***
Андрес вспоминает, каким встретил Мартина — грубым, вульгарно и безвкусно одетым и готовым набить лицо любому, кто посмотрит на него не так. Со временем, пока их дружба крепла, а чувства Мартина становились всё очевиднее, он обрастал новыми привычками — более изысканной одеждой, некоторым подобием манер и, конечно же, любовью к вину, и всё это перенималось у самого Андреса. — Что-то здесь слишком людно сегодня, — подаёт голос Мартин, когда входит в дом. Просторная гостиная полна красиво одетых людей, все они весело переговариваются и занимаются дегустацией холодных антипасти, явно наготовленных хозяйкой дома. Завидев их, сеньора Манчини буквально расцветает, Андрес не может припомнить ни раза, чтобы эта женщина была так счастлива видеть его в своём доме, но тут же он одёргивает себя — даже той симпатии, которую она к нему испытывает, он не всегда заслуживает. — Мои милые мальчики, — она улыбается, когда подходит к ним, и принимается целовать в обе щёки сперва Мартина, а после и самого Андреса. — Наконец-то вы пришли. — Что за повод, сеньора Манчини? — Мартин слегка потерянно глазеет по сторонам, неловко цепляясь за карман брюк. — У нас сегодня большой праздник, мой дорогой, — она улыбается и, стоит Мартину чуть отвернуться, кидает хитрый взгляд на Андреса, на что он незаметно кивает и одними губами говорит «спасибо». — Но ведь урожай ещё не собран? — Андрес умирает от удовольствия, наблюдая за таким Мартином, который враз лишается своей дерзости и глуповато хлопает глазами, пытаясь раскусить повод для праздника. Знал бы он. — Есть события куда важнее, чем какой-то урожай, — сеньора Манчини отмахивается рукой отходит в сторону, оставляя мужчин наедине. Андрес знает, что она живёт своими оливковыми рощами и виноградниками, и никогда в жизни не позволит себе принизить их важность в своей жизни, если для этого действительно нет причины. — Да что за событие? — Мартин кидает на Андреса суровый взгляд, что скорее смешит, чем пугает. Андрес улыбается и подхватывает его под руку. — Внимание всем! — сеньора Манчини хлопает в ладоши. — Сегодня у нас Рождество Божьей матери. Так что празднуем, друзья! На лице Мартина тут же появляется облегчение, и Андрес почти может читать его мысли: «Ну конечно… как я мог забыть», однако вряд ли он хотя бы догадывается, что одним скучным Рождеством дело совершенно точно не ограничится. Если они задержатся здесь на год, то ровно через двенадцать месяцев их будет ждать ещё один праздник. Толпа принимается веселиться: распевать песни, есть наготовленную еду, танцевать и иными способами выражать свой восторг от наступившего праздника. Несколько девушек утягивают Мартина к себе и, получив одобрительный кивок Андреса, начинают танцевать с ним по очереди, и уже через полчаса тот валится на стул без сил, утомлённый слишком пылким темпом, заданным девицами. Когда Мартин переводит дыхание и успокаивается, уже Андрес вводит его в ритмичный танец, который вдруг переходит во что-то медленное и романтичное; Андрес делает мысленную заметку поблагодарить сеньора Верди, отвечающего за музыку, за сообразительность. Никто, кажется, не обращает на них внимания, Андрес держит талию Мартина, чувствуя ответные касания на плечах, и жмётся к его лицу щекой, точно пытаясь втереться в него, окончательно растворившись в танце. Поцелуй случается под конец песни, и Андрес не отказывает себе в удовольствии обнять его покрепче и обхватить лицо обеими руками. Где-то в стороне хихикают детишки, а пара стариков, сидящих за столом, принимаются громко шептаться. Остальные же усиленно делают вид, что ничего не замечают, а кто-то не замечает на самом деле, так он занят поеданием аранчини с фисташками или брускетты с сыром и инжиром. Из колонок музыкального плеера доносится новая тягучая и романтическая песня, и Андрес знает — это знак свыше, а может и целый ощутимый пинок к действию. Одной рукой он ощупывает карман на брюках, чтобы убедиться, что драгоценный предмет всё ещё на месте, а другой гладит Мартина по тёплой щеке. Их танец становится чуть откровенней, но они изо всех блюдут приличия, ведь здесь полно женщин и детей, да и вряд ли хоть кто-нибудь хочет наблюдать за тем, как заметно округляется чья-либо ширинка в области паха. — Мартин, — шепчет Андрес, пребывая точно во сне. — Да? — сам Мартин ещё больше потерян в танце, объятьях и поцелуях, отчего несколько секунд не может сосредоточиться, бездумно водя влюблённым взглядом по лицу Андреса. — У меня кое-что есть для тебя. — Что-то хорошее? — Я думаю, ты оценишь. Они размыкают объятья, и Андрес тянет его в середину зала, где сеньора Манчини предусмотрительно расчищает для них небольшое пространство. — Сколько лет мы знакомы, Мартин? — Андрес держит его за руки и смотрит прямо в глаза. Все вокруг затихают, и только надоедливый хозяйский пёс скулит где-то под столом, клянча что-нибудь повкуснее. — Уже больше десяти лет? — на пробу произносит Мартин, и кто-то из толпы ахает и — Андрес готов поспорить на что угодно — хватается за сердце. — Ты доверяешь мне, Мартин? — Больше, чем себе. Мартин на мгновение прерывает зрительный контакт и с любопытством оглядывает собравшихся вокруг людей. Почти все из них за несколько месяцев успели стать друзьями даже для Андреса, а для Мартина именно они — его настоящая семья. — Закрой глаза. — Андрес… — Просто закрой, — просит Андрес уже мягче, и Мартин послушно смежает веки, отчего его лицо тут же делается более умиротворённым. Андрес отпускает руки Мартина и делает шаг назад. У него было полно времени, чтобы отрепетировать одно единственное движение, да и вообще — он делал так уже пять раз, но отчего-то руки всё равно подрагивают, когда он суёт одну из них в карман брюк. Маленькая коробочка оказывается на ладони, и Андрес всё ещё не верит, что он в самом деле делает это. Боковым зрением он видит, как широко улыбаются люди вокруг, и это придаёт уверенности. Вставая на одно колено, Андрес думает о многом: о прошлых браках, которые так или иначе заканчивались разводом; об ограблениях, продуманные Мартином вдоль и поперёк, и о том, как они праздновали завершение очередного успешного дела; о каждом дне, проведённом здесь, в Раддузе, и Мартине, безумно счастливым от этого. — Мартин, я задолжал тебе так много, что не хватит оставшейся жизни, чтобы выплатить этот долг, — начинает Андрес, всё ещё стоя на одном колене, он обхватывает руку Мартина своими пальцами и тянет на себя, чтобы оставить на ней невесомый поцелуй. Его преисполняет нежностью к этому мужчине, и каждый раз, оставаясь с ним наедине, Андрес корит себя за то, что был так слеп к его чувствам, и что на то, чтобы созреть на ответные чувства, понадобилось без малого десять лет. — О чём ты… — Мартин распахивает глаза и замолкает на полуслове. Он непонимающе смотрит на Андреса. — Я понятия не имею, куда жизнь занесёт меня завтра, но я хочу быть уверен, что ты будешь рядом со мной. Ты будешь? Андрес вкладывает в руку Мартина заветную коробочку. Никаких киношных жестов с сияющим из коробочки кольцом, но в то же время — всё по правилам, к которым они оба привыкли. Мартин отступает назад и меняется в лице. Внутри Андреса всё обмирает от страха — неужели откажет? — Ты с ума сошёл? — только и спрашивает Мартин враз посерьёзневшим тоном. — Думаю, да, Мартин. Определённо — да. Разве не поэтому мы вместе? — Хочешь сказать, что одно лишь сумасшествие привело тебя ко мне? — Наше общее сумасшествие объединило нас на этих землях, этого вполне достаточно. Они сверлят друг друга внимательными взглядами, и в глазах Мартина мало что можно прочесть. Он ещё с минуту разглядывает коробочку, которую держит подрагивающей рукой, а после открывает её и так же молча надевает кольцо на безымянный палец. Вот так просто. — Я ужасно одет для такого дня, — только и говорит он, и Андрес наконец отмирает, поднимается на ноги и заключает его в крепкие объятья, которые почти тут же переходят в поцелуй. Толпа взрывается криками радости мгновенно, и сеньора Манчини кричит громче всех. Всё вдруг оживает, начинает играть музыка, кто-то выходит танцевать, все так или иначе поздравляют их с помолвкой, хлопают по плечам, целуют в щёки и обнимают, окружив плотных кольцом из тел. Мартин, потерявший себя от счастья, позволяет увлечь себя в новый безумный танец с несколькими девушками, и Андрес, оставшийся в стороне, наблюдает за этим с улыбкой.***
В церкви, на окраине Палермо, отчётливо пахнет ладаном, благовониями и только что погасшими свечами. Священник, завидев их, вскакивает со своего места и встречает их как самый дорогих гостей. Андрес вспоминает, сколько раз платил этому старому прохвосту, и с усилием изображает ответную радость. — Мартин, я полагаю? — мужчина останавливается рядом и почтительно кивает. Попробовал бы он выразить непочтение будущему мужу Андреса, устал бы считать свои выплюнутые зубы. — Кажется, это я, — должно быть, Мартин, всё ещё не верит в то, что происходит с ним прямо сейчас. Страшно представить, как много в его голове сомнений, и безумно хочется лишить его их раз и навсегда. — Как много гостей вы пригласили? — Это же итальянская свадьба, — Андрес фыркает. — Придут все, кто о ней узнает. — Это свадьба двух мужчин, я не думаю… — начинает священник, но тут же умолкает, поймав злой взгляд Андреса. Благо в это время Мартин занят разглядыванием мозаики в небольшом окошке, не пропускающем солнечный свет. — Я не думаю, что эта церковь вместит всех желающих. — Плевать, основная церемония касается лишь нас двоих, — Андрес ловит рассеянно слоняющегося Мартина за руку и притягивает к себе, — а дальше мы продолжим уже в коммуне. — Как скажете, сеньор, — священник почтенно кивает и удаляется. Андрес касается плеча Мартина, ведёт пальцами по открытым ключицам и поднимается выше, чтобы, зацепив подбородок, оказаться на его губах. Мартин улыбается, и его глаза улыбаются тоже. Звенящая тишина, стоящая в часовне, наполняется безмолвным трепетом, и неизбежность поцелуя притягивает их грудью к груди. — Всё в порядке? — спрашивает Андрес, оглаживая морщинку на лбу Мартина. — Это я должен тебя спрашивать. — Буду в порядке, если сделаешь то, о чём думаем мы оба. — Неужели ты тоже хочешь яичницу с сыром? Андрес кривит губы, а Мартин не теряет ни секунды, обхватывая лицо напротив обеими ладонями и целуя так крепко и глубоко, что уже через несколько секунд голова начинает идти кругом. Священник вежливо покашливает со своего места, и Мартин смеётся, выворачиваясь из объятий. — Уже завтра, — шепчет он и прикрывает рот рукой, точно стыдясь того, что он только что произнёс. Они ведут себя глупо, Андрес знает это, но ничего не может с собой поделать. До Раддузы они добираются поздним вечером на такси, и хмурый водитель, вынужденный всю дорогу вслушиваться в любовные разговоры двух мужчин, тут же меняется в лице, когда получает слишком щедрые для здешних мест чаевые.***
Наладить связь получается не сразу. Священник заметно подрагивающими руками нажимает на клавиши нетбука и бездумно водит мышкой, не забывая утирать вспотевший от усердия лоб. На помощь вызывается местный мальчишка лет шестнадцати, и в два счёта соединяет несколько стран в одну видеоконференцию. На каждом прямоугольнике появляются люди — кто втроём, кто вдвоём, а кто один, и на лице каждого покоится маска Дали. — Ну что ж, — начинает Андрес, когда все люди на экране заканчивают приглядываться к тому, что происходит в церкви. — Я не думал, что ещё раз созову хоть кого-нибудь из вас по этому поводу, но… На заднем плане кто-то из сопляков кричит «поцелуй невесту!», за что быстро получает затрещину, однако именно это значительно разряжает обстановку. Ничего не подозревающие люди на экране наконец начинают догадываться, по какому поводу их собрали в единый видео-звонок. — Берлин выходит замуж! — громогласно кричит Осло и принимается хохотать так, что этот звук быстро проходится по всей церкви и отдаётся эхом о её высокие стены. Хельсинки, поборов приступ остолбенения, тоже смеётся, а сидящая рядом Найроби кричит что-то о том, что этот мир совсем сошёл с ума. — Что?! — а это уже Токио и Рио, вопрошающие в унисон. — Скажи, что мне послышалось, — Серхио поправляет маску тем же жестом, что и очки. Рядом с ним Ракель, и её тихий смех больше успокаивает, чем нервирует. — Поздравляем молодожёнов! — кричит Моника, точнее — Стокгольм, в одном кадре с которой пребывает кудрявая голова Денвера. Мартин задирает нос и подходит ближе, чтобы попасть в объектив. Андрес привлекает его к себе за шею и быстро целует в щёку, чтобы дать понять, за кого он планирует выйти замуж в этот день. — Хотел сделать вам сюрприз. Знакомьтесь, это… — Палермо, — вставляет Мартин и улыбается. Он рассеянно всматривается в экран нетбука и, должно быть, пытается понять, кто из этих безликих людей Серхио. — Профессор, приятно видеть вас живым и здоровым. — Как и мне тебя, Палермо, — в голосе Серхио появляется тепло. Это вызывает улыбку у Андреса, ведь каждое столкновение Серхио и Мартина неизбежно вело к тому, что первый сдавался от натиска обаяния или гения второго. Что уж говорить о нежном Серхио, если не выстоял даже Андрес? — Женитесь уже, чёрт возьми! — не выдержав, кричит Осло, в некоторой степени виновный в том, что это вообще происходит. — Сделай то, что обещал, Берлин. — Так вот о чём ты столько раз мне намекал, — усмехается Мартин. — Всё ждал удобного случая, и сегодня отличный день, чтобы тебе об этом узнать. — Сегодня в целом отличный день. Священник оказывается рядом аккурат в тот момент, когда Андрес о нём вспоминает. Церемония длится не так уж долго, и наконец Андрес надевает на палец Мартина ещё одно кольцо — гораздо более солидное, нежели то, что было на помолвке. Гости ликуют, начинает играть музыка, а народ всё пребывает и пребывает, ведь итальянская свадьба, а уж тем более сицилийская — это о бесконечном потоке желающих посмотреть на церемонию, а также отведать пасту на банкете. Втайне Андрес, конечно же, переживает о том, что в обязательном порядке найдутся желающие испортить их свадьбу хотя бы потому, что они оба мужчины, но пока что всё идёт гладко, и пускай продолжается точно так же до конца дня. Андрес целует Мартина, закрепляя брак. Он делал так пять раз, но разве хоть раз из них он чувствовал себя столь счастливым? — Meglio tardi che mai [Лучше поздно, чем никогда], — шепчет он и широко улыбается Мартину, держа его за руку, украшенную сразу двумя кольцами.***
— Наша первая брачная ночь не такая уж и первая, — Мартин безбожно пьян, отчего его смех больше похож на хихиканье малолетней девчонки. — Бра-чна-я ночь, — по частям произносит он заветное слово и ухмыляется. — Ты опьянён счастьем, любовь моя? — Андрес впервые называет его так, и Мартин реагирует соответствующе моменту — замирает и во все глаза таращится на него. Они располагаются на излюбленном диване, Мартин сидит на коленях Андреса. — Любовью, счастьем и немного вином, — наконец признаётся Мартин. Вряд ли у них в самом деле будет близость сегодня ночью, но Андресу приятно думать о том, что именно эта ночь будет той, когда рядом с ним впервые будет лежать его муж. Эта мысль по-прежнему кажется ему безумной, но не настолько, чтобы отказать себе в возможности произнести это вслух: — Муж мой. — Господи, — Мартин громко вздыхает, закрыв глаза. Он дрожит и вслепую ощупывает лицо Андреса, чтобы найти его губы пальцами. — Разве могут эти губы произнести что-нибудь прекраснее? — Дай-ка подумать, — Андрес не может так просто снять маску, которую носил так долго, поэтому по привычке он дразнит Мартина. — У меня есть парочка вариантов. — Каких же? — Мартин смотрит на него сквозь полуопущенные веки, и от этого его взгляд кажется ещё более нежным, чем обычно. — Как насчет… я люблю тебя? — Звучит очень хорошо… ради этого момента стоило прождать хоть ещё десять лет. — Или… я хочу тебя. Очень сильно хочу. — Но больше этого мы хотим спать, — Мартин гладит его по лицу и улыбается. — Это был безумный день. — Итальянские свадьбы, — Андрес фыркает. — С испанцем и аргентинцем в качестве женихов. Они ещё долго болтают о прошедшем дне, и с каждой фразой их голоса становятся всё слабее и тише. Засыпают они тоже прямо здесь, на длинном, но всё же узком диване, просыпаясь среди ночи, чтобы перебраться на кровать. Перед этим Мартин раздевается догола, помогает Андресу стащить неудобный костюм и укладывается под боком, обнимая одной рукой и жарко дыша в затылок.***
— Ну и как мне теперь вас называть? — с деланым неудовольствием вопрошает сеньора Манчини, едва завидев Андреса и Мартина, медленно прогуливающихся вдоль оливковой рощи. Она восседает на лошади, двигаясь по вытоптанной работягами дорожке медленным аллюром. — И не думайте, сеньор, что я не знаю вашей настоящей фамилии, — в тоне сеньоры Манчини ни капли угрозы или хоть какой-нибудь серьёзности. — В таком случае — сеньор де Фонойоса, если вы не против. А что написано в паспорте — это уже дело десятое. — Мне повезло сохранить свой первоначальный паспорт, но вряд ли я могу им воспользоваться, — вставляет Мартин. — Про тебя хотя бы не говорят в новостях, — усмехается Андрес. — Знаете, сеньор де Фонойоса, — сеньора Манчини слезает с лошади и устраивается прямо на траве, хлопая по ней ладонью, без слов приглашая присоединиться, — если бы полиция не опубликовала опровержение тому, что вы занимались торговлей людьми и организацией проституцией среди несовершеннолетних, мы бы вряд ли позволили вам задержаться здесь хотя бы на один день. — Я польщён. Это первый раз, когда они затевают подобный разговор. Конечно, он догадывался, что его узнали. В конце концов, ограбить монетный двор — это не выгрести деньги из кассы мелкой забегаловки, а его лицо по всем телеканалам мира — не самая лучшая маскировка. — А до ограбления монетных дворов нам тут нет никакого дела, — честно признаётся сеньора Манчини. — Деньги испанских толстосумов нас здесь волнуют в последнюю очередь. Они замолкают. Мартин нервно кусает заусенец на большом пальце левой руки и сверлит взглядом излишне расслабленного Андреса, который, откинувшись на обе руки, с удовольствием разглядывает холмистую линию горизонта, занятого красивыми оливковыми рощами и облаками. — Не поймите меня неправильно, сеньора, — начинает Андрес после долгой паузы, — но мне правда хотелось бы вдохнуть в это место новую жизнь. У меня есть некоторые средства для этого. — Для начала вам не помешало бы преобразить своё жильё, а уж потом думать о чужом. — Это также входит в мои планы, но делать несколько дел одновременно — мой конёк. Кому принадлежат прочие нераспаханные земли в округе? — Каким-то важным шишкам из Катании, которые не раз предлагали за мою землю немалые деньги. — Мне не нужна ваша земля, — сообщает Андрес серьёзным тоном, одновременно с этим ласково поглаживая голую коленку Мартина, вздумавшего в это утро нарядиться в ужасно безвкусные шорты выше колен, — моя помощь будет безвозмездной. — Но мы бы не отказались от бутылочки вашего вина, скажем, каждый день, — встревает Мартин, на что тут же получает предупреждающий взгляд от Андреса. — Что мне нужно сделать? — сеньора Манчини быстро берёт себя в руки. — Просто сделайте все нужные улучшения для вашего хозяйства, это плата за ваше милосердие. — Сделаю, если в течение недели вы наймёте себе работников для ремонта дома. Ваше милое гнёздышко больше всего нуждается во второй жизни. Когда-то там жил мой двоюродный дядя, он редко контактировал с нами, поэтому все дорожки к дому успели знатно зарасти, прежде чем Мартин поселился там. — Вы позволили Мартину занять дом вашего родственника, — Андресу в самом деле интересен этот разговор, но не то чтобы он не знает всех подробностей, которые Берроте выложил ему в первую же неделю их совместной жизни здесь. — Дому нужен был хозяин. — Тем не менее, вы пустили сперва одного чужака, а после и другого, — он улыбается, и делает это так очаровательно, что сеньора Манчини не может сдержать ответной улыбки. — Пожалуйста, не заставляйте меня пожалеть об этом. — Ни в коем случае, сеньора Манчини.***
Первая полноценная брачная ночь случается лишь на третьи сутки после свадьбы. Мартин разгорячён вином, поцелуями и долгим откладыванием того, о чём они думали едва ли не каждую минуту совместного времяпрепровождения. — Будто мы не делали это десятки раз прямо здесь, — Андрес реагирует на пыл Мартина тихим смехом, когда оказывается прижат к стене. Он закидывает одну ногу на бедро Мартина и стонет в голос, откинув голову на стену, когда к его шее прижимаются горячие губы. — То было совсем иное, муж мой, — сообщает Мартин между жаркими поцелуями в шею. — Согласен, — Андрес помогает ему расквитаться с собственной рубашкой, и руки Мартина быстро избавляют его от надоедливой тряпки, оголяя заветные участки кожи, к которым тут же прижимаются с поцелуями. Мартин опускается ниже, целуя соски по очереди, не забывая прикусить каждый, двигается дальше и прижимается губами к животу Андреса, попутно расстёгивая ширинку на него брюках. — Чем я заслужил это? — сам не зная, о чём именно он спрашивает, выдыхает Андрес. То ли речь идёт о том, что с секунды на секунду Мартин окончательно опустится на колени и возьмёт его член в рот, то ли о том, что они вообще имеют возможность быть вместе и делать всё, что взбредёт им в голову. А может быть, и о том, что Андрес не просто жив, а наслаждается этой самой жизнью с любимым мужчиной, готовым ради него на всё. Готов ли Андрес на всё в ответ? Прямо сейчас — да. — Тише, тише, — шепчет Мартин, когда заканчивает с ширинкой. Член Андреса тяжело ложится в его ладонь, и Мартин, как заворожённый, двигает рукой, задавая убийственно медленный темп. Для пущего марева перед глазами Мартин облизывает губы и прижимается щекой к тазовой косточке Андреса. — Я знаю, что делаю. Конечно, Мартин знает. Андрес злится на себя и свою глупость, ведь много лет Мартин ублажал неизвестных ему мужчин, пытаясь спастись от остроты своих чувств к Андресу. — Кажется, на коленях должен стоять я, — Андрес гладит Мартина по волосам. — У тебя ещё будет такая возможность. Если угодно, то сегодня. Андрес смеётся и тут же задыхается, когда Мартин берёт его в рот. Губы плотно обхватывают член и принимают в свой жаркий плен почти до основания. — Я бы хотел, чтобы кто-то из команды увидел, как ты делаешь это. Мартин смотрит на него снизу вверх, не прерывая своего занятия, и от того, как старательно он ласкает член губами, становится дурно. Андрес стонет, закрыв глаза, и зачем-то представляет, как за ними наблюдает та хорошенькая девушка, случайно подглядевшая за их интимным единением некоторое время назад. От этого воспоминания возбуждение становится сильней, а перед глазами начинают плясать образы — один порочнее другого. — Чтобы они знали, что ты чувствуешь, пока ты со мной, — Андрес гладит Мартина по волосам и резко сгребает за них, притягивая к себе ближе. Глаза Мартина на мгновение расширяются, он кидает последний взгляд на лицо Андреса и принимается работать губами усерднее, пока того несёт ещё больше: — Чтобы все знали, кому ты принадлежишь, и что я — единственный, кто смеет прикасаться к тебе. Андрес вновь собственнически сгребает волосы Мартина в кулак и оттягивает от себя, чтобы тот прервался и наконец сказал хоть что-нибудь. — Пошёл ты, — Мартин произносит это, широко улыбаясь. Он обхватывает член Андреса рукой и принимается двигать ею в неспешном темпе. — Если кто-нибудь хочет посмотреть на меня, пока я отсасываю тебе, ему придётся заплатить очень дорого. Их переглядывания длятся непозволительно долго, и за это время Андрес успевает перебрать все возможные варианты ответов на подобную дерзость. Спасает положение сам Мартин, тяжело поднимающийся с колен и притирающийся всем телом об обнажённую плоть Андреса. — Никаких посторонних в нашей спальне, — сообщает он и тянет за собой в ту самую спальню на втором этаже. Уже там, спустя десяток минут томительных ласк и множество нежных фраз, сказанных друг другу, они наконец оказываются на кровати, и Андрес с благоговением устраивается между ног Мартина, оглаживая каждое бедро по очереди и наслаждаясь мягкостью кожи на их внутренней стороне. Это их первый секс в качестве женатой пары, и от мыслей об этом голова по-прежнему идёт кругом. Андрес держит Мартина за таз и входит так медленно, точно сам не хочет задать бешеный темп до дрожащих коленей. Точно между ними нет той самой страсти, что была при первом разе и множестве последующих. Точно Андрес не хочет Мартина так сильно, что от желания сводит живот. Этот темп медленен и мучителен, но именно так они могут насладиться процессом, ни на секунду не отрывая друг от друга взгляда. Андрес целует его куда-то в коленку и осторожно опускает его ногу себе на плечо, вторую устраивая себе на бок. Мартин раскрепощён и расслаблен, он покорно принимает член Андреса внутрь себя и не забывает громко и сладостно стонать, то и дело закидывая руки назад, чтобы как следует ухватиться за спинку кровати. Постепенно скорость, с которой Андрес толкается в Мартина, увеличивается, но прервать зрительный контакт кажется подобным смерти, и Андрес без остановки разглядывает раскрасневшееся лицо Мартина, пытаясь запомнить то, какой он ранимый и открытый сейчас. Мартин смотрит в ответ, и в его взгляде столько любви, что хватило бы растопить лёд в любом сердце. Андрес улыбается, думая о том, что его сердце уже совсем не похоже на прежнюю ледышку, и что в нём любви почти столько же, сколько в сердце Мартина. — Ты такой красивый, — шепчет Андрес, нежно улыбаясь. Андрес прикрывает глаза и целует Мартина в щиколотку, откровенно наслаждаясь возможностью сделать это. В ответ Мартин звучно стонет и сам подаётся на новый толчок, и с этого момента кое-что меняется. Ритм, громкость вздохов и стонов, которые по большей части издаёт лишь утомлённый долгой прелюдией Мартин, и количество малоразличимых слов, которые начинают срываться с его губ. Слушать его приятно, Андресу нравится это едва ли не больше самого единения их тел, и он делает всё, чтобы Мартин получил ещё больше удовольствия. — Такой великолепный, такой… мой, — с этими словами Андрес делает последнее движение и замирает, а после, не давая себе передышки, осторожно снимает со своего плеча ногу Мартина и медленно спускается с поцелуями вниз по его телу. Мартин, оставшийся, кажется, вовсе без чувств, покорно принимает последнюю ласку и с измученным стоном изливается в рот Андреса, наконец решившего, что он готов для этого. Андрес возвращается наверх и, поравнявшись с ним плечами, устраивается рядом, чтобы продемонстрировать всё недовольство на своём лице. — Кто тебе сказал, что это будет приятно? — Мартин смеётся, касаясь уголка губ Андреса, чтобы стереть последнюю каплю. — Ты ни разу не поморщился, — Андрес в самом деле недоумевает. Он не раз делал Мартину минет, но никогда ещё не доводил дело до конца ртом, предпочитая незаменимую помощницу в виде руки. Сам же Мартин никогда не отказывал себе в удовольствии проглотить всё до последней капли. — Потому что мне это нравится, — Мартин целует Андреса в губы, и лёгкое касание быстро перерастает в полноценный поцелуй. — Как нравится и сейчас. — Мне стоит ещё многому научиться. Позже они лежат в разворошенной постели и передают друг другу изрядно истлевшую сигарету. Андрес жадно затягивается, прикрыв глаза, и утыкается мокрым от пота лбом в плечо Мартина. Их свободные руки, украшенные парными кольцами, по-прежнему переплетены, и от этого жеста щемит сердце, напоминая Андресу о том, что оно у него вообще есть. Они раскуривают ещё одну сигарету, но на этот раз большую часть вдыхает Андрес — попутно он слушает рассказ Мартина о случае местным фермером, решившим, что «какой-то аргентинец занял чужой дом без спросу». Этот самый аргентинец рассказывает об этом без капли злобы и больше с юмором, чем с обидой. — Самое время сделать здесь ремонт в качестве благодарности за гостеприимство, как считаешь? Андрес предлагает это не в первый раз. Ему нет особого дела до того, что будет с домом, когда они его покинут, но он хочет порадовать Мартина, поэтому готов отстроить хоть ещё десяток вилл лишь для того, чтобы тот улыбнулся. — Я буду думать об этом завтра, — Мартин зевает совсем уж неприлично и, потушив сигарету, устраивается в излюбленной позе для сна — на боку и спиной к Андресу, что даёт тому возможность обнимать его за талию и иногда поглаживать по животу.