Фредерикстад, Новая Дания
Конечно, дело вовсе не в потрясном клубе. Не в заводной музыке, не во вкусных и недорогих коктейлях, не в танцующей шлюхе, соблазнительно вихляющей задом. И даже не в Винсе, не сводящем с них похотливого взгляда. Всему виной адреналин с алкоголем и травкой. Они умеют улучшить «графику» и сделать паршивую реальность ярче, насыщенней, круче. Знают, как наполнить смыслом абсолютное бессмыслие, а заодно заглушить все помехи: страх, опасность, тревогу. Даже клятая подозрительность не шуршит больше в душе гадюкой. Можно отключить мозги. Уйти в отрыв, забыть о последствиях, не бояться препятствий. Ничего вообще не бояться. Не думать, что случится потом, потому что потом сейчас не существует. Просто наслаждаться. Делать то, что хочется. Просто. Ключевое слово вечера. С кожи будто смыло всю грязь и усталость. Нет прошлого, нет виноватых. В этом прелесть свободы — пока ты жив и дышишь на воле, всегда есть шанс начать сначала. Ты можешь всё. Перед тобой — небо без границ. А у Эвы — ещё и сексапильная блонда с кличкой порнозвезды. Златовласка ей подходит, не то что громоздкое, занудное и старое Сара. Эве нравится проговаривать его вслух. Оно возбуждает. Винс молчит, но Эва знает — он не торопится верить ни ей, ни тем более своей шлюшке. И правильно делает. Доверие надо заслужить. Главное, у местных полицейских ничего на них нет, они даже не считают гибель Халля убийством. Остаётся затихнуть на время, переждать и придумать новый план. Потом. Завтра. Смерть Халля им на руку, кто бы ни спихнул его в реку: Златовласка, сестрица с Хансеном или сам леший. Златовласка расслабилась. Сменила высокомерную рожу на довольную мордаху, распустила волосы, раскраснелась. Отвечает на поцелуи, жмётся к Эве, даёт себя лапать. Жаль, чёрное платье с закосом «под змеиную кожу» слишком обтягивает грудь и живот, пряча вкусности. Не все — удобная широкая юбка позволяет скользить в темноте по ногам до крохотных трусиков, забираться под них глубже, наблюдать, как дерзкий взгляд шлюшки становится томным. Винс вальяжно сидит на диванчике, потягивая алкоголя, и обязательно замечает все Эвины шалости. Наверняка ревнует и только сильнее хочет трахнуть — доказать, что она принадлежит ему. Он всегда был собственником, им и подохнет. Ей это нравится. Пусть смотрит. Пусть от желания сводит яйца. Ничто не заводит так, как чужая похоть. Но уговор есть уговор. Это ведь Эва рисковала своей шкурой: оставила с десяток голосовых сообщений Халлю с просьбой перезвонить, притащилась в его дом, объяснялась с дежурившим там легавым, старательно рыдая и размазывая по щекам сопли. Потом с ним же поехала в участок, чтобы дать показания. Винс, конечно, ошивался поблизости, пообещав вытащить, если запахнет жареным. Она не стала напоминать — однажды всё это уже было и кончилось херово. Но сегодня везло. В полиции ничего не заподозрили, напоили водой, взяли показания и, пожелав хорошего дня, отпустили на все четыре стороны. Потом они поехали в гипермаркет. Винс никогда не был жмотом: затарились шмотками, купили новый мобильник для Эвы, вкусно пообедали. Тащиться к Златовласке было опасно. После утренних разборок Хансену разорвало пердак, а в ярости этот гандон непредсказуем. Мог дать по съёбам и прятаться с Виолой где-нибудь достаточно далеко от Фредерикстада, выжидая. А мог, прихватив тройку стволов и дождавшись, когда копы свалят, устроить засаду прямо у дома Златовласки. Поэтому они ей позвонили. Оказалось, что она вообще не во Фредерикстаде, но к вечеру обещала вернуться. Она же предложила приехать сюда. Мол, будет неплохо продемонстрировать всем, кому могло быть интересно, что им совершенно нечего скрывать, и «Грязная маленькая тварь» не стала прокажённым местом только потому, что в сотне метров Халль решил накормить собой рыб. Винс не горел желанием ехать в клуб, но Эва настояла. Это он развлекался, не просыхая, последние шестнадцать лет. А она соскучилась по веселью: в «Эгерборге» в качестве досуга танцулек с выпивкой не предлагали. Так что пусть говнюк глазеет на них и мысленно дрочит. Свою порцию удовольствий получит потом. Музыка обрывается. Динамики на миг немеют и взрывают повисшую тишину первыми аккордами новой песни. Погасшие софиты подключаются к ритму, перемигиваются в такт мелодии, почему-то освещая только небольшую часть зала у стены. До Эвы доходит, что это импровизированная сцена, когда под гвалт аплодисментов там материализуется аппетитная стриженая блонда. Улыбается в тридцать два зуба, лихо переставляя стройные ноги в плетёных чёрных босоножках на шпильках. Шёлковый, полупрозрачный пуш ап подхватывает красивые сиськи — у Барбары были такие же. Память без спроса подкидывает забытое чувство. Оказывается, Эва прекрасно помнит, каково это мять их в ладонях и впиваться зубами в затвердевшие соски. Она смаргивает пьяное воспоминание, пытается сосредоточиться на сцене. Морду девицы с такого расстояния не получается разглядеть, но вроде симпотная. Хотя с таким телом и не важно. Эва машинально оборачивается на Винса. Говнюк, естественно, уставился на полуголую блонду, предусмотрительно закинув ногу на ногу. Ну-ну. Думает, поможет удержать стояк? — Это хозяйка, — жарко шепчет на ухо шлюшка, отвлекая внимание на себя. — Её выступления — фишка клуба. Эва собирается спросить, не потому ли Златовласка привела их сюда снова. Но не успевает: блонда вооружилась не только классными сиськами — в её руках микрофон и она даже умеет петь. «Ты жестокое устройство, твоя кровь, как лёд. Один взгляд может убить. Ты упиваешься моей болью». Мелодичный низкий голос смешивается с нарастающими басами, заглушая мощной аранжировкой довольный рёв толпы. «Хочу любить тебя, но лучше мне не прикасаться к тебе. Хочу удержать тебя, но чувства говорят мне — остановись! Хочу поцеловать тебя, но я слишком многого хочу. Хочу испробовать тебя на вкус, но твои губы — смертельный яд». Девица почти не двигается: крепко держит микрофон двумя руками, плавно покачивает бёдрами, едва заметно сгибает правую ногу в колене, притопывая острым высоким каблуком. Музыка становится тише, и снова низкий бархатистый голос нагнетает напряжение: «Ты яд, текущий по моим венам. Ты яд, я не хочу рвать эти цепи. Твой рот так горяч. Я поймана в твои сети». Блонда допевает куплет, подхватывает припев и срывается с места. Танцует она даже круче, чем поёт. Движения плавные, изящные, соблазнительные. Такая точно знает толк в наслаждениях. «Я слышу, как ты зовёшь меня, и это как иглы под кожу. Хочу причинить тебе боль, только чтобы услышать, как ты выкрикиваешь моё имя». Эва улыбается — сегодня их желания совпадают. Она теснее жмётся к танцующей Златовласке, чувствует затылком пристальный взгляд Винса. И готова сходить с ума снова. «Ты яд, текущий по моим венам. Ты яд, но я не хочу рвать эти цепи». Дискотека на глазах превращается в грёбаный концерт. Златовласка не ошиблась — смазливая блонда действительно хозяйка клуба. Она исполняет ещё одну песню, потом, выслушав рукоплескания, распинается, как счастлива находиться здесь и принимать столько гостей. Недолго и с юмором, но в основном красуется, а потому раздражает. Куда большее удовольствие Эва получила бы, если бы блонда убралась со сцены. Но вместо этого она продолжает бесючий трёп и зачем-то устраивает нелепый конкурс. Вглядывается в толпу несколько секунд, игнорируя пьяные выкрики. Видимо, находит жертв и просит подняться к себе размалёванную китайку в розовом сарафане, а следом зовёт Златовласку. Та сначала отнекивается, но в итоге сдаётся. Топает на сцену, вихляя задом, которым теперь любуются все. Веселуха стремительно кончается, испаряется вместе с алкоголем. А следом возвращается способность соображать. Эва уже не рада, что дала себя уговорить приехать в клуб. Надо было двигать в какой-нибудь мотель. Напиться, от души потрахаться, а потом выставить шлюшку на улицу, не посвящая, как сильно меняются планы в новых обстоятельствах. И пусть бы искала развлечения дальше сама. Эва злится. Любоваться, как Златовласка на пару с китайкой трясут задом, подражая шмарам с экрана, не нравится. Как и мысль вернуться за столик к Винсу. Поэтому Эва продолжает наблюдать за ними с танцпола. Зато блонда на сцене развлекается от души. Раздаёт указания, советует, как лучше, и успевает горлопанить один и тот же дурацкий припев. Златовласка и индуска освоились, вовсю подпевают. «Я хочу, чтобы ты расстегнул пуговицы на моей одежде, малыш. Но ты всё упираешься. Только говоришь, что собираешься это сделать, но пока ничего не происходит». — Ты тоже хочешь, чтобы я расстегнул тебе пуговицы? — сзади подкрадывается Винс. Обнимает, прижимая Эву спиной к своей груди. Скрещивает на её животе руки — горячие ладони по-хозяйки ощупывают. Эва откидывается назад, кладёт голову на его плечо, трётся щекой о колючий подбородок. — Уверен, что хочешь расстегнуть их на мне? — Для начала. А там, как пойдёт, — хмыкает он в ухо. Прикусывает её мочку, одновременно пропихивает под резинку топа большой палец, проводит по груди, специально задевая сосок. Эва закрывает глаза, наслаждаясь ненавязчивой лаской. Представляет, как они смотрятся со сцены. Винс умеет задеть за живое. Во всех смыслах. К нему тянет. Он как наркотик — кажется, что контролируешь ситуацию, просто балуешься, в любой момент можешь прекратить. А на самом деле, не замечая, подсаживаешься конкретно. Его никогда не бывает достаточно. Так было в юности, так произошло опять. Эва не жалеет. Винса и свободу она не променяет ни на что. Винс не ждёт разрешения — разворачивает Эву лицом к себе, обнимает за талию одной рукой, сплетая их пальцы другой. — Придумала, что сделаем с деньгами? — спрашивает он, наклоняясь к её уху. Когда-то всё это тоже уже было: полумрак, мелодичная музыка, парный танец, тот же вопрос. Давным-давно, по-настоящему в прошлой жизни. Эве было всего восемнадцать, Винсу — двадцать три. Виола продала особняк — единственное, на что расщедрились федералы из всего имущества Ивара, — и честно отдала ей половину. Позже Эва по глупости залетела, и ложь, придуманная для Франка, чтобы разжалобить его и казаться уязвимой, превратилась в правду. Винс был счастлив, и Эва не стала делать аборт. Они собирались переехать в маленький городок, куда-нибудь на север. Подальше от Видарсхавна и вообще людей. Хотели купить дом, растить ребёнка, пытаться жить как все. Не вышло. Миома матки решила всё — срочная операция, осложнения, конец беременности и перспективе когда-нибудь стать матерью. Эва не расстроилась. Жаль было только денег. Тех, что остались, им хватило на пару лет. И Винс снова пустился в авантюры. Одна из них, последняя для Эвы, закончилась «Эгерборгом». Сейчас всё иначе. И закончится тоже по-другому.Фредерикстад, Новая Дания
Внутри большинство канадских мотелей похожи на братьев-близнецов. Снаружи — сплошная индивидуальность. Этот — одноэтажный вытянутый белый дом с покатой серой крышей прямо у шоссе. Съезд удобный, широкий. Стоянку от дороги отделяют разросшиеся кусты шиповника, с другой стороны — бесконечный лес. Номеров восемь, почти все свободны — Винс ещё днём снял им номер для курящих в конце здания. Крохотный, но жить здесь никто из них не собирается. Винс паркуется в стороне, подальше от камер безопасности мотеля. Их всего две — хозяева особо не заморачивались. Обходит живую изгородь с обратной стороны, натянув поглубже бейсболку. Машинально отворачивается, когда попадает в поле зрение камер. Вряд ли станут искать здесь, но привычка и ебучая осторожность берут своё. Винс не сомневается: мирно договориться с Хансеном и Виолой не выгорит, мстительный урод обид не прощает, а наступили они ему на яйца сильно. Ещё и попрыгали. Златовласка единственная, кто может уломать его снова работать вместе и позабыть на время о разногласиях на благо общего дела. И вот здесь начинались бесчисленные «но». Не факт, что она захочет. Не факт, что согласится. Не факт, что уже не затеяла собственную игру с Хансеном и Виолой, если те не успели сделать ноги из Сковина. Не факт, что не разыскала их, если всё-таки свалили, и не убедила вернуться. Хуева туча разных «если». И ещё кое-что, что особенно сильно раздражает. Например, их сегодняшняя встреча. Отрицать очевидное бессмысленно — Эва нихуёво запала на Златовласку. Пока не трахнет теперь, не успокоится. Придётся держать им свечку, шурша в уголке яйцами и сбрасывая напряжение. Если повезёт — напихает позже обеим по гланды, и все будут довольны. Сучий тандем не понравился Винсу сразу, когда он даже понятия не имел, что Эва жива и находится так близко от него. Сегодня Винс ей доверяет и точно знает: Эва не врёт и его не подставит. Они снова те, кем были когда-то, друг за друга порвут в клочья. Никакая ебучая шлюха не сможет встать между ними. Никто не сможет. — Ты долго, — мурчит Эва, когда он входит. Из шмотья на ней только сигарета. — Ага, — пьяно скалится с кровати Златовласка, сверкая голыми ляжками на смятой простыне. — Мы соскучились. Мечта дальнобойщика, ёпта. — Вижу, — Винс с ухмылкой захлопывает дверь, опускает коробку с пивом на стол. Принюхивается — пахнет марихуаной. Он оборачивается к Златовласке: — Твоя шмаль? — Угу, — она переворачивается на живот. Красноречиво похлопывает ладонью по постели, пока Эва устраивается у неё между ног. — Меня, сучка, не баловала, — хмыкает Винс. Стаскивает футболку, швыряет её на кресло. Подходит к кровати. — Ждала подходящего случая. Глядя ему в глаза с пошлой улыбкой, Златовласка садится на лицо Эвы. Тихо стонет, прогибаясь в пояснице. Тянется к ширинке на его брюках, оглаживает через ткань стояк. И у Винса пропадает желание трепаться. После короткой прелюдии он лежит на спине, держит Златовласку за ляхи, чтобы не соскользнула. Эва сидит к нему лицом, щедро поливает стояк смазкой. Затем выдавливает остатки из тюбика себе на ладонь. Одной рукой продолжает надрачивать ему, второй лезет в Златовласку. Та громко стонет, елозит по его брюху голым задом. Вряд ли Эва начала с одного пальца. Наверняка, загнала сразу три — разогреться ебучие сучки успели без него. — Пока тебя не было, — она как будто читает мысли, — Сара снова играла со мной в злого легавого и беглую девку. Если тебе интересно, я была девкой. Винсу интересно. Сучий тандем нехило бесит, но всё равно заводит. Как минимум у него теперь две веские причины не оставлять их без присмотра. — Сейчас моя очередь выбирать игру, — Эва встаёт на колени, подползает ближе. Сообщает Златовласке в перерывах между поцелуями: — Когда новенькая в «Эгерборге» не уважала старших, мы играли с ней в «Кукловода». Знаешь, как? Златовласка вместо ответа похотливо скулит. — Я покажу, — Эва вынуждает её привстать и развести ляжки шире. Не ждёт разрешения, пихает в нею всю кисть целиком. Златовласка с воем прогибается в пояснице. Дышит часто, шумно. Воет громче, когда Винс подхватывает её аппетитную жопку и насаживает на кулак Эвы глубже. От её стонов сносит крышу. А может, это забористая шмаль виновата. Винс снова готов к ебучим фейерверкам. Одной руки на члене теперь мало. Эва смотрит Винсу в глаза, во взгляде снова манящая патока. Там пляшут любимые черти и обещают удовольствия. — Войди в неё, — требует она. Эва и раньше баловалась со шлюхами, но никогда не предлагала трахать их вместе. Решила поднять планку или проверяет границы? Винс медлит. Она хватает за яйца, сжимает мошонку в кулак: — Покажи, как мудохал её зад, пока считал меня мёртвой. Похоть убивает сомнения, отправляя мозги в нокаут. Винс послушно вылезает из-под Златовласки, пристраивается сзади. Держит её за ляжки, рывком толкается вперёд. Внутри тесно, приходится пропихиваться силой. Златовласка виснет на Эве, зажатая между ними. Утыкается ей в шею. Винс убыстряется, стараясь подстроиться под ритм. Кажется, пальцы Эвы не просто трахают Златовласку, а надрачивают ему стояк, но уже изнутри. И это последняя связная мысль на сегодня.***
Торонборг, Онтарио
Тофт отвечает на звонок, когда Том почти готов нажать отбой. У ленсмана Флёдстена как всегда бодрый, приветливый голос: — Привет. Как дела? — Прости, что беспокою. Можешь говорить? — Ща… — Из телефона доносится резкий противный скрип, словно кто-то двигает по деревянному полу стул. Вдалеке звякает колокольчик, как будто Тофт только вошёл или, наоборот, вышел из закусочной. Несколько секунд он ритмично дышит в динамик, явно куда-то идёт, затем, судя по звукам, садится в машину. Том терпеливо ждёт. — Теперь да. Что случилось? — Хочу попросить об одолжении. — А чё за спешка? — Том по голосу слышит, как Тофт ухмыляется. — Приедешь завтра, заходи. Обсудим. Я с восьми уже в участке. Обещаю быть добрым и великодушным. Том невольно усмехается. Именно так он и собирался поступить, но планы изменились. С Сэмом Тофтом Том познакомился, когда примчался на зов Ронана, брата Джанед, три года назад. Это сейчас Тофт — ленсман, а тогда управлял северо-западным отделением королевской полиции в Скрелингланде. Не то чтобы у них было много времени сработаться. Том проторчал во Флёдстене меньше месяца и удрал обратно в Торонборг при первой возможности, свалив на Тофта разгребать всё дерьмо, что там случилось. В том числе гибель жениха Стефф и Ронана, из-за которого и помчался во Флёдстен. Зато следующим летом, когда вместе со Стефф приехал на свадьбу её младшей сестры, они с Тофтом случайно встретились на берегу Атабаски, где Том в одиночестве и не слишком успешно пытался собрать себя в кучу. Он, дурак, переживал, что это Стефф не выдержит и сломается, а в итоге сорвался сам. Стоял на берегу, смотрел на воду, а видел изуродованные трупы, лежащие ничком на побагровевшем от крови и мокром от дождя мхе. Убийца использовал разрывные патроны, Ронану снесло половину головы, превратив лицо в месиво, разорвало лёгкие, вывернуло кишками наизнанку живот. Том успел навидаться трупов, но никогда не думал, что в человеке может быть так много внутренностей, если вытащить их наружу. И совершенно точно не предполагал когда-нибудь увидеть таким брата Джанед. Лукасу, жениху Стефф, досталось не меньше. Если бы Том знал, что такое вообще может случиться. Но он думал… они все тогда думали, что мать Лукаса сможет уговорить мужа отпустить Стефф, которую тот похитил прежде, чем устроил расправу над Лукасом и Ронаном. Том помнит, как у неё подкосились ноги, когда она увидела тело сына, как побледнело лицо — даже самый чистый снег не бывает таким белым. А потом она молча подошла к машине ленсмана и раньше, чем кто-то сообразил её остановить, вытащила из багажника охотничий дробовик, прицелилась через окно и завалила ублюдка с одного выстрела. Том не успел вмешаться. Спасибо, Тофт разрулил всё чётко. Выстрел списали на самооборону, ни у кого из тех, кто был с ними на озере, не хватило духу свидетельствовать против убитой горем матери, чей муж оказался без пяти минут серийным убийцей. Том сглатывает, прогоняя воспоминания и сосредотачиваясь на настоящем. Если Стефф не ошиблась и действительно видела Фрииса, это как минимум означает одно — гадёныш ошивался во Флёдстене в то же самое время. Неужели простое совпадение? Теперь, с опозданием в долгих три года, придётся это выяснить. — К сожалению, не получается выбраться. Стефф прилетит с детьми одна. — Вот как, — разочарованно тянет Тофт. Наверняка прикидывает в уме, что могло заставить Тома отказаться от поездки. Ожидаемо уточняет: — Проблемы? — Работа. Срочная командировка. Собственно, поэтому и звоню. — Нужны связи? Том собирался обсудить Фрииса, но отказываться от подарков судьбы не в его правилах. — У тебя кто-то есть в Новой Дании? — Ну, есть один паренёк в королевской полиции Фредерикстада. Вместе учились. Тебе по какому делу? — Внутреннее расследование, — Том старательно придерживается легенды. — Но мне только зацепиться. Дальше уже разберусь. — Ага, ясно. Скину тебе координаты. Скажешь, от меня. Паренёк смышлёный. Главное, не стесняйся. — Угу, спасибо. Выручил. Но я звоню не поэтому. — Том замолкает, собираясь с духом, прежде чем озвучить просьбу. — Сможешь достать из вашего архива кое-какие документы? Несколько секунд Тофт напряжённо молчит. Наконец, спрашивает: — Официально? Официально Том может и сам. Тофту это прекрасно известно. — Нет. — Зачем? Хотя бы не послал сразу, уже успех. Том крепче сжимает телефон. Старается, чтобы голос звучал как можно будничнее: — Мне нужны копии допросов в больнице. — Тот же вопрос. Зачем? — Хочу убедиться, что ничего не упустил. Их не отцифровывали. Мне отсюда в ваш архив не влезть. Тофт молчит гораздо дольше, чем в первый раз. — Хорошо, будут тебе копии, — произносит он. — Но сначала ответь. Мне начинать беспокоиться?***
21 июня 2018 года Фредерикстад, Новая Дания
Чтобы зажечь свет — надо оторвать жопу от кровати и дотянуться до выключателя. Сейчас это не вариант — Винс не в состоянии пошевелиться. Он помнит: один раз такое уже случалось. Или не один?.. В тёмном прокуренном номере нечем дышать. Окна закрыты, но дело не в них. Это в лёгких как-то сразу закончился воздух, и так, конечно, не бывает. Винс понимает, но утихомирить панику не может. Ему страшно до чёртиков. Кажется, прямо в постели накрыли могильной плитой, и он вот-вот сдохнет. Или уже сдох. Неизвестно, что хуже: оба варианта обещают хуёвый расклад. А Винс отчаянно хочет жить. Теперь, когда Эва принадлежит ему — подохнуть просто глупо. Несправедливо. Они оба заслужили грёбаный второй шанс. Они его заслужили!.. Снаружи тоже темно, даже света от луны нет: небо затянуто облаками, вокруг лес и ночь. Эва тихонько сопит рядом. Разбудить бы её, она всегда знает, что делать. Но звуки дохнут в гортани, рта не раскрыть, губы как склеили. Поганое ощущение усиливается. С ним вместе растёт и чьё-то навязчивое присутствие. Паршиво. Винс снова прислушивается. Слышит, как еловая ветка царапает крышу. Как размеренно и спокойно дышит Эва. Как стучит собственное сердце. Ни одного постороннего шума. Звенящая тишина. Неестественная. Жуткая. Башка впечатана в подушку. Под ней — пистолет, необходимый и бесполезный сейчас. Винс мысленно матерится — не достанет и вряд ли удержит в руке. Всё, на что он способен — скосить глаза вбок. И лучше бы этого не делал — около кровати в каких-то жалких полуметрах в воздухе раскачивается женский силуэт. Хрупкий, невысокий, в длинном белом платье до пола. Он мерцает, но светлее в комнате не становится. Почему-то прозрачный — Винс таращится сквозь него на запертую изнутри дверь. Златовласка давно уехала. Никто не входил, не смог бы. Тогда как?.. откуда?.. Что за хуйня?! Силуэт надвигается, бесшумно и невесомо садится у ног Винса, тянет к нему руку — бесплотную, но осязаемую. Как тяжёлый взгляд, которого нет и быть не может: вместо лица — чёрная бездна. Но Винс его чувствует. Этого не бывает, так не… Мысли не успевают объяснить то, что видят глаза. Огненно-рыжие полосы вспарывают мрак, искрами взмывают к потолку. В нос ударяет чудовищная вонь. Винс её помнит — так пахнет палёная мертвечина. Так пахла мать, когда его попросили опознать тело. Так пахла разорванная на куски Джанед. Так наверняка пах отец, когда его нашли. Пустое лицо наклоняется ближе. Винс хочет отшатнуться — бесполезно. Невидимые ледяные губы касаются его лба, а рука гладит по голове. Звонкий женский голосок поёт — тихо, красиво, мелодично. Напоминает колыбельную, но Винс отчётливо различает в ней колокольный набат. Гулкий, тревожный, по нарастающей. А голос продолжает: — Я спою про беды, что в памяти храню. Раз веснушка, три веснушка, пять. Задуй свечу, любовь моя. Ложись скорее спать. Винсу кажется, что он уже слышал эту песню, помнит её. Откуда? Мать никогда не пела ему колыбельных. Она вообще… Мысли путаются, глаза закрываются сами собой. Винс расслабляется и тут же теряет опору, стремительно падает в пустоту, с шумом проваливается в холодную вязкую массу, отбивая поясницу. Вода! Она теперь везде — в ушах, в носу, в горле, в лёгких. Винс отчаянно пытается вспомнить хоть какую-нибудь молитву, хотя знает — всё равно не спасётся. В детстве он уже тонул, и это ощущение не перепутать ни с чем. Только сейчас всё гораздо херовей. Не выбраться. Он сдохнет прямо во сне. Нет! Винс в ужасе распахивает глаза, давится криком и водой, захлёбывается, неумолимо идёт ко дну. — Твою мать… Фриис! — доносится сверху узнаваемый голос. Эва. Удар по щеке, ещё один — по другой, снова. Хлёстко, больно. В самый раз, чтобы вернуть его с того света. Но Винс не торопится оттуда возвращаться.***
Торонборг, Онтарио
— Хочу тебя, — шепчет Стефф. Прижимается грудью к лопаткам Тома. Мягкие губы прикасаются к его щеке, прокладывают дорожку из поцелуев по скуле к мочке, оставляя горячие следы на коже. Тёплые пальцы ласково оглаживают член. Дыхание щекочет ухо, прогоняя сон. — Начинай. Я буду позже, — с улыбкой бормочет Том, не открывая глаз. Переворачивается на спину, обнимая жену за плечи и притягивая к себе. Целует в шею. Это максимум, на что он сейчас способен. — И начну, — Стефф отстраняется, воинственно сопит, стаскивая с них сначала одеяло, а затем — уже с Тома — брифы. Он догадывается, что именно она собирается сделать, но всё равно не готов, когда пальцы снова смыкаются вокруг члена, а головка оказывается у неё во рту. Язык юлит по коже — влажно, горячо, настойчиво, и сон разом отступает под натиском ощущений. Том замирает, привыкая. С закрытыми глазами нащупывает затылок Стефф, слегка надавливает, помогая выбрать нужный ритм, но всё заканчивается, не успев толком начаться. — Нет-нет, герр Юль. Сегодня не только твой праздник. — Ну вот. А я уже размечтался. Том открывает глаза. Наверняка ещё нет пяти — привычный бардак тонет в утреннем сумраке, хотя единственное окно в комнате распахнуто настежь. — Советую поторопиться, пока близнецы спят, — Стефф подползает на четвереньках к нему. Усаживается сверху, вынуждая свести ноги. Чуть медлит, помогая себе, а потом плавно опускается. Том инстинктивно толкается навстречу. Задерживает дыхание, смакуя новые ощущения. Любуется женой, наблюдая, как она двигается. Веки опущены, и всё равно видно, как блестят зрачки. Длинные волосы разметались по лицу и плечам, губы застыли в полуулыбке. Хрупкая фигурка раскачивается, острые груди вздрагивают, и он не сдерживается — прячет в ладони каждую, нежно сжимает, задевает большими пальцами затвердевшие соски. Стефф благодарно мычит, подставляясь под ласки. Том опускается обратно на подушку, вынуждая жену наклониться к нему. Рывком садится, укладывая её на спину. Нависает над ней, окончательно просыпаясь: — Не возражаешь, если я присоединюсь к твоей вечеринке? Стефф тихо смеётся. Обнимает его за шею, разводит ноги шире. Отдаётся так же неистово, как он берёт её. Понимает, надо ловить момент. Заниматься любовью им не придётся ещё долго. Том сосредотачивается на раскрасневшемся красивом лице Стефф, на её подрагивающих веках, на губах, которые она бессознательно прикусывает, когда не получается сдержать стон. Целует так глубоко, что поцелуи тоже становятся похожи на секс. И уже ни о чём не в состоянии думать. В последний момент вспоминает про распахнутое настежь окно и утыкается лбом в подушку. Впивается в неё зубами, чтобы заглушить стон. Стефф первой приходит в себя, приподнимается на локте. Ласково убирает с виска Тома намокшие отросшие прядки. Ему срочно надо подстричься. Господи, ему столько всего нужно успеть сегодня до отъезда. Только желание вылезать из кровати не спешит появляться. Наоборот, сильнее хочется зарыться в одеяло и провести в постели со Стефф как минимум неделю. Только вдвоём, никуда не спешить, ни перед кем не отчитываться, ничего не анализировать. — Прости, — в её голосе совсем не слышно раскаяния. Не то чтобы он мечтал его услышать. — Я снова не дала тебе выспаться. — Подумаешь...Буду теперь как медвежонок-панда. — Таким же очаровательным и пушистым? — Стефф умело разыгрывает непонимание. — Угу. И с такими же тёмными кругами на морде. — Том переворачивается на бок, лицом к ней. Нежно проводит по щеке тыльной стороной ладони. — Я люблю тебя. — Знаешь… — Стефф опускает взгляд, поправляет помолвочное кольцо на безымянном пальце рядом с обручальным. Кусает губы, словно решаясь. Поднимает на Тома глаза. С робкой улыбкой произносит: — Вчера я… В общем, я не хотела спешить. Но, наверное, глупо ждать целый месяц. Ты всё равно уезжаешь, — она жадно ловит его взгляд, тараторит и не даёт вставить ни слова. — В общем, вчера я всё-таки сходила к врачу. Для верности. Мало ли… Есть же какой-то процент погрешности в этих тестах. Но он подтвердил. У нас с тобой две полоски. Внутри как будто лопается натянутая струна. С треском. Значит, у них всё-таки будет ребёнок. Теперь точно. Он сгребает жену в охапку, прижимает к себе, целует в макушку, не отпуская. — Я не хотела говорить, потому что… — Стефф осекается. Бормочет, уткнувшись ему в шею: — Пожалуйста, будь осторожен. Если ты… Если с тобой что-нибудь… Я… не знаю, как… Не уверена, что… — она сбивается и замолкает, но Тому ясно без слов, что Стефф пытается сказать. — Не волнуйся. Всё будет хорошо. Обещаю. — Тебе ведь не придётся участвовать в… — она отстраняется и с надеждой перехватывает его взгляд, — в чём-то опасном? — Не придётся, — честно врёт он. Улыбается: — Я же теперь криминальный аналитик. — Угу. Ронан был журналистом, — с неподдельной тревогой в голосе напоминает Стефф. — А до этого — полицейским и твоим телохранителем. Она отводит взгляд. Еле слышно шепчет: — Лукас не был, но тоже бросился в пекло. — Эй, — Том садится рядом. Берёт в ладони её лицо, заставляя посмотреть в глаза: — Всё будет в порядке. Слышишь? У тебя нет причин переживать. Нил будет со мной, а он под пули не полезет. Ты же его знаешь. — Знаю, — на лице Стефф мелькает робкое подобие улыбки. — Вот видишь, — нарочито весело смеётся Том. — И мне не даст. Ему ты доверяешь? — Ему доверяю. — Ну и отлично. Говорю же, тебе не о чем волноваться. — Не буду, если ты скажешь, что вы там собираетесь делать. — Эй! — Том шутливо щёлкает жену по носу. — Это шантаж, между прочим. Не стыдно? — Ни капли, — Стефф мотает головой. — Ты же помнишь, что я не имею права обсуждать с тобой детали секретной операции? — Имеешь. Во-первых, я адвокат. Во-вторых, мы женаты, — перечисляет она, загибая пальцы, — а жена не может свидетельствовать против мужа и наоборот. И вообще. Мы эти… напарники. Нет!.. Подельники. — Точно подельники? — Ага, — широко улыбается Стефф. Кажется, ей удаётся взять себя в руки. — Тебе сказочно повезло. А вот с этим действительно не поспоришь. — Всё ещё хочешь знать, что я собираюсь делать? — Том вскидывает брови, дурачась. — Хочу. — Тогда слушай. — Том перекатывается на бок. — Очень скоро мы с тобой отправимся в душ. Потом… Он притягивает Стефф к себе. Первый поцелуй — в губы, следующий — в шею. — Потом?.. — шепчет она. — Потом мы позавтракаем, соберёмся. Разбудим детей. Я отвезу вас в аэропорт. — Том приподнимается на локте, чтобы дотянуться до ложбинки между её ключиц. — В Эгерхусе вас встретит твой отец и отвезёт во Флёдстен. Стефф замирает, когда он целует её грудь, а пальцы опускаются ниже — на живот. — Послепослезавтра вы будете уже в Дюэндевине, погостите у моих, а оттуда отправитесь в Зоммерхавн кушать вишню и купаться в океане. Том отрывается от её груди. Наблюдает, как Стефф закрывает глаза и тихо стонет, когда его пальцы проскальзывают между её бёдер. Когда он вернётся, нужно обязательно решить вопрос с жильём. Квартиры можно сдать, а самим снять домик в спокойном районе. Или переехать в пригород. А в марте у них родится дочь. Или ещё один сын, какая разница. Главное, что у них всё будет хорошо. Обязательно будет. — Но сначала мы с тобой должны успеть сделать кое-что очень важное, — шепчет Том, целуя жену.***
Винс сидит на кровати в изголовье, закутанный в одеяло. В номере жарко, но его колотит. Эва опускается рядом — там, где недавно парил в воздухе грёбаный призрак или что это к хуям было?.. Протягивает Винсу стакан: — Пей. Он послушно заталкивает в глотку алкоголя, возвращает Эве пустой стакан. Наблюдает, как она ставит его на постель между ними, подтягивает к груди голые ноги. Суетливо закуривает две сигареты, отдаёт одну ему. — Сонный паралич это. Какая-то стадия сна, когда тело проснулось, а мозги — ещё нет. Даже не болезнь, — уверенно заявляет Эва. Затягивается, молчит несколько секунд, стряхивая пепел прямо в стакан. — У одной из куриц в «Эгерборге» было. Тоже орала по ночам. Говорила, тролли за ней приходили, тащили куда-то. Да не донесли, — хмыкает она. — Очнулась-то всё равно в камере. Водка приятно горчит, согревая изнутри. Винс с шумом втягивает в лёгкие сигаретный дым, задерживает дыхание. Наслаждается этим ощущением. Всё снова нормально — дешёвый мотель, яркая электрическая лампочка под потолком, тени от их силуэтов на невзрачных голых стенах. Эва рядом. С ней привычно, не страшно. И всё-таки часть сознания ещё там — во сне, вопит как напуганный до усрачки ребёнок. — Ваще не похоже на глюки, — бормочет Винс. — Я реально тонул. — Тогда просто кошмар. Мне тоже иногда снится всякое. — Это другое. — Ну, может, паническая атака. Я ж не доктор, — пожимает плечами Эва. — Забудь. Винс и рад бы — не выходит. — Она мне пела. — Кто? — Блядский призрак этот… Она… потому что в платье, — Винс замолкает. Версия в его озвучке херовая: то, что видел и чувствовал, словами не описать. Но оно было настоящим. Настоящим! Не глюком по обкурке. На месте Эвы он бы уже ржал в голос. Только она не смеётся. Хмуро смотрит на него исподлобья, даже не ухмыляется. — Что пела-то? Поверила? Вряд ли. Скорее, думает, как спихнуть его в ближайшую дурку. А, к чёрту! В теории он готов на всё, лишь бы никогда не видеть такое. — Привяжу луну к подушке и к твоей груди. Раз веснушка, три веснушка, пять, — напеть проще, чем объяснить. — Закрывай глаза, любовь моя. Ложись скорее спать, — подхватывает Эва. Хрипло, фальшиво, но узнаваемо. — Откуда ты?.. — это всё, что получается сказать. — Барбара бубнила под нос каждый раз, когда возилась с оружием или готовила. Говорила, помогает сосредоточиться. Вроде старинная колыбельная или что-то такое… — Она аккуратно трусит кончик сигареты в стакане. Затягивается, хищно скалясь: — Ивар почему-то её ненавидел. Аж пятнами шёл, когда слышал. — Эва, кривляясь, снова поёт: — Щекочет колокольчик ночную тишину. Раз веснушка, три веснушка, пять… «Ничего не бойся, любовь моя, ложись скорее спать», — мгновенно отзывается в памяти Винса. …Крохотный закуток — не комната, а отгороженный угол без окон. Три из четырёх стен — подвешенные к потолку старые лоскутные одеяла. Они почти не пропускают свет снаружи, но бессильны против звуков. За ними всегда шумно. Мать или смотрит сериалы, или со слезливым воем жалуется по телефону, или скандалит. Потом всё стихает. Узенькая щель на стыке становится шире, на мгновение впускает электрический свет и выхватывает из темноты кроватку. И закуток снова погружается в полумрак, но маленький Винс уже не один. Отец садится прямо на пол — у постели. Притягивает его к себе, гладит по макушке. Ласково шепчет: — Потерпи, волчонок. Ничего не бойся. Я с тобой. У него колючая щека, горячие сухие губы и запах леса… — Ну ты как? Оклемался? — интересуется Эва, прогоняя воспоминание из детства. Винс неуверенно кивает. — Тогда отбой. — Угу. От перспективы опять лежать в темноте по пояснице ползёт озноб, но признаться стыдно. Эва догадывается сама — забирает у него недокуренную сигарету, бросает в стакан и опускает его на пол. Ловко перебирается на другую сторону кровати, прижимается к боку, целует в живот. Хитро улыбается, выпуская на волю сонных чертей, когда Винс благодарно кладёт руки на её плечи: — Это нервы, малыш. Сейчас расслабим тебя. Дьявол, как он вообще без неё обходился?***
Конечно, она не выспалась. Винс так и не сомкнул глаз, ворочался, мешал. Эва тоже крутилась, а когда наконец провалилась в глубокий сон, уже рассвело и завыл будильник. Она потягивается, приподнимается на локтях. Пахнет тостами и свежим кофе. Винс уже встал, гремит посудой и привычно матерится. Ей нравится наблюдать. Их жизнь теперь похожа на ту, прошлую, вернуть которую она даже не мечтала. Эва садится в изголовье, поджимает к груди колени. Закуривает, наблюдая, как Винс опускает на простыню поднос с двумя чашками и горкой прожаренных хлебцев. Он плюхается в ногах, берёт верхний, щедро поливает его кленовым сиропом. Уточняет с набитым ртом: — Стрелка с твоей сестрой в полдень? Эва кивает, затягиваясь и выдыхая дым к потолку. — Уверена, что нам это надо? Она пожимает плечами. — Мы ничего не теряем, Винс. Посидим, поболтаем. — Не факт, — он облизывает измазанный в сиропе палец. — Как минимум, дадим блядям ориентир. — По-любому придётся подставляться, чтобы снять их с хвоста. Может, Хансен с Виолой вообще решат вернуться в Видарсхавн. Или наша шлюшка устроит динамо. — Не устроит. Ей бы такую уверенность. — Откуда информация? Винс отпивает кофе. Ухмыляется в ответ: — Ты бы на её месте съебалась без нихуя, когда на кону столько бабок? На месте шлюшки она бы тщательнее выбирала напарников. Для начала. — Не знаю. Ты вот не теряешь надежды меня убедить. — Скажи ещё, я, блядь, не прав. — Ты, блядь, не прав. Нам нужны стволы. У Хансена они есть. Он буравит её мрачным взглядом, игнорируя стёб. — Вряд ли он нам их подарит. Лично я не фанат самоубийства. — Я тоже. — Ну и нахуя подставляться? Любой замес Хансена, сама знаешь, всегда пиздец вселенских масштабов. — Это не его замес. Пусть думают, что мы всё ещё в деле. Вспылили, остыли, раскинули мозгами. Покаялись и готовы работать дальше. У него нет выбора, — Эва тушит недокуренную сигарету. Тянется за хлебцами и кофе. — Мы оба ему нужны, если он хочет добраться до алмазов. — Одна маленькая проблема, лапуль, — Винс придвигает к ней тарелку. — Хансен может желать нам смерти сильнее, чем делить брюлики. Не то чтобы я его не понимаю. В этом смысле у нас полная взаимность, но не хотелось бы облегчать ему задачку. — Не гони волну. Кинем наживку, посмотрим, что будет. Если клюнут, подставим шлюшку, избавимся от Хансена. — Эва откусывает тост, запивает кофе. Бубнит: — Алмазы заберём сами и под шумок свалим, пока сестрица горюет. — Мне больше нравится короткая версия. Уходим на дно, сидим тихо, забираем камушки и херачим в Мешику. Без трупов в багажнике. Эва закатывает глаза. — Размяк, воробушек? Хансен такое кидалово не спустит. И будет прав. Всю жизнь собираешься от них потом бегать? Думаешь, в Мешике не найдётся десяток ацтеков, готовых за денежку прострелить нам бошки? — Она отправляет в рот остатки тоста. Причмокивает, облизывая пальцы. — Без трупов не получится. Винс хмурится, закуривает. Что-то сосредоточенно обдумывает, глотая кофе. Мрачно уточняет: — Значит, в полдень? — Угу. — Сука ты, — он неожиданно смеётся. — Сильно только не подставляйся. Один я Хансена не грохну. Эва довольно улыбается. Подставиться не проблема, было бы ради чего. Или кого. Её причины до сих пор те же, как много лет назад.***
Фредерикстад, Новая Дания
Они сидят за крохотным круглым столом прямо на улице — напротив кафе. Лопают по фирменному мороженому. У Виолы её любимое с вишнёвым сиропом. Эвино проще — с шоколадной крошкой и взбитыми сливками. Место выбирала Эва — не центр, почти нет камер, но достаточно многолюдно и удобно. За её спиной огромная стоянка, парк, туда-сюда шныряют прохожие. Близко к объездному шоссе и мосту: легко удрать как в центр, так и за пределы Фредерикстада. Винс наблюдает за ними через дорогу из машины. Хансен обязательно прячется где-то рядом. Эва не удивится, если даже Златовласка тоже ошивается поблизости. Сестра выглядит отлично и очень респектабельно. Красивая укладка, лёгкий макияж, ничего лишнего. Нежно-голубой брючный костюм, белые лодочки на аккуратном каблуке, милая серебристая сумочка в тон пуговицам. Ни дать ни взять — добропорядочная домохозяйка, чей сынуля подрался с одноклассником. Всего-то делов уладить проблемку. Жаль, их посложнее будет — чуть-чуть, самую малость. Эва небрежно откидывается на спинку, первой прекращая игру в гляделки. — Как дела у «брата»? Жив-здоров, под себя не мочится? — Могла бы позвонить сама. Между прочим, я переживала за тебя. Йорн, кстати, тоже. — Не сомневаюсь. — Мы тебя искали вчера весь вечер, — сестра старательно игнорирует её сарказм. — Хер знает, что у этого психа на уме. — Рада, что не нашли. — Послушай, — Виола сегодня само смирение. — Я понимаю, почему ты злишься и не доверяешь нам. Мне. — И почему же? — Давай не будем тратить время на очевидное. Эва громко хмыкает, слизывая верхушку мороженого. — Разве? Просто, ну… У меня дохерище причин вам не верить, это правда. Но я не уверена, что ты знаешь их все. И что все, что знаешь, — настолько очевидны, чтобы о них не говорить. — А этому мудаку, свалившемуся на башку, ты веришь. Я правильно тебя понимаю? — Виола продолжает ломать комедию. Важно держит обмотанный в салфетку вафельный рожок, как факел с благодатным огнём. Малюсенькой пластиковой ложечкой отламывает по кусочку от чизкейка и аккуратно отправляет в рот. Наверное, закажи Эва банан, она и его кромсала бы сейчас с достоинством датской королевы. В ней всегда это было — напускная манерность, бесючая и неуместная. Настолько правдивая и естественная, что иногда сложно не то что поверить, а хотя бы представить: эта воспитанная леди готова взломать любой сайт, владеет всеми видами оружия и взрывчатки, и, как выяснилось, ещё и профи по мету. А огнестрелов в загашнике столько, что легко можно устроить революцию. Настоящая наследница Ивара. Он бы гордился. — Винс меня не кинет. — Ладно. Тогда попробуем сосредоточиться на главном? — добродушно улыбается сестра, но глаза настороженные. Холодные, расчётливые. Виола тоже давно выбрала между ней и Хансеном. Тут они квиты. — Попробуем, если перестанешь так на меня смотреть. — Так?.. — Как андроид. Я даже щелчки в твоей башке слышу. — Покончив со сливками, Эва надкусывает рожок. Специально хрустит вафлей погромче. — Видишь? — Херню не неси, а? — Виола наконец-то надоедает притворяться. — Ты всегда была занозой в жопе, но я терпела, потому что мы сёстры. Однако даже моё терпение не бесконечно. — Сейчас расплачусь, только решу: от ужаса или умиления. — Лучше включи мозги. Если бы мы хотели от тебя избавиться, не стали бы ждать так долго и рисковать. Я бы не приходила в «Эгерборг», не платила адвокатам, чтобы вытащили оттуда твой костлявый зад. Не врала бы Фриису. И точно не потащила бы тебя с нами. — Неа, — Эва мотает головой. — Не убедила. Совсем. — Зато белобрысая шлюха с твоим бывшим тебя убедили сразу, да? — Образ элегантной дамы рассыпается, как карточный домик. Виола нервничает и злится. Старается не орать, поэтому шипит и плюётся. — До того или после, как предложили тебя трахнуть вместе? Эва молчит. Любой ответ сейчас — подарить сестре козырь. — Она же клеилась к тебе с порога. Ты не подумала, зачем? — Уверена, ты знаешь и мне расскажешь. — Я уверена, что не я привела за собой Винса. — А-а-а! То есть теперь во всём Винс виноват? — усмехается Эва. Желание размазать мороженое по морде сестры крепнет с каждой секундой. — Да не будь ты дурой! Ты слишком уязвима. Вы оба. Особенно вместе. А она — опасна. Не то чтобы Эва считала иначе, но любопытство берёт верх. — Почему же? Из-за Халля, что ли? — Именно. — Виола смотрит на рожок, будто решает, съесть или выкинуть. Всё-таки тянется к урне и выбрасывает. Вытаскивает из кармана пиджака сигареты, достаёт одну, прикуривает. Кивает на пачку. Эва провожает её взглядом. Из духа противоречия вгрызается в мороженое. — Значит, ты ей не веришь, но всё ещё хочешь делить с ней алмазы? — бубнит она с набитым ртом. — Или вечеринка отменяется? Виола затягивается. Чуть наклоняется вперёд, выпуская дым в сторону. Едва слышно произносит: — Не хочу. Поэтому мы от неё избавимся. — Мы?.. — Ты и я. Вдвоём. — Вау, — Эва не притворяется. Она действительно удивлена. Та Виола, которую она помнила — осторожная и аккуратная, не стала бы предлагать убийство вот так: посреди бела дня в сраной кафешке. Уж точно не после вчерашней подставы. — Кто ты и что сделала с моей сестрой? — Раскинь мозгами. — Виола поднимается. Снова лезет в карман. Вряд ли за пистолетом, но Эва всё равно подбирается, готовая к броску. — Ты уже совершила ошибку. — На столик падает серебряная цепочка с лунницей-опалом. Последний подарок Барбары. — Не повторяй её дважды. Сделай правильный выбор. Или его сделают за тебя.