***
Конечно же, они выбираются. Берлин уходит последним, оставив вместо себя дрожащую от страха Ариадну. Он, можно сказать, привязался к ней, и чувствует подобие сожаления оттого, что успел воспользоваться её незавидным положением. Об Ариадне он забывает уже через двое суток, когда наконец ступает на знакомые земли горячей и пыльной Италии. Паром отвозит его на остров этим же вечером, а до этого Андрес слоняется без дела по грязным улицам Неаполя и даже от этой малости чувствует себя свободным. «Дорогой Андрес», — письмо начинается точно дешёвый бульварный роман. — «Если то дело всё же окажется удачным, я буду ждать тебя на Сицилии» К письму прилагается распечатанная чёрно-белая карта. Точного адреса временное обиталище Мартина не имеет, но вряд ли будет большой проблемой отыскать аргентинца среди итальянцев. Это письмо Андрес таскает с собой повсюду, отчего-то решив, что именно оно — доказательство того, что у него есть душа. Палермская церквушка, где Берлин несколько лет назад спрятал немало оружия и поддельных паспортов, всё ещё стоит на месте. Он оставляет деньги в тайнике, делает щедрое пожертвование священнику и отправляется искать попутный транспорт до Раддузы. Именно там осел Мартин, вздумавший пару лет назад сыграть в коза ностру и ограбить дом местного мафиозного деятеля из Палермо, который по всем официальным документам был простым предпринимателем и владельцем винного магазинчика. В Раддузе мафии не было от слова совсем, и это стало единственным спасением Мартина от прихвостней местного дона. «Если ты, конечно, захочешь разделить свою победу со мной», — мелким почерком приписано внизу карты, приложенной к письму. Неуверенность Берроте могла бы разбить то, что у Фонойосы было вместо сердца.***
Сменив три попутные машины и растратив пару сотен нервных клеток, Андрес выходит на узкую дорогу, ведущую в коммуну. Последний водитель попадается жутко болтливый, поэтому теперь Андрес знает об этом богом забытом месте абсолютно всё, включая количество жителей, его площадь в квадратных километрах, почтовый индекс и даже телефонный код. Иными словами — всё то, что можно найти в Википедии, нажав пару кнопок в телефоне. Только телефона у него нет, и вряд ли появится в ближайшем будущем — слишком уж большой риск. К небольшой вилле Андрес подходит уже за полночь. Часы невежливо показывают половину первого, все огни в доме уже потушены. Несколько минут неловкой возни с поисками письма, чтобы свериться с картой, которую, казалось бы, он выучил наизусть, ещё пара на изучение в потёмках, а дальше, кажется, целая чёртова бесконечность, чтобы попытаться хотя бы поверить своим глазам, когда он видит замершего в дверях Мартина, неловко кутающегося в халат. — Кто здесь? — слышится звук взводимого курка. У Андреса есть ещё несколько секунд, чтобы придумать, как обозначить своё присутствие максимально эффектно, но вместо этого он шагает из темноты к двери, из которой слегка светят включённые огни, и улыбается во все зубы — безумно тянет губы до боли, потому что чувствует себя невероятно счастливым. Он наконец добрался до этого захолустья, встретил Мартина и дальше всё зависит только от его решительности. — Господи, — Мартин бросается на него с объятьями в тот же момент, когда успевает разглядеть в незнакомце Андреса. Мартин радостно всхлипывает, и это не похоже на него, но Андрес и сам близок к тому, чтобы позволить эмоциям взять вверх. Он обхватывает лицо Мартина обеими ладонями, держа крепко, смотрит ему в глаза и не может поверить тому, что столько лет запрещал себе хотя бы на мгновение увидеть в этом невероятном, до смерти преданном человеке, кого-то больше, чем друга. — Я пришёл за тобой, — просто говорит Андрес и вжимается в Мартина всем телом. Этот поцелуй совсем не похож на тот, что они разделили перед разлукой длиною в вечность. Тогда Мартин пытался взять своё почти силой, и только поэтому Андрес ответил ему. Пытаясь найти в себе ответное желание, он запутался ещё больше. Сбежать оказалось гораздо проще, чем заглянуть внутрь себя и вдруг обнаружить, что те чёртовы девяносто девять процентов в один миг могут стать красивой сотней. Такой же красивой, как взлохмаченный и растерянный Мартин, бездумно шарящий дрожащими пальцами по спине Андреса. Этот поцелуй — о разлуке в несколько лет, о надежде увидеться вновь, о нерастраченных нежности и страсти. Этот поцелуй оказывается самой долгожданной и желанной вещью на всём свете не только для Мартина, но и для самого Андреса. — Ты выбрался, — шепчет севшим голосом Мартин, — и приехал в Италию, куда тебе совершенно точно нельзя! Он отступает на шаг, чтобы оценить вид Андреса. Что ж, с этим некоторые проблемы: уставшее и помятое лицо, недельная щетина, пыльная одежда и жуткий рюкзак с барахлом, который он успел забрать из церкви. — Мне больше некуда податься, — честно признаётся Фонойоса, — но это не главная причина, почему я здесь. — Да, да, ты приехал за мной, как же, — в тоне Берроте тут же появляется привычная издёвка. — Что тебе нужно? К чему это представление с поцелуем? Мартин отворачивается. Видно, как быстро вздымается и опускается его грудь, из-за чего, кажется, даже отсюда слышно, как громко бьётся его сердце. Как он раздосадован и разозлён одной лишь мыслью о том, что Андрес приехал только для того, чтобы воспользоваться его униженным положением вечно влюблённого идиота. — Можно сколько угодно ломать комедию, — Андрес обходит его и прижимается к стене рядом с входной дверью, — выдумывая причины, почему я здесь. Я могу, ты же знаешь. — Ещё как знаю, — Мартин складывает руки на груди и смотрит куда угодно, но не на мужчину перед собой. — Также я могу рассказать странную историю, положившую начало долгому пути сюда. Хочешь услышать её? — Заходи уже в дом, — вздыхает Мартин и делает жест в сторону по-прежнему распахнутой двери. Внутри, на первом этаже, всё по-спартански скромно: маленький обеденный столик, пара стульев и безобразный ярко-розовый диван посреди комнаты, а в его компании — не менее жуткое кресло невнятного цвета. Андрес усмехается, завидев это недоразумение, на что Мартин тут же хмурится. — В этой дыре ничего лучше не достать, — оправдывается он. Будто цвет дивана это то, что волнует Андреса в данный момент. Под кожей зудят тысячи невидимых иголок, сердце грозит выскочить из груди с каждым стуком, а в голове вместо всегда слаженно работающих мозгов — рыхлая вата, не способная подать в конечности ни одного импульса. — Когда мы отбивались от сошедшей с ума заложницы, — начинает Андрес, усаживаясь за стол, — я пообещал Осло, а может и самому себе, что если выберусь — сделаю что-нибудь безумное. — Ну, вот ты и здесь, — Мартин нервно посмеивается. Он всё так же торчит возле входной двери и не подходит ближе. — Что дальше? — Добраться до тебя было лишь половиной плана. Андрес закрывает глаза. Он и сам не может поверить, что делает это. — Я испортил жизнь пяти женщинам, ты и сам об этом знаешь. — И одному мужчине, — хмыкают из другого угла комнаты. — И одному мужчине, — соглашается Андрес. — Поэтому я решил, что ещё не поздно всё изменить. — Если это какая-то очередная сраная игра, — Мартин мгновенно выходит из себя, он оказывается рядом за долю секунды, и в его руке уже блестит начищенный Глок, заряженный аккуратными патронами Парабеллум, — то лучше тебе сразу свалить отсюда нахрен! Какая ирония, думает Андрес, подставляя висок под дуло; семь с половиной граммов стали могут за мгновение лишить его жизни, так и не дав шанса попробовать ступить на очередную идиотскую дорожку. — Si vis pacem, parabellum, — шепчет Андрес, прикрыв глаза. — Хочешь мира, готовься к войне. — Ты никогда не хотел мира, — парирует Мартин, и в чём-то он прав. — Но я выиграл эту войну. Я здесь — и я готов к миру. Андрес открывает глаза и смотрит на лицо Мартина, и на нём есть какие угодно эмоции, но только не злость и ненависть, которые он пытается выдавить из себя, размахивая пистолетом. Он как побитый щенок, что вот-вот сорвётся с места и рванёт к хозяину в ноги, чтобы просидеть там вечность. — Ненавижу тебя, — рычит Мартин и отбрасывает пистолет, к счастью, не снятый с предохранителя, и тот глухо ударяется о пол, заставляя Андреса вздрогнуть. — Не вынуждай меня повторять, что я люблю тебя. — Засунь свою любовь себе поглубже! Эта злость — напускное, уж Андрес то знает. Будь Мартин хоть немного другим, он бы никогда не задержался рядом. Был бы Мартин злее или добрее, будь неладны эти разделения на чёрное и белое, он бы ушёл сам, отвернулся от Андреса, предал бы, сдал, уничтожил бы собственными руками за всю ту боль, что он получил вместо ответной любви. — Твоя любовь никогда не будет настоящей, ты просто не умеешь чувствовать. — Возможно, — Андрес и правда готов согласиться с этим. Он по-своему бесчувственен, но также и по-особенному трепетен в отношении Мартина, потому что их дружба уникальна, она на грани — между ненавистью, страстью и желанием убить друг друга. — Ты можешь переночевать здесь, но чтобы завтра тебя уже не было. — Разве ты не скучал по мне? — сложно вот так из плохого парня стать услужливым и милым, но Андрес обещает самому себе хотя бы попытаться; может быть, завтра. — Скучал, — в глазах Мартина слишком много грусти, и от этого сжимается сердце, — больше всего на свете, но это не значит, что об меня можно снова вытереть ноги и сбежать. Вдруг где-то за окном раздаётся женский голос: кто-то на итальянском спрашивает, всё ли в порядке и не нужна ли сеньору помощь. Сеньор Берроте — представить только, сеньор Берроте! — запахивает халат потуже, прячет пистолет и выглядывает за дверь, чтобы уверить немолодую женщину с чутким слухом, что всё более чем в порядке. Ну а что до голосов — к нему приехал родственник из Испании, так что некоторое время они будут радоваться воссоединению и, возможно, немного шуметь. Как именно они будут шуметь, Андрес представляет незамедлительно, и воротник рубашки начинает слегка давить. Впервые в жизни он фантазирует о сексе с мужчиной и не хочет скинуться прямиком в один из вулканов Санта Маргарита. Пока Мартин пытается попрощаться с надоедливой соседкой, Андрес раздевается. Ничего такого, ему всего лишь нужно сходить в душ и смыть с себя грязь долгой дороги и пот волнения. Мартин возвращается как раз к моменту, когда на Андресе нет ни единого предмета одежды. Он чувствует себя не так уж уверенно перед растерянным взглядом друга, и остаётся лишь изображать беспечность, тогда как по спине ползёт мерзкий холодок неуверенности. — Ты должен был убраться, а не стоять с голой задницей посреди моей гостиной, — шипит Мартин, быстрыми шагами преодолевая комнату и скрываясь в соседней. Возвращается он оттуда с комплектом постельного белья, одежды и полотенцем. — Душ там, спать будешь здесь. Андрес хочет увериться, что спать он будет не здесь, а наверху, и что вряд ли они заснут этой ночью, но покорно принимает кучу тряпок в руки и, оставив постельное бельё на диване, удаляется в ванную комнату. В душе он долго трёт себя жёсткой губкой, растирает руки до раздражения и под конец опускает руку, чтобы обхватить себя одним выверенным и привычным движением. В этот момент он понимает, что впервые с начала ограбления он расслаблен. В голову начинают медленно поступать картинки одна приятней другой: сперва это женщины, самые красивые женщины на свете, готовые сделать для него всё что угодно. Он вспоминает об Ариадне, пяти жёнах и сотне любовниц — и все они ни в какое сравнение не идут с одним единственным мужчиной, который, прячась за холодностью и безразличием, любит его больше собственной жизни. — Мартин! — Андрес не намерен терять время. — Пошёл нахер! — доносится из гостиной. Андрес ждёт. Он знает, что Мартин явится с секунды на секунду, весь взмыленный и с сотней фантазий в голове, как именно может закончиться их перепалка в душе. — Ну чего тебе? — Мартин уже без халата, на нём лишь пижамные штаны и крестик на шее. Кто бы мог подумать, раньше он себе такого не позволял. Отодвинув штору, отделяющую пространство душевой и остальной части ванной комнаты, Андрес не прекращает гладить себя. Он смотрит Мартину прямо в глаза, облизывает губы и ничего больше не делает. Мартин ждал не один год, так что подождёт ещё пару минут. — Какого хрена ты делаешь? — конечно, Мартин растерян. Он отворачивается, хватает себя за шею и неловко трёт её, будто пытаясь совладать с сами собой. — Не об это ли ты мечтал со дня нашего знакомства? — Андрес облокачивается на стену локтем и упирается в эту же руку лбом. Дыхание спирает, потому что он знает — Мартин слышит каждый его вздох. — Увидеть, как я ублажаю себя? — Нет, — Мартин вздыхает. — Нет? — Я мечтал сделать это сам. — Неужели? — Андрес идёт на попятную. Не может же он так просто вывалить, что передумал строить недотрогу и созрел на полноценный физический контакт. — На крайний случай — получить от тебя минет или что-то типа того. — Повернись, Мартин. — Я ухожу, не вздумай соваться ко мне сегодня. Андрес не успевает остановить его. Мартин попросту сбегает, хлопнув дверью. Что ж, у них будет много времени, чтобы исправить это недоразумение.***
— Чем ты занимаешься здесь? — уже за завтраком спрашивает Андрес, деловито намазывая на тост свежую рикотту. Будто не его прогоняли вчера ночью и просили свалить куда подальше ещё до рассвета. — В основном прячусь от дона местной мафии, — Мартин до сих пор не смотрит на него, предпочитая вместо этого листать газету и явно невидящим взглядом пытаться отыскать в ней хоть одно знакомое слово. — Эту историю я знаю. Письмо, в котором ты рассказываешь об этом, я храню у самого сердца. — Ну конечно, — Мартин фыркает. Не верит. — Должен же ты как-то зарабатывать себе на жизнь, торча в этой глуши, иначе это вызовет подозрения. — Подозрения может вызвать только твоя физиономия, которую показывают из каждого телевизора, — газету откладывают в сторону. — Я помогаю той женщине, что приходила вчера вечером, она живёт неподалёку, у неё оливковая роща и виноградник. — Значит… ты фермер, — Андрес растягивает губы в искренней улыбке. — Вкалываешь от заката до рассвета кверху задницей. — Судьба моей задницы — не твоего ума дело. Ты сам сказал, что мне нужно работать, чтобы не привлекать внимание, несмотря на то, что украденных на последнем деле денег мне должно хватить до конца жизни. Особенно учитывая, в какой глуши я застрял. — Я мог бы помогать тебе, если ты не против. — Я против, — Мартин сжимает вилку, которой пытается доесть омлет, до побелевших пальцев. — Тебе нельзя привлекать внимание. — Мне придётся побриться налысо и отрастить бороду, ради тебя я готов пойти даже на такие жертвы. — Я бы очень хотел сказать, что ты должен убраться, но… — Мартин всё же откладывает вилку и отодвигает тарелку. Молчит, не желая заканчивать предложение, ведь всё понятно и так. — Сегодня у тебя выходной, я правильно понял? — Андрес не особо изящно переводит тему, завидев, как первые трудяги двигают в сторону виноградников. — Сеньора Манчини зовёт меня раза два-три в неделю, в остальное время там работают приезжие. — Привилегированный Мартин, — Андрес поднимает чашку с кофе, — выпьем же за это. Смущённый, Мартин берёт свою чашку в руки и шутливо чокается с Андресом. Ещё полчаса они молча завтракают под навесом рядом с домом, наблюдая за ранними пташками, спешащими по своим несомненно важным делам.***
Андрес просто берёт жизнь в свои руки, наконец не чувствуя, как она утекает сквозь пальцы, точно ледяная вода. У него есть сколько угодно времени, чтобы доказать Мартину, что он изменился, что он делает это не на спор и не потому что он чувствует себя виноватым перед Мартином. Ну… разве что отчасти. Каждый день Андреса похож на предыдущий, за исключением тех, когда Мартин встаёт в несусветную рань, быстро завтракает и пропадает на весь день на землях сеньоры Манчини. Эта женщина однажды заглядывает к ним в дом и, встретив Андреса, понимающе улыбается, а затем принимается обнимать его, как родного, целуя по очереди в обе щёки. С этого дня он иногда выбирается в люди, имея возможность общаться не только с Мартином, хоть такой расклад его более чем устраивает. Хорошенькие итальянские девчушки строят ему глазки, девушки постарше вовсю заигрывают, а женщины средних лет идут в активное наступление, ничуть не стесняясь своей напористости. Андресу каждый раз удаётся выдумывать убедительные отговорки: чаще всего он вдовец, скорбящий по погибшей год назад жене, поэтому ему не до новых отношений; иногда он свободный художник, ищущий исключительно платонических отношений, ведь он был женат пять раз и точно знает, что лучше не связываться с женщинами; пару раз он намекает излишне разгорячённым дамам, что его вовсе не интересует женский пол… Каждый раз девушки и женщины понимающе кивают и отступают, и Андрес возвращается к Мартину. — Во время ограбления Монетного двора меня спросили: куда бы я хотел потратить свои миллионы, — однажды начинает он, лёжа на траве. У них с Мартином что-то вроде пикника с вином, сыром и хлебом, политым свежим оливковым маслом. — И я ответил, что хотел бы заниматься виноделием где-нибудь в Провансе. — В итоге ты торчишь в сицилийской глуши, — усмехается Мартин. Он лежит непозволительно близко, жуёт сорванную травинку и щурится от слепящего солнца, несмотря на то, что они лежат в тени высокого кипариса. — Я мог бы купить весь остров, — успокаивает себя Андрес, — и заняться виноделием уже здесь. Отстроить дом для нас, делать вино и продавать его куда-нибудь в Испанию, что было бы весьма иронично. — Для нас? — Мартин враз грустнеет. — Почему нет? Я приехал сюда с одной весьма конкретной целью. — С какой? — Я обязательно расскажу тебе немного позже. Знал бы Осло, как долго Андрес исполняет то самое обещание… Поржал бы, да и только. — Мартин, — Андрес садится на одеяле, подобрав под себя ноги, — я должен извиниться за то, как именно мы попрощались в последнюю нашу встречу. — Пожалуйста, не начинай, — Мартин тоже садится и с чувством выплёвывает травинку. — Нет, послушай… я не должен был делать того, что сделал. — Что, это было так ужасно? — Напротив, поцелуй был слишком хорош, это факт. Глаза Мартина веселеют. Такой уж он — умеет разговаривать одними лишь глазами. Больнее всего видеть в них печаль и нерастраченную любовь, но в последние дни с этим становится несколько… получше. — В это будет сложно поверить, я знаю, — Андрес храбрится. — Я отвернулся от тебя не из-за отсутствия желания, а напротив… я хотел этого, но не мог себе позволить разрушить нашу дружбу именно так. Мы бы могли провести чудесную ночь, а наутро я бы отправился к Татьяне… будь она неладна, — он улыбается, сам не зная почему — то ли от радости, что он больше не с ней, то ли оттого, что расставание с ней и все последующие события привели его именно сюда. — Мы могли бы, — в голосе Мартина появляется… что-то. Андрес обязательно даст этому название, но немного позже. Наедине с собой. — Сделанного не вернёшь, Мартин, и я не жалею, как именно всё сложилось. Я здесь, с тобой, а весь остальной мир где-то там, за линией горизонта, и я счастлив прямо сейчас. Мартин прячет улыбку за покашливанием, но Андрес знает его слишком хорошо.***
Спустя месяц воссоединения Андресу вновь требуется лекарство, потому что боль и дрожь в руках и ногах становится просто невозможно игнорировать. Мартин, никак не обозначив своих намерений, уезжает утром, оставив записку: «В Риме я точно достану твоё хреново лекарство», и отсутствует ровно три дня, приезжая вместе с сеньорой Манчини, которая оказывается отличной водительницей. Андрес покорно ждёт на летней веранде, изо всех сил пытаясь подавить дрожь в руках. Хотел бы он сказать, что дрожит от восторга перед встречей с Мартином, но физический недостаток не терпит романтических издержек. — Пришлось придумать слёзную историю, — уже вечером рассказывает Мартин, — что тебе понадобилось редкое лекарство, которое продаётся только в Риме. — Погоди-ка, — Андрес смеётся, — ты рассказал ей правду. — Это всё равно выглядит как полный бред. Какой идиот, болеющий столь редким заболеванием, потащится жить подальше от нормальных больниц? — В больнице мне уже ничем не помогут, — Андрес готовит себе новую порцию в шприце. — И, скажи мне, что насчёт твоего чудесного дивана? Неужели мне придётся всю жизнь спать на нём? Андрес нарывается, и делает это с удовольствием. Мартин смотрит на него с подозрением, ведь со дня выходки Андреса в душе, между ними так ничего и не случилось, не считая долгих прогулок под рокот сверчков или птиц, частых пикников и совместной работы по сбору поспевших наконец оливок. — Ты можешь съехать и купить себе хоть дворец, чем вызовешь гораздо меньше подозрений, пока ты живёшь со мной. — Что, твои здешние друзья порицают крепкую мужскую дружбу? — Некоторые её очень даже ценят, могу подкинуть пару адресов. — Нет нужды, Мартин, мне не нужен никто, кроме тебя. Подобные разговоры они заводят всё чаще и чаще. У них была тысяча возможностей переспать, и сделать это с огоньком: они часто возвращались с прогулок захмелевшие или устало обнимались на диване после тяжёлого рабочего дня. Всё, что между ними было, — поцелуй при встрече, который Мартин скорее всего до сих пор воспринимал как личное оскорбление. — И часто ты ходишь по этим адресам? — Андрес и сам не понимает, как сильно ревнует. — Это не твоё дело, — Мартин огрызается скорее для порядка. — Моё. Ты всегда — моё дело. — Ни разу не ходил с тех пор, как ты приехал, — со вздохом признаётся Мартин. — Ответ принимается, — Андрес улыбается во все зубы, и тут же морщится, когда всё-таки вкалывает лекарство себе в руку. Мартин хватает его за запястье и заглядывает в глаза. — Сильно болит? — Сейчас должно немного отпустить. Полегчает, если поцелуешь здесь, — Адрес показывает себе на щёку, отлично понимая, как по-детски глупо выглядит его провокация. — Перебьёшься, — Мартин помогает убрать шприц и набор с ампулами. — За что ты наказываешь меня? — Послушай… — Мартин отстраняется и нервно водит руками по лицу, шее и бокам, замирая в напряжённой позе, — это ты свалился на мою голову, не я — на твою. Я жил своей никчёмной жизнью, пытаясь забыть тебя, но нет… тебе нужно было приехать, разбередить мои старые раны и начать делать вид, что я тебе не безразличен. Это ранит ещё сильнее. В одном ты был прав: расстояние и правда помогает найти успокоение. — Иди сюда, — Андрес усаживается на диван и хлопает по свободному месту рядом, — садись и послушай меня. — Ты делал это со мной так много лет, Андрес, но не можешь вытерпеть точно такого же отношения и пары месяцев. Ты — слабак. Андрес грустно усмехается, получив моральную пощёчину. — Но ты сам позвал меня в последнем письме. — Это была минута слабости. — Но разве ты жалеешь об этом? — Нисколько. Наконец из взгляда Мартина пропадает холод, уступая место прежней теплоте, по которой Андрес успел заметно соскучиться. Они одновременно тянутся друг к другу, и Мартин заключает его в уверенные объятья. — Я просто убью тебя, если ты опять разобьёшь мне сердце, — предупреждает он. — Договорились. Их третий за всё знакомство поцелуй случается с привкусом вина, персиков и сигарет. Андрес жадно сцеловывает с губ Мартина этот вкус, смакует каждое взаимное касание языков и окончательно теряет себя. Мартин, как обезумевший, целует с силой, сжимая пальцами шею Андреса, и не прерывается даже тогда, когда лёгкие начинают болеть от нехватки кислорода. Остановить его сейчас — значит разрушить момент, напомнив о старой обиде. Андрес проявляет инициативу вовремя: обхватывает талию Мартина обеими руками и тянет на себя, заставляя оседлать его бёдра. Отчего-то ему всегда казалось, что в позе наездника Мартин будет смотреться особенно горячо. Поцелуи перестают быть изучающими, и Андрес переходит в наступление. Руки задирают рубашку Мартина до самых лопаток, ладонями оглаживая испещрённую мелкими шрамами кожу спины, пока губы и язык активно исследуют его рот. Мартин стонет в поцелуй и двигает тазом вперёд, притираясь отчётливо округлённой ширинкой, на что Андрес опускает руки, позволив рубашке вернуться на место, и обхватывает его ягодицы ладонями, вжимая его в себя ещё сильней. — Не верю, что это происходит, — шепчет Мартин, расстёгивая пуговицы на своей рубашке. — Ещё ничего не произошло, дорогой, — усмехается Андрес и помогает ему с пуговицами, разбираясь с последней совсем уж по-варварски. — Мне нужно в ванную, Андрес, — неохотно признаётся Мартин после очередного глубокого поцелуя. — Просто позволь мне доставить удовольствие, о чём-то большем мы подумаем потом. Быстро закивав, Мартин прижимается к его губам с новым поцелуем, и в это время Андрес собирает все силы, чтобы поменяться с ним местами и тут же оказаться коленями на полу между чужих разведённых ног. Блестящие от желания глаза Берроте внимательно изучают его лицо, и Андрес позволяет себе залюбоваться. — О чём ты думал, когда представлял меня в своих фантазиях? — чтобы отвлечь, спрашивает Андрес, попутно пытаясь расстегнуть ширинку на его брюках. — Как ты наконец захлопываешь свой рот и даёшь ему заняться более полезным занятием, — отзывается Мартин, раздвигая бёдра шире. Андрес в самом деле затыкается. Он наконец добирается до трусов Мартина, оглаживает его напряжённый член через бельё и вытаскивает его наружу, поражаясь тому, каких размеров достоинство тот всё это время прятал под слоями одежды. Двигает рукой по всей длине, полностью обнажает головку и припадает к ней поцелуем, слизывая первую терпкую каплю. Мартин под ним дрожит то ли от удовольствия, то ли от волнения и зарывается пальцами в волосы Андреса. — Тебе нравится? — уже зная ответ, спрашивает Андрес, принимая в рот сколько может. Он больше не в состоянии задавать банальные вопросы, острить и комментировать, и от этого ему самому сносит крышу. Он помогает себе рукой, двигая ею синхронно со ртом, заглатывает глубже и стонет вокруг члена, когда чувствует, как сильно чужая плоть растягивает его губы и как слюна стекает по подбородку, смешиваясь со смазкой. Темп ускоряется вместе с хваткой в его волосах — Мартин стонет так сильно, что со стороны может показаться, что ему больно. Однако от удовольствия у того явно слабеют конечности, отчего Мартин отпускает волосы Андреса и спускается касаниями к его щекам, цепляясь за губы, не прекращающие своё движение по горячему и влажному члену. Кто бы мог подумать, что Андрес сможет получать такое удовольствие от того, что будет сосать чей-то член, а его собственный будет с силой упираться во всё ещё застёгнутую ширинку. Не то чтобы у Андреса есть опыт в этом или он просто хорош в ублажении мужчин от природы. Нет, он уверен, что делает что-то не так, а то и дело цепляющие чувствительную кожу зубы наверняка причиняют Мартину немного боли. Однако тот никак не выказывает неудовольствия, а напротив — всячески демонстрирует то, как ему хорошо. — Пожалуйста, — бездумно просит Мартин и захлёбывается очередным протяжным стоном. — Ты готов, — ещё больше подначивает Андрес, чтобы скрыть смущение, ведь он понятия не имеет, как именно нужно закончить то, что он начал. — Что мне сделать, Мартин? Мартин ведёт подбородком, не прекращая любоваться Андресом. Несмотря на застилающую глаза страсть, в них по-прежнему таятся нежность и нерастраченная любовь. — Поцелуй меня. Андрес с радостью подчиняется. Подтягивается вверх и накрывает распахнутые в ожидании губы. От мысли, что он делится с Мартином его собственным вкусом, в голове шумит ещё сильнее, и дрожащими пальцами Андрес спускается вниз, чтобы обхватить его член. — Что дальше? — Просто заткнись. — Думал, ты любишь поболтать в постели. — Очевидно, что не так сильно, как ты. На этом разговоры в самом деле заканчиваются. Андрес ускоряет темп, двигая рукой вверх и вниз, собирая свою слюну и чужую смазку, чтобы скользить увереннее. Мартин, пребывающий на грани не первую минуту, дрожит всем телом, цепляется за плечи Андреса и не открывает глаз до тех пор, пока не изливается в его пальцы. Первый порыв — попробовать горячее семя на вкус, но Андрес одёргивает себя, боясь, что этого будет слишком много для его первого в жизни секса с мужчиной; может быть, в другой раз. Они молча переводят дыхание, и Андрес без особого сожаления чувствует, как его возбуждение уходит, расслабляя тело, так и не получившее разрядки. У них будет ещё не один жаркий вечер, решает он, и помогает Мартину привести его в порядок: заправляет опавший член обратно в брюки, застёгивает ширинку и любовно оглаживает по обнажённому животу, размазывая сперму. — Ты такой безобразник, — сообщает он, и Мартин смеётся, пряча лицо в руках. Наконец, он счастлив, и это не нужно обрекать в слова, чтобы почувствовать в полной мере, Андрес просто знает это.***
С этого дня меняется если не всё, то большая часть их быта. Даже безвкусный диван в гостиной заменяется чем-то более изящным, со светлой обивкой и резными ножками — на таком диване мог бы восседать сам дон мафии. Именно на этом диване они трахаются в первый раз. Мартин седлает бёдра Андреса и медленно двигается на нём. Их зрительный контакт не прерывается ни на мгновение — это самая важная часть процесса. Мартин гладит себя по груди раскрытой ладонью, щиплет за сосок и стонет на особо резкое движение члена внутри. С каждым движением ритм становится всё более рваным, Мартин распахивает рот и почти кричит, запрокидывая голову назад, и не залюбоваться этим действом просто невозможно. Влажные от пота лицо, шея и грудь, раскрасневшиеся щёки и будто посветлевшие враз глаза — всё это заводит ещё больше, напоминая Андресу, какой всё-таки подарок преподнесла ему судьба. Кончает Мартин первым и без дополнительной стимуляции, просто коротко изливаясь на живот Андреса и падая сверху. На второй раз, который они проворачивают, так и не расцепившись после первого, он без сил сползает на пол и растягивается на ковре. — Будто мне снова восемнадцать, — Мартин смеётся, — не хватает только травки. — Зато есть любопытная соседка, подглядывающая в окно, — Андрес устраивается рядом и, как ни в чём не бывало, глядит его по щеке. — Что? — Мартин оглядывается, но в окне уже никого нет. Да и был ли? — Добавляет… изюминку. Андрес сводит всё в шутку, но отлично запоминает лицо той, кому требуется как следует промыть мозги. Пожалуй, он сможет достать пистолет из тайника под половицами на входе, если потребуется. Он не хочет рисковать их покоем, но любопытной девице нужна мотивация больше не повторять подобной ошибки. — Не выдумывай, — Мартин лежит на животе, и вид его великолепной задницы в очередной раз беспощадно напоминает Андресу, что при желании у него может получиться и в третий раз. — Это не такая уж плохая фантазия, мне вообще-то нравится, когда за мной наблюдают. — Будто я об этом не знаю, — Мартин вздыхает и поворачивает голову к нему, чтобы одарить хитрым взглядом. — В эксгибиционизме нет ничего дурного, пока это происходит добровольно. Как, впрочем, и в вуайеризме. Мне нравится мысль, что кто-то может видеть, насколько ты великолепен подо мной… или на мне. Мартин прячет лицо в изгибе локтя и смеётся. — Ты такой придурок. — Но ты любишь меня? Ничего не отвечая, Мартин придвигается ближе и устраивает голову у Андреса на плече.