Upstream / Против течения

****

В коридоре Дима отстаёт, зачем-то дёргает на себя дверь в подсобку – та, естественно, не поддаётся – но если его это и обескураживает, то несильно, ибо уже через пару шагов он уже пытается открыть другую. – Нам не сюда, – собственный голос от чего-то звучит слишком робко. Гошику даже приходится кашлянуть, чтобы прочистить горло. – Туалет не здесь. Мимо проходит парочка чьих-то родителей, Дима провожает их взглядом, а потом вдруг вталкивает Гошика в угол, прямо за висящее на шесте огромное знамя. И сам проникает следом. Знамя хоть и большое, вряд ли способно скрыть их обоих, но по телу Гошика откуда-то разливается непонятная вялость – так что ни возразить, ни воспротивится не получается. Даже наоборот: ему самому хочется взять этого парня и забиться с ним подальше да поглубже. – Как ты? – тихий голос, выдох в лицо, пропитанный никотином, хоть и почти заглушённым ментоловым леденцом. – Нормально, – ложь, наглая ложь, но не плакаться же в жилетку тому, от кого сам же и сбежал. – А ты? Ещё не бросил курить? – Брошу, – так же тихо отзывается Дима и поднимает руку, обхватывая Гошика за затылок, а когда тот наклоняет голову, прислоняется к его лбу своим. – Почему ты так внезапно уехал? Обидно. Ну зачем? Именно сейчас? Когда он уже почти убедил себя, что выбрал правильный путь? Сразу вспоминаются те боль и раскаянье, что управляли Гошиком после Нового года… и как не переставали звучать в ушах слова Григория: "А знаешь, что ещё паршиво? Когда притворяются, что взаимность есть… просто на попытки поговорить - тянут, играют в молчанку и делают многозначительный вид… иногда годами. А потом вдруг берут и женятся на какой-нибудь золотой юбке"… Да, всё так и должно быть. Вернуться на круги своя.  Но почему же до сих пор больно? "Ты был моим братом слишком долго…" – Потому что понял, что мешаю. Он боялся этого разговора. Боялся, что будет кричать, оправдываться, злиться… И извиняться. Что не выдержит и пожалеет. Что снова захочет притвориться глупым, наивным, отказывающимся смотреть в лицо реальности и понимать, что не всё возможно.  Жизнь – не игра, в ней нельзя просто взять и что-то попробовать, а потом пересоздать персонажа и раскачать его заново. Так что приходится продолжать жить с тем, что есть. А есть у него… лишь эта безумная тяга к ненастоящему брату, чьё положение в обществе обязывает быть идеалом. Но вы только посмотрите на этот идеал сейчас – одет, как среднестатический обыватель: в куртку из кожезама за пару тысяч, потёртые, совсем не брендовые джинсы и в футболку с эмблемой, любимой гопниками. Только семечек не хватает. А делает что? Ну вот где его руки? – Не надо. – Я знаю. "Знает он…" Они оба знают, и всё же Гошик позволяет губам коснуться своей шеи, а рукам – обхватить поясницу и сжать ягодицы сквозь грубую ткань армейской формы. Это похоже на сон. На то, что можно себе позволить, потому что кратковременно и неправда… потому что можно представить таким. Но вот в коридоре раздаётся звук приближающихся шагов, и тела деревенеют, как по команде.  Шаги приближаются. Проходят мимо. И вдруг резко затихают. Дима пытается отстраниться, но Гошик хватает его за куртку, удерживая на месте. И почти тотчас с другого конца коридора начинают приближаться голоса: – …да не было там денег! Бля буду! – …и почему мы тебе не верим? Будь ты честным человеком – разве сбежал бы от нас? Да ещё и в армию? Или надеялся, что мы тебя здесь не найдём? – …знал… знал, что не поверите! – Брателло, мать бы свою пожалел. Она же совсем извелась вся, бедняжка! – Мать тут не при чём!  – Как ни при чём? Ты украл? Украл. Не отдашь сам – расплачиваться придётся старушке. – Да не крал я! Говорю же: чемодан был пустой! Только тряпки и бумажки… Когда знакомый оправдывающийся голос Кузнеца раздаётся уже буквально в паре шагов, с противоположенной стороны от знамени, где до этого замерли шаги одного человека, вдруг доносится: – Рядовой Кузнецов, вам пора проводить своих гостей на выход. – Друг! – возражает ему низкий, с хрипотцой, голос. – Нам бы ещё пяток минут перетереть с товарищем… не мешай, а? – Время, отведённое на общение с гостями, подходит к концу, – невозмутимо продолжает сержант, – задержавшиеся на территории части вне отведённого времени будут расценены, как нарушители. – Тц, тц… поняли мы, поняли. Не пыли. – Простите, товарищ сержант. Шаги начинают удаляться, но на слух сложно определить, уходят ли все, или кто-то всё же решил задержаться. Но знамя вдруг отдёргивается в сторону, и все вопросы отпадают сами собой: – Вас это тоже касается, рядовой Бирюшин, – прищуривается Алексей Ротов. Его лицо не выражает ничего, кроме дежурного недовольства, и даже встретившись взглядом с Димой, сержант лишь продолжает сурово смотреть на него.  – Так точно, я провожу, – подаёт голос Гошик, выталкивая Диму из закутка и выбираясь тоже. По коридору они идут молча. Но завидев выход на улицу и оглядывающихся по сторонам "Два А", Гошик останавливается: – Зря ты приехал. – Хочешь поставить точку? – Разве мы её уже не поставили? Вместо ответа Дима вздыхает. И встряхивает головой. Больше они не обмениваются ни словом.  Проводив гостей до командно-пропускного пункта, Гошик с тяжеленым камнем на душе возвращается в казарму. Ставший привычным за прошедший месяц распорядок дня сбился, и кое-как обретённое душевное спокойствие пущено под откос. А вот Пухляк выглядит на редкость довольным: грызёт орехи, забравшись на кровать с ногами. Никак родители привезли? Или уже успел потратить деньги, что им всем сегодня вернули вместе с личными вещами? Гошик решает разобрать свой мешок: телефон, тощий кошелёк с парой карт и визиток… штатские шмотки. В ближайшие полгода увольнительные не положены, так что одежду пока можно запрятать подальше, а вот телефон… надо бы поставить на зарядку. Хотя зачем он ему? За месяц ни разу не пригодился… только лишний соблазн. Нет, уходя в армию, Гошик хотел сбежать от всего мира – как йоги уходят в горы, а женщины – в монастырь. И армия действительно помогла ему отрешиться от былого, забыть на время, кем он был и что делал, но сегодня мир снова ворвался в его жизнь и напомнил, чего Гошик себя лишил, пусть и во благо другого… впрочем, нет. И во благо себя тоже. Кому хочется быть целью насмешек и издевательств? Да, его и здесь это коснулось, но только немного. После возвращения из Штатов Гошик не жил, а задыхался, и лишь в последний месяц снова начал нормально дышать.  И вот опять воздуха не хватает. А в голове – тесно от мыслей. Смешно, но сидя на кровати и крутя в руках разряженный телефон, он ждёт вечера и вечерней муштры, чтобы уснуть после неё без задних ног и без сновидений. Но вместо этого Ротов ставит его в ночной наряд – в подразделение антитеррора. Название звучное, но по сути – патруль, назначаемый каждый день из разных рот для устранения каких-либо ЧП, типа проникновения посторонних на территорию части. А после бессонной ночи, проведённой в компании непривычно тихого Кузнеца, не прекращающего хрустеть орехами Пухляка и всё ещё тощего Руса, всей роте объявляют распределение. И как было обещано Ротовым, Гошик остаётся в этой части. В мотострелковых войсках. Как и три его товарища из команды – и сегодня они переезжают из казарм для новобранцев в общие, становясь полноправными духами.