****
– Я пойду первым, о'кей? – О-о-о'кей… Сначала Гошик удивляется, но потом осознаёт, что маме Димы действительно лучше не видеть, как они вдвоём заходят в душ. Будь всё, как в детстве – другое дело, но сейчас… Да, даже если сейчас они вместе, выставлять свои отношения напоказ тому, кого те задевает – довольно грубо. Конечно, это её проблемы… да и Гошик лишь поможет Диме помыться, но… "Чёрт, я слишком много думаю." Выждав несколько минут, Гошик тоже отправляется в ванную и обнаруживает, что раковина и полки успели обрасти новыми разноцветными тюбиками и баночками. Уже раздетый Дима стоит в кабинке под струями воды: опущенные плечи, склонённая голова, побелевшие костяшки пальцев и подрагивающие колени… И как он только умудряется держаться перед матерью? – Ну почему ты такой… Гошик залезает в кабинку, как есть: в футболке и бермудах. Одежда тут же прилипает к телу, зато наконец-то удаётся обнять Диму и прижать к себе. И пусть сейчас их небольшая разница в росте кажется более значительной, а тело в объятиях ощутимо дрожит, Гошика охватывает упоительное ощущение, словно после очень долгого времени они наконец-то остались одни. Хотя тётя Женя прилетела только вчера… Стоп. Дрожит? – У тебя озноб?! Почему ты сразу не сказал? – Заткнись. Несмотря на довольно злобный тон, Дима позволяет обнимать себя. И даже утыкается лбом в плечо Гошика, словно совершенно лишившись сил. Страх вновь заползает в сердце ядовитой змеёй… и чтобы отогнать её, Гошик обнимает Диму ещё сильней. И чувствует некую выпуклость, упёршуюся в низ живота. – Кхм… – Тебе помочь? – Забей, я… о чёрт, я же сказал, что не на- … кха-а… Было напрягшись, Дима вновь расслабляется, пока Гошик мягко подрачивает ему. Ничего особенного, просто небольшая разрядка. Или больному нельзя даже кончить? Хотя у Гошика силы тоже не бьют фонтаном, и приходится опереться на стенку кабинки. Всё-таки Дима совсем не пушинка. – Димочка, я принесла тебе полотенце… Едва услышав голос, Гошик задвигает дверцу кабинки, но стенки прозрачные, так что это практически бесполезно. Но тётя Женя не заходит в ванную, а лишь просовывает руку в щель приоткрытой двери и кладёт полотенце на край раковины. – Ты что, не запер задвижку? – шипит одеревеневший от шока Дима, когда кажется, что женщина ушла. – Извини… забыл… Член всё ещё в руке Гошика. От испуга он даже забыл разжать пальцы. – Балбес. Дима толкается вперёд, словно давая понять, что не сильно рассердился и можно продолжать – удивительно, Гошик ожидал, что тот выскочит из кабинки, злой, как чёрт… но вместо этого Дима словно бы даже сильнее завёлся. Всего несколько движений рукой – и по его согревшемуся и переставшему дрожать телу вновь пробегает трепещущая волна. Прижавшись, не оставив Гошику места для движений рукой, Дима вдруг как-то странно обмякает. – Эй… Дим, не шути так… Красного, словно только что сваренного в кипятке рака, Гошик вытаскивает его из кабинки и укладывает на кафельный пол: холодный и скользкий из-за воды. – Что-то мне… не хорошо… Дима дышит очень поверхностно: начинает вдыхать, но сил будто бы не хватает – и потому тут же выдыхает обратно. Глаза лишь слегка приоткрыты. "Что мне делать?!" – Прохлад-дненько… хорошо… Он будто засыпает. Прохладненько? Но разве до этого его не бил озноб? Откинув мокрые волосы со лба Димы, Гошик вздрагивает от жара, опалившего ладонь. Да и всё его тело продолжает гореть. "Лёд! Нужен лёд! …или таблетки?!" Максима рядом нет, надо бежать звонить врачу, но страшно оставить Диму одного даже на пять минут. – Тётя Женя… тётя Женя!!! Гошик не помнит, когда кричал в последний раз. И сейчас получается не с первого раза. Словно во сне, голос повинуется с трудом, но уже через пару мгновений за дверью раздаются поспешные шаги, а затем та распахивается. – Гошик? Почему ты весь мо-… боже мой! Она застывает, мгновенно побледнев. – Он жив. Просто опять подскочила температура, – дрожащим голосом объясняет Гошик, ненавидя себя за эту дрожь. – Те-те… температура? – Да, нам надо его остудить. И срочно. – У в-вас есть спирт? – продолжая заикаться, но уже увереннее спрашивает женщина. – Нет. Но может быть у Максима… Оставив Диму с матерью, тут же намочившей полотенце в холодной воде и начавшей прикладывать то к его лбу, то к груди, Гошик впервые заглядывает на соседскую половину. И узнаёт, что спирт у них есть. Только в виде водки. Перетащив больного в постель, Гошик проводит весь день рядом с ним вместе с тётей, постоянно меняя компрессы. Приехавший после обеда врач разводит руками: мол, ничего удивительного. И напоминает матери Димы, чтобы соблюдала меры предосторожности. Но той, похоже, уже наплевать, ведь температура под сорок очень опасна. Особенно, если держится долго. А температура держится – не день и не два. Конечно, им удаётся её сбивать, но это словно балансировать на краю обрыва, когда дует мощный ветер, так и норовя затянуть в пропасть. За две недели Дима теряет пятнадцать килограмм. А потом температура наконец-то отступает.****
– Всё точно будет в порядке? – Конечно. Провожать Евгению Константиновну приходит даже Максим. По его выражению трудно понять, рад он или нет, но косой взгляд, брошенный в сторону остывающей на плите жаровни с запечёнными в сырном соусе куриными крылышками, довольно красноречив – в нём сплелись и нетерпение, и лёгкая печаль, и облегчение. За полтора месяца, что мама Димы провела здесь, соседи показывались крайне редко. По крайней мере, на глаза. Но вот холодильник навещали периодически. Причём постепенно тётя Женя начала делать вид, что ничего странного не происходит, и исправно готовить, словно на роту солдат. Тогда Гошик решил, что убираться она тоже будет собственноручно, особенно когда выяснилось, сколько местные клининговые службы просят за свои услуги в условиях карантина – однако вышло иначе: "А у тебя что, рук нет? Нахлебники должны приносить хоть какую-то пользу!" С одной стороны, она была права… с другой, Гошик впервые примерил шкуру уборщицы. Не то чтобы до того дня он ни разу не включал пылесос, но под чутким присмотром ему пришлось вдоволь поползать на коленях с мокрой тряпкой в руках. Хотя, слава богу, недолго. Спустя несколько дней заглянувший на их половину Максим, завидев Гошика, распластавшегося на полу и выскребающего пыль из-под холодильника, хмыкнул, и уже к вечеру курьер привёз целый выводок роботов-пылесосов. Но жизнь Гошика не стала легче: да, Дима шёл на поправку, однако чем лучше ему становилось, тем более токсично вела себя его мать. Даже как-то прямо посреди ужина спросила: "Я не нашла презервативы. Вы ими не пользуетесь?" Хорошо, что Дима тогда ещё был на постельном режиме и не кушал с ними за столом. А вот Гошику приходилось составлять тёте Жене компанию и за завтраком, и за обедом, и ужином. "Женщина, не лезь не в своё дело…" Она заставила его переехать с дивана в гостиной в одну из комнат, запретила помогать Диме мыться и сама обтирала тело сына, пока тот наконец-то не смог твёрдо стоять на ногах. С одной стороны, Гошик и рад был запереться у себя, чтобы не слышать вечные упрёки в безделье и бесполезности, а с другой, его словно вытеснили из жизни Димы, отстранили, будто постороннего, вынудив лишь наблюдать со стороны: "Не беспокой. Не лезь. Займись чем-нибудь! Ты разве не видишь, сколько пыли скопилось на полках в ванной?!" При этом тётя делала всё, чтобы Дима поправлялся: наглаживала его вещи, пару раз в день сама мыла пол в его комнате, заказала очиститель воздуха с функцией генератора холодной плазмы, приглашала то одних врачей, то других… в общем, вела бурную деятельность, не говоря уж о том, что по вечерам садилась за ноутбук и не терпящим возражений голосом раздавала указания оставшимся в России подчинённым. Но наконец-то её пребывание в Штатах подошло к концу. Максим расстарался и заказал чартерный рейс до родины, ведь из-за второй волны коронавируса авиасообщение снова перешло в урезанный режим. – Провожать нет необходимости. – М-м-м, ага. – Тебе лучше ещё полежать. – Да, хорошо. Врач ещё неделю назад подтвердил, что Дима больше не заразен, однако его мать права: выглядит он, как выходец из концлагеря, так что ехать провожать её в таком состоянии в аэропорт – точно не лучшая идея. Другое дело, Гошик. Но на него Евгения Константиновна даже не смотрит. – Благодарю за гостеприимство, – наконец обращается она к хозяину апартаментов. – Пустяки, – вроде бы расслаблено прищуривается Максим, хотя заметно, что ему некомфортно. Он стоит, прислонившись спиной к стене у дверей на другую половину пентхауса и сплетя руки на груди. Разноцветная футболка безжалостно растянулась на внушительных бицепсах… и присевший недалеко от него на край дивана Дима в свисающем с плеч, словно с вешалки, тонком халате, кажется карикатурно худым. Евгения Константиновна в последний раз переводит взгляд с Зотова на сына, а потом обратно, и разворачивается к лифту. Климентий уже ждёт внутри вместе с её чемоданами, число которых чудесным образом удвоилось со дня приезда. – Позаботься о нём, – доносится до Гошика еле слышное прежде, чем двери лифта смыкаются. – Конечно, – отзывается он, хотя в этом нет никакой необходимости. А потом молча уходит в свою комнату.