***
На Снежке нет лица, она безостановочно рыдает в плечо Дэвида. Она не понимает, что в больнице делаю я. Не самое подходящее событие для знакомства с родителями. Я пытаюсь сослаться на том, что мэр города в ответе за всех жителей. Я не могут плакать, кажется, в организме просто не осталось слез, все, что я чувствую — какую-то странную безысходность. Я до сих пор жду, что вот-пот проснусь от страшного сна, позвоню Эмме и расскажу, какая глупость мне приснилась. Вэйл пытается не торопить их, он постоянно маячит поблизости, ожидая окончательного решения. Я думаю о том, как бы поступила, если что-то подобное случилось с Генри… Не дай бог, я выгоняю страшные мысли из головы. — Неужели нет другого варианта? — всхлипывая, произносит Снежка, ища глазами Вейла. — Началось отмирание тканей, мы сделали все, что было в наших силах… — Мы согласны… — с трудом произносит Снежка, заходясь в новом приступе рыдания.***
Родителей пускают в палату только через два дня после операции, когда Эмму переводят из реанимации. Она все еще без сознания, Вейл сообщил, что ее ввели в искусственную кому, чтобы облегчить нагрузку на организм, ускорить выздоровление. Я пытаюсь не вникать во все эти медицинские термины и понятия, все, чего мне хочется — быстрее увидеть голубые глаза Эммы и утонуть их. Я терпеливо ожидаю своей очереди. Снежка смирилась с моим присутствием и больше не задает вопросов. Наконец, я могу войти в палату и увидеть ее. Эмма лежит бледная, с множеством подключенных проводов и беспрерывно пикающей аппаратурой. Я осторожно подхожу к кровати и накрываю ее щеку своей рукой, стараясь ничего не задеть. На месте левой руки только культя, плотно замотанная бинтом чуть ниже плеча. От увиденного наворачиваются слезы, я стараюсь сдерживать себя. «Никаких отрицательных эмоций» — каждый раз настраивает меня Генри. Он, на удивление, очень бодро держится, парень уверен, что его мать и не с таким справится.***
Ровно две недели в одном и том же ритме — выводящий из себя звонок будильника, бодрящий утренний душ, завтрак для Генри и чашка черного кофе для меня, поход в больницу. Я хожу туда каждое утро, словно на работу, постоянно разговариваю с Эммой, читаю ей сказки по совету сына, но эффекта никакого. Она все еще без сознания, приборы продолжают монотонно пикать, мне кажется, что ничего не меняется, но Вейл настаивает, что Эмма идет на поправку. Я рассказываю Эмме, что больше ей не о чем беспокоиться — я «уладила» вопрос с Мо. Больше он никого в этом городе не побеспокоит. С каждым новым днем я все больше злюсь на Эмму за ее героизм. Почему она подумала совершенно о постороннем человеке, закрывая его собой от пули, но совершенно забыла обо мне и сыне? Почему сейчас мы должны проходить через все это без нее? Почему она пообещала быть со мной, несмотря ни на что, а в итоге бросила, как и все остальные. Я вновь сижу в палате возле ее кровати, медленно поглаживая большим пальцем руку Эммы, полностью погрузившись в свои мысли. Если только можно было бы предугадать события, я бы, не задумываясь, увезла ее с Генри в Нью-Йорк. Мы бы поселились в небольшой квартире, готовили бы совместные завтраки по утрам, проводили бы вечера вместе, засыпали в объятиях друг друга. Все что у нас было — свидание и несколько поцелуев, мы даже не успели продвинуться дальше, и все из-за какого-то мстительного цветочника. За своими мыслями я абсолютно не замечаю, как поменялись показатели на мониторе. В следующее мгновение я чувствую, как Эмма слабо сжимает своей ладонью мою руку, которая лежала на кровати. — Привет, — тихо произносит она.