Имитация

      Ночь выдалась теплой и мягкой, как горячее какао с маршмэллоу, как приятно обхвативший тело ворс пледа, как прогретый под солнцем бархан. На улице рядом с пиццерией, несмотря на поздний час, сновали прохожие, неторопливо бредущие вперед и не придающие значения незнакомцам. В первую минуту, покинув жаркое, как парилка, помещение, они вдвоем провели в тишине и бездействие. Специально посторонились, чтобы никому не мешать, случайно загородив тротуарные пути. Пока трейсер поглядывал на широкую и глубокую синь, раскинувшуюся над головой, Жасмин медленно достала сигарету из кармана зауженных светлых джинс и закурила. Чонгук не осуждал никого за выбор, как и подчеркивал, мог в силу натуры толкать мораль, но никогда и никому не диктовал, как правильно жить. Ведь он просто напросто не знал, иначе бы с уверенностью настаивал на том, что считал правильным. Сейчас же Чонгуку было отчасти банально любопытно, почему девушка курит, но впечатления от разговора ощущались еще слишком свежими, поэтому задать вопрос он не рискнул. Из беседы парень немного для себя вынес. Жасмин слегка за равноправие и горячо любит отстаивать свою правоту. Ведь они говорили о том, как все-таки несправедлив мир к слабому полу. Чонгук произнес это в голове и усмехнулся. Конечно же, если в словах стереотипы обосновались, то спустились они, как на лифте, из мыслей.       — Так, что решил? — внезапно Жасмин отодвигает зажатую между пальцами тлеющую сигарету и поворачивается к парню. Она ожидаемо уходит в сторону из-за шалящих в крови градусов, несмотря на то, что взгляд её выражает полную сосредоточенность. Чонгук моментально реагирует, протягивает ладони, чтобы скорректировать положение девушки в пространстве, но та вдруг выставляет руку, как бы говоря тем самым, что все под контролем. — Будешь с нами выступать? — разъясняет суть вопроса, избавившись от головокружения.       Чонгук машинально нахмурился, схватив флешбеки своей глупости.       — Угу, — просто признался он, не став увиливать. Хватит с него недомолвок.       Услышав ответ, Жасмин не выглядит удивленной, просто затягивается с наслаждением в последний раз, выдыхает, тушит сигарету о край мусорного бака и закидывает бычок на его дно.       — Тогда добро пожаловать в семью, — она разворачивается лицом к парню и раскидывает руки, словно для объятий, и, не удержавшись на ногах, снова пошатывается вперед. Чонгук вновь не подводит, реагирует быстро, ловит ее за плечи и получает смешок в знак благодарности. — Ух, ты, занесло, — комментирует артистка свое фиаско.       — Сестричка, — намек на озвученные семейные узы, — тебе бы не пить так много. — Чонгук улыбается снисходительно.       — Так у меня праздник, брат! — поддерживает каламбур девушка, искренне радостно и душевно восклицая.       — Позволь узнать какой? — Чонгук и впрямь не понимает, что насколько должна быть причина важной, чтобы так напиваться.       — Конечно, — щедро ведет рукой Жасмин, приятно улыбаясь и нисколько не собираясь возвращаться в устойчивое положение. Раз уж трейсер так упрямо предлагает помощь, грех отказываться! — Сегодня я снова вышла на манеж и ничего себе не сломала.       Чонгуку на такое нечего противопоставить отчасти, потому что он согласен, что причина веская.       — Профессионально, — все же коротко комментирует он, решив, больше не держать девушку. Она хмыкает в ответ на комплимент и, внезапно почувствовав мурашки по телу, раскатывает рукава светло-сиреневой рубашки, вальяжно и педантично правильно пытается застегнуть пуговицы. Но мир двоится. Пуговицы, как часть этого большого мира тоже. Чонгук, недолго наблюдая за чужими потугами, не предлагая и не спрашивая, бережно перехватывает узкое запястье и четко и быстро расправляется с проблемой. Касание мимолетное, но горячее воздуха, пустившего разряд по телу, которое обычно поддается безупречному контролю. А сейчас оно ведомое. То ли градусы рома сегодня страшно высоки, то ли Жасмин ужасно рассеяна и не способна их обуздать. Пока разбирался с рукавами женской рубашки, Чонгук обдумал и, с долей иронии, поинтересовался: — Курить и пить — это по части артиста?       — Курить и пить — это по части человеческих слабостей, — улыбка заменила фонари на улице. Чонгук воспринимал её сияние как благодарность. — Ты меня проводишь? — не просьба, а вопрос, на который в теории Чон может ответить «нет» и никто даже не обидится. На практике же может только зашагать следом. — Артист просто больше подвержен им, — она воодушевленно продолжает жестикулировать, находя в собственном рассуждении удовольствие.       — Тонкая душевная организация? — Чонгук не сдерживается, снова усмехается.       — Что ты всё усмехаешься? — беззлобно журит его Жасмин, щуря свои красивые песочные глаза. — Артист играет, больше переживает. Он эмоционально выматывается, потому что это его работа.       — Так может, ну, её такую работу? — предлагает Чонгук. Зачем попусту тратить нервы?       — В этом и дилемма, ему это нравится, — она, как сыщик, докопавшийся до сути преступления, ударяет ладонью ладонь, так что слышится внезапный и резкий шлепок, выволакивающий нескольких прохожих из раздумий. — Нравится эмоционально выматываться. Он этим живет.       — Ты меня сейчас отговариваешь выступать? — шутит трейсер, хотя и вовлечен в разговор и понимает о каких особенностях говорит Жасмин.       — Я тебя умоляю, ты упрям, как родник, бьющийся о скалу! Если решил, то вряд ли передумаешь из-за слов пьяной девушки, втирающей тебе об эмоциональных качелях артиста.       — Слишком длинное предложение для пьяной девушки, — Чонгук уже вовсю веселится, наблюдая за настоящей душой тонкой организации. Ему интересен диалог, интересна девушка. И вечер приобретает все больше очарования, какого-то легкого флера неповторимости момента. — И откуда столько приписанных мне качеств? — хотя он и согласен со сказанным, но все равно интересно узнать лично от нее.       — Это голые факты, — Жасмин поджимает губы, словно сболтнула лишнего. — Ты столько пытался повторить упражнение Йозефа, уперто не принимая его наставления. Разве я не права? — для уверенности она, не останавливаясь полу боком разворачивается к Чонгуку и задирает подбородок. Приятно услышать личное признание о том, что за ним наблюдает Жасмин. Это как-то греет самооценку. Не успевает он и слова ответить, как девушка спотыкается и все же летит на встречу тротуар. И никакая реакция не спасет от падения, если вовремя не понять, что играться нужно в меру. Чонгук лишь процеживает воздух, представляя, что это не очень приятно столкнуться с твердым и бесчувственным куском камня один на один. Жасмин выглядит не расстроенной, а обиженной. Непонятно на кого, конечно. Она сначала пыхтит, силясь перевернуться и поудобнее рассесться, не собираясь подниматься так скоро, по крайней мере. И, не удосужившись развязать шнурки, сдергивает кроссовки, при этом шипя, как опасно надувшаяся змея. На ноге белый носок, с красным пятком. Чонгук присаживается на корточки рядом и удрученно заламывает брови, когда она спокойно стягивает носок и смотрит на покалеченную при падении стопу.       — И как далеко ты живешь?       — Еще квартал, — со вздохом отвечает девушка, обратно надевая носок, а следом стягивает второй кроссовок.       — Покалечишь ноги, — указывает на очевидное Чонгук еще до того, как Жасмин поднимается.       — В обуви будет еще хуже, — она пожимает плечами, призывая к дальнейшему пути. Но трейсер её останавливает.       — Запрыгивай, — он присаживается на корточки спиной к ней.       — Я сильная.       — Не сомневаюсь, — не понимая, к чему сказано, соглашается Чонгук, через плечо заглядывая в полное недоумение лицо Жасмин.       — И тяжелая, — поясняет она, недоверчиво на него поглядывая, — дурацкая затея. Идем, — произносит полная уверенности в трезвости и рациональности собственных суждений и делает шаг.       Чонгук цокает, поднимается.       — Тогда дальше без меня.       — Что? — хмурится Жасмин, надеясь, что собеседник так шутит. — Ты же согласился меня проводить! — оставаться пьяной в ночном городе не лучшая перспектива.       — Не соглашался смотреть на то, как ты калечишься, — трейсер скептично выгибает бровь, — не могу наблюдать за страданиями…       — Женщин? — она уточняет с умыслом обвинить в стереотипности. Чонгук догадывается моментально.       — Артисток, с тонкой душевной организацией, — саркастично поправляет.       И такой ответ приходится, кажется, девушке по нраву, потому что она немного подвисает, взвешивая за и против, а потом все же кивает и подвязывает кроссовки за шнурки. Соглашается на авантюру, соглашается на помощь, и в дальнейшем надо отметить, нисколько не жалеет. Чонгук не только кажется сильным, но и впрямь таким является. Нет, конечно, он прилагал усилия, чтобы пройти с девушкой на спине целый квартал и не грохнуться где-нибудь на первом повороте, но не надрывался явно. Несколько лет ежедневных тренировок сделали свое дело, Чонгук прибавил в силе и в мышцах то же, а с годами только укреплял мощь, чем теперь бессовестно пользовался.       — Чего примолкла? — донесся приглушенный голос Чона.       — Задумалась, — коротко призналась Жасмин.       — О равноправие? — не сдержавшись, ляпнул в ответ Чонгук. Так чтобы слегка раззадорить.       Акробатка закатывает глаза и даже слегка жалеет, что трейсер не может этого лицезреть.       — Нет. О тебе.       Откровением его, кажется, пытаются раззадорить в ответ. Что ж получается. Чонгук смущается такому проявлению внимания, но все же интересуется:       — И чего надумала?       — Ничего особенного, — утверждает Жасмин, не договаривая и тем самым подогревая возникший интерес. Что-то утаивает. — Ты и впрямь занимаешься паркуром?       — Тебя это удивляет?       — Немного восхищает, — честность ответа становится каким-то условным знаком в их общении.       — Почему? — Чонгук не скрывает своего недоумения, интонацией передавая палитру чувств.       — Так бездумно рисковать своей жизнью, я думаю, это достойно восхищения, — она слегка задумывается и продолжает своим теплым дыханием поглаживать шею парня, после чего вновь вдается в пространные рассуждения, разъясняющие мысль шире, чем она могла бы быть представлена в одном предложение, — мы, цирковые, подвергаем себя риску крайне редко. Это особенное состояние уверенности в происходящем, в себе, в удаче. А вы — трейсеры — всегда уверены в том, что способны себя обезопасить.       — Отчасти это так и есть. Мы в первую очередь думаем о том, как себя обезопасить, как быть готовым к самым неожиданным поворотам. В нашем деле иначе нельзя.       — Но ведь быть готовым ко всему невозможно, — возражает девушка, пальцем указывая на пешеходный переход, где они должны перейти.       — Нет, — соглашается Чонгук, шагая по заданному маршруту, — но можно постараться и свести риски к минимуму.       — Напрасные старания, — беспощадно подытоживает Жасмин, взглядом цепляясь за серьгу в ухе у парня. Обычный круг цвета серебра, но деталь, мимо которой не хочется проходить, — все по итогу решит случай.       — Наши «напрасные старания», — выделив интонацией последнюю фразу, Чонгук ответил, — дают возможность не ждать особенного состояния, чтобы ощутить то, ради чего мы все рискуем собой.       — Просвети меня?       — Свободу.       Жасмин хмыкает, получив ответ, и замолкает до самого конца совместного пути. На переулках, где им приходится пройтись, пахнет мясом, кажется, только что приготовленным на пару, после долгого копчения, также немного медом из наполовину пустующего прилавка булочной и ещё сгустками, которыми надымили проезжающие мимо автомобили. Чонгук запоминает и запах медового сиропа, которым щедро поливают бублики в их городе[1], и запах свинины, хорошенько промаринованной в остром соусе, и запах кокосового ароматизатора, которым пропахла вся Жасмин, пока курила свои сигареты. Особенно он запоминает в тот вечер её, и даже не странно, не забывает более о ней. Они бредут по Монреалю еще где-то около пятнадцати минут, до тех самых пор, пока акробатка не машет пальцем в сторону небольшого дома, обозначая место, в котором живет. Оказалась улочка приятная, очень уютная и почти безлюдная, все милые жители уголка их города давно видят девятый сон и предпочитают не таскаться по ночам с немного погулявшими дамами. Дом на вид совсем крохотный, одноэтажный, но видно, что совсем недавно отремонтированный. Это заметно и по темно-коричневому сайдингу и по окнам, нисколько не утратившим своего первозданного блеска. И учитывая, что дом разместился в конце улицы в углу на каком-то легком возвышении, то через невысокую ограду в виде решеток, можно разглядеть весь зеленый дворик. Подойдя ближе, Чонгук понимает, что дом не маленький, — средний. У него есть даже красивая и широкая терраса.       — Мы пришли, — радостно сообщает девушка, и трейсер послушно опускает её на землю, не забывая придерживать за локоть. Она улыбается проявленному вниманию с его стороны и хватает ответно за локоть, чтобы не упасть. — Спасибо за помощь.       — Не за что, — кивает неловко Чонгук, искренне считая, что выполнил свой долг и что любой поступил бы, как он.       — Тогда еще увидимся? — она отступает, не поворачиваясь к калитке, одной рукой за спиной пытаясь её открыть, другой махая Чону в знак прощания. Чонгук, не спуская взгляда с лица напротив, делает шаг назад и разворачивается, чтобы уйти и скрыть свою отчего-то довольную улыбку.       — Чонгук! — его неожиданно окликают.       — М? — отзывается моментально удивленный парень.       Жасмин все также держится за дверную ручку и немного щурится так лукаво, так красиво. О, как невыносимо красиво она блестит своими глазами, как самая изящная кошка, которую трейсеру когда-либо доводилось видеть.       — Может, зайдешь? На чай? — спрашивает она скромно, но довольно улыбаясь. И Чонгук зависает, обрабатывая в голове вопрос, который с первых же секунд попытался вскрыть его черепную коробку. Она только что предложила ему? А что она собственно предложила? Точно. Она так и сказала. Вернее предложила зайти на чай. Всё еще пьяная что ль? Вроде бы алкоголь на свежем воздухе должен был хоть чуть-чуть выветриться. Но сейчас на полном серьезе предлагает ему… Бред, просто чай. Но Чонгук откажется в любом случае. Он сейчас хочет воды, чтобы перебить пересохшее от жажды горло, не чай. А уж тем более, если это чай, то Чонгук хотел бы, но при других обстоятельствах.       — Нет, — произносит как можно более непринужденно трейсер и добавляет, — как-нибудь в другой раз.       — Почему? — девушка снова не выглядит удивленной, поэтому украшает себя усмешкой. — С чего взял, что другой раз будет? Дважды не предлагаю.       Чонгук просто ох…еревает.       — Предпочитаю пить чай с трезвыми девушками, — ответил он, хмыкая, и совсем нагло закончил: — Не будешь напиваться, я, может, и сам предложу.       — А я может, только пьяная соглашаюсь? — поддразнила Жасмин, всем видом показывая, насколько уверена в том, что говорит.       — Ну, значит не судьба нам, чаи гонять, — подмигивает Чонгук.       Они еще пару секунд говорят молча, глаза в глаза, и трейсер решает, что пора уже уходить, несмотря на то, как сильно хотелось бы остаться.       — Эй, Чонгук, — его вновь окликают, останавливая и давая повод усомниться в сделанном выборе. Тем не менее, парень послушно разворачивается снова. — А ты прикольный! — дарит ему комплимент Жасмин, Чонгук лишь хмыкает и уходит, провожаемый чужим заинтересованным взглядом.       И только после в голову придет мысль, что иногда люди задают вопросы с расчетом услышать определенный ответ. А если же они слышат что-то отличное от ожидаемого, то разочаровываются. Чонгук бы назвал такие вопросы — проверками, и не без удовольствия заметил бы, что, кажется, успешно одну из них прошел.

***

      Когда трейсер с небольшой неохотой начинает заниматься психологическими аспектами выступлений, ему приходится теснее познакомиться с Лулу. Не потому что она ведет тренинги по артистизму, а потому что в ожидание своей очереди наблюдает за юным эквилибристом на пару с Базилем. Вблизи девушка оказывается еще краше, чем подметил Чонгук при первой встрече. Наверное, такой утонченной и идеальной красоты трейсеру не доводилось прежде видеть. У неё невероятно голубые глаза, которые приковывают своей прозрачной гладью, как застывшее озеро в мороз. Под этим слоем словно жизнь подводная мечется бурным потоком, но от холодной поверхности бросает в дрожь, поэтому Чонгуку неловко смотреть прямо на неё. Высветленные до блонда волосы у корней светло-коричневые, но гармонии лица это ни сколько не портит. Стройная, подтянутая и, безусловно, красивая. За такой только издали наблюдать, боясь сделать неверный шаг, не так коснуться или, не дай боже, разбить. Но от неё все равно веет чем-то неприятным, если угодно, колючим. Она отталкивает. И Чону не по себе от одного её присутствия, поэтому он решает лишний раз не переговаривать с ней. Возможно, её красота настолько ослепительна, что лишает трейсера всякой уверенности в себе. Но даже так это лишь еще один повод держать дистанцию с Лулу.       Но, кажется, это давление испытывает только он, потому что Базиль ведет себя невероятно спокойно и обыденно: без умолку трещит, шутит, постоянно вертится возле этой снежной королевы и ощущает себя мировым чуваком. Хотя, что еще стоило от него ожидать? Иллюзионист более того порой даже чересчур активен рядом с Лулу. Он то и дело норовит втянуть в разговор занятого и максимально сосредоточенного на собственной мимике Чонгука. Актерское мастерство — это далеко не забег по крышам. Те и то не такие эмоциональные. И сначала Чонгук сильно сомневался в том, надо ли ему поддаваться наставлениям Йозефа и заниматься психологией, образами, сценической постановкой. Зачем посвящать дорогое время на что-то совершенно постороннее вместо оттачивания навыков эквилибриста? Но прекрасная, цветущая женщина с таким же неповторимым именем — Изабель — с невероятной харизмой и потрясающей эмпатией развеяла любые сомнения, словно тряпкой пыль смахнула с тумбочки. Короткая и модная мальчишеская стрижка совершенно не портила её, а придавала какую-то изюминку, сразу же выделяла в одноцветной толпе зевак, большие глаза и губы почти что аккуратным растянутым бантиком были штрихами в общей картине. И все эти свободные майки на костлявом и тощем теле Изабеллы создавали какую-то особую бунтарскую атмосферу, раскрывали ту эмоциональную бездну, а длинные изящные ладони с такими же невозможными пальцами показывали в ней тонкую натуру. С такой женщиной было в радость работать даже такому угрюмому и совершенно асоциальному Чонгуку. Её слова легко и быстро вплетались в стройный ряд понятных предложений, её просьбы еще не были озвучены, а трейсер уже понимал, что от него хотят. Тем не менее, даже при отличной внешности, угадывалось, что женщине уже за тридцать. Может, глубина темно-карих глаз выдавала, сквозила в них всё же печаль, тонко намекающая «жизнь не простачка» и «я узнала об этом не из сказок». А может улыбка не светила беззаботностью, напротив была наполнена смиренностью. Но все подобное не имело особого значения, ведь Чонгук проводил время потрясающе с невероятно талантливыми людьми.       — У тебя отлично получается! — поддерживающе кричит Базиль, сбивая всякую сосредоточенность.       — Ты отвлекаешь его, — сурово подмечает Лулу, ухоженным ноготком тыкая в плечо взбудораженного иллюзиониста.       — Изабель, ты сейчас из него все соки выпьешь, — будто не слыша рядом сидящую коллегу, продолжает Базиль, — дай же парню перерыв.       — Ничего пить из него не собираюсь, — насмешливо тянет преподаватель, но дает всё же пять минут отдыха трейсеру, который сразу же пользуется возможностью и идёт пить воду.       — Ты быстро учишься, — спокойно и бесстрастно делится наблюдением Лулу, когда Чонгук подходит к первому ряду, — выйдет толк. — Базиль надувает губы и ворчливо бубнит, что сразу это заметил.       — Спасибо, — скромно и сухо благодарит Чонгук, открывая бутылку и жадно припадая к горлу. Однако он отчетливо чувствует, как за ним наблюдают. Утолив жажду, трейсер вопросительно смотрит на девушку. Как бы не хотелось быстрее избавиться от подавляющего общества, стоит все же быть дружелюбнее в новом коллективе. — Какие-то проблемы? — строго интересуется он, хотя старается не грубить.       — Никаких, — ровно очерченные губы расходятся в легкой улыбке, — просто наблюдаю и думаю, Йозеф тебя уговорил или Жасмин? — Что, что там про дружелюбие? Может, Лулу сейчас ему расскажет, как новеньких встречать.       — Есть разница? — Чонгук не теряется с ответом, однако все равно старается звучать не грубо, а также холодно.       — Тебе виднее, — просто пожимает плечами девушка.       — Лулу, не начинай, — просящей интонацией произносит Базиль, — ты же знаешь, что Жасси это не интересует.       — Я знаю, кто и что интересует Жасси, — она передразнивает ласкательное имя акробатки, буквально на секунду выходя из равновесия.       — Да, боже, сдался ей твой Ален, — Базиль не успевает сдержать ни собственное раздражение, ни резкость слов.       — Если тебя уговорил Йозеф, — продолжает Лулу, игнорируя потуги иллюзиониста призвать соучастие, — то меня интересуешь ты. — Базиль вмиг примолкает, всматриваясь в удивительно спокойное лицо трейсера.       — А если Жасмин? — любопытствует Чонгук.       — Тогда в тебе ровным счетом ничего интересного нет, — как бы сожалеющее дополняет Лулу.       — Меня никто не уговаривал, — признается Чон не потому, что хочет кому-то понравиться, а потому что не любит врать.       — Врешь! — улыбается девушка. — Что же сразу не втянулся?       — Мне, чтобы втянуться, — разъясняет Чонгук, ни сколько не смущаясь смотреть в лицо девушки, но ощущая прилив какого-то еле осязаемого раздражения. Он впервые говорит о том, что было для него очевидным. — Нужно распробовать. Я не из тех, кто с первого взгляда понимает суть.       — Едва ли среди нас есть такие, — произносит Лулу, кажется, весьма довольная состоявшимся разговором.       Сидящий же рядом прикрывший глаза Базиль, который напомнил лицом застывшее изваяние, передающее непонятно сон ли или смерть (но, возможно, больше, забытье, хотя всё это дарует в какой-то степени избавление), произносит про себя, что он из тех, кто понимает суть. И Лулу. И состоявшегося разговора. Примечания: [1]...щедро поливают бублики сиропом — Бублики в Монреале готовят в типично канадском стиле. Их пекут в дровяных печах, после чего окунают в сладкий медовый сироп, затем посыпают кунжутом, маком, а внутрь кладут разнообразную начинку