру молодого бойца.  – Самый борзый, да? – звучит странный вопрос. Нет, Гошик никогда не считал себя борзым и не видел смысла в подобном поведении. Но в этом месте, среди незнакомых людей, слишком опрометчиво тушеваться, когда на тебя направлен такой негатив. Поэтому стоит ему только опустить голову – и его позиция в местной иерархии тут же рухнет на самое дно. А он ещё в школе насмотрелся, что случается с неудачниками. – Мне начинает казаться, что ты пытаешься всеми силами привлечь моё внимание, – негромко, но отчётливо произносит Гошик. – Прости, но ты тоже не в моём вкусе. – Ч-что… да ты- – ОТБОЙ! Сержант, словно воспитатель в летнем лагере, тушит свет, и пока застанные врасплох срочники разбредаются по своим койкам, маячит в проёме двери. И даже когда в казарме наконец устанавливается тишина, тёмный силуэт не сдвигается с места. Гошик смотрит на него, чувствуя, как тяжелеют веки.  Но только он их опускает, как над самым ухом вдруг раздаётся громогласное: – ПОДЪЁМ! Яркий свет бьёт по глазам, но это не утреннее солнце, а люминесцентные лампы. Толком ещё не проснувшись, Гошик хватается за единственную мысль – надо быстро одеться – и принимается нащупывать сапоги под кроватью, а сержант тем временем рявкает: – Сорок пять секунд! Именно столько отводится на подъём! За это время солдат должен успеть полностью облачиться в обмундирование и заправить постель! А вы даже зад от кровати оторвать не успели! А значит, будем тренироваться! ОТБОЙ! Со стонами и даже руганью сквозь зубы парни плюхаются обратно на койки. Свет тухнет. Но тут же снова больно бьёт по едва закрывшимся глазам. – ПОДЪЁМ! И без разговоров! Сержант не менее пятнадцати раз заставляет их то вскочить и поспешно одеться, то вновь раздеться и лечь. За это время сонливость улетучивается, и действия самого Гошика и остальных парней вроде как становятся всё более спорыми.  – Зверь… – цедит сквозь зубы Лягух по ту сторону прохода. Пухляк же пыхтит, как паровоз. Похоже, этой ночью он или словит инфаркт или таки растрясёт свой жирок. Что же до горца – то Кузнецов красными от прилива крови глазами буравит сержанта, явно забыв про Гошика и свою к нему неприязнь. Наконец потухший свет остаётся таким дольше, чем несколько секунд. Однако из-за начавшей трещать головы, Гошик ещё какое-то время лежит, пялясь в потолок, пока не замечает, как тот потихоньку начинает сереть – а значит, рассвет не за горами. "Твою мать…" Но даже понимая, что засыпать уже поздно, Гошик всё же решает прикрыть глаза, полежать так… и конечно же засыпает настолько крепко, что даже громогласная команда, которая за эту ночь уже въелась в мозг, проходит мимо сознания, а будит Гошик пинок по койке. И он не успевает умыться до зарядки и сбегать в туалет. Честно говоря, Гошик ждал какой-то подставы – где человек менее уязвим, как не на унитазе? Однако ночная тренировка отбоя и подъёма так измотала парней, что многие из них за отведённые пять минут даже до туалета добраться не успевают и полусонные направляются сразу на выход. Даже горец клюёт носом, еле волоча ноги и пытаясь разлепить глаза. Гошику не легче – холодная вода лишь временно освежила, но голова всё ещё словно бы в пузыре. Но зарядка… да, зарядка определённо должна помочь взбодриться. "Что мы там делали в летнем лагере?" Гошик выпадает из задумчивости, только когда сквозь вату в ушах проникает раздражённый ор сержанта. Оказывается, парень-лягух и ещё пара парней решили фортануть и не заправить штаны в сапоги. Но даже когда они исправляют свой внешний вид, сержант не перестаёт орать, заставляя всех выстроиться в три шеренги – словно они и не люди, а тупые бараны. Впрочем, именно так он их и называет. – Бегом марш, маменькины сынки! Держать строй!  Тяжело. Надо было выбрать место ближе к краю… но куда поставили – туда Гошик и встал, и теперь спереди, сзади, справа и слева от него раздаётся пыхтение, кто-то вырывается вперёд, кто-то пинает по пяткам, задевает локтями и даже пихает в бок. "Чёрт, я же вроде нормально намотал портянки…"  Во время ходьбы дискомфорта не чувствовалось, но стоило пробежать пару сотен метров – и становящиеся тяжелее с каждым шагом сапоги начинают всё больше напоминать орудие пыток. – Не филонить! Салаги! Сожмите свои жирные жопы и вперёд! Их не заставляют бежать на скорость, это скорее лёгкая пробежка, но тот, кто стартанул полным сил, спустя пять минут уже вовсю хрипит – зато так проще поддерживать примерно одинаковую скорость и сохранять хотя бы видимость строя. Впрочем нет. Уже нет ни строя, ни трёх рядов, а обычная толпа выдохшихся парней, задыхающихся, еле поднимающих ноги, но не желающих сдаваться перед такими же, как они.  "Боже, храни тренажёры…" Гошик забросил тренировки после возвращения из США, но по окончанию неудачной сессии созвонился с Фёдором – и оказалось, что тренажёрный зал в его распоряжении. Однако готовился к армейским будням Гошик точно не один – потому что как минимум ещё десять человек держаться с ним наравне. Кто-то даже вырывается вперёд, окончательно нарушая построение и превращая бег в соревнование на выносливость. А ведь можно замедлится, подстроиться к отстающим и облегчить себе жизнь… Мимо проносится чёткий горский профиль. На третьем круге Кузнец с таким надменным лицом обгоняет Гошика, что возникает сильное желание подставить ему подножку, но он лишь заставляет себя отвернуться.  С другой стороны обнаруживается неожиданно легко скачущий Лягух – тот самый, глазастый и с широкой челюстью, но с цыплячьей шеей. В столовой Гошик слышал, как он заикался про службу в ВДВ. Тогда это показалось очень смешным, но может у него не такая уж и хреновая подготовка? В бане было не до того, чтобы присматриваться к обнажённым телесам…  А вот Пухляк отстал, и теперь кажется просто случайным чуваком, зачем-то из последних сил преследующим новобранцев, но не способный не только сократить расстояние, а наоборот, только увеличивающий его. – Да ладно, неужели так тяжело, сосунки? – ухмыляется противно свежий сержант после седьмого круга. У кого ещё остались силы – выдают протяжные стоны или сдержанную ругань, остальные же тупо стараются отдышаться.  – Как же вы будете сдавать нормативы? Бег на три километра? – тем временем продолжает Ротов, вытаскивая картонный планшет с пришпиленными к нему бумажками и заставляя всех затаить дыхание. – Узнаем это завтра. А сейчас… упали – отжались! На раз-два! Остапов, тебе специальное приглашение нужно?! С твоим животом отжимания должны быть не сложнее поднятия ложки! Когда зарядка заканчивается, Гошик чувствует себя не только выжатым, как лимон, но и искупавшимся в помоях. Лично на него не орали, но унижения всё равно хватило. И даже не верится, что длилось это всего двадцать пять минут. Ещё тридцать им даётся на заправку постелей, повторного посещения туалетов и общего приведения себя в приличный вид. Сержант делит их на отряды по шесть человек в зависимости от расположения коек, а в семь утра заявляется какой-то хрен в погонах и отправляет всю роту чистить сапоги. Так что к завтраку они заявляются с вытраханным мозгом и заёбанным телом. Потом их снова гонят на плац вместе с новобранцами из других рот, заставляя выслушать свои обязанности и всё то, что и так написано в брошюре по курсу молодого бойца – но это приятная передышка, ибо после неё сержант решает устроить ещё одну тренировку: теперь по заправке кроватей…  …строевой шаг, лекции, снова проверки, в обед от усталости тошнит и кусок хлеба не лезет в горло, но к ужину в организме просыпается зверский аппетит, а в голове не остаётся ни одной левой мысли. Гошик чувствует себя мешком с песком, который только и мечтает, чтобы его оставили в покое. А сержант после ужина ещё и насмешливо советует потратить личное время на занятия в спортзале, раз пока они не успели особо запачкаться и зарасти.  В девять вечера всех сгоняют на обязательный просмотр новостей… а после – на улицу, снова маршировать, хотя называется это почему-то "вечерней прогулкой". Когда сержант командует подготовку к отбою за пятнадцать минут до десяти, Гошик ловит на себе косой взгляд горца-Кузнеца, но настолько усталый, что даже вызывает сочувствие. Хотя кое-кому пришлось намного хуже: так Пухляка пару раз вырвало во время занятий, а Лягух так стёр ноги в тесных сапогах не по размеру, что попал в лазарет. А это ведь лишь первый день. "Охренеть…"