номер Пять, номер Ноль

      — «Телекинез — способность передвигать предметы в пространстве посредством исключительно силы мысли», — читает Пятый. С книгой в руках он выглядит еще естественнее, чем с чашкой кофе. — «Данное определение поверхностно, поскольку ученые так и не могут объяснить, что именно двигает предметы, на которые оказывается воздействие». Электромагнитные импульсные поля… акустические сигналы… психокинетическая энергия…       Мальчик с шумом захлопывает книгу — не ту, которую я якобы телекинезом запустила в голову врагу, а другую, найденную в библиотеке Харгривзов — и крепко задумывается, судя по сосредоточенному лицу.       — Да-да, убери эту хрень, всё равно никому не интересно, — тут же оживляется Клаус и вытягивается на оттоманке, подминая под себя мягкие бежевые подушки. Подведенные жирными черными линиями глаза смотрят на меня с любопытством. — Как так случилось, ребята, что я ушел в запой на два — два! — дня, а вы уже притащили в дом нового изгоя общества?       — Никто меня не при… — я вспоминаю, как очутилась в особняке впервые и не без смущения обрываю саму себя. — Ладно, проехали.       Вот и мое знакомство с очередным членом семьи Харгривзов: самая эксцентричная личность Академии появилась тут спустя пять минут, как мы зашли внутрь в попытке скрыться от хлынувшего ливня и заодно найти ответы. Вообще, Номер Четыре производит дружелюбное впечатление, но очень уж он внезапен и непредсказуем: даже прямо сейчас Клаус тянется к Пятому с явным намерением потрепать его по щечке, но мальчик мгновенно ударяет по руке брата. Тот преувеличенно ойкает и убирает ладонь.       Убийственный взгляд, предназначенный Клаусу, сразу теплеет, стоит ему встретиться с моим. Я кутаюсь в плед, который мальчик так невзначай принес, и преодолеваю желание завалиться спать на тот же диван, на котором сейчас сижу. Пятый, в отличие от нас двоих, на месте усидеть не может, и меряет пространство вокруг шагами, будто это помогает ему думать.       — Братец, будешь так мельтешить, и меня вырвет прямо на этот дорогущий ковер восемнадцатого века, — обещает Номер Четыре.       — Это не из-за моей ходьбы, идиот, а из-за того, что ты столько пьешь, — огрызается подросток, но как-то совсем уж беззлобно, скорее, для виду.       — А где остальные? — вмешиваюсь я, пока они не начали грызться всерьез. — Вам не нужен какой-нибудь, не знаю, семейный совет? Что вообще делают в таких ситуациях?       Как будто из ниоткуда в руке Клауса с чернильной надписью «HELLO» появляется спелое зеленое яблоко, и тот с наслаждением вгрызается в него, чавкая так, будто он ничего вкуснее в жизни не ел.       — Ну, Ваня при открытии своих сил устроила апокалипсис, — буднично говорит мальчик. — Надеюсь, ты такого делать не будешь.       Я втягиваю голову в плечи и еще сильнее накрываюсь одеялом, будто оно может спасти меня и этот мир тоже. Тут же дергаюсь и чуть не падаю с дивана, когда слышу голос Номер Семь, но Пятый ловко подхватывает меня за здоровую руку, помогая не потерять баланс. Он проделывает это, даже не смотря на меня, только хмурится и сосредоточенно размышляет о чем-то.       — Ну спасибо, Пятый, — язвит напугавшая меня Ваня, которая так внезапно вернулась из своей комнаты уже в чистой одежде.       Мальчик садится рядом со мной, сцепив пальцы в замок, но на мой вопросительный взгляд не отвечает.       — Я позвонила Лютеру и Эллисон, рассказала о произошедшем, но вряд ли они вернутся в ближайшие пару дней. У них что-то вроде отпуска, — поясняет она, обращаясь уже ко мне. — А Диего снова на ночных вылазках в своем спандексе, с ним не связаться.       Я прячу лицо в ладонях. Голова раскалывается, как после самого отвратительного похмелья, ужасно хочется спать, а рана разболелась с новой силой. Чья-то теплая ладонь осторожно гладит меня по плечу, и мне даже не нужно поднимать голову, чтобы понять, что это Пятый.       — Как я раньше не узнала о своих силах? Может, мы все-таки ошиблись? — мой голос звучит глухо, поскольку я не отнимаю рук от лица.       — Скорее, просто не возникало ситуаций, при которых они могли бы реализоваться, — непривычно мягко говорит Номер Пять. — На тебя когда-нибудь нападали раньше?       Я только мотаю головой.       — Родителям такое скрыть проще простого, — вслух рассуждает тот. — Скорее всего, смущенные тем, как именно ты родилась, они не стали рассказывать об этом ни тебе, ни кому-то еще. А подделать документы в наше время — раз плюнуть.       Как именно ты родилась… Что-то бьет в моей голове тревожным звоночком, но что именно, понимаю не сразу.       — Стоп. Я родилась не в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, это уж точно, — встрепенулась я. — Мне не тридцать, мне девятнадцать! Такое явно не скрыть.       — А дата рождения? — тут же спрашивает Ваня, протягивая мне стакан с водой и какие-то две таблетки. Я беру их, даже не колеблясь.       Стоит мне назвать дату, как Номер Пять щелкает языком.       — Ты опоздала на одиннадцать лет, а так месяц и число сходятся.       — Даже тут я гребаная ошибка, — горестно хмыкаю я, махом закидывая в себя медикаменты; Номер Семь подсказала, что это обезболивающее. — Я могла бы позвонить матери и спросить, какого хрена, но ей ничего не стоит начать врать. Боже, неужели вся моя жизнь — сплошная ложь?!       Мне становится неловко за свою эмоциональность, и я замолкаю, но никто и не собирается упрекать меня за эти слова; напротив, Ваня садится передо мной на корточки, сочувствующе заглядывает в глаза, и даже Номер Четыре перестает хрустеть яблоком.       — Поверь, я понимаю, что ты чувствуешь, — от девушки приятно пахнет медом, и почему-то я предпочитаю отрешенно думать о том, что она успела сходить в душ, чем о том, что у меня есть суперсилы. — Сложно свыкнуться с мыслью, что тебе столько лгали. И что ты не такая, как все.       — Нас «не таких» становится столько, что скоро придется достраивать парочку этажей в особняк, — хмыкает Клаус.       Он рассматривает надгрызенный фрукт и вдруг швыряет его в меня. Я еле-еле успеваю увернуться и теперь возмущенно смотрю на парня, не в силах подобрать слова. Цензурные, по крайней мере.       — Ты должна была подвинуть само яблоко! — разочарованно всплескивает руками тот. — Ну, телекинезом своим!       Я открываю рот, чтобы сказать ему, что я не цирковая обезьянка, которая должна развлекать его фокусами, но Пятый опережает меня:       — Клаус, иди проспись, — мальчик выглядит раздраженным. Я замечаю, что под его глазами залегли темные круги, и он нервно кусает губы чаще обычного. Когда он сам спал последний раз?       — Это у вас семейное — вещами кидаться? — не сдерживаюсь я, бросая колкость в сторону обоих братьев.       Семейное… Мой мозг явно стал соображать хуже, потому что каждая новая мысль доходит до меня, словно через несколько слоев ваты.       — Но, чисто логически, биологически же нас… вас ничего не связывает? — спрашиваю я, стараясь звучать как можно непринужденнее.       На меня уставляется сразу три пары глаз. Игнорируя одну конкретную, ту, что сбоку от меня, я исподлобья смотрю на Ваню.       — Нет, конечно, нет, — мотает головой та. — Просто мы росли вместе под присмотром одного-…       — Тирана.       — Отца, — заканчивает она, кидая в сторону заговорившего Клауса уничижительный взгляд.       Парень даже не реагирует, только запрокидывает голову и начинает бессвязно общаться с невидимым кем-то, кто, по всей видимости, стоит за занятой им оттоманкой. Я вспоминаю то, что Пятый говорил о Лютере и Эллисон. Нервно хихикаю и тут же закрываю себе рот ладонями.       — Та-ак. Кажется, кто-то и правда устал, — боковым зрением вижу, как Номер Пять поднимается с дивана, но не смею повернуться. В отличие от Номера Три, я хорошей актрисой никогда не была, поэтому лучший способ скрыть свои мысли и эмоции — это просто сделать так, чтобы мальчик не видел моего лица. — Девочке пора спать. С утра разберемся.       Пропускаю мимо ушей странное обращение: после таблеток плечу стало легче, а вот спать захотелось с удвоенной силой, поэтому я даже не возражаю. За одну ночь мир не рухнет (наверное). Устало встаю с дивана и натягиваю плед на голову, чтобы тот волочился за мной, как плащ.       — Я провожу тебя, — тут же вызывается Пятый. Я опускаю взгляд в пол и ничего не отвечаю. — Всё равно комнаты рядом.       Клаус и Ваня остаются в зале: они негромко переговариваются о чем-то, но мой мозг вытесняет их болтовню на задний план, превращая в сплошной белый шум. Я зеваю, даже не пытаясь прикрыть рот. Мы с Пятым идем так близко, что иногда ненароком касаемся друг друга; первым моим побуждением было отшатнуться, но я откинула эту мысль. Хоть раз в жизни не буду отдаляться — буквально и переносно — от человека, который стал мне дорог.       «Дорог». Я беззвучно фыркаю, понимая, какое на самом деле слово прячется за этим, нейтральным. Кого я пытаюсь обмануть? Неужели саму себя? Чувствуя себя так, будто в животе копошится склизкий комок змей, я задаюсь вопросом, что Пятый вообще думает обо мне как о человеке. Перед глазами всплывает труп наемника Комиссии. Я, конечно, не берусь звать себя знатоком человеческих натур, но если парень сворачивает за меня кому-то шею, это должно о чем-то говорить.       — Кровать застелена, — сообщает Номер Пять, и я не без труда выплываю из омута своих мыслей.       Мы стоим у двери, последней из множества в узком, но длинном коридоре. В одностворчатое окно справа от нас барабанит дождь, причем так отчаянно, что становится понятно — такой ливень будет стоять всю ночь. Единственный источник света на этаже — скромного вида настенная лампа, которая висит между второй и третьей комнатами. «Наверное, это их детские спальни», — догадываюсь я. Теплый свет струится за нашими спинами, когда я толкаю дверь в свою комнату. В полусумраке различаю только кровать и швыряю туда плед. Сразу начинаю жаться от холода, пробравшего меня до костей.       — Во всем особняке работает отопление, — замечает Пятый и заглядывает мне в глаза, когда я зябко ежусь и провожу руками по предплечьям в попытке согреться.        — Значит, это нервное, — констатирую я и оглядываюсь в темноту спальни.       Вроде уже пора и честь знать, но так не хочется уходить в комнату и отрезать себя от остальных одним хлопком двери. Ноги будто приросли к полу; я судорожно размышляю, можно ли придумать какую-то отмазку, чтобы остаться рядом с Пятым подольше.       Боже, Хестер, ты же умереть как хочешь спать. Что с тобой такое?       — Тебя здесь никто не тронет. Мы рядом, хорошо? Я рядом, — Номер Пять по-своему трактует мою нерешительность и в успокаивающем жесте дотрагивается до плеча.       По месту прикосновения сразу же пробегают мурашки. Я замираю, словно испуганная птица, и боюсь поднимать взгляд на Пятого: чувствую, что натворю глупостей. Нет-нет-нет-нет, Хестер, ты у них гостья, тебе нельзя выкидывать ничего из рода вон выходящего, нельзя, нельз… В каком-то оцепенении я наблюдаю, как черные блестящие ботинки Пятого делают шаг ко мне.       Когда я наконец поднимаю глаза, лицо парня оказывается в паре сантиметров от моего. Вот теперь никто не шутит и не пытается разыграть другого. Мое сердце начинает колотиться быстрее, а в животе всё переворачивается, сжимается и устраивает чертовы американские горки. Это как чувство перед резким спуском: вот-вот ты сорвешься в неизвестность (какой поворот ждет меня следующим? падение вниз или полет наверх?), и гремучая смесь страха и предвкушения кипит внутри моих вен. Это же самое ощущение взрывается, отзывается дрожью на кончиках пальцев и уносит землю из-под ног, когда парень подается вперед и накрывает мои губы своими. Мягко и нерешительно — точно спрашивает разрешения. Отвечаю охотно и неумело из-за отсутствия опыта, но все эти приземленные переживания кажутся далекими и совсем ненужными, когда Пятый обхватывает мою талию руками и собственнически притягивает к себе, углубляя поцелуй. Какой-то задней мыслью вспоминаю, что людям, даже с суперспособностями, нужно дышать, но и это вылетает из головы, стоит мне понять, что ради этого придется хоть на секунду оторваться от его губ. Голова кружится, будто я сделала глоток терпкого вина, из разума исчезают все плохие мысли и остается только горящее и нестерпимое желание. Запускаю ладонь в его волосы, пропуская темные пряди между пальцев, на что Пятый что-то расслабленно мычит и прижимает меня к стене.       БАМ! Не сразу, с видимым усилием мы отрываемся друг от друга; я заглядываю за спину Пятому, и тот тоже оборачивается, сразу закрывая меня собой. Упала деревянная тумбочка у стены напротив: на полу валяются какие-то книги, бумаги, карандаши и прочая мелочь, какую можно найти на любом столике. Мальчик смотрит на меня и поднимает бровь. Он всё еще стоит очень близко.       — Наверное, это я, — сознаюсь, хотя сама не понимаю, как это сделала. — Я не специально. Честно.       Я делаю глубокий вдох носом, пытаясь успокоиться. К моему утешению, парень хладнокровным тоже не остался: тяжело дышит, поджимает губы и явно пытается привести мысли в порядок. Его обычно кристально-серые глаза немного затуманены, и нам обоим требуется время, чтобы прийти в себя. Я прочищаю горло, но говорить начинает Пятый:       — Возможно, пока твои силы активируются только при ярких… эмоциях.       Я краснею, будто это не мы только что целовались так, словно апокалипсис наступит через две минуты. Соберись, Хестер, ты не пятнадцатилетняя школьница!       — Подожди-ка, — интерес в своей суперсиле загорается с новой силой, и я ищу взглядом что-нибудь поменьше и полегче. Мысли всё еще путаются и сталкиваются друг с другом, словно рой перепуганных пчел.       Выбор падает на простенькую расческу, валяющуюся среди других опрокинутых вещей. Я концентрируюсь, для чего-то сжимаю руки в кулаки и в деталях пытаюсь воссоздать то, что чувствовала ранее; начинаю мысленно «двигать» расческу. Где-то с полминуты ничего не происходит, но затем предмет шевелится, поднимается в воздух и летит аж целый метр вправо, после чего драматично падает на пол — не туда, куда я планировала, но хоть что-то!       Пятый с одобрением вскидывает брови. Я замечаю, что его волосы по-прежнему растрепаны, но не решаюсь ему на это указать.       — Неплохо.       Из меня будто разом выкачали остатки сил: я устало прислоняюсь к дверному косяку и прикрываю глаза. Парню даже объяснять ничего не приходится:       — Тебе правда пора дойти до кровати, — хмыкает он, механическим движением поправляя рубашку.       — Спокойной ночи, Пятый.       — Спокойной ночи, Хестер.       Прежде чем уйти, Номер Пять легонько касается моей руки и смотрит мне в глаза долгие секунды. Мы ничего не говорим, но слова тут и не нужны — этот небольшой жест как бы подтверждает, что никто из нас не считает сделанное ошибкой. Стоит мне заскользнуть в свою комнату, как я расплываюсь в широкой улыбке и с прыжка падаю в подушку лицом. Забыв про то, что психологически я вообще-то взрослая женщина, издаю радостный визг, глуша его мягкой тканью постельного белья. Сон приходит незаметно, и мой переполненный событиями и впечатлениями разум проваливается в блаженную темноту.