Hyung

      На столе перед Чонгуком стоит кружка горячего черного чая. Парень видит свое отражение, расплывающееся на темной поверхности. Лицо его не выражает каких-либо эмоций и кажется спокойным. Но ладони нервно сжимают края стула, на котором он сидит. Он пытался привыкнуть к этой звенящей тишине, зародившейся еще на пороге. Он ошибся.       Чонгук не слышал, как сумка выскользнула из его рук, с шумом упав на пол. Не слышал собственных коротких, но твердых шагов. В одно мгновение мир вокруг перестал существовать для него. Его тело действовало быстрее, чем он успел осознать. Чем успел себя остановить. Он несдержанно потянулся, к тому, в ком нуждался, как в воздухе. И распался на части, ощутив под руками тепло родного тела, скрытое слоями одежды. Он держал в руках самое ценное, что имел когда-либо. Давно потерянное и вдруг найденное. Его объятия были порывистыми. Отчаянными. Сознание обволакивало этим невероятным запахом, который всегда для Чонгука означал одно. Дом. Сердце готовое разорваться то ли от счастья, то ли от переполняющей его тоски, с силой билось о грудную клетку, не в силах сдерживаться. Дорвавшись до желаемого и такого родного, Чонгук не хотел отпускать. И боясь, что у него снова отнимут, держал так крепко, насколько мог.       Его маленькому моменту счастья не позволили долго жить. Только зародившееся, согревающее изнутри тепло, покинуло сердце, оставляя после себя потерянность в глазах мальчишки. Чонгук ошибся.       Юнги не обнял его в ответ. Не погладил по голове, превращая уложенные волосы во взъерошенное гнездо. И даже не подарил ему и намека на улыбку. Юнги оттолкнул его. С силой отстранил за плечи. Будто Чонгук не родной ему человек. Не тот, кого он буквально воспитывал и опекал. О ком заботился. Будто он лишь случайный прохожий с улицы, решивший, что имеет право нарушать чье-либо личное пространство. В родных глазах читались равнодушие и безразличие. И, Чонгук надеется, что ему лишь кажется, неприязнь. Сердце, до этого не находившее себе место, замерло в неверии.       В сером коридоре тишина между ними ощущалась вязкой, заволакивающей собой все пространство, темнотой. Беззвучной, но в то же время оглушающей. Холодом оседающей на коже. Слишком давящей. Такой непривычной для них. Чонгук ей задыхался.       И сейчас, сидя на кухне, он кидал мимолетные взгляды на крепкую спину старшего брата, заваривающего себе кофе. Молчание между ними тяжелым грузом ложилось на его плечи, заставляя опустить голову. Чонгук совсем немного расстроен. Все не так радужно, как ему хотелось бы. Жизнь снова бьет под дых, не давая оклематься. Может он ожидал слишком многого? Опять настроил себе воздушных замков, поселился в них, нежась в мягкости облаков. А теперь, осознав их нереальность, больно упал на промерзшую землю, отбив, кажется, все, что только можно было. Глупо. И даже Сокджин, со своим премудрыми советами, ошибся. Никакие светлые мысли и натянутые улыбки не скроют эту пропасть между ними. Не исправят прошлого и не изменят настоящего. Чонгук уже знает. Сейчас они бесконечно далеки друг от друга. Но все, о чем он способен думать так это – как много времени займут попытки стать ближе. Час? День? Неделю? Месяц?       Звон посуды и противное гудение кофемашины отвлекают от разрывающих голову вопросов. Взгляд прикован к Юнги. Его движения легкие, расслабленные. Он выглядит сосредоточенным и, вряд ли, его мысли так же хаотичны, как у Чонгука. Он абсолютно спокоен. За окном бархатной синевой расстилается вечернее сеульское небо. Открывается прекрасный вид на город, и будь младший не так взволнован, он бы может и смог насладиться этими яркими разноцветными огнями ночной столицы. Кожу неприятно обдает холодом, и, вечно мерзнущий, Чонгук обхватывает руками кружку в попытках согреться. Пальцы слегка обжигает, но это создает хоть какую-то иллюзию тепла.       Заканчивая со своим кофе, Юнги садится напротив. Чонгук не осмеливается поднять на него взгляд, уткнувшись в свой чай и чуть прикусывая губу. Старший постукивает ногтем по керамической чашке, собираясь с мыслями. Повисшее в воздухе напряжение чувствуется на физическом уровне. Не спеша отпивая свой кофе, он спрашивает:       – Как твои дела? – вопрос кажется обоим довольно глупым, но вместе с этим самым очевидным. Они не виделись три года. Чонгук прикусывает щёку изнутри, перебирая в голове варианты ответов. Он медленно поднимает взгляд на старшего. Юнги для него такой же, каким он его запомнил. Волосы всё так же выкрашены в легкий блонд. Черты лица совсем не изменились. Те же лисьи глаза, бледная, почти белая кожа, тонкие губы. Только его тело выглядит более подтянутым, чем раньше. Он уже не напоминает худого старшеклассника. В меру подкаченные руки и вырисовывающиеся под футболкой очертания мышц придают ему мужественности. Образ щуплого подростка окончательно стирается из головы.       Щуплым подростком как раз-таки стал Чонгук. Юнги разглядывает его незаметно, пока младший пытается подобрать подходящие для ответа слова. Он бросает лишь быстрые взгляды, не упуская при этом и малейшие детали. Чонгук подрос. Ростом на пару сантиметров выше самого Юнги. Волосы отливают темным каштановым, перекрывая излюбленный густо-черный. Его детские щечки, которые никак не хотели уходить, сколько бы Чонгук не занимался, сейчас сменились на острые чуть впалые скулы. Глаза все такие же большие и темные. Бесконечно глубокие. Нос все такой же забавно большой, но совсем не портящий черты лица. Улыбка… Юнги еще не видел, как Чонгук улыбается, но уверен, что все так же ярко, выставляя на показ свои кроличьи зубы. Некогда спортивная фигура младшего сейчас представляла собой подтянутое тело с чуть выпирающими косточками. Чонгук не выглядит болезненно, но кажется в разы худее и меньше за счет потерянных мышц, скрывая это под черной мешковатой толстовкой.       – Я… все нормально, – его голос поломался за это время, и не отдает детскими высокими нотками, но звучит довольно робко. Чонгук на мгновение замечает на себе блуждающие глаза старшего, – почему ты так смотришь?       Юнги кидает на него холодный, пронзительный взгляд, поверх краев чашки. Чонгук готов поклясться, что в глазах напротив мелькнуло что-то едва уловимое.       – Ты так вырос, – спокойно отвечает старший, но лишь ему заметная горечь проскальзывает в чуть хриплом голосе. Он пытается затопить ее горьким кофе.       Чонгук кивает понимающе. Сейчас вся та нескончаемая куча вопросов, которую перерабатывал его мозг последние сутки, начала куда-то исчезать, оставляя после себя глухую пустоту. Он не знает, что говорить. Не знает, как вести себя. А старший по каким-то причинам молчит, не желая разрывать всю эту неловкость между ними.       Набираясь решимости, Чонгук, наконец произносит:       – А ты? Как твои дела, хён? Чем ты занимался… все это время?       – Работал, – он делает небольшую паузу. – Чтобы быть независимым, нужно зарабатывать деньги, Чонгук.       Да. Независимость – то, за что Юнги так упорно боролся. Эти годы не были лёгкими для него. Парень работал днями и ночами лишь бы иметь хоть какие-то деньги. Чтобы иметь возможность самому купить еды, а не с опущенной от стыда головой принимать помощь Намджуна. Чтобы иметь свою собственную большую квартиру, а не ютится вдвоем в маленькой комнатушке старого дома. Чтобы иметь возможности, которые помогут тебе двигаться дальше. Пока ты подросток, ты не задумываешься о значимости денег так сильно. Но стоит твоей заднице остаться на улице посреди холодной ночи, и ты хочешь не хочешь, сделаешь переоценку ценностей. Жизнь заставит, ткнет мордой в реальность, заставляя запомнить раз и навсегда. И что бы там кто не говорил, а деньги все равно решают многое.       Чонгук хлопает своими огромными глазами, пытаясь понять. Но ему и не надо. Юнги так считает. Он не должен проходить весь этот дерьмовый путь со дна до нормальной жизни. Юнги знает какого это, и не желает ему подобного. У Чонгука своя дорога. Пусть закончит школу, поступит спокойно и будет наслаждаться студенческой жизнью, заботясь разве что о дурацких экзаменах. А там уже сам посмотрит, что ему нужно. Юнги лишь сделает для него небольшой мостик, который не даст младшему шагнуть в беспросветную бездну жестокого мира и избавит от никому ненужных страданий. Родители правда почему-то этого не понимают, думая лишь о себе. Но Юнги и сам знает, что делает все это не ради Чонгука, а ради себя. Чтобы не чувствовать потом это удушающее чувство вины за то, что не помог. И пускай сейчас ему не комфортно от сложившихся обстоятельств, он утешает себя мыслями, что это ненадолго, и как только все закончится, они просто разойдутся, как в море корабли, и больше не вспомнят друг о друге.       – Так что там со школой? – голос пронзает образовавшуюся тишину и вырывает обоих из глубоких мыслей.       – А, да, точно – оживляется младший, – в общем и целом, ты, видимо, уже знаешь, что родители решили развестись. Думаю, они с трудом терпели друг друга последний год, – Чонгук отвлекается, припоминая многочисленные ссоры и громкие крики, – так вот, – делая паузу и возвращаясь в реальность, продолжает парень, - они уехали. Я не мог поехать с ними, - Гук поджимает губы и чуть стискивает кружку в руках, - а школу мне закончить как-то нужно... поэтому я в общем-то и здесь.       Младший замолкает. Теперь, когда он озвучил все произошедшее вслух, ситуация обрисовывается для него одной цельной картиной, и от ее осознания парня снова обволакивает какой-то бесконечной тоской.       Но потом он смотрит на старшего и прикладывает усилия, чтобы слегка улыбнуться и произнести:       – Но, хён… я правда благодарен тебе, – голос начинает предательски подрагивать от нахлынувших чувств. Волнение, грусть, благодарность. Все смешалось в один сплошной ком. – Спасибо, – тише произносит младший, снова опуская голову.       Юнги смотрит на чужую макушку. Благодарен? Ему? Смешно. Если бы Чонгук знал, как Намджун уговаривал старшего на это, то вряд ли бы был столь признателен. Юнги делает тугой вдох, стискивая зубы. Он не заслуживает его благодарности.       – Когда у тебя экзамены? – голос старшего вдруг кажется грубее.       – М? – Чонгук поднимает взгляд темных глаз, будто не расслышав. – А… в начале июня, – он вдруг ощущает неприятный холодок, прошедшийся по спине от чужого тона.       – Какого числа последний? – младший одаривает Юнги полу удивленным, полу растерянным взглядом.       – Кажется… десятого. Почему ты спрашиваешь?       Юнги высчитывает про себя период времени, который они будут вынуждены провести в одном доме. “Почти три месяца”, - тяжелый вздох непроизвольно вырывается из него. “Слишком долго.” Он поднимает тяжелый взгляд на Чонгука, замечая смятение на его лице. Черт. Кажется, он сказал это вслух. Он продолжает, игнорируя потускневший взгляд младшего.       – Сразу после экзаменов ты улетаешь в Японию, так? – Чонгук устремляет взгляд в окно, отстранено кивая в ответ. Да, это как один из вариантов развития событий. Но Чонгук в нем не уверен. Он теперь уже ни в чем не уверен. Напряжение тонкими нитями сковывает его тело. – Ладно. Тогда на протяжении всего этого времени ты будешь оставаться здесь. Твоя комната находится по коридору направо. Все продукты и счета за квартиру буду оплачивать я, так что можешь оставить деньги отца на репетиторов или собственные нужды. – Почему он говорит это? Почему говорит так? Голос брата кажется таким далеким сейчас. Чонгук чуть прикрывает глаза, глотая воздух небольшими порциями. - Я работаю по обычному графику пять на два с восьми до шести вечера. Но зачастую задерживаюсь на работе дольше. В выходные я работаю в своей студии, которая находится в конце коридора. Вход туда тебе строго запрещен, – слова бьют по голове, Чонгук неосознанно сжимает кружку в своих руках все сильнее, грозясь расколоть ее. Взгляд его с каждым новым словом становится более отсутствующим. Пустым. - Отвлекать меня от работы, тоже не нужно. Если тебе что-то понадобится, пока я буду работать, просто напиши мне. Ты можешь просить меня о чем-либо, если тебе это правда необходимо. Но не беспокой меня по пустякам, Чонгук.       Привкус собственного разочарования оседает на языке. Они не общались три года, и первое, о чем просит его Юнги, так это не беспокоить? Мир, кажется, сошел с ума. Хотя более вероятно, что с ума сошел уже сам Чонгук. Потому что он не знает, как еще объяснить себе то, что он на физическом уровне чувствует, будто ему веревкой пережимают горло, не давая сделать вдох. Он, конечно, не надеялся, что они сразу же изольют друг другу души. Но чужие слова ощущаются смачной пощечиной. И это вообще-то больно.       – Это вроде все, – Юнги поднимается с места, чтобы сполоснуть свою кружку, попутно замечая, что Чонгук к своему чаю даже не притронулся. Он встает к нему спиной, но слегка поворачивает голову, чтобы бросить:       – Вопросы?       Чонгук, упершись взглядом в темноту неба за окном, не двигается. Даже его грудная клетка, кажется, стоит на месте. Слова выходят бесцветными:       – Почему ты уехал, хён?       Юнги замирает, вмиг напрягшись всем телом. Конечно, наивно было полагать, что Чонгук не спросит об этом. Но Юнги не готов дать ему ответ сейчас. Никогда не будет готов. Но Чонгук все еще ждет и старший говорит:       – Это было очень давно, Чонгук. У меня было слишком много причин, чтобы сейчас вспоминать их все. Это уже не имеет какого-либо значения.       Юнги надеется, что этого достаточно и тема закрыта. Но отчаянно твердый голос звучит позади:       – Назови хоть одну, хён.       Юнги, особо не задумываясь, говорит первое, что приходит в его голову.       – У меня не было причин оставаться.       Для Чонгука это ощущается, как неудачный прыжок в воду. Когда не уверен, что сможешь всплыть на поверхность из-за парализовавшей все тело боли и звона в оглушенной ударом голове.       – А я? – Юнги оборачивается, с легким удивлением смотря на застывшего брата. Земля снова начинает разверзаться под его ногами. Чонгук выглядит спокойным, и голос его ровный, но Юнги все равно замечает мелко пробивающую тело дрожь. Младший брат кидает на него взгляд чуть влажных глаз.       – Я не был причиной? – Чонгук делает паузу, каждый вздох дается со стягивающей легкие болью. - Не был причиной остаться?       Сжимая кулаки, Юнги отвечает ему молчанием. И Чонгук понимает без слов.       Не был. А если и был, то, видимо... недостаточно веской.