Запонки

Ваши истории, сколько же их было. Наверное, мы напоминали детей, когда обсиживали Вас журналистским, затянутым в джинсы, и отчасти, джинсовым кругом прямо на наборном паркете бывшего императорского дворца и просили рассказать нам что-нибудь еще. Вы были одним из немногих спикеров, которым прощалось словоблудие и умение доказать, что черное - это белое, а белое - это зеленое. Как раз в этом Вы слыли просто мастером, а мы диву давались, как на Ваши речи ведутся те, кто должен защищать волю народа. Или делают вид, что верят. «Ты М*Н* не знаешь, он же назначенный государевым сказочником», - шутили мы про себя и… просили Ваши сказки. - Да, но я полтора часа говорил на трибуне. Имейте совесть, - смеялись Вы, пристраиваясь на неуместном в ротонде пластиковом столе, - хотите, чтоб я сорвал голос? И опять об этом законопроекте? Давайте, я лучше расскажу вам о своем друге-хирурге. Он три года прожил в Японии. Все это время друг копил деньги, чтобы открыть свой бизнес в России, и снимал квартиру в пригороде. Жилье в центре Токио, где располагался его госпиталь, было очень дорогим. Арендовать там, а не то чтобы купить однокомнатную квартиру, стоит столько же, как у нас роскошные апартаменты. Он вставал в пять утра, чтобы собраться и три часа провести за рулем. Затем напряженный, десятичасовой рабочий день. Потом снова три часа дороги. В полночь друг засыпал от усталости, иногда забывая раздеться. Однажды он проснулся ночью и понял, что вся его жизнь проходит либо на работе, либо в пути. Еще он не смог вспомнить дату собственного рождения. На следующий день вместо работы он пошел в местное агентство недвижимости и купил себе ту однокомнатную квартиру в центре Токио. На это ушли все его сбережения. А еще через три месяца наши общие друзья нашли благотворителей для его клиники в России. Их близкие умерли от того заболевания, операции по которому успешно проводил хирург. Друг также понял, что все эти три года зря «хоронил» себя. А Вы все эти годы учили меня самому важному и сложному – принимать и уважать себя таким, какой я есть. Это то, что не смог дать мне родной отец. Вы были так непохожи с ним. Я надеюсь, что тоже помогал Вам. Хотя бы в чем. Хоть отчасти. У нас больше не было стычек по работе. Вы часто журили меня за едкие, колкие фразы. Я прикрывался манерой письма, принятой в издании. Однажды Вы спросили: - Но ведь тебе самому нравится писать именно так? Это дает тебе ощущение власти над людьми? Не бойся, если бы мне не нравилось это чувство, я бы не стал тем, кто я сейчас. Я задумался и понял, что Вы правы. В моей профессии мне нравилось именно доставлять людям эмоции: заставлять ненавидеть, сопереживать, возмущаться, и главное - не оставлять никого равнодушным к написанному. Еще – осознавать, что где-то там кто-то заходится от липкого, удушливого страха, ожидая, когда на ресурсе появится пара моих строк. Или хуже – статья. Это Вы научили меня, как ни странно, тому, что самых простых людей надо уважать и ценить не меньше, чем «источников». Помню, как я горячо защищал перед Вами одного из своих руководителей, о котором поговаривали, что он связан с криминалом. - С*, у вас же работает охранником имярек такой-то. Это было все так давно. А вы спросите у него, где он начинал свою карьеру. Я спросил, как Вы и посоветовали. То, что я узнал… перевернуло мне мозги на многие месяцы. - На будущее запомни: иногда самые обычные люди – уборщицы, дворники, охранники - знают о происходящем намного больше, чем те, кому бы это полагалось. Хорошие начальники всегда помнят об этом и знают, что молчание и настоящая преданность таких людей значат намного больше, чем показная дружба покровителей. Очень часто они ценят их мнение о других людях больше, чем советы аналитиков и экспертов. …Постепенно, отрывками я стал узнавать Вашу биографию. Нет, не ту, что дают в краткой, сжатой справке при переходе на новую должность или используют при составлении некролога. Другую. Десятилетний мальчик из интеллигентной еврейской семьи. Ранняя смерть отца. Побои в училище. Занятие набирающим популярность дзюдо. Черный пояс. Сначала работа в органах, потом университет. Оттуда первые связи для дальнейшей карьеры. Потом… да, об этом мы не будем говорить ни сейчас, ни потом. Адская работа по десять-двенадцать часов в день. Смерть первой жены. Она умерла от рака в зарубежной клинике, а Вы действительно не могли приехать из-за работы – по всей стране шла предвыборная кампания. В ту пятницу Вы были очень расстроены. Недавно Вы завели блог в сети. Там Вы старались высказывать простым языком свое мнение о тех или иных законопроектах, доносить информацию о том, что делают власти. Но каждый раз Вы «огребали» негативные комментарии, суть которых сводилась к тому, что «что ты, ублюдок от власти, можешь знать о жизни простого дяди Вани или тети Лены?» Вы долго молчали, сидя на стуле в своем кабинете. Передо мной остывал кофе. - С*, почему они так? Мне было неприятно смотреть Вам в глаза: - А за что Вас любить и понимать? За то, что Вы богаты, здоровы, имеете дом, номенклатурную дачу, престижную работу и уйдете на обеспеченную пенсию? Вы думаете, они знают, по сколько часов в день Вы вкалываете? Да любому дяде Ване проще отпахать смену, прийти домой, ужраться пивом, лечь перед телевизором и начать ныть о том, что его жизнь - говно, чем что-то сделать с ней. - Может быть, он более счастлив, этот дядя Ваня, чем мы? – Вы дотронулись холеными пальцами до висков, достали из сейфа дорогой коньяк. – С*, а что вы скажете, если я приглашу Вас на эту чертову номенклатурную дачу? Сердце забилось глухо, неравномерно, выталкивая такой же рваный, заходящийся пульс. Я не знаю, что это было. Но не секс. Близость. - Да.