Hyung

      Коридоры шумят звонкими голосами и легким топотом. Пространство заполняется желтыми тканевыми жилетами, натянутыми на хрустящие белые рубашки и блузы. Ученики старших классов активно обсуждают последние новости, не скрывая бурлящую в них жизнь. Чонгук очень пытается им подражать.       Он следует за своими друзьями, принимая слабое участие в разговоре. Последствия бессонной ночи пульсируют мигренью в висках. Принятые с утра таблетки будто втёрлись в нервную систему, переписывая под себя правила его организма. Чонгук не знает, как еще объяснить себе чертово напряжение во всем теле и щекочущее чувство на кончиках пальцев.       Он знает. Он понимает, что химия меняет в нем что-то безусловно значимое. Но едва ли может с этим что-то сделать.       Вдруг слабая боль пронзает плечо от очередного “случайного” столкновения. За спиной раздаются тихие усмешки. Чужой едкий взгляд мажет по нему в презрении. Гадкая высокомерная улыбочка расплывается на чужом лице.       Чанбин не дает ему покоя вот уже какую неделю.       И будь это любой другой день, Чонгук бы прошел мимо. Сделал бы вид, что ничего не произошло. Не повелся бы на глупые провокации, повел себя “умнее”, уходя от конфликта. Он никогда не был приверженцем драк.       Но сегодняшний день был именно сегодняшним. И этого было достаточно, чтобы триггер внутри него щелкнул. Он лишь успевает поймать взгляд Бэма, неустанно говорящий “не надо”, прежде чем резко дернуться назад, хватая Чанбина за предплечье и с силой впечатывая в стену. Со всех сторон раздаются удивленные вздохи, а Бин смотрит на него слегка ошеломленно, но с явным предвкушением.       Чан и Феликс хотят двинутся в их сторону, но Югём быстро преграждает им путь, не позволяя подойти ближе. Давая понять, что если начнется драка, то целым из нее не выйдет никто из них.       Чонгук бегает взглядом по глазам напротив, чувствуя, как злоба растекается по жилам.       – Мне надоели твои чертовы игры, Со, – цедит он в чужое лицо, со всей силы сжимая его руку.       – Хм, – усмехается парень ему в ответ, – не понимаю, о чем ты говоришь. Я лишь легонько задел тебя плечом, а ты вон как взбесился, – льется с иронией святая невинность. – У тебя что эти дни, неженка?       Кто-то со стороны прыскает со смеху. Для них все это – лишь очередное шоу. Народ требует хлеба и зрелищ.       – Ох, не волнуйся обо мне. Лучше займись своим раздутым в заднице самомнением, которое ничего не значит без денег твоего папочки.       В глазах напротив опасно сверкает. Задел. За живое. За то немногое, что гноится в этой душе.       Чанбин не сводит с него взгляда, приподнимая уголки губ в насмешливой улыбке.       – Ох, у меня в отличие от некоторых, он хотя бы есть, Чонгукки. Вопрос что же делать с такими несчастными брошенками, как ты?       Мин сильнее сжимает чужое предплечье в напряжении. Ощущая, как злость поднимается в нем безумными обжигающими волнами.       – Вряд ли тебя будет заботить мое благосостояние, когда ты окажешься в больнице, – шипит он в лицо напротив, замечая озорные нотки в чужих зрачках.       – Чонгук, – окликает его Бэм, прося остановиться.       – Ты что угрожаешь мне?       – Прогнозирую твое скорейшее будущее, если ты не отстанешь от меня.       – Чонгук, достаточно, – вновь зовет его Бэм, пытаясь призвать к остаткам разума.       – А ты посмелел, Мин. У братишки понабрался? – черт. Откуда он знает? – Или же тот бросил тебя также, как и мамочка, – произносит, наслаждаясь тем, как маска безразличия чуть трескается на чужом лице.       – Заткнись! – рычит несдержанно Чонгук, вызывая лишь больше эмоций в чужой гнилой душе.       – Чонгук, хватит!       – Да, Чонгукки, хватит. Ты же такой хороший мальчик, да? Хорошие мальчики не дерутся, верно? – скалится, провоцируя.       Ярость переполняет его. Заполняет разум, тело, все его существо. Чонгук никогда не испытывал ничего подобного раньше.       – Тебе жить надоело? – сдерживается из последних сил.       – А что, хочешь помахаться, Мин? – в глазах напротив чистый азарт. Желание довести до ручки, заставить потерять контроль. Чанбин весь из себя источает чистое неподдельное превосходства. – А силёнок-то хватит?       Чонгук скрипит зубами.       Не хватит, понимает он. Ни разу не хватит. Он в своем полуживом состоянии против Со, который в прекрасной спортивной форме, и рядом не стоит. Но желание набить чужое высокомерное лицо это совсем не умоляет.       Губы растягиваются в торжествующей улыбке. Глаза сверкают чуть безумно, когда он хватает Мина за ворот, дергая на себя, и шепчет на ухо так, чтобы только Чонгук и слышал.       – Я спрашиваю, – и Чонгук буквально чувствует, как в победной улыбке растягиваются чужие губы. Как он медленно, наслаждаясь каждой секундой, позволяя словам растворится на языке, произносит, – хватит ли тебе силёнок, милашка Гукки?       Чонгук дергается от него, как от удара током, в резком порыве. Рука же наоборот замахивается в рефлексе. В попытках защититься от грязных слов, что льются из такого же грязного рта. От мерзкого обращения, что смеет срываться с чужих паршивых губ. Кулак летит ровно в чужое, все также усмехающееся лицо, как вдруг кто-то резко дергает его назад.       – Чонгук, хватит! Прекрати! Совсем с ума сошел?! – кричит ему на ухо Бэм.       Со всех сторон раздаются взволнованные вдохи девушек и напряженные перешептывания парней, которые не знают следует ли им вмешаться или лучше остаться в стороне.       Чонгук же не смеет остановиться, вырываясь из чужой хватки. Все его существо натянутой струной разрывается между необходимостью сбежать от гнусного оскорбления подальше и желанием защититься, ввязываясь в драку. Поэтому он, теряя себя, вновь дергается в сторону Со, что продолжает торжествующе улыбаться. Он снова замахивается, желая стереть эту мерзкую улыбку, как вдруг его оглушает тяжелый и подавляющий голос, что заставляет остановиться.       – Что здесь происходит?! – кричит учитель, подходя к ним. – Решили устроить драку посреди белого дня?! Совсем страх потеряли?! – его угрожающий тон, заставляет Чонгука остановиться, успокоиться, поддаваясь рукам Бэма и отходя от Чанбина подальше.       – В кабинет директора! Оба! Сейчас же! – строго приказывает он им. – А вы что уставились?! Разошлись живо! – обращается он уже к заполнившим коридор зевакам.       Чонгук шумно дышит, прожигая глазами Чанбина, который лишь слегка приподнимает уголки губ. Рука Бэма вдруг ощущается тяжелой ношей, придавливающей к земле. Мин спешит ее скинуть. Кричащий комок эмоций, запертый в грудине, едва долетает до разума, оседая белым шумом. Головная боль лишь усиливается, сгущая гнетущее раздражение.       Чанбин в последний раз окидывает его торжествующим взглядом, отлепляясь от стенки и начиная следовать за учителем. Чонгук опускает глаза в пол, пытаясь прийти в себя. На периферии строгое лицо Бэма и обеспокоенное Гёма. У парня не находится смелости, чтобы посмотреть на них. В груди пылает, и Чонгук не чувствует, но знает, что это стыд. Стыд за то, что не сдержался, за то, что не послушал друзей, за то, что проявил слабость, повелся на глупые манипуляции. Чонгук запихивает его подальше. Он ни о чем не жалеет.       Он, все также не смотря на друзей, проходит мимо Банчана и Феликса, следуя за учителем. И лишь окликнувшее его в спину беспокойным голосом “Гук” от Гёма, заставляет его мысленно споткнуться о гору сомнений, которую он не без раздумий, но все-таки перешагивает, продолжая идти.       Заходя в кабинет, Чонгук тут же натыкается на острый взгляд директора, сидящего за столом. Мистер Квон – средних лет мужчина, что неплохо выполняет свою работу руководителя, но очень не любит разбираться в проблемах учеников. Мин сразу же понял, что ничего хорошего его не ждет.       – Кто начал драку? – без церемоний начинает он, своим низким глубоким голосом.       – Чонгук схватил меня и хотел ударить, мистер Квон, – тут же вставляет Чанбин, не давая Чонгуку сказать и слова.       – Чанбин намеренно толкнул меня в коридоре, – пытается оправдаться Мин.       – Это было абсолютной случайностью. Я шел с друзьями и так получилось, что оказался с самого боку, как и Чонгук. Я действительно задел его плечом, и хотел уже было извиниться, как он вдруг схватил меня.       – Все было не так, Мистер Квон. Чанбин специально толкнул меня, он постоянно это делает.       – Да и зачем же ему это делать, Чонгук?       Мин слегка опешил от подобного вопроса, но поспешил оправдаться.       – Он… – но вдруг не находится в словах. Что он скажет? Что Чанбин его недолюбливает? Что всегда пристает к нему и не дает проходу? Он замолкает, беспомощно поджимая губы.       – Так я и думал, – решает что-то для себя мужчина. – Чанбин, ты свободен, можешь возвращаться к урокам.       – Что?! – в непонимании восклицает Чонгук       – Спасибо за вашу разумность, мистер Квон, – подлизывается Со.       – Это несправедливо! – пытается достучаться до директора Чонгук, но на него едва ли обращают внимание.       Чанбин кланяется директору, разворачивается, и, примерзко улыбаясь Чонгуку, одними губами произносит: “Еще увидимся, Гукки”. Мин хочет ответить ему что-то язвительное, но лишь сжимает в бессилии кулаки. Дверь позади захлопывается, оставляя его наедине с мужчиной.       – Вы считаете меня виноватым? – прямо спрашивает парень.       Мужчина окидывает его строгим взглядом, явно не приветствуя чужую дерзость.       – Я считаю, что у Чанбина нет никакого повода доставлять окружающим неприятности. Он хороший примерный ученик, из хорошей и благосостоятельной семьи. Его отец так много делает для нашей школы, зачем же Чанбину порочить его имя?       Чонгук не верит своим ушам. Это все сейчас серьезно?! Мистер Квон, наверняка, наслышан о поведении Чанбина и сейчас вот так просто оправдывает его только из-за денег его отца?! Это… просто невероятно.       Чонгук сжимает зубы, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. Раздражение вновь поднимается в нем бурлящим штормом.       – Значит, вы считаете, что виноват я? – простой вопрос.       – Значит так, – простой ответ.       Чонгуку хочется смеяться. Серьезно. Это просто абсурд. Это все просто какой-то цирк.       – Знаешь, Чонгук, вместо того, чтобы ввязываться в неприятности и втягивать в них остальных, я бы посоветовал тебя заняться собой.       Директор открывает ящик, роясь в бумагах, чтобы спустя несколько секунд с шумом опустить на стол небольшую папку. Чонгуку удается разглядеть свое имя на обложке, что заставляет его заметно напрячься. Мужчина показательно открывает ее и пролистывает страницы с бесчисленными “Отлично”, останавливаясь на последней. На третьем году старшей школы.       – Не хочешь объяснить мне что это, Чонгук?       – Что именно, сэр?       – Это, – говорит мистер Квон строже, тыкая куда-то в центр страницы.       Мужчина отрывает от него грозный взгляд, упираясь им в листы.       – Десятки часов прогулов, упавшая на тридцать процентов успеваемость, бесконечные замечания от учителей о том, что ты на уроках либо совсем не слушаешь, что тебе говорят, либо и вовсе спишь. И ко всему этому не аттестация по физкультуре. Как ты собираешься это объяснить? – говорит он чуть строго. С мнимым спокойствием и раздражением на дне голоса.       Чонгук чувствует, как этот тон, этот воздух, эти стены начинают давить на него. Но ничего не может сделать.       – А теперь еще и драки в моей школе устраиваешь? – с нескрываемым обвинением. – Судя по твоей успеваемости, Чонгук, учеба тебе совсем не нужна и поступать ты никуда не собираешься. Но это не значит, что у тебя есть право мешать учиться другим, – с таким безразличием высказывается о чужих мыслях и будущем, обесценивая все разом.       Собирается! Вообще-то он собирается поступать! Он хотел… хотел… когда-то…       – Если ты до конца четверти не получишь аттестацию и ввяжешься хоть еще в одну драку, я тут же вызываю родителей в школу. И мне не важно откуда они приедут, Чонгук, – совсем не врет. Ему и правда плевать. – Хоть из Америки, хоть из Европы, – строго заявляет мужчина. – Если ты не способен отвечать за свои поступки, пусть это делают они, – говорит он так тяжело и вместе с тем, безразлично, что это выбивает весь воздух из легких Чонгука.       Никто не хочет его слушать. Никто не хочет понять.       – Я поговорил с твоей классной руководительницей, – спустя время вздыхает мужчина, заставляя Чонгука заметно напрячься. – Она сказала, что ты переживаешь непростые времена из-за развода своих родителей, – пытается показаться понимающим, не замечая, как Чонгук спотыкается на вздохе. – Я понимаю, это может быть тяжело. Но это не дает тебе право вести себя подобным образом.       Чонгук шумно сглатывает, позволяя боли растечься по телу. Он с трудом поднимает трясущуюся руку к губам, пытаясь сдержать то ли вырывающийся крик, то ли истерический смех.       Это просто… невероятно. Это невозможно. Серьезно? Вот так просто? Вот так легко?       То, что он доверил своей классной руководительнице миссис Ким по секрету, она так просто рассказала директору? Будто это не что-то личное. Будто эта информация не должна принадлежать только ему. Будто она имеет хоть какое-то право обсуждать это с кем-то еще. Забавно. Так смешно, правда? Он снова оказался таким идиотом, решив, что может поделиться с кем-то. Такой глупый. Почему же ты такой глупый?       Ему вдруг становится так противно. От директора, который так просто обесценивает его переживания, от миссис Ким, которая разболтала его секреты. От себя, который решил, что может поведать ей, потому что искренне уважал ее и доверял. Господи, какой же он идиот. Просто ужасный идиот. Он лишь тихо усмехается себе под нос, что не остается незамеченным.       – Я сказал что-то смешное? – остро бросает мужчина, расценивая его реакцию как насмешку.       Чонгук даже не видит смысла оправдываться. Он в чужих глазах уже виновник и причина всех бед. Не заслуживающий сочувствия и оправдания. Не заслуживающий даже чертового понимания. Его слова не будут значит ровным счетом ничего.       – Посмотрим, будет ли тебе так же весело, когда тебе придет уведомление об исключении из школы.       Чонгук дергается от этих слов, поднимая взгляд.       – Что? – беспомощно спрашивает он.       – Что уже не так смешно? Что слышал, Чонгук. Еще раз я слышу о какой-либо стычке с другими учениками, подпишу документы немедленно. Ты понял меня? – и сейчас мужчина по-настоящему злится.       – Да, сэр, – выдыхает Чонгук абсолютно сломлено.       – Свободен, – чеканит мужчина, давая понять, что разговор окончен.       Чонгук кланяется, покидает кабинет.

***

      После уроков, когда Солнце уже миновало зенит, на улице становится довольно прохладно. Раскаленный шар хоть и пытается согреть промерзшую землю, но кусачий ветер сводит все его усилия на нет. На заднем дворе школы пахнет сигаретами.       – Чонгук, тебе нужно успокоиться. Ты же понимаешь, что Чанбин тебя просто провоцирует. Будь умнее, не влезай в это говно. До выпуска совсем ничего осталось.       Голос Бэма звучит так надзирательно разумно. До скрипа зубов. Бесит.       Но Мин понимает, что приятель прав. Понимает, что все это лишь детские игры. И все же… Бэм говорит ему не влезать в конфликт, не реагировать, быть умнее. Чонгук слышит во всем этом лишь бесконечное “терпи и не ной”. Чонгук очень, очень устал терпеть. Устал быть хорошим и покладистым. Устал быть послушным и удобным для всех. Ему хочется вернуться в школу и выместить застрявшее в пальцах раздражение с помощью кулаков на чужом лице, наплевав на последствия.       Мину едва удается сдержать в себе порыв огрызнуться на друга. Просить его не лезть не в своей дело. Он не позволяет грубым словам сорваться с языка. Раздражение раскаленным морем оббивает берега разума, обжигая. Чонгук лишь напрягается сильнее, не позволяя этому морю вылиться на людей вокруг.       Бэм достает сигареты. По привычке предлагает ему. Чонгук по привычке отказывается, отходя подальше, чтобы запах никотина не прилип к нему.       Каждый думает о своем. Бэм и Югём стоят, прислонившись к стене в двух метрах друг от друга. Бэму обычно хватает одной сигареты. Рассчитанная доза, чтобы снять стресс. Не больше, не меньше. Югём же непостоянен. Иногда он и вовсе не курит.       Чонгук смотрит на них по очереди. Такие похожие и такие разные. Вместе с самого детства. На соседних горшках сидели так сказать. Бэм – это про строгость, про систему, про логику. Словно искусственная машина, с продуманными ходами и рассчитанными на все случаи последствиями. Югём же наоборот – сплошные эмоции, спонтанность, раскаленный провод. То искрит так ярко жизнью, что невозможно не смотреть. То затухает, издавая лишь тихий треск. Прямо как сейчас.       Движения нервные, глаза бегающие, разум явно не здесь. Задумался. Зарылся в эмоции. Волнуется. О нем. О Чонгуке.       Мин останавливает его, когда тот тянется за третьей.       – Хватит с тебя, – говорит шутливо. Беспокойство растворяется в черных как смоль волнах.       Югём, вздыхая, слушается. Бэм на все это смотрит без эмоций. Но Чонгук слышит в голове невысказанную его голосом благодарность.       – Давайте, – начинает Ким тихо, – давайте просто надерем им задницы, чего тут думать-то? – выдает он возмущенно под конец.       Бэм и Гук открывают глаза шире, будто это позволит им лучше понять смысл сказанных слов.       – Чур, я беру на себя Хёнджина. Не нравится он мне.       Чонгук тихо хмыкает на его слова. Море в груди чуть успокаивается.       – Да, да, умник. Ты надерешь зад им, а директор и их богатые папаши выпрут нас из школы. Отличный план, – резонно замечает Бэм.       – Ну так мы осторожно. Ты знаешь, как в фильмах. Будем бить через подушку, чтоб следов не осталось, – отвечает Ким на таком серьезе, что парни спустя секунду не выдерживают, прыская со смеху.       Гём строит непонимающую моську.       Бэм выкидывает окурок в мусорку. Подходит к Гёму, закидывая тому руку на плечи и начиная уводить со двора со словами:       – Пойдем давай, Рэмбо недоделанный, – чуть посмеиваясь.       – Да че вы ржете, я серьезно.       Чонгук слабо улыбается, следуя за ними.       Они доходят до ворот школы, чтобы попрощаться.       – Гук, – окликает его Бэм. – Все будет хорошо.       В попытке поддержать. У Бэма на словах, у Югёма во взгляде. Чонгук им кивает. Но не верит. Ветер вновь нападает кусачей бурей, когда они расходятся.

***

      Сознание все еще немного затуманено произошедшим, когда он возвращается домой. Парень вешает легкую весеннюю куртку, опускается, чтобы развязать шнурки на кедах, но так и замирает. Взгляд застывает на аккуратной женской обуви, стоящей на верхней полке.       Мозг будучи в явном диссонансе старательно обрабатывает информацию, а из коридора начинают доноситься легкие быстрые шаги. Ответ бьет в голову за секунду до того, как перед ним предстает молодая девушка, в облегающем черном платье.       Чонгук поднимается на ноги, смотря на нее и поджимая губы. Часть его знала, что это рано или поздно произойдет. А другая яростно отрицала ее существование.       Она красива. Это первое, что бросается в глаза. Но красива немного иначе, чем люди привыкли думать. Она завораживающе красива. Чонгук видит это по ее глазам. Взгляд твердый, уверенный. Слегка смеющийся. Цепкий, но ни разу не напуганный.       – А вы простите кто?       Голос мелодичный. Не слишком высок, не слишком низок, но сохраняющий в себе глубину и присущую женщинам загадочность. Чонгук видит ее впервые, но сразу понимает, что перед ним стоит невероятная девушка. Все верно. Юнги другую бы и не выбрал.       Чонгук незаметно сглатывает. Море волнуется раз. Пытается затопить зарождающуюся в душе досаду. Едва ли может сам объяснить, что с ним происходит. Но… ему до последнего хочется надеяться, что девушка перед ним – просто коллега Юнги. Его хорошая знакомая или близкая подруга. Соседка, забежавшая за солью, или работник сервисных служб. Пусть окажется кем угодно, только не говорите ему... не говорите ему, что девушка перед ним – это девушка Юнги. Может даже его невеста? Или же просто его любовь. Его любовь.       – Хёрин, ты готова? – доносится знакомый голос из глубины квартиры.       – Юнги, подойди, пожалуйста, – зовет она его в ответ.       – Что такое?       Юнги выходит в коридор, не поднимая взгляда. Слишком сосредоточенный на запонках на своих рукавах. Он одет непривычно, в дорогой мужской костюм. Который без сомнений ему идет.       – Не хочешь познакомить нас?       Юнги достигая их, останавливается, поднимая взгляд. Глазами спотыкаясь о Чонгука. Будто бы, совсем не ожидая его здесь увидеть. Будто его здесь быть и вовсе не должно.       Он вновь возвращается взглядом к запонкам, окончательно разбираясь с ними. Дает себе немного времени, делает глубокий вздох, прежде поднять голову и произнести:       – Чонгук, – начинает с него, – это Хёрин. Моя девушка. Хёрин, – обращается теперь к ней, – это Чонгук – мой…       И замолкает. Не теряется, но будто пытается подобрать слова, чтобы охарактеризовать их отношения. Чонгук едва не расплывается в полу истеричной улыбке.       – Он мой… – собирается ответить Юнги, но младший прерывает его на полуслове, желая "помочь".       – Я его временный сосед. Наши родители очень близко дружат, и они попросили Юнги присмотреть за мной, пока я не окончу старшую школу. Очень приятно познакомиться Хёрин-щи, – лжет, натянув фальшивую маску. Играя в очередном глупом спектакле.       Лицо Хёрин светлеет, она тоже принимает дружелюбный вид, теряя любой намек на враждебность.       Юнги же наоборот смотрит на него напряженно. Сжигая его под своим взглядом.       – О, мне тоже очень приятно, Чонгук-щи, – только и успевает ответить девушка, как вдруг...       – Он мой младший брат, – вдруг чеканит Юнги своим низким голосом. С нотками злости между строк. – Сводный, – уточняет, забивая очередной гвоздь в крышку чужого гроба.       Хёрин оборачивается к нему, явно желая что-то спросить, но сохраняя молчание. Она не позволяет ни одной эмоции проскользнуть на ее лице. Но Чонгук понимает. Юнги никогда не говорил о нем. Юнги никогда даже не упоминал о том, что у него есть младший брат.       Осознание ощущается выпущенной в лоб пулей. Жаль не на смерть.       Не говорил. Конечно, Юнги не говорил о нем. Потому что кто такой Чонгук в истории Юнги? Лишь уйма потраченных сил и времени. Черная и скучная глава его жизни. Ненужное дополнение его будней, что занявшее собой четырнадцать лет. Всего-то.       Прекрати быть таким идиотом, Чонгук, и открой наконец-то глаза. Вы друг другу никто. Поиграли в семью и хватит. Очнись наконец.       – Хёрин, – и даже взгляд его теплеет, когда он обращается к ней. Он слегка касается ее руки, заглядывая в глаза. Передает ей ключи от машины. – Спускайся вниз, я подойду через пару минут, хорошо?       Чонгуку хочется отвести взгляд, но он не в силах. Он смотрит, заставляет себя, приговаривая мысленно: “Смотри. Это то, как выглядит любовь. Тебе такого никогда не познать, не почувствовать. Ты не заслужил. Но так уж и быть, взгляни хоть, каково это. Быть любимым”.       Девушка еще с секунду смотрит в его глаза. И вдруг создается ощущение, что они способны читать мысли друг друга, потому что Хёрин без вопросов соглашается, оборачиваясь к Чонгуку и посылая ему дружелюбную улыбку. Она быстро надевает свои аккуратные черные туфли, подхватывает пальто с вешалки.       – Было приятно познакомиться с тобой, Чонгук-щи.       – Взаимно, – отвечает Чонгук перед тем, как Хёрин легкой походкой выпархивает из их квартиры, на ходу накидывая на плечи элегантное пальто.       Чонгук прикрывает за ней дверь, оборачиваясь и встречаясь с напряженным взглядом старшего.       – Что это сейчас было? – цедит сквозь зубы старший. Явно злится. Но сегодня ему не повезло. В Чонгуке злости ни граммом меньше. Наверняка, даже больше.       – Хотел помочь тебе выйти из ситуации, в которой ты явно не хотел оказаться, – язвит с улыбкой на лице.       Юнги, услышав подобный ответ, лишь шумно выдыхает.       – Я думал, что ты придешь позже, - говорит он твердо, будто желая оправдаться. А после достает из кармана часы, начиная застегивать их на запястье. Так похож на их отца в этот момент. Ой простите. На своего отца.       – Прошу меня простить, – непонятная злоба жжет нутро. Чонгуку нужна буквально миллисекунда на то, чтобы решиться на последующие слова, – в следующий раз я позвоню перед тем, как вернуться домой. Не хочу застать вас трахающимися.       Чонгук мысленно хвалит себя за не дрогнувший тон голоса, за насмешливое равнодушие, маской приклеенное к лицу. За яд, что сейчас так просто без сожалений слетает с губ. Жалит куда-то глубоко человека, что стоит напротив.       Пока у него самого внутри черное море бьется в агонии о такие же черные скалы.       Юнги резко вскидывает на него горящий взгляд. Твердый, опасный. Режущий вдоль и поперек.       – Что ты сказал? – чеканит он так холодно, что холод этот опасливо врезается в самое сердце. Морозит черные берега.       Чонгук едва ли придается сомнениям, когда повторяет.       – Я сказал, что позвоню в следующий раз. Не хочу застать вас трахающимися.       Сказать, что Юнги зол – ничего не сказать. Его губы сжимаются в тонкую полоску, а глаза горят диким пламенем. Готовым сжечь его дотла. Юнги никогда в жизни не смотрел так на него. На кого угодно... но только не на него.       Чонгук с болью сглатывает.       Ему вдруг хочется отступить, сделать шаг назад, уйти от этого взгляда, что терзает если не физически, то морально. Что придавливает его намертво к полу, не позволяя дышать.       Чонгук не хотел говорить эти слова. И он правда не имел это в виду. Он не хотел оскорблять Юнги или Хёрин. Совсем нет. Но те сами слетели с языка. Он просто… Черт. Он просто не может. Ему так невыносимо в эту секунду. Если бы Чонгук мог, он бы предпочел умереть прямо сейчас.       Его всего просто разрывает. Разрывает от мысли, что Юнги все это время жил здесь, наслаждаясь жизнью, строя отношения, занимаясь карьерой. Что Юнги все это время жил, даже не вспоминая о нем, даже не думая вернуться за ним. Юнги все это время спокойно жил без него. Пока Чонгук без него умирал.       И это убивает его здесь сейчас. Разъедает кровь, выкручивает органы, ломает кости. И Чонгуку бы в пору выть от этой невыносимости, но голоса нет. Есть лишь дикий крик в голове. Оглушающий не снаружи, но изнутри. И еще есть эта ярость. Сейчас так некрасиво выходящая наружу. Душа его конечно бьется в агонии. Но что ему дело до этой жалкой убитой души.       – Следи за языком, Чонгук, – предупреждающе произносит Юнги своим твердым низким голосом.       Чонгуку бы извиниться, но знаете что, к черту. Сегодня был чертовски паршивый день. Выходки Чанбина, слова директора. Чонгук пытался справиться со всем этим. Испытывал все эти унижения, пытался не сдаться и не сойти с ума за одну секунду. Пока Юнги проводил время со своей подружкой. Так что да, пошло оно все. Чонгук все это время был один. Он всегда один. И Господи, он бы все отдал, лишь бы Юнги спросил, как его дела, как прошел день. Он бы правда отдал все. Но сразу после в голове всплывают слепые истины. Они друг другу никто. И ничего друг другу не должны. Юнги не должен спрашивать, как у него дела. Чонгук не обязан быть с ним вежливым. Так что да. Пошло. Оно. Все. К черту.       – Иначе что? – произносит он, дразняще, вместо извинений. Ему больше нечего терять.       Юнги топит его в своем горящем взгляде. Засмотришься и ослепнешь. Чонгук слышит, как сжимаются его челюсти, как тяжелый вдох наполняет тишину. Ему даже кажется, что Юнги вот-вот его ударит. И признаться честно, младший был бы даже не против. Физическая боль отлично заглушает душевную. А у Чонгука душа болит каждую чертову секунду.       Но Юнги ничего не делает. Лишь прикрывает глаза, делает глубокий вдох. А когда открывает в них уже нет злости. Нет недовольства или раздражения. Лишь непонимание, досада и… разочарование. Ох, лучше бы Юнги его ударил. Честно. Потому что этот взгляд бьет похлеще любой пощечины. Чонгук стискивает зубы, сдерживая в груди отчаянный крик.       Не смотри на меня так. Только не ты.       Юнги ничего больше не говорит, он проходит мимо младшего, натягивает обувь, накидывает пальто и перешагивает порог. Дверь за ним захлопывается. Юнги уходит, оставляя Чонгука позади. Вновь.       Чонгук слышит, как трещит небо над его головой. Такой четкий и привычный треск его разрушенного мира. Он невольно запоминает его разочарованный взгляд. Запечатывает это воспоминание в клетке разума. Чтоб этот самый взгляд стал еще одной причиной. Причиной не цепляться за эту чертову жизнь.

***

      Громкая музыка затапливает пространство вокруг. Яркие огни выглядывают из широких окон, приглашая присоединиться. Отведать заветной беззаботности и грешной легкости жизни. Именно то, что ему сейчас нужно.       Чонгук стоит чуть поодаль. Дает себе еще пару минут, позволяя кусачему ветру бессовестно пробираться под ткань большой черной толстовки. Он вдыхает ночной холодный воздух, пропахший лесом и дождем. Мучает себя ознобом еще немного, прежде чем зайти внутрь.       Стоит входной двери открыться, как его тут же обволакивает темнотой приглушенного света и вибрацией ударных. Контраст свежей улицы и душного воздуха слегка кружит голову.       Снятый дом оказывается довольно большим. Первый этаж состоит из нескольких смеженных между собой комнат, большой кухни и пары туалетов. Второй представляет собой примерно ту же картину с добавлением нескольких отдельных спален. Третий этаж заметно меньше первого и, наверняка, состоит исключительно из комнат, в которых можно уединиться.       Пространство забито людьми. Большая гостиная скорее похожа на огромный танцпол, где молодые парни и девушки, не стесняясь, двигают телами, без конца соприкасаясь руками, плечами и бедрами. Все разом потонувшие в общем наслаждении, стихийно отдавшиеся эйфории, сладким ядом обжигающей глотку.       В небольших комнатах можно разглядеть различные компании. Что-то без конца громко обсуждающих девушек. Смеющихся парней с неизменными стаканчиками в руках. Парочек, что решили уединиться, почему-то забыв закрыть дверь.       Чонгук пьянеет кажется то одного лишь запаха алкоголя в воздухе, пока пытается пробраться через всю эту толпу. Вдали маяком виднеется яркий свет кухонного уголка. Парень направляется к нему, протискиваясь через людей, также пересекаясь границами плеч, локтей и бедер. Непозволительно близко.       По пути мелькают знакомые лица. Парень на автомате кивает им в знак приветствия. Как бы то ни было, большинство находящихся здесь – студенты. Знакомые Чонгука – ученики, выпустившиеся из их школы годом-двумя ранее. Многих из них Мин застал, кого-то нет. Помимо ребят из школы, здесь присутствуют и их нынешние однокурсники, друзья по универу, друзья друзей и так до бесконечности. Парень быстро догадывается, что вечеринку организовал один из них.       Чонгуку повезло попасть сюда, потому что их троица пришлась по вкусу старшеклассникам, которые начали тащить их в свои компании. Стоит сказать, что не каждому в их школе предоставлялось такое право – зависать со третьегодками. Чонгук уверен многие из их класса даже не знают, что подобные тусовки вообще проводятся.       Когда кухонный уголок наконец достигнут, а на теле неприятно оседает чужой запах и пот, Чонгук останавливается. Свет бьет в глаза мягким тепло-белым, музыка остается где-то позади, хоть все еще и ощущается вибрациями во всем теле. Воздух не менее спертый, но дышится в разы легче.       Первое, на что он обращает внимание – это огромной стол, полностью заставленный всевозможным алкоголем. Шампанское, вино, ликер, дорогой виски и не менее дорогой коньяк, текила, водка. Чонгук бросает взгляд на большой холодильник, предполагая, что тот до верху забит пивом.       Людей здесь тоже немало. Кто-то разливает коктейли по пластиковым стаканам, кто-то ищет конкретное пиво на ходу роняя уже пустые бутылки, кто-то просто стоит кучками переговариваясь.       Чонгук вновь окидывает взглядом стол, прикидывая с чего начать.       – Чонгук? – раздается из-за спины, отвлекая. Парень оборачивается, натыкаясь глазами на Бэма. Слабая улыбка рисуется на лице.       На друге легкая бордовая рубашка и черные джинсы с дорогими кроссовками в цвет.       – Привет, – просто говорит он.       – Что ты здесь делаешь? – спрашивает друг вполне себе трезвым голосом.       Он никогда не пьет слишком много. Всегда остается на этой легкой грани полу опьянения и трезвости. Чонгук не знает наверняка, в чем причина его такой строгости к себе и вечного контроля. Но догадывается, что все это из-за Югёма. Кто-то должен позаботиться о том, чтобы он не натворил слишком много глупостей. И, конечно же, кому этим заниматься, если не Бэму. Они же все-таки лучшие друзья.       Чонгук поджимает губы, игнорируя боль где-то под ребрами.       – Пришел составить вам компанию как видишь, – привычно улыбается Гук, всеми силами скрывая свою сегодняшнюю разбитость. – А то совсем без меня заскучали небось.       – Да, это точно, – улыбается ему Бэм в ответ. А потом на дне его глаз мелькают серьезные нотки. – Слушай, ты же… ты же пришел не из-за того, что расстроен ситуацией с Чанбином?       Ох, если бы дело было только в нем, – думается Чонгуку, – это было бы моим благословением.       – Конечно, нет. Пошел он. Я и не вспоминал о нем, пока ты не сказал. Сегодня просто хотелось немного отдохнуть. Кстати, где Гём?       Бэм пристально смотрит на него еще пару секунд, по итогу принимая ответ.       – Этот дурень засел на втором этаже, они там играют в какие-то игры. И судя по тому, что я ничего от него не слышал последние полчаса, он в лучшем случае либо пьян, либо уже проиграл все состояние своих родителей, – улыбается Бэм, отпивая из своей банки пива. Чонгук легко смеется с его слов.       – Ох в таком случае ему будет негде жить. Ты же приютишь его, поможешь другу?       – Черта с два, – без сомнений отвечает Бэм, заставляя Чонгука усмехнуться. – Максимум выделю ему коробку из-под холодильника, – произносит он и сам заходится смехом.       Они смеются еще несколько минут, представляя Югема, живущего в простой коробке. Когда их смех смолкает, Чонгук чуть опускает взгляд и закусывает внутреннюю сторону щеки. Сердце трепыхающейся птицей бьется о грудную клетку. Чонгук слышит каждый его удар, его отчаянную попытку вырваться. Он не поднимает взгляд на друга, когда слова срываются с губ.       – Бэм?       – М?       – Он… Тэхен… он сегодня здесь?       Глаза без конца искали знакомый силуэт в толпе, но так и не нашли. Тоска наравне с облегчением циркулировала в венах. Желание увидеть его и страх того же, сводили с ума нервную систему. Разум писал картину чужих глаз, в которых лишь отторжение, непринятие, разочарование. Он совсем не удивится подобному исходу, всегда готовый быть отвергнутым. Не удивится, но вероятно не сможет сдержать болезненного вздоха, когда этот взгляд пронзит его сердце.       Все должно быть именно так. Это то, что он заслужил. Оставив, единственного, кому был по-настоящему дорог. Отчего-то быть непрощенным не страшно. Больно – да. Но не страшно.       Страшно как раз-таки наоборот, быть прощенным, принятым, получить второй шанс, зная, что доверять себе нельзя. Рискуя вновь причинить боль. Хуже всего то, что Чонгук уверен, его простят. Тэхён, чья душа переполнена добром и любовью, не будет держать на него зла. И от этого совсем не легче.       Бэм замечает его внутренние метания и снова делает глоток, прежде чем ответить.       – Да, он здесь. Курит на заднем дворе с ребятами.       Чонгуку кажется предательством то, как быстро его сердце начинает заходится в вальсе от этих слов, не слушая голос разума. Предвкушение с волнением отбирают последнее дыхание.       – Чонгук, – вновь зовет его друг, возвращая в реальность. Мин поднимает на него взгляд, готовый слушать. – Я только прошу тебя, – делает паузу, придавая своим словам веса, – не наделай глупостей.       Ударом по голове и неподъемным грузом на сердце. Чонгук сглатывает. Не он один признает эти ошибки. Не он один их видит и о них знает. Все это вновь откликается в нем одним бесконечным: “Не разочаровывай меня. Не разочаровывай Тэхена. Прекрати расстраивать всех вокруг. Будь хорошим другом. Хотя бы раз.”.       Боль с раздражением мешается адским коктейлем внутри него. Ему хочется высказаться, возразить, оправдаться. Утренняя беспричинная злость вновь закипает в венах. Чонгук сжимает руки в кулаки. Он пытается. Он пытается, правда. Почему никто не видит?       Мин сжимает зубы, не позволяя грубым словам вырваться из своего рта. Он знает, что Бэм прав. Что Чонгук больше не имеет права на ошибку.       – Он правда дорожит тобой, – добавляет друг. Добивает.       Чонгук не слышит понимающих ноток в чужом голосе. Чертово море топит с головой.       – Я знаю, – тихо отвечает Мин. – Знаю.       Он не в силах больше смотреть на него, отворачивается. Он уверен, что Бэм хочет сказать что-то еще, но не находится в словах.       – Я пойду проведаю Югёма, – наконец произносит он. – Надеюсь он еще не проиграл всю свою одежду. Присоединяйтесь, как… как захотите, – добавляет, не замечая очередной черной волны, в которой тонет друг.       Мин лишь кивает ему, одними глазами наблюдая, как силуэт Бэма растворяется в толпе. Чонгук опирается спиной на столешницу, ладонями с силой растирая лицо. Бесконечные попытки успокоить глупые эмоции, оборачиваются усталостью и изнеможденностью.       Он дает себе некоторое время, пытаясь собраться с мыслями и чувствами. Но все это не имеет смысла. Тянуть больше нельзя. Он должен идти к Тэхёну. Столкнуться лицом к лицу с последствиями своих решений. Даже если это убьет его в тысячный раз.       Выход на задний двор находится скорее интуитивно. Тяжелая дверь поддается не сразу, своим весом будто возвращая в реальность. Вытягивая из мыслей в непримиримое здесь и сейчас.       Морозная прохлада вновь укутывает его в свои объятия, будто соскучившись. Сырой воздух освежает мысли. Дверь позади захлопывается с глухим хлопком, отрезая его от шумной музыки. Будто выбрасывая его в другой мир, где в разы тише, безлюднее, спокойнее. Чонгук замечает компанию парней чуть поодаль, рядом с большим летним столиком, сделанным из дерева и стоящим прямо здесь же. Их тихие переговоры и легкие смешки умиротворяют. Они не замечают его, продолжая незамысловатый разговор. Их человек десять, не больше. Некоторых Чонгук знает, кого-то видит впервые. Но это все не важно. Это все не важно, потому что Тэхён тоже здесь. Сидит на этом самом столе с неизменно яркой теплой улыбкой и мягко сияющими глазами. С этими забавными высветленными кудряшками на голове и сигаретой в руках. Совсем не изменился. Все тот же нежный, солнечный парень, до одури забавный и любящий жизнь, несмотря ни на что.       Чонгуку на его фоне от себя противно. Он, в отличие от хёна, изменился слишком сильно. Растерял весь свет и веру где-то по дороге сюда, потопив себя же в черноте. В грязи, что не отмоешь. Ему вдруг хочется уйти. Развернуться, сбежать куда-то подальше отсюда, чтобы никогда больше не вернуться. Тэхён слишком хорош. Слишком хорошо, для кого-то столь плохого как Чонгук.       Когда разум трусливо уговаривает его повернуть назад, его замечают.       – О?! Чонгук?! Ты что ли? – громко произносит один из его сонбэ, привлекая всеобщее внимание. Чонгук замирает как лань в свете фар, замечая лишь то, как синхронно вместе с ним замирает и Тэхён с поднесенной к губам сигаретой. – Какими судьбами, золотой ты наш? Заплутал поди?       – И тебе привет, Сынмин-хён. Да вот, решил заскочить проверить не рассыпались ли вы еще. Двадцать лет это вам не шутки, – бессовестно подшучивает он, пытаясь скрыть глупое волнение.       Сынмин один из его сонбеннимов, учился в одном классе с Тэхёном. Высокий подтянутый парень с красивым лицом и аккуратной короткой прической. Мечта всех девчонок. Необъяснимо активный и от того, притягательный.       – Ах ты ж мелкий поганец, – задорно отвечает ему Сынмин, улыбаясь на маленькую дерзость. Остальные ребята тоже тихо посмеиваются. Тэхён же наконец доносит сигарет до губ, делая затяжку, но все также не поворачиваясь к нему.       – Тебе тоже когда-нибудь будет двадцать, – продолжает Сынмин.       – Ох, боюсь, что, когда мне будет двадцать, вы уже будете в доме престарелых, – парни пьяно прыскают с его слов.       – Получается, что и Тэхён будет в доме престарелых? Слышал, Тэ, тебя уже со счетов списывают. Что делать будем?       Тэхён, выдыхает густой дым, наконец отвечая:       – Что поделать, такова жизнь, – Чонгук не видит его лица, но ему кажется, что Тэхён… улыбается? – тем более, если Чонгук так сказал.       – Вы слышали это?! Наш непробиваемый Тэ, так просто сдался словам золотого мальчика. Эх, и как мы не заметили, что потеряли тебя, друг?       – Заткнись, – бьет его в плечо Тэхён, с неизменной улыбкой на губах. Он наконец смотрит на Чонгука. И черт, Чонгук был прав. Это больно. Потому что в его глазах нет ни намека на злость или обиду. В них лишь нежность, понимание и принятие.       – Эх, Чонгук, что же ты наделал? - вновь шутливо изрекает Сынмин.       – Все хватит, не смущай его, – вновь произносит Тэхён, пока щёки Чонгука и правда начинают покрываться легким румянцем.       – Понял, понял. Парни, за мной, кажется мы здесь лишние, – остальные поддерживают его слова, продолжая слабо улыбаться и докуривая остатки сигарет.       – Тэхён, я знаю, что Чонгук очень мил, но не поддавайся его чарам. Не позволяй этому старшекласснику принижать заслуги второкурсников. Ты отвечаешь за нашу честь, понял?       – Да понял, понял, вали уже.       Сынмин с Тэхёном еще смеются некоторое время, пока остальные ребята уже заходят в дом, здороваясь с Чонгуком на ходу. Кто-то просто кивает, кто-то по-братски хлопает по плечу, говоря, что рады видеть. Чонгук всем вежливо улыбается, пряча руки за спиной от волнения. Когда уходит и Сынмин, они остаются одни.       Повисшая тишина отыгрывает этюд на его нервной системе. Понимание того, что Тэхён на него не злится, совсем не помогает разомкнуть губы и сказать хоть слово. К счастью, Тэхён все делает за него.       – Ты обещал, что больше не придешь, – говорит он не с упреком, а скорее с сожалением, не отрывая от него взгляда.       Чонгуку сложно устоять против его добрых глаз.       – Кажется, – наконец решается он, – я не очень хорош… в обещаниях, – все с тем же сожалением между строк.       Сожаление это совсем не наигранное. Наоборот, такое чистое и слегка отчаянное, что даже кислит на языке. Чонгук думает, что единственный кого он подвел больше, чем Тэхёна в этот вечер, так это лишь себя. Потому что его приход сюда означает лишь одно. Он не справился.       – Иди сюда, – говорит Тэхён так просто, будто и не было этих отчаянных недель разлуки.       Чонгук едва удерживает себя, чтоб не сорваться с места. Его сердце, переполненное холодной тоской, просится в знакомые теплые объятия. Пока обремененное виной тело едва способно преодолеть расстояние.       Он подходит ближе, поддаваясь к чужой груди, в стыде и робости лишь слегка приподнимая руки, чтобы обнять. Когда Тэхён весь подается вперед, даря ему крепкие надежные объятия. Чонгук задыхается на вздохе, вцепляясь в чужую куртку. Боится, что сломается вот–вот не в силах отпустить. Знакомый запах ментола и сладкой выпечки наполняет легкие, затапливая сердце чувством тоски и покоя. Парень прижимается крепче, прикрывая глаза. Наконец, позволяя себе выдохнуть.       – Прости меня, – срывает он, не в силах сдержать в себе этих слов. Они рвутся наружу гонимые виной.       – Заткнись, – по–доброму фыркает на него Тэхён, на мгновение сжимая его крепче, чтобы после отстранить и заглянуть в черный омут глаз.       У Чонгука сердце сокращается в разы от этого взгляда. Понимающего. Принимающего. Прощающего.       Чонгук в попытках спрятаться от него, садится рядом. Тэхён поворачивается к нему, соприкасаясь коленями, даря маленький кусочек тепла. Старший достает из кармана пачку сигарет, тут же открывая и протягивая ее Гуку.       – Будешь? – спрашивает так просто.       Чонгук пристально смотрит на пачку табачного яда в его руке. Колеблется.       Кому–то может показаться это глупым, кому–то до одури смешным, но Чонгук серьезен. Для него алкоголь и тем более сигареты – это не просто способ развлечься, отдохнуть с друзьями, расслабиться. Для него это контракт с самой смертью. Где ты взамен на минутное удовольствие отдаешь свою жизнь. Медленно, капля за каплей, пока это не сожрет тебя. Может он слишком впечатлительный, а может слишком честный, чтобы врать себе и другим, что в этом ничего такого нет, что это лишь способ отпустить глупые мысли, а не бессознательный акт самоубийства. Может он слишком наивный, а может просто никогда не хотел смотреть на то, как люди день за днем уничтожают себя одним небольшим действием. Глотком вина, выкуренной сигаретой, снюханной дорожкой. Может причина в том, что он не может без боли смотреть на то, как его близкие отдают суке смерти свое драгоценное время. Может в том, что он всегда слишком сильно боялся их потерять. В том, что в конце концов он их потерял.       Он тянется к пачке сигарет в чужой руке. Достает одну, смыкая сухие губы на фильтре.       Для него следующие секунды – не пустяк и не шутки. Он ненавидит эту завуалированную смерть. Ненавидит все это. Проблема лишь в том, что себя он ненавидит тоже.       Сомнений нет. А если и есть, их не хватит, чтобы отговорить его.       Тэхён протягивает зажигалку. Огонь целует кончик сигареты. Чонгук делает первый вдох. Безбожно теряет себя на очередном повороте жизни. Да простит его Господь. Если он есть. Какая жалость.       Чонгук теряет себя не без тревоги, но с интересом. Падает бесконечно медленно, оставив свое Я где–то на обрыве. Лишаясь по пути своих чувств, принципов и ценностей. Ему любопытно, сможет ли он остановиться или разобьется вдребезги. Найдется ли что–то, что сможет его остановить. Найдется ли кто–то, кто…       Чонгук не знает. Он лишь позволяет табаку наполнить легкие. Убивая себя вновь.       – Как ты? – доносится со стороны мягкий голос.       Чонгуку не требуется и секунды на раздумья.       – Я в порядке, – привычно и бесцветно.       Горькая усмешка разбавляет тишину. Дым забивает дыхательные пути.       – Что? – вскидывает Чонгук в непонимании.       – Ты всегда так говоришь, – Тэхён смотрит в сторону, затягиваясь.       Горечь то ли табака, то ли чужих слов жжет младшему язык.       – Как там нуна? – жалкая попытка перевести тему. Срабатывает. Уголки губ Тэхёна дергаются вверх.       – Сестренка? У нее все хорошо, – улыбка абсолютно счастливая. – Сегодня испекла черничный пирог, просто прелесть, ты обязан попробовать.       – Обязательно, – отзеркаливая чужую радость.       Сестра у Тэхёна просто невероятная. Чонгук ему по–доброму завидует.       – Что насчет твоего брата? – неожиданно и ожидаемо. Вопрос насильно тянет уголки губ вниз, хоть Чонгук и пытается держать лицо. – Бэм сказал, что ты теперь живешь у него. Ты, наверное, очень рад воссоединиться с ним спустя столько лет.       Реакции тела – предатели чертовы, выдают с потрохами. Пальцы вздрагивают, роняя пепел на джинсы. Чонгук смотрит, как тот в попытках прожечь ткань отчаянно затухает. Точно как он сам, в попытках убедить себя, что ему не больно.       Следующая затяжка становится донельзя долгой и глубокой. Сжигающей его изнутри. Чонгук мечтает удавиться этим дымом, лишь бы не отвечать на вопрос. Лишь бы не думать обо всем этом. Лишь бы не чувствовать.       Но приходится. Отвечать, думать, чувствовать. Глупая человеческая природа, что с ней поделать. И если уж и рассказывать, то кому, как не Тэхёну.       Правда Чонгук уже представляет, как разочарует своего друга этим рассказом. Ведь раньше он говорил о хёне только хорошее. Да Чонгук говорил о нем. Не мог не. И да только хорошее, самое лучшее ведь всегда считал брата невероятным. Таким важным. Таким нужным.       Только вот теперь придется признаться и себе и Тэхёну, что все это пыль. Что Юнги важен для Чонгука, а Чонгук для Юнги нет. Что тот не любит, как прежде, и непонятно любил ли когда–то по–настоящему. Признаться, что Чонгук брошен, оставлен, растоптан. Что наивность его сердца его же самого и обманула, заставив поверить в то, чего нет. Что картина мира реального не сходится с картиной мира идеального. И что диссонанс от этой разницы колебаниями отдается в теле и разуме, погружая во мрак.       – Все получилось не совсем так, как я ожидал, – выдыхает он после сожжения собственных легких. – Точнее… совсем не так.       Тэхён хмурит брови, пристально смотря на него.       – Но в этом лишь моя вина, – признает он без сомнений. – Я был слишком наивен.       Ким слегка напрягается, чуть подаваясь вперед, готовый слушать:       – Расскажи мне.       И Чонгук рассказывает. Опускает совсем паршивые моменты, но основную суть передает отлично.       Юнги, который был ему самым близким и дорогим человеком на всем белом свете, больше таковым не является. Не будет являться. Да и, как оказалось, не являлся таковым никогда.       Правда эта дается Чонгуку не легко. Та застрявшей пилюлей царапает горло. Не проглотить, не выплюнуть. Вот и остается терпеть, задыхаться, в ожидании, что та либо рассосется, либо убьет.       Чонгук делает затяжку. Весь день бурлящая в нем злость оседает безграничной усталостью и ноющей тоской. Бушующее черное море, разбившись о скалы, успокаивается, оставляя за собой избитый черный берег. На котором Чонгук теперь так ясно может рассмотреть следы своей обреченности.       Он утомленно прикрывает глаза, вдыхает табак. Запирает его в себе, позволяя выжигать изнутри. Эмоции все громче кричат в его голове, и он понимает, что уже не может с ними совладать. Они настойчиво стучат в его сердце, грозясь проткнуть насквозь. Господи, как же он устал.       Он выбрасывает окурок в пепельницу, берет новую сигарету. Вдыхает дым, продолжая рассказ. Говорит о словах Юнги, брошенных в тот вечер. Пытается сдержать дрожь в голосе. Получается не очень. Опускает часть о таблетках, считая, что Тэхёну не стоит об этом знать. Никому не стоит. Хотя он и не удивится, если Тэхён уже все понял сам.       Заканчивает, ровно, когда красный огонек второй сигареты догоняет фильтр. Тушит бычок, оставляя тот в пепельнице. И лишь после этого решает, посмотреть на Тэхёна, который все это время не отводил от него взгляда. Он натыкается на напряжение, отчетливо виднеющееся в каменных неподвижных плечах, крепко сомкнутых в замок руках, натянутых скулах и горящих глазах.       Чонгук надеется, что оно не вызвано его разбитым видом и на всякий случай пару раз моргает, проверяя не наполнены ли его глаза слезами. Но взгляд не помутнен, а кожа остается не тронутой после взмаха ресниц. Молодец. Смог сдержаться. Хотя бы сегодня.       Тэхён шумно выдыхает, после говоря:       – Не нравится мне этот твой Юнги–хён.       – Он не плохой человек, – спешит защитить его Чонгук.       – Ага, как же, – чуть зло выплевывает Ким.       – Он ни в чем не виноват, – Тэхён вновь тянется возразить, но Чонгук прерывает его, опуская голову, упирая взгляд в сырую рыхлую землю. – Это просто я… я думал, что получится обмануть время. Думал, что все будет, как раньше. Оказалось, что нет, – грустно улыбается он.       – Это не твоя вина, Чонгук, – спешит убедить его друг. – Ты не сделал ничего плохого.       Младший его слушает. Но едва ли слышит. Для него чужие слова не более, чем пустой звук. Они никогда не станут для него истиной. Чонгук знает, что виноват. Он знает, что подвел Юнги. Знает, что подвел их всех.       Тэхён со стороны вновь шумно вздыхает, обдумывая все сказанное.       – Прости, если загрузил тебя, – тихо произносит Чонгук, вновь чувствуя вину.       – Ты не загрузил меня, – отвечает старший, поднимая на него взгляд. – Я просто думаю.       Чонгук выпускает легкий смешок. Разве это не одно и то же? – хочется спросить ему.       – Если… Чонгук, – младший оборачивается к нему, с легкой дрожью в сердце, боясь услышать, что тот собирается сказать. Взгляд Тэхёна же абсолютно серьезен. – Если ситуация с братом станет хуже, если ты будешь чувствовать себя некомфортно рядом с ним или в том доме, знай, что ты всегда можешь пожить у меня.       Чонгук смотрит на него, широко распахнув глаза. И вдруг взрывается от смеха. То, с какой серьезностью Тэхён говорит настолько абсурдные вещи, кажется ему до невозможности забавным. Чертовски хорошая шутка.       Тэхён же смотрит не понимающе.       – Чего ты смеешься, я же серьезно, – немного бурчит Ким, забавно хмуря брови.       – Прости, прости, – извиняется Мин, продолжая сотрясаться от истерического смеха.       Чтобы он? Да принял помощь от кого–то? Не в этой жизни.       – Чонгук, – строго произносит Ким, – я серьезно.       Младший чуть успокаивается, чтобы ответить:       – Да, прости. Спасибо большое за предложение, не думаю, что в этом будет необходимость.       – Чонгук, – вновь чуть строго говорит Ким.       – Я… – Чонгук пытается подавить рвущиеся истеричные нотки в голосе, – я услышал тебя. Спасибо. Я буду знать, что если что, то могу обратиться к тебе, – вкладывает в эти слова всю искренность, на которую только способен.       Ага, как же. Одна лишь мысль о том, чтобы попросить у кого–то помощи, переламывает ему все кости. Да он скорее умрет, чем сделает это.       – Надеюсь, что это так, – говорит Ким, все еще пристально вглядываясь в его лицо.       А после спрыгивает со стола, говоря:       – Пошли в дом, здесь чертовски холодно.       На самом деле терпимо. Но Тэхён слишком хорошо знает, что Чонгуку достаточно легкого дуновения ветра, чтобы замерзнуть. Младший не находит причин ему возразить и спрыгивает следом. Настроение после сказанной Тэхёном шутки чуть приподнимается, и парень с легким воодушевлением забегает в дом за другом.

***

      Чонгуку совсем не хочется этого признавать, но вещи и правда становятся проще, когда внутри плещется алкоголь. Когда беспокойный разум замолкает под хорошей дозой седативного пойла. Когда сознание, все так же бесконечно колеблющееся, смазывается от высокого градуса, растворяясь в блаженной неге.       Метод этот отвратный, стоит заметить. Ужасно вредный для здоровья, нервной системы и мозга. Паршивый без сомнений. Но, черт возьми, какой же действенный, – думает Чонгук пьяно прижимаясь к руке Тэхёна.       Немного пройдясь по дому и захватив алкоголь, спустя полчаса они наконец добрались до второго этажа, где нашли друзей. Комната, в которой расположились остальные, была залита приглушенным желтым цветом и больше походила на мини гостиную, нежели на полноценную спальню. Низкий столик был то тут то там заставлен стаканами и бутылками с алкоголем, а прямо по центру была раскидана дорогая колода карт. Ребята расположились вокруг этого широкого овального столика, сидя прямо на ковре.       Бэм преспокойно попивал свое пиво, наблюдая за игрой. Сынмин с Югёмом яростно скидывали карты, внимательно следя за действиями друг друга. Они оба пытались максимально сконцентрироваться на игре, но со стороны это выглядело довольно комично, учитывая количество алкоголя в их желудках. Остальные парни, видимо, так же, как и Бэм, давно выйдя из игры, переговаривались между собой, следя за партией и временами бросая комментарии по типу: да что вы там корову доите, заканчивайте давайте.       Когда Чонгук и Тэхён зашли в комнату, находящиеся лишь кивнули им, тут же возвращая все свои внимание битве, разворачивающейся на поверхности стола. Бэм же заметив их вместе, лишь вперился в них глазами, будто пытаясь что–то прочитать по их лицам. Но встретив взгляд Чонгука, лишь кивнул, поджав губы и возвращая свое внимание Югёму.       Тэхён сбросил декоративные подушки с близстоящего дивана, положив их на пол, и предлагая Чонгуку присесть. Таким образом, он сели прямо у стола, спинами опираясь на этот самый диван. Через пару минут, Сынмин по итогу разбил Югёма в пух и прах и тот жалобно взвыл:       – Да как же так?! У меня же были такие отличные карты.       После чего уткнулся лицом в свои руки, лежащие на столе, и играючи захныкал. Чонгук, сидящий рядом с ним, утешающе погладил его по спине.       – Все хорошо, Гёма, в следующий раз обязательно выиграешь, – сказал он ласково.       Гём повернул к нему голову, и Чонгук заметил, что на его лице и правда отражалась совсем не свойственная ему печаль.       – Гука, я выиграл сегодня целых семьдесят тысяч вон, представляешь? – сказал он, но глаза его отчего–то все равно были переполнены обидой.       Чонгук чуть поколебавшись спросил:       – А проиграл сколько?       Гём замолк, поджимая губы. Чонгук перевел взгляд на Бэма, но тот лишь закатил глаза.       – Гём?       Югём насупившись наконец сказал:       – И проиграл… тоже семьдесят, – он замолчал, не желая принимать поражение, но вдруг вскинулся и живо заговорил, – но ты бы видел, как хорошо я шел. Я обыграл Минсу на последней секунде, это было невероятно.       – Тебе просто повезло, – кричит Минсу с другого конца стола.       Чонгук усмехается с их перепалки, переставая гладить друга. Вместо этого он берет в руки свою бутылку сидра и делает несколько больших глотков.       – Югёма, я считаю, если ты сегодня не вышел в минус, то это уже победа, – произносит он спустя время.       Ким младший сначала гордо вскидывает подбородок после чего задумывается над сказанными словами, не понимая можно ли воспринимать это за похвалу. Но в итоге сдается, тоже беря в руки пластиковый стакан и живо осушая его.       Чонгук усаживается поудобней, меняя положение и ближе примыкая к Тэхёну, который переговаривается с Сынмином. Ким чуть оборачивается на него, без слов спрашивая, все ли хорошо. Чонгук кивает ему, вновь затевая разговор с друзьями.       Парни все время что–то обсуждают, играют в карты, отбивают друг другу щелбаны за проигрыш и живо смеются. Чонгук следя за ними, чувствует, как шипящая радость искрит в душе, а все тело обволакивает приятным теплом. Улыбка не смеет покидать лица. Хоть сердце и остается закованным в ледяные цепи, не позволяя чувствовать слишком много. Но даже так, в эти минуты Чонгуку вдруг становится так хорошо и весело, что он не замечает, как пролетает время. Так проходит пару часов.       Чонгук знает, что после взлета всегда следует падение. Знает, что обволакивающее тепло по итогу сменяется опустошающей тоской. Знает. Но все равно никогда не бывает к этому готов.       И вот спустя время он чувствует, как шипящая радость внутри затихает, и легкий холод обуревает тело. Чувствует, как чужой смех, что секундами назад резонировал мажором в его душе, теперь глухими отголосками ускользает из его сердца. В одно мгновение ему становится так пусто, что это могло бы быть пугающим, если бы не было столь привычным.       Чонгук отчаянно пытается схватиться за это ускользающее счастье, сопротивляясь пустоте. Прикрывает глаза, вслушиваясь в смех Тэхёна и забавные ругательства друзей. Раскрашивает черноту под веками в желтый и оранжевый, в попытках придать смысл. Зная о радости, переполняющей людей вокруг, желает испытать ее тоже. Разделить, впитать, втереть в себя.       Но все это оказывается бесполезным. То же самое, что пытаться смешать воду с куском железа. Плотность слишком разная, диффузия невозможна. Вот и Чонгук покрывшийся льдом изнутри и снаружи, совсем не подходит для этой витающей в воздухе радости. Она его окружает повсюду, но никогда не будет в силах пробраться внутрь и зажечь угасающую душу.       Он вдруг понимает, что все эти два часа едва ли испытывал настоящую радость. Скорее яростно пытался убедить себя, что это так. Выброс эндорфинов и смазанное сознание помогли на время игнорировать это чувство пустоты и отчужденности. Но стоит сознанию хоть немного проясниться, как он понимает, что эмоции, что он испытывает едва ли искренни. Фальшивка. Самовнушение наряду с химическими реакциями организма на алкоголь и никотин. Не более. Чонгук уже очень давно не испытывал настоящей радости.       Он уже несколько лет не ощущает ничего подобного. Ни радости, ни веселья, ни счастья. Все эмоции слишком мимолетны. Короткие всполохи искр в кромешной тьме. Он не помнит, что такое быть счастливым. Но знает, что когда–то был.       Эти воспоминания заперты в его сознании. Выцветшими фотографиями плывут перед глазами, пестря яркими улыбками, счастливыми взглядами и громким смехом. Чонгук желает коснуться их, вспомнить, почувствовать. Заполнить душу теплом прошлого, в надежде что та развеет черноту настоящего. Но попытка приблизиться к этому счастью горечью утраты обжигает пальцы. Чонгук знает, что был счастлив. Помнит. Но не чувствует.       Он открывает глаза. Безвкусным сидром запивает застрявший в горле ком. Смотрит на небольшое счастье вокруг. На драгоценный момент своей юности, что песком проскальзывает сквозь его пальцы. Грудь сковывает невыносимостью. Могло быть хуже, – думается ему, когда он встает с насиженного места. На вопросительный взгляд друзей машет им опустевшей бутылкой сидра, намекая на то, что собирается спуститься за добавкой. Кто–то просит его прихватить пару бутылочек светлого и еще одну бутылку виски, Чонгук кивает, зная, что не донесет. Он собирается потеряться, как минимум на час.       Спускаясь вниз его снова встречает шумная толпа студентов и подростков с громкой музыкой и бесконечным весельем. Он заходит на кухню, чуть помутненным взглядом осматривает содержимое, останавливая свой выбор на водке с соком. Найдя где–то большой стакан, чтоб хватило на долго, он мешает алкоголь, путая к чертям все пропорции. Путает пропорции, путает мысли, желая запутаться сам, чтоб никогда не найтись. Иногда быть потерянным в разы лучше, чем быть найденным и обнаружить себя опустошенным. Тлеющим.       Чонгук делает пару больших глотков, тут же обжигая глотку и душу. Вновь доливает до краев, выходит в гостиную, где находит или находится одним из своих одноклассников. Тот весело подзывает его к себе, и Чонгук без раздумий подсаживается к нему на диван, затевая не замысловатый диалог и попивая свой недококтейль. Сознание мутнеет с каждым глотком алкоголя и душного воздуха. Он отчаянно пытается уловить речь своего собеседника и из всего потока слов, ему удается понять, что тот рассуждает о поступлении на биоинженерный. Ах точно. Они же в выпускном классе. Чонгук совсем забыл о том, что у него должен быть какой–то план на будущее. План на эту жизнь.       На данный момент его единственный план продержаться столько сколько сможет. День, неделю, месяц… час?       Чонгук думает, что это довольно странно. Что кто–то заботиться лишь о том, какие предметы брать на первом году обучения, а кто–то о том, как бы отсрочить приближающийся срыв своей крыши. Ему кажется это забавным, и он усмехается в свой стакан, перед тем как сделать очередной глоток. Его собеседник, кажется воспринимает это на свой счет и начинает улыбаться ярче, активнее вдаваясь в подробности своей будущей профессии. Чонгук считает это милым, да и парень рассказывает довольно увлекательно, поэтому Мин остается с ним, отчаливая лишь когда стакан оказывается пустым. Он, извиняясь, откланивается, вновь направляясь на кухню, пару раз врезаясь в проходящих мимо людей. Все–таки пол литра его недококтейля дали свой эффект.       Когда ему наконец–то удается добраться до кухонного уголка, он наконец ощущает вибрирующую трель своего телефона. Непослушными пальцами он выуживает тот из кармана джинс, будучи уверенным, что это Тэхён, который, наверняка потерял его. Но сердце чуть спотыкается, когда Чонгук читает на экране имя звонящего.       Юнги.       Сердце бьется в груди пойманной бабочкой, ранит крылья о клетку ребер. Встревоженное, взволнованное совсем не щадит себя, ускоряя темп. Чонгук давится вдохом, тонет в шуме, что не снаружи, но изнутри. Неспокойными пальцами кладет телефон на столешницу. Бросает смазанный взгляд на время в углу экрана. Пол первого. Черт. Чертчертчерт.       Он должен был предупредить его? Или нет? Он не знал насколько задержится здесь. Не знал станет ли оставаться до утра или решит вернуться до ночи. Да и если бы знал наверняка, что бы он сказал? Вся их коммуникация сведена к обоюдному молчанию. Чонгук не уверен, должен ли он отчитываться о таких вещах. Или же Юнги абсолютно плевать на подобное.       За его размышлениями проходит время, и через несколько секунд звонок смолкает. Лишь для того, чтобы спустя мгновение вновь озарить экран входящим. Чонгук снова приковывает взгляд к чужому имени.       Юнги.       Простое, короткое Юнги. Бесчувственное. Бессмысленное. Он записал его именно так. Не “Юнги–хён”, не просто “Хён”, и уже тем более не “Хённи”. Простое и строгое “Юнги”. Именно такое, какое и должно быть в их отношениях. Холодное и едва ли уважительное. Такое, какое Чонгук бы никогда не стал к нему использовать в прошлом.       В прошлом… вот именно… это все прошлом. Больше нет Юнги–хёна, который любил его до щемящего сердца. Есть лишь этот Юнги. Человек, которого Чонгук совсем не знает. Человек, которого он встретил лишь пару недель назад. Все верно. Все точки над i расставлены. Звонящий ему, не его любимый драгоценный брат, что сейчас безумно переживает из–за того, что младшего нет дома. Звонящий ему, самому Чонгуку совершенно незнаком. Он его не знает. Этот человек ему по факту никто.       Поэтому Чонгук, без сомнений сбрасывает звонок, пытаясь оправдать дрожь в пальцах количеством выпитого. Он плывущим взглядом ищет бутылку водки, но та уже оказывается пустой. Их запасы на этот вечер вообще разлетаются довольно стремительно. Чонгук уже готов мириться с отвратным на вкус вермутом, когда вдруг замечает стоящую в углу бутылку серебряной текилы.       Звонок вновь проходит на его телефон, и Чонгук не смотря на экран сбрасывает. Он наливает себе в стакан текилу, не жалея. Не жалея, но желая утопить свои глупые чувства в ней. Он не особо думает о сочетании вкусов, разбавляя ту ягодным соком.       Очередной звонок и сброс.       Чонгук делает глоток, обжигая глотку и тут же морщась. Музыка бьет по ушам, сердце, заправленное спиртом, по грудной клетке. Чужое имя отсвечивает на экране. Отчаянье – на дне глубоких глаз. В голове сцена трехлетней давности, когда Чонгук точно также без конца звонил Юнги, срывая дыхание, боясь не успеть. А тот точно также упрямо не брал. Чонгук делает еще один большой глоток. Телефон замолкает. Вместо него приходит сообщение.       Юнги: Где ты?       Чонгуку приходится приложить не мало усилий, чтобы взять телефон в руки и решиться ответить хоть что–то. Он цепляется за злость, как за единственное чувство, что способно хоть как–то сохранить гордость его души в этот момент.       Чонгук: Нетвое днло.       Ответ не заставляет себя ждать.       Юнги: Ты пьян?! Возьми трубку. Сейчас же!       Этот приказной тон отзывается жгучим раздражением в кровеносной системе. Чонгук бесконечно ругается про себя. А не пойти ли ему…       Чонгук: Иди кчерту.       Пишет он спустя секунду, преодолевая сожаления. Раньше он никогда не позволил бы себе говорить с Юнги в подобном тоне. Сегодняшний день не перестает удивлять.       Юнги: Либо ты берешь трубку, либо говоришь где ты!       А нет забудьте, ни о каких сожалений и речи быть не может. И правда. Пошел он к черту!       Парень вновь вливает в себя порцию алкоголя, мысленно извиняясь перед своим желудком. Подумывает о том, чтобы вернуться в гостиную или подняться к Тэхёну и ребятам, которые и правда совсем скоро начнут его искать. Но отчего–то стоит на месте, прожигая взглядом вновь звонящий телефон. Конечно же, он сбрасывает.       Юнги: Чонгук. Просто скажи мне, где ты.       Его осмелевший от алкоголя дух противится, желает поиграть в равнодушие точно так же, как играют с ним. Но его разум призывает к трезвости, к холодной логике. Чонгук, скрипя зубами ему сдается.       Чонгук: Удрзей.       Юнги: Когда будешь дома?       Чонгук вновь порывается ответить что–то язвительное, но понимает, что таким образом они могут перекидываться едкостями до самого утра.       Чонгук: ктру.       Пишет он, продолжая отпивать из своего стакана.       Он ждет, расфокусированным взглядом блуждая по экрану телефона. Ждет, что Юнги вновь позвонит для того, чтобы убедиться, что Чонгук в порядке, что он в безопасности и действительно дома у друзей, а не обдолбанный в каком–нибудь баре. Но Юнги больше не звонит. Больше не пишет. Получив минимальную информация, проявив формальную обеспокоенность, Юнги пропадает. И от этого почему–то особенно паршиво. Чонгук продолжает пить из своего стакана, бросая взгляд на телефон. Но экран смартфона остается погашенным, не сообщая о новых уведомлениях или звонках.       Глупое откровение души влагой выступает на глазах, и Чонгук разом вливает в себя остатки коктейля, в попытках заглушить ее голос. Увы, у него не выходит. В порыве злой обиды он хватает телефон, тут же выключая его. Чтобы даже не смел звонить ему. Чтобы никогда больше даже не заговорил с ним. Обида эта абсолютно детская и жгучая. Чонгук в ней задыхается. Воздуха в помещении вдруг становится категорически мало, а выпитый алкоголь совсем не помогает в уничтожении чувств.       Мин стремится сбежать на улицу. Пробираясь через десятки пьяных счастливых тел, он обделенный и погасший, идет вперед, пытаясь не утонуть в этой толпе. Не разбиться прям в ней, потерявшись окончательно. Ему нужно на воздух. Подальше отсюда. Подальше ото всех. Подальше от себя самого. Он врывается на передний двор улицы, начиная жадно хватать воздух в попытках потушить пожар в своей груди. Здесь вдруг оказывается немало народу, и Чонгук в очередных попытках сбежать, уходит куда–то за угол, тут же прислоняясь спиной к стене и оседая на холодную землю.       Он стискивает дрожащие губы, прячет в сгибе локтя слабость своей истерзанной души, что сейчас солеными ручьями рвется наружу. Пытается дышать, так будто это способно потушить огонь внутри, но тот лишь распаляется сильнее, горячее, заставляя задыхаться.       Он плачет. Так тихо, как только может. Он плачет, отпуская эту боль, в надежде, что та наконец отпустит его. Его переполняет черной пустотой. Она растет в нем, множится, давя на грудную клетку, звеня в ушах. Он вцепляется в волосы, чувствуя как пальцы начинают неметь, как глотку нещадно дерет от сдерживаемых всхлипов. Сердце бьется так быстро, качая этот яд боли по всему организму. Чонгук ощущает ее в каждой клеточке тела. Сердце бьется, как в предсмертной агонии, кажется и вправду мечтая остановиться, умереть, защищаясь от всех этих страданий.       Юнги плевать. Юнги чужой. Юнги больше не его семья. Не его брат. Не его друг. Никто. Как и Чонгук ему. Сознание бьется в конвульсиях, пребывая в диссонансе. Как тот, кто дарил самые надежные и крепкие объятия, кто всегда держал за руку, теперь не хочет даже прикасаться? Тот, кто всегда смотрел на него с нежностью и поддержкой, теперь смотрит на него с усталостью и разочарованием. Тот, кто всегда одним лишь словом, мог успокоить и подарить чувство безопасности, сейчас одним словом заставляет его задыхаться брошенным на промозглой земле. Тот, кто всегда обещал быть рядом, обещал защищать и любить, так просто бросил его погибать.       Чонгук не понимает. Он вспоминает все слова и оправдания. Вспоминает о не родстве и чужой усталости. О чужой боли. И да это немного отрезвляет. Напоминает, кто они и почему они там, где есть. Отрезвляет. И все же.       В голове бесконечные сцены счастливых улыбок и разделенных на двоих слез. Тихих откровений за завтраком и разговоров без слов перед сном. Глупых детских ссор и долгожданных примирений с мятным чаем и мороженым. Одних наушников на двоих и скрепленных рук. Пересекающихся взглядов, твердых и уверенных. Где один всегда безмолвно уверял в заботе и защите, а другой все также безмолвно доверял ему свою жизнь и душу.       Все это проплывает в его голове таким живым потоком, что еще чуть–чуть и собьет с ног. Накроет лавиной, придавит обреченностью и непоправимостью. Отчаянием. Но Чонгук как бы не хотел, остановиться не в силах. Воспоминания эти кассетной пленкой мелькают в его голове. Он вспоминает, вспоминает, вспоминает.       Небольшая площадка у дома. Разбитые коленки.       Его любимый игрушечный грузовик на чужом столе. Разноцветные пластыри.       Беззубые улыбки. Завтраки с клубничным джемом.       Переполненные автобусы. Тяжелый рюкзак, снятый с его плеч.       Розовый плюшевый заяц и голубой ослик. Самое вкусное какао перед сном.       Бесконечные бои в приставку. Заботливо принесенная тарелка фруктов.       Теплый плед на его плечах и не менее теплые объятия в полудреме.       Ладони, что успокаивающе гладят плечи, запах чужой джинсовки.       Чонгук вспоминает, вспоминает, вспоминает, пока… его сознание вдруг не замыкает. Точка допустимого предела достигнута. Кассета воспоминаний, заедает ровно на половине, не позволяя вспоминать дальше. Останавливая. Удерживая. Как бы говоря, что на сегодня хватит. Сердце по инерции тормозит тоже, замирая на бесконечно долгое мгновение. Душа, тлеющая пеплом, загорается как в последний раз. Шум в ушах разрывает перепонки, вызывая бесконечную мигрень.       А всего спустя мгновение все успокаивается. Утихает. Угасает. Помутненный слезами и болью взгляд, вдруг стекленеет, стирая краски, теряя фокус. Тело секундой назад напряженное до предела, вдруг оседает, исчерпав все силы. Разум замолкает, лишь белый шум до сих пор отдается в ушах. Внутри и снаружи в одно мгновение наступает такая безразличная тишина, что и не верится, что минуту назад, он был оглушен криком своей души.       Чонгуку кажется, что это какой–то механизм самозащиты внутри него. Когда он вот так доходит до допустимой грани, и чуть было не перешагивая ее, выключается. Трудно сказать, когда это началось, вероятно пару лет назад. Одно он можно утверждать точно, ощущается это будто, вы только что падали с километровой высоты на землю без парашюта, а уже через секунду преспокойно сидите себе на берегу озера. Симптомы примерно те же. Гул в ушах, головокружение, дезориентация, перепад давления и ощущение перемолотых внутренностей.       Да, самозащита у него работает отлично. Потому что уже через пару секунд, когда последние слезы обжигают кожу, Чонгук будто и вовсе забывает, о чем плакал. Настолько его выбрасывает из реальности. Нет он помнит, но чувства, что он буквально только что испытывал, кажутся ему совсем незнакомыми и чужими. Ему совсем не принадлежащими. Наверно, он так искренне хочет в это верить. В любом случае ему становится немного лучше, и он приходит в себя, наконец делая полноценный вдох.       Его черное море успокаивается, в ожидании следующего шторма. Волны больше не захлестывают темный берег, не разбиваются о скалы. Черное море его души затихает. Оно так не похожее на то, что он привык наблюдать в детстве. Чонгук помнит аквамариновые переливы, играющие в догонялки с солнечными лучами. Помнит свежий соленый воздух и чистый песочный берег. Помнит, как красиво выглядело небо, под толщами воды. Следовало остаться там. Как жаль, что тогда он об этом не знал.       Разум очищается от мыслей, чувств, эмоций. Бесконечные сожаления выгнать не получается. Они растворяются в кровеносной системе, в который раз становясь частью его самого. Чонгуку удается их лишь заглушить до следующего внутреннего шторма.       Холод звездного неба ледяными кончиками пальцев опоясывает ребра. Парадоксально убаюкивает, напевая колыбельную. Ему нужно вернуться в дом, но сил совсем нет. Дурная мысль уснуть прямо здесь мелькает в голове.       Руки быстро немеют от холода. Ночная тишина терпеливо ждет.       Нужно возвращаться, – повторяет он себе, продолжая сидеть.       Он не уверен, сколько еще проходит времени, пять минут, десять или час, но встает лишь, когда начинает ощущать покалывание во всем теле. Он возвращается в дом. Первым делом идет в туалет. Умывается. Встречается со своим отражением, что безустанно смеется над его никчемностью. У парня совсем нет сил с ним спорить. Но и взгляд отвести не получается.       Он все еще пьян. Его слегка мутит, и реальность смазывается то ли масляными, то ли акварелью. Теперь ему отчего–то совсем не весело. И совсем не легко. Ему паршиво. Привычно.       Тэхён так и находит его. С пустым взглядом и пустой душой. Чонгук привычно улыбается ему.       – Где ты был? Я начал волноваться, – говорит он, чуть заплетающимся языком. Чонгук лишь улыбается ему ярче. Насколько может.       – Прости, я разговаривал со своим одноклассником, не заметил, как пролетело время, – почти не врет, еще раз умывая лицо и ополаскивая замершие руки.       Чонгук смотрит на свое отражение, собирая взглядом свой разбитый вид. Глаза покраснели и припухли, лицо измученно истерикой. Парень набирает побольше воды в ладони и плещет себе в лицо, быстро растирая кожу. Пытается замаскировать последствия своей слабости. К счастью, Тэхён пьян достаточно, чтобы не заметить.       – Я пытался позвонить тебе, но твой телефон недоступен.       – Наверное, зарядка села, – и снова ложь. Раньше он никогда не врал. Противно. Как же ему от себя противно.       Он быстро вытирается висящем рядом полотенцем. И подходит к Тэхёну. На пару секунд заглядывает в его глаза, натягивая искусственную улыбку.       – Ты в порядке? – привычный вопрос срывается с чужих губ.       – В полном, – проливается бесконечной ложью. Чонгук подходит ближе, обвивая руками чужую талию и прижимаясь лицом к груди. Нежным объятием смазывая чужое беспокойство. Отвлекая. Не оставляя шанса на сомнение внезапной близостью.       Тэхён слегка тушуется первую секунду. Но затем и сам обнимает в ответ. Его широкие ладони начинают не спеша оглаживать узкие плечи, проходясь по лопаткам и выпирающим позвонкам.       – Такой холодный, – изрекает Ким куда–то в его волосы. – Только не говори, что вы на улице сидели.       – Не скажу, – лукавит, Чонгук, пряча вымученную улыбку в чужом плече.       – Вот же засранец.       – Я скучал по тебе, – выдыхает он совсем тихо. Душа, ну что же ты творишь? Куда же ты рвешься в этой слепой истине чувств?       Тэхён лишь сжимает его сильнее в своих объятиях.       – Я тоже, Гук. Я тоже.       Чонгук осторожно прячет боль на чужом плече. Размазывает ту по мягкой ткани чужой кофты.       Они стоят так с минуту, прежде чем Чонгук отстраняется. Тэхён заботливо поправляет чуть съехавшую в бок толстовку, а после берет его лицо в свои ладони.       – Ты устал? Пойдем спать?       Спрашивает. Как и всегда. Спрашивает не в контексте “я уложу тебя и пойду дальше развлекаться, увидимся утром”. А в контексте “если ты устал, то мы сейчас же найдем тихую комнату с удобной кроватью, ляжем спать, а если не уснем, то проболтаем полночи про устройство вселенной, чтобы сомкнуть глаза лишь на рассвете”. Тэхён хороший. Тэхён прекрасный. Тэхён очень дорожит им и бесконечно заботится. Он невероятный. Самый лучший в каком–то роде. И Чонгук искренне его любит. Вот только… жаль Тэхён не…       Чонгук затыкает себя быстрее, чем успевает произнести это в своей голове. Он отрицательно качает головой, пытаясь выбросить дурные мысли.       – Не хочешь? – воспринимает это по–своему Ким.       – Да… думаю еще рано, – отвечает Гук чуть глуше. – Я еще не надрал Сынмину задницу в покере. Поэтому я не усну, пока моя миссия на этот вечер не будет выполнена.       – Хах, звучит отлично, – наконец–то радостно улыбается ему друг. – Тогда пойдем?       – Угу.       Они снова поднимаются наверх, захватывая с собой немного алкоголя и еды. Чонгук лишь спустя несколько часов и пары литров выпитого вспоминает, что ни черта не ел. Югем уже изрядно выпивший встречает их так, будто впервые видит за сегодняшний вечер.       – Чонгукки, – бросается он ему на шею. – Ты не расстраивайся, мы этому Чанбину так зад надерем, что он забудет, как ходить, – смело заявляет младший Ким, едва стоя на ногах. Наверняка решив, что сегодняшний приход друга и внезапная пропажа посреди вечера обусловлены дневными переживаниями.       – Для начала было бы неплохо, чтобы ты сам вспомнил, как ходить, Гёма, – не может сдержать слабой улыбки.       – Не смею отрицать, – произносит друг, начиная скатываться по Чонгуку куда–то вниз. Мин усаживает его на пол, опирая на диван и протягивая бутылку воды. Ким сначала противится, но спустя минуту жадно припадает к горлышку, осушая ту целиком. Гук ловит на себе благодарный взгляд Бэма с другого конца стола и лишь кивает ему.       Парни начинают очередную игру, быстро переходя с карт на другие игры, штрафами в которых становится конечно же рюмка виски. Чонгук напивается довольно быстро, не желая признавать, что проигрывает специально.       Когда бутылка стремительно заканчивается, комната наполняется разочарованными вздохами осознания, что на кухне ни черта не осталось, а до ближайшего супермаркета километров пять пешком. Сколько не покупай, а алкоголя никогда не хватает. Ужасный парадокс для молодых людей лет двадцати.       – Ну ладно, ладно, дети мои, – вдруг произносит Сынмин, разом разбавляя кислые лица. – Я знал, что этот день наступит, – он встает, слегка покачиваясь, и пересекает комнату, подходя к шкафу и начиная в нем рыться. Спустя несколько секунд он достает из кучи одежды, сверкающую бутылку…       – Та–дааам. Голубой испанский абсент. Семьдесят градусов. Специально для такого случая хранил.       – Для какого это такого? Когда захочется напиться? – спрашивает его звонкий голос Минсу       – Нет, друг мой. Когда захочется напиться в хорошей компании. Ну что, кто первый?       Чонгук пьян. Нет, не так. Чонгук чертовски пьян. Он уверен, что завтра его ждет жуткое похмелье и вывернутый наизнанку желудок. Идея повышать градус и вливать в себя что–то еще крепче, совсем не кажется хорошей. Жаль Чонгук не отличался правильными решениями в последнее время.       Сынмин разливает алкоголь по стопкам. Напиток имеет невероятный голубой цвет и отдает крепким запахом спирта и пряностей. Старшие сразу берут себе по стопке, Тэхён воздерживается. Югём тянется к напитку, но тут же получает шлепок по руке от Бэма, который забирает его рюмку себе.       – Чонгук? Ты будешь? – обращается к нему Сынмин.       Мин колеблется лишь секунду, после сразу же пододвигая рюмку ближе к Сынмину, чтобы тот налил и ему. Он чувствует легкое прикосновение к своей руке, заторможено оборачиваясь и ловя помутненным взглядом глаза Тэхена. Тот без слов спрашивает “ты уверен?”.       “Нет, ни разу” – отвечает Мин ему в своей голове, но в реальности лишь натягивает беззаботную улыбку.       – Хочу попробовать, – выдыхает он Тэхёну на ухо, пытаясь быть услышанным сквозь громкий шум общего веселья. Ким вздыхает, садясь поудобнее и тоже пододвигает свою стопку, вызывая еще больше шума.       – Что, Ким, даже ты? – дразнясь, спрашивает Сынмин.       – Заткнись и наливай, – улыбается ему Тэхён.       Югёму все же удается получить наполненную алкоголем рюмку, и он так ревностно борется за нее с Бэмом, что последнему в какой–то момент приходится сдаться, проклиная все на свете. Вместо этого, он забирает у Сынмина бутылку, начиная пьяным взглядом всматриваться в упаковку.       – Ну что, за день космонавтиков! – кричит Сынмин, поднимая рюмку верх над центром стола.       – Какой блять день? Нет в Корее такого праздника, – кричит кто–то из его друзей.       – Ой да не важно!       Все дружно чокаются, Чонгук в их числе. Старшие опрокидывают в себя стопку разом тут же закусывая. А Мин еще секунду ждет, зацикливаясь взглядом на голубое море в его стакане. Сомнения такие привычные его прошлому Я, врываются в сознание. Это не решит проблем, это не поможет, – говорят они.       Чонгук колеблется, вспоминая сегодняшний день. Проматывая его старой кассетой в голове. Останавливается на самом главном. На том, как Юнги смотрел на него. Как разочарование плескалось на дне его глаз. Как очередная точка невозврата была ознаменована этим взглядом. Боль напоминает о себе стальной клеткой сжимая сердце. Сомнения его прошлого Я терпят поражение под болью Я настоящего.       Чонгук смотрит на море в своем стакане. Он готов утонуть.       Он выпивает стопку залпом, позволяя бирюзовым волнам стереть его из этого дня.